Пастырь – руководитель паствы

В мире – постоянная борьба между добром и злом. В связи с этим жизнь людей движется то по одному, то по другому пути до окончательного становления их или в добре, или в зле. Способ воздействия на волю грешного человека Господь показал пастырям в известной истории евангельской грешницы, взятой в прелюбодеянии (см.: Ин. 8, 3–11). Преступница, видимо, была обрученная другому девица, взятая при совершении греха и наличии законного мужа. На вопрос фарисеев, что сделать с ней, Спаситель кротко и просто сказал: Кто из вас без греха, первый брось на нее камень (Ин. 8, 7). Подобно искре, эти слова зажгли совесть обличителей, и она жгуче запылала, начала жечь их постепенно и <заставила.– Ред. > разойтись. Осталась одна женщина и Спаситель. Женщина, перенесшая муки и страдания при публичном обвинении в позорном грехе, горько раскаивалась. Господь отдал ее на суд ее совести и не осудил, сказав лишь: И Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши (Ин. 8, 11).

Здесь мы видим, как Господь вопрос о грешнице из сферы наличного момента переносит в сферу всечеловеческой жизни, где идет вековечная борьба между добром и злом. Безвозвратно осудить человека, даже за явный грех,– значит предварительно осудить самого себя. Кто может поручиться за то, что не совершит такого греха? Не имеющий права сказать этого в отношении себя не вправе бросать камни на могущего обновиться и очиститься. Возможность желанного обновления с человеческой стороны достигается покаянием, с благодатной – рождением и верою, и Духом (см.: Мф. 3, 11; Мк. 1, 8; Лк. 3, 16). Покаяться – значит отказаться от своевольной жизни и признать Божию волю. Покайтесь (Мф. 3, 2) – перемените мысли, основную точку зрения, сделайте собственной Божию волю и переоцените свои жизненные воззрения. За коренной переоценкой следуют преданность Христу Спасителю, угрызение совести и раскаяние в случаях частного уклонения от воли Божией, восстание и становление в ряды собратьев.

В речи о пастырском воздействии на грешника решению подлежит вопрос о пастырском осуждении. Конечно, христианский пастырь подчинен закону: Не осудите, да не судимы будете (ср.: Мф. 7, 1), или: «Не обвиняйте, и вас не обвинят». Но не о суде гражданском здесь идет речь – профессор А.А. Некрасов замечает: «В судебных процессах народ и ученики Господа мог-ли еще принимать участие, но в окончательных приговорах – никакого; следовательно… <глаголы> κρίνω… и κ αταδικάζω <см.: Лк. 6, 37> употреблены не в юридическом смысле»[98], а в смысле суда совести, суда нравственного. На основаниях чисто научного свойства мы должны заключить, что Спаситель положительно запретил всякому истинному христианину обвинять кого бы то ни было в смысле нравственного осуждения. В то же время мы знаем, что пастырю дано право нравственного суда над пасомыми. По Воскресении Господь сказал Своим ученикам: Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся (Ин. 20, 23). Христиане имеют еще заповедь о готовности прощать ошибки своего брата (см.: Мф. 18, 21–22), вместе с заповедью обличать согрешающих, сказывать о непослушных Церкви (см.: Мф. 18, 15–17).

Под Церковью, по святоотеческому разумению, следует понимать пастырей. Им дано право свидетельствовать о согрешающих, вразумлять их. Осуждает таковых не пастырство, а сами согрешающие судят себя нежеланием иметь нравственное просветление в сутолоке жизни. Всякий другой грех, кроме хулы на Святаго Духа, простится человеку (см.: Мф. 12, 31), и, быть может, особенное вразумление Божие обратит согрешающего. Святитель Афанасий Александрийский говорит: «Аще видим очима нашима согрешающия, не судим. Десять бо стоп отступль кто от лица нашего, и не вемы, что сотворил Богу, или Бог будет с ним. Июда бо предатель, свитающу четвертку, со Христом и со ученики бе. Разбойник же в зло деех, и с мужеубийцами. Пришедшу же пятку, Июда отиде во тму кромешную, а разбойник со Христом в рай вселися. Да того ради не подобает осужати человека согрешающаго, дондеже Господь судит ему. Суд бо дал есть Отец весь Сынови <ср.: Ин. 5, 22>»[99].

Основной принцип пастырского вразумле-ния можно выразить в таких словах: пастырь не должен освобождать себя от заботы внутреннего наблюдения и руководствования самым меньшим членом паствы. У каждого из малых сих есть душа по образу Божию, есть Ангел Хранитель, и каждого Христос приходил спасать Своею Кровию. Эта вера заставляет пастыря видеть в каждом человеке истинную овцу стада Христова, только заблудшую в горах и могущую упасть на дно пропасти. Раздуть искру Божию в душе человека грешного и вызвать ее к горению или к жизни, отделить в душе грешной, как в капле грязи, природное от наносного – прямая пастырская задача. Она достигается не простым знакомством с пасомыми, а разумным пониманием их, что констатирует существование стада как стада, а не только как аудитории.

Характер воздействия одной воли на другую можно видеть из повествования Евангелиста Матфея о призвании к апостольству Матфея, мытаря (см.: Мф. 9, 9–13). Фарисеи считали Матфея непригодным для Царства Мессии, отверженным. С Христовым Пришествием для него пришла совершенно новая эра. Господь пришел призвать грешников к покаянию и Матфею, сидевшему у сбора пошлин, сказал: Следуй за Мною (Мф. 9, 9). Объясняя свой поступок фарисеям, Спаситель очертил характер Своего воздей-ствия словами: Милости хочу, а не жертвы (Мф. 9, 13). В самой жизни Он являлся Помощником и Другом грешников. Характер милости в Его воздействии объясняется тем обстоятельством, что, по Его словам, не здоровые имеют нужду во враче, но больные (Мф. 9, 12). Больным нужен особо нежный уход, и болеющим грехом одинаково нужно внимательное, милостивое и крайне любвеобильное попечение о себе. Результат такого пастырского воздействия коротко описан Евангелистом так: И он <Матфей> встал и последовал за Ним (Мф. 9, 9). Раскрытие апостольской души в момент призвания произошло следующим образом.

Отверженный и заклейменный фарисеями, Матфей от сновавшей около него толпы слышит о явлении сильного словом и делом (см.: Лк. 24, 19) Пророка-Обличителя. Для мытаря в Нем было особенно замечательно то, что Он призывал к Себе всех забытых и отверженных. Он называл Себя даже Другом грешников. Все это слышал мытарь, и в его душе зародилась искра горячей симпатии к неведомому Человеку. И видел он, как длинная вереница страдальцев, приносимых к Пророку, исцелялась Им независимо от состояния души. И потянулась исстрадавшаяся душа мытаря к Иисусовой любви, как чахлое растение тянется к светлым лучам весеннего солнца. Матфей не осмелился, не мог надеяться на личное знакомство с Ним и избрание в число учеников. Но когда последнее случилось, и Господь остановил на Матфее исполненный любви взгляд, проникавший в тайники человеческих душ и делавший Спасителя истинным Ловцом людей (ср.: Мф. 4, 19), то в такое время не было нужды размышлять.

Когда Господь сказал: Следуй за Мною, прошлое, казалось, все исчезло при виде настоящего солнечного блеска. Матфей не сказал ни слова, потому что изумление при виде неожиданной любви и благости сделало его безгласным. И он встал и последовал за Спасителем. Отсюда ясно вырисовывается отличительная черта пастырского душепопечения. Христос ни разу в Своей жизни не осудил личности согрешившего, а осуждал только его греховную настроенность, признавая в каждом возможность возрождения. Повеление грешнице: Впредь не греши – прощало ей все прежнее и открывало путь к новой жизни. И пастырь, безусловно, должен воздерживаться от осуждения. Основа душевного состояния каждого, цепь сокровенных мотивов в тайниках всякой души неведомы ему. Нередко Всевидящее Око оправдывает падшее состояние <согрешившего.– Ред. > или смягчает приговор о нем из-за недостатка воспитания, образования и из-за жизненных коллизий <находящихся.– Ред. > вне власти согрешившего. Оно видит в недрах грешных душ залог покаяния и чистоты. Желающие осуждать никогда не найдут души ближнего. Для себялюбивых очей не в меру строгого судьи осуждаемая душа навсегда останется непроницаемыми потемками. Не любящий ближнего и не поймет его, потому что только в великом акте самоотверженной любви человек сливается с человеком и один читает душу другого. И Господь, сказав взятой в прелюбодеянии грешнице: Иди и впредь не греши (Ин. 8, 11), осудил грех, но не лицо. Поэтому на всяком месте духовное руководство бывает хорошим, когда пастырь господствует и преобладает больше над пороками, чем над пасомыми – братьями по природе. Сказав, далее, расслабленному: Прощаются тебе грехи твои (Мф. 9, 2), Спаситель не обвинил его безвозвратно, но указал на его грех и признал за ним возможность исправления.

Все эти факты доказывают, что осуждение человека только за то, что мы знаем про него, по меньшей мере несправедливо и не исчерпывает полноты его существа. Сверх этого в нем есть что-то, не знаемое нами; и оно – главное. Господь в фарисеях подчеркивал, что они самообманываются и многие великие грешники способны к исправлению. Благодаря проникновению в самые душевные изгибы, только Господу Спасителю возможно не угашать курящегося льна (ср.: Мф. 12, 20) и ценить в людях вроде Никодима зачатки добра. Конец ночной беседы Никодима со Спасителем (см.: Ин. 3, 1–21) виден в подаче Никодимом голоса в защиту Господа на суде в синедрионе (см.: Ин. 7, 50–51) и в погребении снятого со Креста бездыханного тела Христова (см.: Ин. 19, 39). В силу тайны Своего пастырства Господь не гнушался содружеством грешников и даже целующему Его в момент предательства Иуде как близкому и дорогому человеку сказал возбуждающие к покаянию слова: Друг, для чего ты пришел?.. Целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Мф. 26, 50; Лк. 22, 48). Отсюда: пусть иной нравственно бесплоден, как смоковница (см.: Мф. 21, 19), у него всегда есть Заступник, и при малейших признаках плодородия его души занесенная над ним посекающая секира будет остановлена и не обрушит на него смертельный удар.

Психологическое основание такому пастырскому деланию дают факты покаяния грешников раньше даже, чем праведников (см.: Мф. 21, 28–32), и факты их способности после нравственного кризиса полюбить добро сильнее дотоле любимого зла. Отвращаться от грешников пастырю – значит толкать их на новые падения. Ни один из них не заслуживает презрения, так как возможность зла стоит наряду с возможностью добра. Приходящих грешников пастырь обязан принимать беспрепятственно, радостно, милостиво, подавать руку помощи самым закоренелым из них, чтобы иначе не толкнуть их на вечную гибель.

Евангельский фарисей, по мысли аввы Дорофея, был осужден Христом Спасителем за указание на мытаря как на великого грешника, когда сказал: Я не таков, как… этот мытарь (Лк. 18, 11). Он осужден, осудив самое покаянное настроение мытаря, его лицо и жизнь[100]. Чтобы обратить пастырское внимание на отмеченную черту пастырского душепопечения, Спаситель говорил ученикам Своим притчи о пропавшей овце и потерянной драхме (см.: Лк. 15, 3–6, 8–10). Этим Он заповедал пастырям радоваться о кающихся грешниках и заботиться об ушедших в далекую страну греха. Во всяком грешнике пастырю должно быть дорого главное: невидимый чувственно образ Божий. Ради него можно любить всякого человека вопреки его душевным качествам. Поэтому пастырству навсегда сказано Господом: Идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева (Мф. 10, 6). Притчей о двух должниках заимодавца Господь Спаситель объяснил причину покаяния великих грешников (см.: Лк. 7, 41–43). Кому мало прощается, тот мало любит (Лк. 7, 47),– по изречению Христову, а более возлюбит, кому более прощено (см.: Лк. 7, 42–43). Души грязные – эти брошенные в грязь жемчужины – по омочении в Христовой Крови пастырскими руками опять возвращаются к чистоте. Возможность очищения каждого грешника утверждается на остатке в нем естественного добра. В это добро природы, как в расщеп дикой яблони, пастырь может влагать добрый прививок своего попечения и торжествовать сердечно от счастья вырвать душу из рук демона. Русские церковные светила душепопечения замечательны отношением к грешникам независимо от личин сословности их и грехов. Они умели говорить прямо с «внутренним человеком» всякого собеседника и влиять на него усладой своей сострадательной, благодатной любви.

Вызывая у грешных людей лучшие свойства их души, Господь Спаситель прежде всего пробуждал в них недовольство своим состоянием и желание лучшего. Только этим способом приобретается плод духовного врачевания и в практике пастырей. Применительно к отмеченному закону пастырского воздействия можно посмотреть на влияние Христово, под которым находились Никодим и Иуда. На почве души Никодима семя Царствия сначала пробивалось тощей озимью. Но к жатве смерти колос его сердца представлял уже созревшую пшеницу, годную для Христовой житницы (см.: Мф. 13, 30). Семя Царства Божия в душе Иуды дышало мягкой атмосферой Господней любви, но собственные задатки помешали росту его, и семя заглохло. Хотя в нем Господь искал плодоношения.

В целях врачевания душ пастырям надобно утверждать грешных в мыслях о любви и всепрощении Божием, о смысле жизни и о ненормальности согрешающего – как больного. Пусть иной грешник сам покажет свое лучшее или, отказавшись от этого, постепенно озаряется светом Евангелия чрез пастырское слово. Пастырское увещание отдельных членов паствы – лучшее средство возвысить их над самими собой и своими страстями и побудить их самих влиять на себя.

Рисуемая Пастыреначальником Спасителем светлая Будущая Жизнь в Божием Царстве обязывает пастыря учить пасомых перенесению центра тяжести извне на свое внутреннее «я». И Господь ценит в человеке более всего сердечную настроенность и внутренний голос его совести, святость в очищении души от страстей, побеждение недостатков при глубоком сознании их и полной независимости от внешних условностей. Словом и примером пастырь может врачевать пасомых с помощью благодати Божией, приспособлять к их внутреннему миру свой собственный строй души и развивать их применительно к их личным потребностям. Не верящий в силу слова прекрасно сделает, если побежит от пастырского служения, как от пожара. Чрез слово христианство делается сначала мыслью человека или его внутренним словом, а после перерождающей силой.

Только пастырь ни в каком случае не должен забывать, что Христос Спаситель призывал, миловал, приветствовал грешников, не насилуя их совести. Они делались Христовыми последователями свободно. На этом основании пастырскому воздействию естественно быть проникнутым также духом кротости, любви и милосердия и – совершенно чуждым насилия во имя Бога. Некогда Сам Спаситель, по силе названного принципа, запретил апостолам Иакову и Иоанну низвести небесный огонь на непочтительных самарян (см.: Лк. 9, 51–56). Давать чувствовать авторитет, не нарушая духа независимости,– вот проблема, решаемая пастырской благодатной любовью. В разлуке с отцом, в чувстве гибели и одиночества среди чужих людей, чужих сердец блудный сын, угрызаемый совестью, направился в отчий дом. Он пошел к отцу под влиянием воспоминаний о его любви и выделения ему половины имения, из-за тоски о нем <об отце.– Ред. >.

Любовь – основная сила пастырского воздействия. Отец издалека увидал его, побежал к нему навстречу, обнял, стал целовать, простил ему вину и возвратил ему достоинство сына (см.: Лк. 15, 20, 24). Судя по этой притче, пастырским врачебным лекарством для руководимых верующих служит любовное открытие им истины о том, как хорошо у Небесного Отца, как Он любит всех Своих детей, как милует приходящих к Нему блудных чад, принимая их в Свои Отеческие объятия. Хотящие приобретать людей для Христа пастыри пусть напомнят им, что они найдут все блаженство, мир и покой, взойдут на Небо, получат от Христа преизобильную любовию жизнь. Тогда всякий грешник сам раскроет пастырю наболевшие язвы своей души, и оба они заговорят любовию, ласково, с крайним сожалением о содеянных грехах. Лично пастырю особенно необходимо помнить, что Господь никогда не произносил раздражительного слова, не проклинал врагов Своих, упорно оставлявших Его, и умывал ноги даже Иуде. Пастырь также обязан всепрощающею любовию покрывать недостатки окормляемых душ. В отказе от своей личности для другого существа и в перенесении на него личной жизни как раз и заключается сущность пастырской любви.

Любовь имеет свойство открывать многое неведомое и незримое дотоле. В нашем духе она открывает способность переносить свой жизненный центр в душу ближнего, а в душах ближних распознавать внутреннее добро, не усматриваемое взорами себялюбия. Два потока любви – наш и ближнего, слившиеся вместе, открывают нам премирное Божие – благодать любви. Подобно физической теплоте любовь беспрепятственно проникает во все области жизни ближних и просто своею силою, даже без видимых обнаружений, создает на дне их душ бессознательные добрые расположения. Бьется, отворачивается от нее злая воля людей. Думает грешник, что он свободен от всякого влияния, как вдруг, вглядевшись в свой внутренний мир, находит в себе уже другую природу, как бы вмещающую нравственные облики душ, его любивших, за него страдавших, о нем молившихся. Внедрение любви в грешников пастырь сопровождает необычайной мягкостью, нежностью. Любовь вообще ищет и желающего помощи, и стыдливо отказывающегося от нее. Она предпочитает носить собственные бедствия, чтобы не отягощать и не беспокоить другого. Часто, горячо, полно любящий просит нуждающегося претерпеть помощь, как обиду, и не благодарить, так как он принятием помощи избавил своего благодетеля от бедственного состояния.

Плохо, когда у пастыря нет любви. Тогда он возливает на раны болящих одно вино, без елея (см.: Лк. 10, 34), и к ветхой одежде нестроения грешника приставляет суровую заплату обличений. И обратно, добрый пастырь полагает душу за своих овец (см.: Ин. 10, 11) и стремится, чтобы они имели жизнь с избытком. Из человеческих жертв Бог выше всего ценит принесение Ему в жертву кем-либо своей души путем соединения ее с Богом. Для принесения подобной жертвы пастырь должен проникнуться интересами своей паствы, переживаниями их борьбы и ревнованием об их спасении.

Скорбь о грехах пасомых как о своих собственных, забота о пасомых как бы о себе самом, любовь к ним на деле как бы к себе самому является первым условием пастырского истинного врачевания. Прозрение в себе борьбы добра и зла и внимательная оценка своих помыслов и прочих душевных движений – второе условие проникновения в душу ближнего. Пастырь, тесно сливающийся своей жизнью с делом проповеди и человеческого возрождения, все недостатки и грехи их <людей.– Ред. > считает собственными, доказательством его недостаточной ревности и отсутствия мудрости в нем и святости. Он обвиняет себя за всех и во всем. Опытное понимание скорбей паствы некогда из уст священномученика Киприана Карфагенского исторгло такие слова к падшим: «Болезную, братья… вместе с вами… к смягчению моей болезни нисколько не служит… моя непорочность… здравие: рана, наносимая стаду, преимущественно поражает пастыря. Сердце мое соединено с каждым из вас; с каждым я разделяю тяготу скорби и лишений: с плачущими плачу, с рыдающими рыдаю, с лежащими и себя почитаю лежащим. И мои члены… пронзены… стрелами неистового врага… свирепствующие мечи прошли и чрез мою утробу»[101].

Употребляя образный евангельский язык, настроение пастуха, ищущего заблудшую овцу по горам и холмам с забвением себя и трудности пути (см.: Мф. 18, 12–13), не отличается от настроения духовного пастыря. Пастырь своей душой отвечает за пропавшую овцу и сердечно болит о ней и о себе, поскольку потеря словесной овцы есть дело его собственное и его самого. «Ты (начальник),– говорит Златоуст,– должен дать отчет за всех, над кем начальствуешь,– за жен, мужей и детей»[102].

Нам остается теперь проследить ход борьбы нового и ветхого человека, в которой пастырь должен всегда защищать добро и каждую личность ставить на путь нравственного развития. Одному Богу известно, кто победит в каждой личности, ветхий или новый человек. Пока семя слова Царствия еще не вполне овладело человеком, он остается нечистой пшеницей, неполным сыном Царствия Божия. Равно может в сына Царства возродиться тот человек, у которого семя диавола не заглушило до конца внутреннего Божьего слова. Пастырь, не знающий, кто из пасомых и в какой мере просветлен или духовно омертвел для светлых идеалов, имеет пред собой великое поле деятельности.

В примере отношения Господа к Своим ближайшим ученикам, к их лучшим особенностям мы можем видеть различные способы пастырского воздействия, сообразные личным особенностям пасомых. Душа каждого человека, говоря образно,– цветок, охотно распускающийся в тихую ночь и вянущий от прикосновения грубых рук. Пастырю требуется иметь много чуткости и наблюдательности при руководстве лицами разных характеров и различного воспитания. В зависимости от склонности людей или самоуглубляться, или более жить впечатлениями внешнего мира их делят на четыре категории: сангвиников, холериков, меланхоликов и флегматиков.

В апостоле Петре, например, сангвинический темперамент, кратковременные порывы религиозного энтузиазма и энергия минутной решимости заменились по Воскресении Христовом постоянной и пламенной верой во Христа и неослабной ревностью к проповеди Евангелия. На развитие высоких апостольских качеств влияла не только благодать Пятидесятницы, но и воспитательное влияние Христово. Господь об-ращал духовный взор Своего Апостола от внешнего и материального к внутреннему и духовному, разрешал ему идти по водам для показания ему сокровенной силы веры, умерял его пыл и самоуверенность и, вместо порицания за падение, шел навстречу с беспредельной любовью. Во дворе первосвященника Спаситель только взглянул на отрицавшегося от Учителя ученика, и этот взгляд произвел в апостоле Петре целый покаянный переворот (см.: Лк. 22, 61–62).

Пастырское врачевание лиц с горячим темпераментом должно направляться к отведению их духовной пытливости на внутреннюю сторону явлений. Воспитанием их воли необходимо сообщать им твердость, постоянство, отнимать самоуверенность, энергично воздействовать на их чувство и предупреждать от отчаяния.

Святой апостол Иоанн Богослов был по характеру сосредоточен на своих душевных переживаниях, самоуглублен. Его мысли и чувства вращались с беспредельным благоговением и преданностью около неземного образа Христа Спасителя. Апостол Иоанн в Евангелии выступает говорящим только три раза и в каждом случае произносит всего два-три слова (см.: Ин. 1, 36; 13, 25; 21, 7). Видимо, всякому впечатлению согласно с идеалами он отдавался всей душой, а на течение противоположных представлений отзывался резко отрицательно. Господа Иисуса Христа он любил так, что кроме Него в душе своей не имел других привязанностей. По этой любви запрещал произносить имя Господа человеку не из круга апостольского и готов был предать гибели жителей самарянского селения, отказавших Господу в приеме (см.: Лк. 9, 51–56). За бурные, неудержимо стремительные порывы Господь прозвал апостола Иоанна <вместе с братом Иаковом.– Ред. > словом Воанергес, что значит сыны бури (ср.: Мк. 3, 17).

Пастырское воздействие на апостола Иоанна начинается выделением его из сонма прочих Апостолов, введением в круг житейской практики чрез общение и сближение с деятельным Петром. Запросы нежно любящей апостольской души Иоанна Господь удовлетворяет полным раскрытием ему тайны Своего Лица и дела, трогательно-нежно принимает даже к Себе на грудь его голову во время Тайной вечери. В силу всепоглощающей любви Иоанна к Учителю и за ответную Христову любовь в четвертом Евангелии апостолу Иоанну усвоено собственное имя: Ученик, которого любил Иисус (ср.: Ин. 13, 23; 21, 7, 20).

Пастырское влияние на пасомых, осмотрительно осторожных и недоверчивых, определяется встречным предупреждением их исканий, раскрыванием недоуменных вопросов и осторожным выведением их из самозаключенности и поставлением лицом к лицу пред живою внешнею действительностью.

В апостоле Фоме духовная жизнь была сосредоточена преимущественно на деятельности рассудка. Он любил составлять независимые, устойчивые взгляды и к тому, что не соответствовало его идеям, обнаруживал малую восприимчивость. К факту Воскресения Христова отнесся узко рассудочно, требуя внешних осязательных доказательств. Господь ограничивал в апостоле Фоме его излишнее доверие к своему рассудку, очищал его веру внушением веровать по высшим нравственным побуждениям, позволил вложить в Свои ребра его персты (см.: Ин. 20, 27).

Точно так же пастыри у пасомых с рассудочным направлением души должны ограничивать излишнее доверие рассудку в религиозной области, учить их живому, сердечному отношению к сверхрассудочным положениям.

Апостол Иуда Искариотский, по Евангелию, как человек практического склада, умел сообразовываться с обстоятельствами, был предусмотрителен, энергичен и решителен. Все его мысли и чувства вращались вокруг денег и властолюбия. По мере выяснения духовного характера неземного Царства Христова, Иуда, дотоле преданный Спасителю и любивший Его, охладел к Нему, подчинился корыстолюбию, воровству и закончил свою несчастную жизнь предательством Господа и самоубийством. На Иуду Господь воздействовал одними кроткими и мягкими мерами, поставлял на суд его совести и окружал всеми проявлениями трогательной любви. Неоднократно Иуда слышал из уст Господа, что его предательские замыслы известны Господу. И до конца Своего служения Спаситель не переставал охранять предателя от негодования прочих Апостолов и печалился о его судьбе.

Воспитание пастырями пасомых, чрезмерно увлекающихся одной практичностью материального порядка, должно сводиться к следующему. Их внимание осторожно и постепенно следует останавливать на высших, важных сторонах духовной жизни, помогать им самостоятельно постигать личное заблуждение и действовать только кроткими мерами. Иначе они ожесточатся.

Весьма труден был высокий подвиг Пастыреначальника, не столько в связи с переносимыми унижениями, оскорблениями и насмешками, сколько из-за одиночества. Носимый Им крест пастырства утяжелялся фарисейскими издевательствами, враждой, попытками уловить словом (см.: Лк. 11, 53–54), <попытками.– Ред. > свергнуть с Назаретской горы (см.: Лк. 4, 28–30), неверием братьев (см.: Ин. 7, 5), непониманием характера Его деятельности и Искуплений Апостолами (см.: Мф. 16, 21–23; Лк. 9, 45). Апостолы ждали наступления земного Христова Царства (см.: Деян. 1, 6), тогда как оно было не от мира сего (Ин. 18, 36). Великой тяжестью для Спасителя было постоянное присутствие около Себя Иуды. На Тайной вечере Господь преклонял пред ним колена и умывал ему ноги. Когда же Иуда внутренно окончательно перешел на сторону зла, Спаситель возмутился духом (Ин. 13, 21) и сказал ему: Что делаешь, делай скорее (Ин. 13, 27).

Но и прочие Апостолы, эти чада, рожденные от Спасителя по духу и соединенные с Ним теснее младенца с матерью, не понимали Его подвига, в Гефсиманском Саду не могли бодрствовать с Ним (см.: Мф. 26, 40–41), утешить Его своим участием. Далее следовали страдания у Пилата и Крестная смерть Христова. Силу ободрить учеников, молиться за распинателей, заботиться о Своей Матери Господь почерпал в сознании, что Он, ради человеческого одиночества, не одинок по единству с Отцом Небесным (см.: Ин. 16, 32).

Его внутренняя жизнь – это постоянное общение, беседа с Отцом. В торжественные минуты у Него, как у думающего вслух, вырываются слова не для нашего слуха, представляющие отрывки из Его внутренней, таинственной беседы с Небесным Отцом. Например, при воскрешении Лазаря таковы Его слова: Отче!.. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня (Ин. 11, 41–42). Покорный всегда Отчей воле, Он никогда не выдвигал в Своем сознании на первый план Своей воли и в покорности Богу Отцу почерпал мужество, покой, терпение и непоколебимую уверенность в достижении поставленной цели Своего служения.

Следовательно, главная сила пастырского терпения лежит в сознании пастырства делом Небесного Отца и в совершении его по Богоотеческой воле, с подчинением личных хотений всеобщей Божией воле. Высшая свобода пастырей заключается в отречении от всякой свободы страстей и в подчинении воли Богу. Пастырям обещано Господом дарование уст и премудрости, которой не могут противоречить, ни противостоять все противящиеся (ср.: Лк. 21, 15). Время пастырского действования в мире, по другому Христову обетованию, несократимо человеческой волей (см.: Мф. 18, 18–19; Ин. 14, 19). Пастыри охраняемы от опасностей Божественной волей, как ходящие днем охраняемы светом солнца.

Если же они самовольно начнут действовать, вопреки воле Божией, то их неминуемо застигнет ночь всяких преткновений и некоторые из них могут, во имя земного комфорта, поступаться своими идеалами (см.: Ин. 11, 9–10; Лк. 12, 4–5, 7). Идея Промысла Божия должна быть у пастыря жизненным нервом, проходящим чрез всю его жизнь и укрепляющим его в борьбе за спасение. Колебание этого убеждения отнимает у него всякие надежды победить зло.

Огорчения Пастыреначальника – доля пастырей всех веков и Крещение, которым Христос крестился (см.: Мк. 10, 39). Пастыри – друзья Христовы, избранные Христом от мира (Ин. 15, 15–19) и им <миром.– Ред. > боримые, поскольку все пастырство установлено для борьбы и победы над миром – в смысле его освящения и спасения именем Христовым. Вооружившись терпением до конца (ср.: Мф. 10, 22), пастыри должны созидать Царство Божие, побеждать князя мира сего (ср.: Ин. 16, 11) чрез Духа Святаго (см.: Ин. 16, 8), созерцать побежденное зло в Ветхом Завете (см.: Чис. 21, 6) и тем вдохновляться к его преодолению в надлежащий момент. Они могут быть уверены в непрерывной мыслительной защите, если твари малоценные не оставлены без всегдашнего Божьего попечения.

Продолжателям Христова пастырства, в виде ободряющего стимула, обещано сидение на престоле славы для суда над миром (см.: Мф. 19, 28), благословение славы и специально обетованное содействие, награды пророка, праведника и ученика Христова (см.: Мф. 10, 40–42). Пастырство и пастыри находятся под столь исключительным покровительством Пастыреначальника, что даже пасомые за надлежащее к ним отношение венчаются наградами (см.: Лк. 22, 28–30; 1 Пет. 5, 4–5). Истинным пастырям в Небесном Царстве предречены первые степени Блаженства и особенная близость к Господу Иисусу Христу (см.: Ин. 14, 21–23). В случае положения ими души за дело благовестия они получают сторичное Небесное воздаяние, так как Бог не есть Бог мертвых, но живых (Мф. 22, 32). Мир уже не увидит Христа, а пастырь истинный Его увидит, ибо Христос живет и пастырь будет жить (см.: Ин. 14, 19).

В притче о талантах говорится, что по долгом времени <отсутствия>, господин потребует у рабов отчета (ср.: Мф. 25, 19). Замедление прихода Домовладыки может весьма отсрочиваться, отчего Его имя может быть предано забвению, а Бытие – сомнению, а место сокровения закопанного таланта порасти травой. Но Господь все же придет и потребует отчета. Отсюда делается понятным пастырское настроение в моменты испытаний. Истинному пастырю – человеку идеи – свойственна готовность жертвовать жизнью за святость служения его и <готовность.– Ред. > не терять веры в возрастание Царства Божия. Оно развивается в виде семени, не умрет никогда. Пастырь, помещающий свое духовное богатство в такое предприятие, живет среди возвышенных идей и занятий абсолютной пользы.

Пастыреначальник предсказал пастырству и скорби на земле, и великое утешение словами: Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас (Ин. 16, 22).

Эти мысли, как звезды ночью, сияют в течении времени, когда пропадают ночные тени и возвещают наступление Вечного Дня в единении со Христом.

В моменты испытаний пастырю содействует Сам Дух Святый. В прощальной беседе Спаси-тель отечески нежно сказал ученикам: Дети! Недолго Мне быть с вами … Еще много имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить. Когда же придет Он, Дух Истины, то наставит вас на всякую истину (ср.: Ин. 13, 33; 16, 12–13). Утешитель, Дух Святый, призван Сыном для вспомоществования или благодатного содействия в гнетущих несчастиях пастырских и общечеловеческих. Он защищает невидимою рукою пастырей и высокою мощью отражает от них полчище искусительных мыслей и море пенящихся скверных страстей. Поэтому они не должны страшиться и бежать от продолжения Христова служения, но психически возвышаться от уверенности в успехе своего дела. Пастырю никогда не следует унывать, так как каждое горчичное зерно может превратить-ся в ветвистое дерево (см.: Мф. 13, 31–32).

 

Взаимоотношения пастырей

Единодушие в пастырях

Проникнутый любовью пастырь должен рука об руку идти с другими пастырями, бороться со злом силою добра, наступать на него ради устроения Царства Божия в сердцах людей (см.: Мф. 13, 24–30). Борьба за добро против зла, страстей и греха всей тяжестью обрушивается на пастыря. Как на войне согласные действия полководцев дают единодушный отпор врагу, так и в духовной войне. Чтобы такого успеха не было, злой дух прежде старается несогласиями разъединить пастырское сословие, чтобы оно не могло одними устами и одним сердцем славить Пресвятую Троицу и пастырствовать.