Смелость надежды пастыря на Христа Спасителя

Сознание Божественного заступничества, сопутствия благодати и творения Божьего дела, естественно, возбуждает в пастырях надежду на Господа и стремление опираться на Него. Им естественно обращаться к Господу с мольбой о помощи всегда, молятся ли они о пасомых, назидают ли их, совершают ли Таинства или какие-либо церковные требы. И надежда не посрамит ближайших слуг Христовых и благодатных посредников, как не посрамляет и христиан вообще (см.: Рим. 5, 5).

Самая надежда на Бога с течением времени и подвига пастырского может проникнуться энергическим чувством дерзновения и твердости в деле строительства спасения верующих. Тесно соединившийся с Господом пастырь от Него получает и особенную силу для спасительных целей. «Священник,– по словам отца Иоанна Кронштадтского,– всемерно должен стараться поддерживать в себе смелость, мужество… вопреки бесплотному врагу, непрестанно всевающему в него свою мечтательную боязнь, свой нелепый страх; иначе он не может быть обличителем пороков людских… ни истинным служителем Таинств»[72]. «Дерзновение – великий дар Божий и великое сокровище души!»[73] Оно особенно нужно в моменты духовного расслабления пастырства и паствы, любящей только приятную лесть, по ласкосердию своему, как выразился преподобный Нифонт Цареградский. В таких обстоятельствах пастырская теплохладность может вызывать развитие маловерного отношения к Таинствам, механизировать молитву, атрофировать ее действие. Чтобы поставить настроение верующих на надлежащий путь, пастырь должен быть чужд ложного сентиментализма, заискивания, тверд, искренен, открыт для всех в своей сердечной прямоте, как это угодно Господу. «Если у нас,– говорит святитель Иоанн Златоуст,– кто-нибудь будет обличен в самых постыдных делах и на него захотят на-ложить какую-нибудь епитимью, то все весьма беспокоятся и боятся: как бы, говорят, он не отделился от нас… Пусть отделяется хоть тысячу раз… хотя бы… и вовсе был безгрешен <отделяющийся>, если хочет отложиться, пусть отложится. Хотя я… и мучусь внутренно, лишаясь в таком как бы собственного члена, но… опасение всего этого… <не принудит> меня сделать что-нибудь недолжное»[74].

С другой стороны, принцип твердости, строгости и точности (греч. ή άκρίβεια) в пастырской практике должен смягчаться и регулироваться снисхождением и осторожностью (греч. ή οίκονομία). Меру снисхождения может подсказать пастырю его опыт, благодатно руководимый, ибо и благодать Божия долготерпит, не хотя, да кто погибнет, но да все придут в покаяние (ср.: 2 Пет. 3, 9). Таким образом, в силу благодатного посредничества, пастырское самосознание приобретает следующие черты, или признаки: а) хождение пастыря пред Богом в чувстве посланничества свыше и своего экономства в Церкви; б) возвышенное смирение и благоговение его; в) твердую надежду на Бога с равновесием в пастыре принципов экономии.

Высказанное нами понимание сущности пастырства вполне разделяется инстинктивно верующими нашей Православной Церкви. Они обычно смотрят на своего пастыря как на благодатного посредника и Божия представителя. Главную его привилегию они полагают в совершении им Таинств, богослужения, молитв и руководств старческого порядка. Лучшие из верующих ценят в пастыре благодатные полномочия больше личности и в проповеди слышат скорее голос Божий, чем человеческое учительство. Наш православный народ прибегает к лицам священного сана именно с просьбами о посредничестве пред Богом. Если те не омрачены худой жизнью, то народ с верою воспринимает от них благодать Святых Таинств и просит их молитв во всех случаях своей жизни: в болезнях, путешествиях, бедствиях, пред началом дел и по окончании их.

Православная русская паства отличается истовостью своих молитв, любит получать пастырское благословение, благоговейно касается лицом архиерейской или священнической одежды, при встрече с духовенством просит пастырских молитв. Она ищет в пастыре живых проводников благодати. Если кто из них выделяется жизнью, даром молитвы или учительства, тех она особенно чтит, пред теми благоговеет. Основа описанного настроения всеобща в нашем церковном обществе.

Наш народ, при взгляде на пастырей как на проводников Божией благодати, снисходителен к ним. Он желает проповеди пастырской, скорбит при отсутствии ее, ограничиваясь утешением пастырской общей молитвы в храме. Если пастыри глубоко верующие, душевно-простые, приветливые и усердные к своему служению, то народ замечательно и благодушно прощает им недостатки, вроде грубости и пристрастия к вину, жалеет их и не перестает любить. Но если пастырь при нравственной чистоте горделив и маловерующий, то его чуждаются и называют «барским». Народное чутье совершенно точно определяет сущность пастырства в благодатном посредничестве, для которого пастырские недостатки не ставят неодолимых преград.

Обобщение черт православно настроенного к пастырству народа дает право определить его настроение как самосознание, смиренно возвышенное и благоговейное. В случае упадка в церковном обществе такого душевного склада пастырство постепенно обязано вести его к описанной православной настроенности, святоотеческой и проникнутой здоровым идеализмом. Преподобный Симеон Новый Богослов, описывая самосознание верующих своего времени, говорит: «Ныне… никто, ни из мирян, ни из монахов, ни из иереев или архиереев, не почитает… никого как… ученика Христова… но все мы друг друга… охуждаем: монахи осуждают монахов, иереи – архиереев, миряне – всех их и между собою один – другого; и никто совершенно не держит в уме, что Церковь Божия какою была в древние времена, такою пребывает и ныне… надлежало бы… почитать <духовного отца> за те блага, которые даровал тебе Бог чрез посредство его… Приобрети себе духовного отца… посредника и ходатая пред Богом. Прилепись к нему с любовию и верою, со страхом и желанием и будь с ним, как бы был с Самим Иисусом Христом»[75].

Пастырские искушения