Пьер Жильяр со своими ученицами великими княжнами Ольгой и Татьяной

 

Два года спустя после его смерти в 1962 году, были восстановлены школьные записи Великих княжон Романовых и представлены в суде. Обнаружилось, что все девушки знали немецкий язык. Другой документ, найденный среди собственных бумаг Жильяра — записи, написанные в Тобольске, из которых следует, что Анастасия получала по два немецких письма в неделю.

Что касается «малахитовой комнаты», прежний руководитель судебного архива посвятил ей целую главу в своих мемуарах, опубликованных годы спустя после того, как претендентка объявилась. Комната использовалась императорским семейством для сбора перед выходом на какой-либо прием, так что Жильяр мог о ней и не знать. Великий князь Андрей так отозвался о преподавателе Романовых в 1927 году: «Жильяр показал себя мелким лжецом, не понимавшим, что его собственная ложь обернется против него».

В другой раз Великий князь отмечал, что Жильяр проводил много времени в доме брата царицы и получал оттуда указания. Он предполагал, что Жильяр был частью «хорошей организованной интриги». Великий князь Гессенский был главным врагом и последовательным противником Анастасии. Но его роль может быть более загадочна, чем загадка самой Анастасии. Он никогда не видел претендентку, но его сестра Ирена написала после посещения ее в 1922 году: «Я увидела сразу, что она не могла быть ни одной из моих Племянниц. Хотя я и не видела их в течение девяти лет, главные черты не могли измениться так сильно, особенно форма ушей, глаза и т. п»..

Когда принцесса Ирена встречалась с претенденткой, последняя была в очень плохой форме, изможденной и беззубой. Но была ли она действительно убеждена, что больная не имеет никакого сходства с ее племянницей? В 1950 году принц Фредерик Сакс-Альтенбургский разговаривал со старой дамой. Разговор был напряженным, дама была сильно возбуждена. Она быстро ходила по комнате, туда и сюда, то прижимала руки, размахивала ими, бормоча: «…она похожа, Она похожа, но какое это имеет значение, если это не она?»

Почему Гессенский Дом относился так враждебно к тому, что претендентка может действительно оказаться Анастасией? Есть одно предположение, почему опознание было неудобно для Великого князя. В 1925 году, почти на пороге смерти, «Анастасия» разговаривала с посетительницей, Смит Эмми, старшей дочерью мэра Гамбурга, и просила ее пригласить Великого князя, ее «дядюшку Эрни», к ее постели. Когда фрейлин Смит покидала больную, она задержалась, чтобы спросить ее, когда она видела в последний раз своего дядю. Анна Андерсон ответила совершенно ясно: «Во время войны, у нас дома».

Все, кто слышали ее, были поражены, такого не могло быть, по той простой причине, что Германия была противником России на войне, а Великий князь Гессенский был немецким генералом. Но «Анастасия» повторяла свой рассказ и раздражалась, когда ей противоречили. В то время она была единственным человеком, кто знал об этом визите.

Смит Эмми пришла в большой герцогский дворец, вооруженная массой информации о претендентке. Сначала она была вежливо принята старшим помощником, сказавшим, что его хозяин очень заинтересован. Но когда Великий князь узнал о специфическом интересе, касающемся его визита в Россию в военное время, он сказал, что он категорически против того, чтобы быть вовлеченным в эту историю. Позже суд формально осудил претендентку как мошенницу.

Несмотря на всеобщий скептицизм «Анастасия» настаивала на своей правоте относительно визита, и позже говоря об этом Херлуфу Цале, датскому министру в Берлине; она добавила, что «дядюшка Эрни» в 1916 году находился в России с секретной миссией, целью которой была организация сепаратного мира между Россией и Германией. Но что стоило заявление неизвестной женщины, лежащей в берлинской больнице, против слова Великого князя, и этот рассказ претендентки был проигнорирован.

Но время внесло свои коррективы в эту забавную историю об «Анастасии». В 1953 году принцесса Сесиль сделала письменное заявление: «Сейчас все уверены, что такого визита никогда не было. Я утверждаю со слов личного источника — со слов моего последнего свекра [кайзера], что об этом визите было уже известно в нашем кругу в то время. По моему мнению, своим заявлением (о котором я услышала много позже) претендентка доказала, что она, по меньшей мере, обладала хорошим знанием высшей политики и тайных сношений императорской семьи».

Позже ее рассказ подтверждали множество других свидетелей. В 1966 году пасынок кайзера, принц Фердинанд, также свидетельствовал, что кайзер сообщил ему об этом визите, и что он сам разрешил поездку Великого князя, чтобы попытаться заключить сепаратный мир с Россией.

Подтверждение было получено также с российской стороны, от князя Дмитрия Голицына. Он свидетельствовал в 1965 году под присягой, что он действительно видел Великого князя Гессенского во дворце в Царском Селе в 1916 году; немецкий гость был одет в штатскую одежду, деталь, которая резко выделялась среди большого числа людей в солдатской одежде. Царь отказался рассматривать предложение свояка, и было решено сохранить все это в секрете.

Другой свидетель, принцесса Турна и Таксиса, португальская инфанта, вспомнила о своем дяде, эрцгерцоге Йозефе Австрийском, рассказавшем о том, что он, как маршал в австрийском высшем командовании, знал об этом.

Если обратиться к прошлому, заявление Анны Андерсон совершенно правдоподобно. В 1916 году немецкое Главное Командование и немецкое министерство иностранных дел пытались закончить войну с Россией, устроив там внутреннюю революцию. Кайзер был не согласен с этой политикой, он предлагал организовать секретную миссию с целью защиты государственных и собственных интересов, надеясь сохранить Россию, как монархическое государство. Это соответствовало его прежней дипломатии типа «монарх — монарху» в его отношениях с царем Николаем. То, что Вильгельм склонялся к заключению сепаратного мира с Россией, подтверждается и записями в дневнике генерала Гофмана от 27 августа 1916 года: «Кайзер все еще имеет странную надежду на сепаратные отношения с Россией, не желая ссориться с царем, находящимся по ту сторону Польши…»

12 декабря 1916 года немецкий кайзер предложил заключить мирный договор между всеми родственниками, но он был отвергнут. Но во время дискуссий, которые этому предшествовали, Вильгельм оставался убежденным, что все надежды Германии должны были быть связаны с наступлением в России. Воспоминания Анны Андерсон о тайном визите «дядюшки Эрни» зимой в Россию, проливает свет на двойственность поведения кайзера.

Позже появилось еще одно подтверждение о секретной миссии. Это показания очевидца, подробно рассказавшего о маршруте, по которому Великий князь попал в Россию — из Северной Германии в Норвегию, затем по суше в Северную Швецию, затем в Финляндию, которая в то время, входила в состав Российской империи.

В 1957 году баронесса Мария Пилар фон Пилшо рассказала о своем брате дипломате, который организовывал эту поездку: «Мой брат был хорошо известен недавно умершему Великому князю Гессенскому. В 1916 году мой брат работал в качестве советника в русском императорском представительстве в Осло. В течение того периода Великий князь Эрнст Людвиг Гессенский послал своему представителю в Осло, моему брату, письмо, прося его помощи в поездке в Россию через Haparanda [пограничный город на шведско-финской границе]. С помощью моего брата действительно состоялась поездка в Россию…»

Другие свидетели, среди которых был русский полковник, сопровождавший Великого князя во время его поездки в Россию через Финляндию, а также сопровождавший его помощник, писатель Фриц фон Унрух, лауреат Нобелевской премии, который был преподавателем в Гессенском Доме в 1916 году, дополнили подробностями этот рассказ.

Это объясняет, почему Великий князь Эрнст Людвиг вынужден был держать в секрете эту поездку даже спустя годы после Мировой войны. В Германии в то время было сильное монархическое движение, и Великий князь надеялся, что все восстановится. То, что он находился на враждебной территории во время войны, и, вероятно, без одобрения Главного немецкого командования, ставило Эрнста Людвига в неудобное положение. Пропаганда, используемая левыми организациями, могла бы истолковать это как государственную измену.

Все-таки трудно поверить, чтобы Великий князь преднамеренно отказался от неожиданно оставшегося в живых ребенка своей сестры, Анастасии. Сторонники претендентки доказывали, что он решил пожертвовать своей «племянницей» частично по политическим соображениям, а частично потому, что было маловероятно, что она долго проживет.

Можно было бы предположить, что Великий князь не верил, что больная девушка была Анастасией, и решил не заниматься расследованием, чтобы избежать дальнейшего обсуждения его посещения России в военное время. Его окружение, независимо от его желания, непрерывно придумывало все новые и новые «доказательства» мошенничества.

Непонятно, почему Гессенское семейство вплоть до 1960 года отрицало секретную поездку Великого князя. Великий князь давно уже был мертвым, и раскрытие этого секрета не имело никакого политического значения.

Мы уделили много внимания предполагаемой секретной поездке князя Гессенского отчасти потому, что она уже ушла в историю, но и потому, что она имела специфическое значение для дела Анастасии. Сегодня можно утверждать, что случайно выданная Анной Андерсон секретная информация была вполне точной; независимо от того, была ли она Анастасией или не была, у нее был раньше исключительный доступ к совершенно секретной государственной информации, и она была первой, кто публично рассказал об этом.

Но было множество людей, которые были убеждены, что она действительно Анастасия, независимо даже от наличия такого убедительного доказательства. Анна Андерсон рассказывала о массе случаев, которые действительно происходили в жизни Царской семьи, и рассказывала подробности о людях, которых она, якобы, знала, которых обыкновенная мошенница не смогла бы выдумать, да еще и уверить в этом других людей. Ничего подобного никогда не было.

Сначала познакомимся с человеком, который расследовал это дело как юрист и отнесся к нему более серьезно, чем кто-либо другой из Романовых. Великий князь Андрей преданно служил царю Николаю в течение всей войны в качестве адъютанта. Он видел императорских детей чаще, чем сестра царя Ольга, которая видела Анастасию только дважды в течение войны, и в отличие от сестры царицы Ирины, которая не видела Анастасию после 1913 года.

В январе 1928 года, проведя два дня с Анной Андерсон, Он написал через несколько дней Ольге, которая видела претендентку тремя годами раньше, находящуюся в критическом состоянии. Реакция Великого князя была настолько положительной, насколько реакция Ольги была сомневающейся: «30 января по дороге в Америку, ее привезли в Париж, и я сам отправился туда, чтобы увидеть ее и наконец составить личное мнение об этой женщине, выяснить кто она, вокруг которой возникли такие ожесточенные споры, родились такие легенды, и чье имя возбуждает бесконечные дискуссии о правах и семейные недоразумения?

Я провел с ней два дня. Я внимательно наблюдал за ней вблизи и должен признать, что Анастасия Чайковская — не кто иная, как моя племянница, Великая княжна Анастасия Николаевна. Я узнал ее сразу, и мои дальнейшие наблюдения только подтвердили мое первое впечатление.

У меня нет никаких сомнений: она — Анастасия. Я только сожалею, что ты не хочешь увидеть ее снова, теперь, когда она успокоилась. Ты бы, конечно, узнала бы ее с такой же уверенностью, как и я. Ты не знаешь, Ольга, что я пережил за эти дни, сидя рядом с ней, глядя на бедную Анастасию — такую больную и изможденную. Если бы ты увидела ее прелестную улыбку, по-прежнему детскую, ее полные печали и страдания глаза, твое сердце, как мое, надорвалось бы.

Теперь она уже далеко, в Америке. Мы не скоро ее увидим, если увидим вообще. Какие мысли станут преследовать ее в этой далекой стране? Одному Богу известно, что они будут, несомненно, ужасны и печальный вопрос будет терзать ее; вопрос, на который ей никто не ответит.

Переживет ли Анастасия эти новые испытания? Кто знает? Но, я буду молить Бога, чтобы она их пережила, чтобы она поправилась и вернулась к нам из этой далекой страны не как преследуемое и загнанное существо, но с высоко поднятой головой и достаточной силой духа, чтобы простить тех, кто принес ей столько горя».

После свидания в Париже мнение Великого князя Андрея, без его согласия, попало в прессу. Он никогда не любил ввязываться в семейные разборки открыто, и не подтвердил сообщения, изложенные в газетных статьях. Так что его опознание претендентки со временем превратилось просто в слухи. Но в 1960 году его письмо к Ольге было опубликовано, возможно, по ошибке, старшим сыном Великого князя Владимиром. Он всегда пытался поддерживать нейтралитет, чтобы не ссориться с Романовыми, которые были враждебны по отношению к Анне Андерсон.

Позже Владимир попытался уменьшить тот вред, который нанесла публикация письма отца. Он опубликовал текст другого письма, написанного Андреем той же Великой княгине Ольге в 1950 году. В этом письме Великий князь предлагает отказаться от прежних разногласий и утверждает, что он никогда не был полностью уверен в тождестве претендентки.

Но второе письмо было неподписанной копией, тогда как первое письмо было полностью достоверным, и есть еще одно подтверждение убежденности князя Андрея. В 1928 году он писал руководителю Русского Монархического совета в Берлине: «Я все еще не могу понять, почему ее не признали раньше. Это совершенно непонятно». Даже после 1950 года, когда, как предполагалось, он склонялся к неопределенности, он, фактически не потерял своей веры. Когда его племянницу допрашивали в суде по делу Анастасии, который состоялся в 1956 году, незадолго до его смерти, она утверждала: «Он пытался убедить меня».

Сложные семейные разногласия в деле Анастасии наилучшим образом демонстрирует любопытный диалог, когда вдова Великого князя Андрея, Матильда Кшесинская, давала телевизионное интервью в 1967 году. Это была известная балерина, которая была любовницей Царя до его женитьбы. Когда ее расспрашивали о «Анастасии» в передаче французского телевидения, ей было 95 лет, но она выглядела живой, Я обладающей хорошей памятью. Ее сын Владимир присутствовал на этом интервью и наблюдал за его организацией. Он даже подготовил письменно, что должна была говорить его мать, но в ходе интервью все неожиданно изменилось.

Французский журналист Гильберт Прото, который вел это интервью, заявил, что и она, и ее муж Великий князь Андрей были введены в заблуждение сходством глаз претендентки и царя Николая, ее давнишнего любовника. Но Матильда Кшесинская резко поломала сценарий, и когда был задан ключевой вопрос, последовал неожиданный ответ:

Прото: «Принцесса, в 1928 году в Париже вы встретили женщину, которую тогда называли «Таинственной берлинской женщиной».

Кшесинская: «Я ее как-то видела».

Прото: «И что вы думаете о ней?»

Кшесинская: «Что это была она».

Слышавшие это говорили, что это было сказано тихо, но твердо; затем последовала ошеломительная тишина, прерванная сердитым криком ее сына: «Нет, нет, вырежьте! Вы должны вырезать!» Камеры перестали поворачиваться, но магнитофоны продолжали работать, записывая продолжение. Владимир, говоривший на русском языке, сказал своей матери: «Вы должны говорить только то, что написано». Но его предупреждение опоздало, и его не заметили. Старая дама ничего этого не замечала, и продолжала говорить еще полчаса, утверждая, что претендентка была действительно Анастасией.

Были и другие, кто поддерживал претензии Анны Андерсон. Принцесса Ксения Георгиевна писала: «Ее голос, манеры, лексика и знание языков вполне соответствовали тому образу, на который она претендовала. Одним из убедительных свойств ее личности было внутреннее восприятие ее тождества. Она была всегда сама собой и не давала ни малейшего повода заподозрить ее в актерской игре. В этой связи я наблюдала за ее вкусами, интересами и склонностями, и они напоминали наше семейство, и наше совместное детство… Я твердо убеждена, что претендентка — действительно Великая княжна Анастасия прибывшая из России».

Затем был прусский принц Сигизмунд, сын сестры царицы Ирины, принц Генрих, брат кайзера. Настоящая Анастасия была его кузиной, и они хорошо знали друг друга с детства. Здесь также не обошлось без семейных разногласий: его мать не верила претендентке, а Сигизмунд безоговорочно признавал ее. В 1932 году, когда он получил информацию о том, что к ней нужно относится серьезно, он находился в Центральной Америке. Принц решил послать в Европу список вопросов, которые должны быть заданы Анне Андерсон какой-либо третьей стороной.

Мы получили некоторые из вопросов, ответы на которые, по мнению Сигизмунд а, должны были свидетельствовать о подлинности Анастасии. Он спрашивал, что претендентка говорила при их первой встрече, и когда эта встреча произошла. Она ответила, что это было в 1912 году в Спала, в императорском охотничьем домике, который находился в Польше. Ответ был правильным.

Во-вторых, принц спрашивал, где он жил. Анна Андерсон отвечала, что он жил на квартире барона Фредерика, министра юстиции. Ошибки не было, и Сигизмунд был поражен этим, поскольку это были слишком мелкие факты, которые не публиковались нигде, и об этом знали только близкие люди; и не было никаких причин, для того, чтобы кто-либо запомнил это.

Принц Сигизмунд в конечном итоге сказал, что эти ответы и ответы на остальные вопросы удовлетворили его полностью: «Ответы были вполне правильными и могли быть даны только самой Великой княжной. Это убедило меня…, что [она] — несомненно русская Анастасия».

Недавно принц подтвердил нам, что он посещал Европу в 1957 году и встречался с Анной Андерсон. Непосредственные встречи убедили его, что она была действительно Анастасией. Мы должны отметить, тем не менее, что принц Сигизмунд встречался и с Великой княгиней Ольгой и разговаривал с ней. В результате он остался почти единственным в своей вере.

Кронпринцесса Сесиль была двоюродной сестрой царя и крестной матерью настоящей Анастасии. Она встретила ее как ребенка, который в силу обстоятельств не помнил своего прошлого. Впервые Сесиль встретила Анну Андерсон в 1925 году, когда претендентка выглядела очень плохо и писала об этой встрече: «Я была с первого взгляда поражена ее сходством с матерью царя и самим царем. Но не видела ничего общего с царицей. Но установить ее идентичность не было никакой возможности, поскольку она отказывалась разговаривать. Она казалось полностью отключенной, или из-за упрямства, или из-за растерянности. Я не смогла принять никакого решения».

В 1952 году, после того, как принцесса Сесиль вновь посетила Анну Андерсон, потратив на нее в три раза больше времени, чем при первой встрече, и увидев ее в лучшем со-

В Дело Романовых стоянии, ее отношение к претендентке изменилось: «Сегодня я убеждена — она младшая дочь царя, теперь, когда она постарела. Я не только нахожу ее сходство с матерью, но, я чувствую родство с ней, глядя на ее манеры, на ее обращение с гостями, на ее близкое знакомство и описание людей, с которыми мы обе были раньше связаны».

Это было абсолютным признанием немецкой кронпринцессой личности претендентки. Позже она поздравила претендентку с днем рождения и послала ей шоколад и открытку, которая заканчивалась словами: «Благослови Господь, нежный поцелуй от твоей любящей тети Сесиль».

Из женщины, которую много раз называли мошенницей, Анна Андерсон превратилась в женщину, к которой относились с вниманием члены высших немецких семей, кроме тех, кто формально признал ее, были и другие, которых волновало ее возвращение из Америки в 1931 году. Была благожелательность со стороны второй жены кайзера, Термины, которую называли Феодора, принцессой Реусс, которая наняла ей знаменитого юриста, и Марианна, принцесса Филиппсшаль Гессенская, пригласившая остановится у нее, и позже помогавшая ей в юридических делах. Неудивительно, что Анна Андерсон относилась к кайзеру с уважением.

Ее недоброжелатели воспользовались этим, как доказательством того, что она совсем не Романова, поскольку царь Николай разорвал отношения с кайзером после того, как Германия объявила войну России в 1914 году. Но связь с Вильгельмом и немецкое участие в судьбе Романовых нельзя объяснить так просто. Это сложный и серьезный вопрос, который следует рассматривать отдельно — мы только отмечаем принятие Анны Андерсон одним высокопоставленным немцем, который мог знать, что же действительно случилось в июле 1918 года.

В 1927 году, в самый разгар ожесточенных споров о том, кем была фрау Чайковская, генерал Макс Гофман, который был в годы войны начальником штаба и главным представителем Германии при заключении Брестского мира, заявил, что он убежден, что претендентка была настоящей Анастасией. Об этом же рассказывал один из людей Гофмана барон Маенус фон Браун, отец знаменитого ученого, разработчика немецких ракет, Вернера фон Брауна.

Генерал Гофман умер в июле 1927 года, вскоре после его заявления, так и не успев встретиться с Анной Андерсон. Он говорил: «Я могу и не встречаться с ней. Я и без этого все знаю», как будто он имел информацию, которая была получена много лет назад. Как один из Высшего командования, участвовавший в Брестских мирных переговорах с большевиками, он мог знать, какие меры были предприняты немцами для спасения Романовых. Но тут мы должны остановиться — опубликованные статьи и воспоминания о судьбе русского императорского семейства имеют только одну общую особенность — полное отсутствие информации на эту тему.

Были случаи, когда Анну Андерсон опознали даже не родственники, а люди, которые в прошлом встречались с Анастасией и хорошо ее помнили. Одним из них был Феликс Дассел, офицер, который был ранен в 1916 году, и в течение нескольких месяцев находился в госпитале Царского Села, находившимся рядом с царским дворцом. Госпиталь находился под покровительством Анастасии и ее сестры Марии, которые регулярно посещали раненных. У Дасселя были хорошие отношения с ними обоими, и когда он выздоровел, царица поручила ему охрану дочерей. Когда он узнал о претензиях Анны Андерсон, в Германии в 1927 году, он придумал план проверки, используя свои знания об этом периоде жизни Анастасии. Перед встречей с Анной Андерсон он составил список вопросов и ответов, касающихся деталей жизни в госпитале, о которых могли знать только настоящая Анастасия и Мария. Он сложил все это в конверт и положил этот конверт в сейф герцога Лейхтенбергского, у которого Анна Андерсон в это время жила.

При встрече с претенденткой он задавал ей вопросы, вводя в них преднамеренные неточности, которые она должна была обнаружить и поправить его. Претендентка выдержала это испытание с триумфом. Она правильно определила значение слова «Mandrifolie», как прозвище Марии. Она поправила Дасселя, утверждавшего, что бильярдный стол в Царском Селе был наверху, тогда как он был внизу.

Когда Дассел сказал, что она и Мария приходили в госпиталь каждый день, часто с братом Великим князем Алексеем, она поправила его, сказав, что они посещали госпиталь два-три раза в неделю, и с ними никогда не было Алексея. Решающим доказательством идентичности для Дасселя явился случай, когда герцог Лейхтенбергский показал фотографию русского полковника, которого Дассел очень хорошо помнил.

Вот как он описывал реакцию претендентки на эту фотографию: «Больная бросила на меня быстрый взгляд. И я не успел раскрыть рот, как она рассмеялась. Смех был сдавленный, слегка отрывистый, но точно такой же. Точно такой же… Я не мог усидеть на месте. Я вскочил и опрокинул свой стул.

«Человек с карманами!» — сказала она. «Человек с карманами?» Да, да. У него было, конечно, имя, но, я его забыл.

«Человек с карманами» — Великая княжна Анастасия сама придумала это прозвище, поскольку этот вояка, невоспитанный и тупой, с дурными манерами, часто разговаривал с Великими княжнами, держа руки в карманах… Вот тут-то я и понял, что она действительно Анастасия. Я был повержен».

Лили Ден была одной из ближайших подруг царицы, которая проводила много времени в Царском Селе с 1907 года по 1917 год и знала настоящую Анастасию очень хорошо. Поскольку она позже обосновалась в Венесуэле, она не встречала Анну Андерсон до 1967 года; но, несмотря на прошедшие 40 лет, она признала свою Анастасию, посещая ее по несколько часов в день, ежедневно в течение недели.

Она показала в суде под присягой: «Я была потрясена уже при первой встрече, я увидела ее бедное, бледное и сморщенное лицо! Первое впечатление было ужасной печали, но, когда я услышала ее голос… он был так похож на голос, на тот, которые я помнила — голос Великой княжны Анастасии… никто не может имитировать голос и манеру говорить человека, которого никогда не видел раньше… Мы говорили об Анне [Анна Вырубова], и она вспомнила много деталей относительно ее и ее дружбы с императрицей. Она рассказала о случае, когда императрица была недовольна, и даже сердита на Анну. Это было известно только императрице, Анне, мне и маленькой Великой княжне, которая была слишком мала, чтобы понять, что произошло, но запомнила. Мы говорили об офицерах, которых мы обе знали, и она никогда не ошибалась…

Она не любила, или не хотела говорить по-русски, некоторые слова, которые вырывались у нее, были произнесены совершенно правильно; русские фамилии, которые упоминались в разговоре, звучали по-русски.

Ее руки напомнили мне руки ее матери…

Что я могу сказать после того, как я познакомилась с ней? Я уверена, что не ошиблась в ее тождестве с Анастасией. В 1957 году Анна Андерсон, конечно могла знать какие-то подробности из многочисленных мемуаров, или непосредственно от людей, которые были там. Но если Анна Андерсон обманывала, то не было никого, кто бы мог обнаружить этот обман.

Мы уже говорили, что Татьяна Боткина, дочь личного врача царя верила в то, что Анна Андерсон была Великой княжной Анастасией. Она в детстве играла с настоящей Анастасией на борту императорской яхты в 1910 году, позже часто встречалась с ней в Царском Селе, и была одной из немногих, кто был с ними при переезде в Сибирь и во время заключения в Тобольске.

Мадам Боткина, живущая в настоящее время в Париже, полностью убеждена, что претендентка — настоящая Анастасия. Боткина встретила ее в Германии в 1926 году и рассказала о своем впечатлении: «Когда я увидела ее лицо в многоквартирном доме, ее глаза, такие синие и полные света, я сразу узнала Великую княжну Анастасию Николаевну. Рост, фигура, цвет волос — точно такие же, как у молодой Анастасии… Глаза, брови, уши — сходство полное».

Мадам Боткина вспомнила как «Анастасия» устала после их встречи и вечером захотела лечь в пастель. Она хорошо помнит, как сказала претендентке в 1926 году: «Я раздену Вас как мой отец обычно раздевал Вас когда Вы были больны…» «Да, у меня была корь», — ответила она. И я поверила, что она узнала меня. Тогда, когда дети царя болели корью, мой отец укладывал княжон спать и ухаживал за ними как сестра милосердия. Об этом никто не знал кроме моего отца. Единственно, кто знал об этом, была я. С момента первой встречи Татьяна Боткина виделась очень часто с претенденткой; она была единственной, кто не оставлял ее в отчаянии и не покидал ее. Она также является единственным человеком, чья добросовестность никогда не подвергалась сомнению.