Глава одиннадцатая. И даже бирюзовый

 

Дин‑дон!

Тиффани резко села, раскидывая солому. Но это только ручка звякнула о край железного ведра.

Миссис Амбридж доила коров. Тусклый свет просачивался сквозь щели в стенах. Она поглядела наверх, заслышав Тиффани.

– Ах, я так подумала, что кто‑то из моих голубушек прилетел ночью. – сказала она. – Будешь завтракать, милая?

– Пожалуйста!

Тиффани помогла пожилой женщине с ее ведрами, сбила масло, потрепала ее старого пса, съела на завтрак жаренный хлеб с бобами и затем…

– У меня тут есть кое‑что для тебя. – сказала миссис Амбридж, направляясь к маленькому прилавку, служащему в Двурубахах почтовой конторой. – Так, куда же я его…ага, вот.

Она передала Тиффани связку писем и плоскую посылку, обе стянутые резинкой и испачканные собачьей шерстью. Она еще что‑то говорила, но Тиффани почти не слушала. Что‑то о возчике, который сломал ногу, бедолага, или это была его лошадь, бедное животное; что буря повалила деревья на дорогу и затем их занесло снегом, так что теперь там даже пешком не пройти; и одно к одному, почта ни на Мел, ни оттуда не доставлялась, да ее и не так уж много было…

Тиффани не обращала внимания на это шумовое сопровождение, потому что все письма были адресованы ей – три от Роланда и одно от ее матери – и посылка тоже. Посылка вглядела так деловито и когда она развернула обертку, в ней оказалась плоская черная коробочка, в которой, в свою очередь, оказались…

Тиффани никогда раньше не видела коробку с акварельными красками. Она и не подозревала, что бывает столько разных оттенков.

– Ах, краски. – сказала миссис Амбридж, заглядывая через ее плечо. – Какая красота. У меня тоже были в детстве. Ах, и даже бирюзовая краска есть. Очень дорогая краска – бирюзовая. Это тебе твой молодой человек прислал? – добавила она, потому что старушки любят обо всем выведывать.

Тифффани откашлялась. В своих письмах она старалась даже не касаться болезненной темы о рисовании. Может он подумал, что ей хочется попробовать.

Краски в ее руках переливались, как пойманная радуга.

– Какое прекрасное утро. – сказала она. – И мне пора домой…

 

* * *

 

В ледяной воде, прямо перед ревущим Ланкрским водопадом, было причалено бревно. Матушка Ветровоск и Нянни Огг стояли на огромном, обточенном водой камне посреди течения и смотрели на него.

Бревно было усыпано фиглами. Они все были весьма воодушевленными. Впереди их ожидала верная смерть, но она не предусматривала – и это важно – написания разных длинных слов.

– Знаешь, еще никому не удалось выжить в водопаде, чтобы потом рассказывать об этом. – сказала Нянни Огг.

– Мистеру Паркинсону удалось. – ответила Матушка. – Помнишь? Три года назад.

– Ах, да. Он выжил, точно, но с тех пор ужасно заикается. – заметила Нянни Огг.

– Он записал свои впечатления. – сказала Матушка. – Он назвал их „Мой Упад В Водопад“. Довольно интересное чтение.

– Но не рассказывал. – сказала Нянни. – Вот о чем я.

– Айе, дребедень, мы легки аки перышко, – сказал Величий Ян. – И ветер, поддувающий под килты, поддерживает нас на поветре.

– Вот на что я бы хотела взглянуть. – сказала Нянни Огг.

– Ну, все готовы? – спросил Роб Всякограб. – Вот и чудно! Будьте ласка, миссис Огг, отвяжите бревнышко?

Нянни Огг развязала узел и подпихнула бревно ногой. Оно немного отплыло и попало в течение.

– „Из‑за острова на стрежнь“? – предложил Вулли Валенок.

– Чегось? – сказал Роб Всякограб. Бревно стало набирать скорость.

– Почему бы нам песню не спевать? – спросил Вулли Валенок. Стены ущелья быстро смыкались над ними.

– Лады. – ответил Роб. – Как‑никак приятственная море‑ходна песенка. И вот что Вулли, держи свой сыр от мя подальше. Не нравится мне, как он на мя узрился.

– У него очей нету, Роб. – кротко ответил Вулли, обнимая Горацио.

– Айе, об чем и реку. – кисло сказал Роб.

– Горацио вовсе не собирался тя есть, Роб. – смиренно продолжал Вулли Валенок. – И ты был ладный да чистый, когда он тя выплюнул.

– И как так получилось, что тебе прозвание сыра ведомо? – поинтересовался Роб. Вода начала пенится вокруг бревна.

– Он сам мне сказал, Роб.

– Айе? – спросил Роб и пожал плечами. – Ох, лады, буду я еще с сыром сварится.

По реке плыли льдины. Нянни Огг показала на них Матушке Ветровоск.

– Этот снег сдвинул ледники. – сказала она.

– Я знаю.

– Надеюсь, что историям можно доверять, Эсме.

– Это старинные истории. Они живут своей собственной жизнью. Они жаждут повторения. Спасение Лета из пещеры? Очень древняя история. – сказала Матушка Ветровоск.

– Но Зимовой будет преследовать нашу девчушку.

Матушка проследила взглядом за бревном с фиглами, скрывшимся за поворотом.

– Будет. – ответила она. – И знаешь, мне его почти что жаль.

 

* * *

 

Итак, фиглы поплыли домой. В отличии от Билли Подбородища, им всем медведь на ухо наступил, но эта небольшая беда затмевалась другой, намного большей – тем, что они не утруждали себя пением в лад, не попадали в такт и каждый предпочитал свой собственный текст. Вскоре начались мелкие потасовки, обычные спутники фигловских забав, и поэтому бревно устремлялось к водопаду, сопровождаемое эхом от окрестных скал:

– Из‑за остррроваххрагарг на стрейойойо остроостротрова на на на стрежаргх… КРРРИвеннннннс!

Бревно, нагруженное фиглами, наклонилось и исчезло вместе с песней в водной завесе.

 

* * *

 

Тиффани летела над вытянутой китовой спиной Мела. Хотя кит побелел, но снег на плоскогорье был не таким уж и глубоким. Ветра, заносящие равнины снегом, также и выдувают его. Деревьев на плоскогорье не было и стен не хватало, чтобы задерживать снег.

Подлетая к дому, она вгляделась в защищенные от ветра поля в низинах. Загоны для ягнят уже были установлены. Снега многовато для этого времени года – и чья в том вина? – но у маток свое собственное расписание, что есть снег, что нет. Пастухи знают, какой жестокой может быть погода во время окота, зима никогда не сдается без борьбы.

Тиффани приземлилась во дворе фермы и сказала несколько слов одолженной метле. Метла взмыла в воздух и устремилась назад, в горы. Если знать нужные слова, метла всегда найдет дорогу домой.

Вся семья собралась, было много смеха, чуток слез, обычные восклицания о том, что она растет как на дрожжах и уже мать свою догнала, и тому подобное, что обычно говорится в такие моменты.

Тиффани ничего не успела взять с собой – ни дневник, ни одежду, ничего, кроме крошечного Рога Изобилия, спрятанного у нее в кармане. Это не имело никакого значения. Она не убегала от, она бежала к – и вот она здесь, в ожидании самой себя. Она снова могла чувствовать свою землю под ногами.

Тиффани повесила остроконечную шляпу на дверь и пошла помогать устанавливать загоны.

Хороший выдался денек. Солнечным лучам удавалось просочиться сквозь серую пелену. На фоне белого снега все краски казались такими яркими, как будто само их пристуствие придавало им особый блеск. Старая упряжь в конюшне сияла, как серебро; даже коричневый и серый цвета, обычно казавшиеся такими тусклыми, приобрели новую жизнь.

Она достала коробку с красками и пару листов драгоценной бумаги и попробовала изобразить, что видела вокруг себя. Вот еще один вид магии. Перенесите на бумагу свет и тени в том порядке, в котором их оставляет любой предмет, и вы получите сам предмет. До сих пор ей доводилось рисовать лишь цветными мелками. Краски были намного лучше.

День был хороший. День был как раз по ней. Она чувствовала, как возвращаются, как проявляют себя спрятавшиеся до поры, до времени частицы ее самой. Завтра настанут будни, завтра на ферму придут нервничающие люди, чтобы просить ведьму о помощи. Когда боль слишком сильна, никого не волнует, что в последний раз он видел ведьму двух лет отроду, в одной нательной рубашонке.

Завтра… может быть что угодно. Но сегодня зимний день был полон красок.

 

Глава двеннадцатая. Щука

 

По плоскогорью распространялись странные слухи. Говорили о лодке старика, что жил в хижине у реки сразу за водопадом. Говорили, что весла в лодке задвигались сами по себе и она уплыла прочь с такой скоростью, что аж выскакивала из воды, как стрекоза, но в ней никого не было. Позже ее нашли привязанной к берегу около Двурубах, там, где вдоль реки проходит почтовый тракт. Затем, карета ночной почты, стоящая перед постоялым двором, уехала без кучера, оставив позади всю почту. Кучер одолжил коня и бросился в погоню. Он нашел карету перед самым Мелом, все дверцы были распахнуты и одной лошади не доставало.

Через пару дней лошадь вернул хорошо одетый юноша, который сказал, что нашел ее одиноко бродящую. Удивительно, но она была накормлена и ухожена.

 

* * *

 

Замковые стены были толстыми‑претолстыми и лучше про них не скажешь. Ночью в замке стражи не было, потому что они запирали вход в восемь часов и расходились по домам. Пост принимал Старина Роббинс, служивший когда‑то стражником, а сейчас ставший ночным сторожом. Но все знали, что часов в девять он засыпал перед камином. У него была старая труба, в которую он должен был трубить в случае нападения, но никто не был уверен, что он и впрямь затрубит.

Роланд спал в Цапельной Башне, потому что в нее вела длинная лестница, по которой его тетушки карабкаться не любили. Стены в Башне тоже были очень‑преочень толстыми, что было только к лучшему, поскольку часиков в 11 ему в ухо кто‑то оглушительно затрубил.

Он вскочил с кровати, запутался в пуховом одеяле, подскользнулся на коврике, покрывающем ледяной каменный пол, ударился головой о буфет и с третьей, отчаянной попытки умудрился зажечь свечу.

На маленьком столике около кровати лежали здоровенные кузнечные мехи присоединенных к трубе Старины Роббинса. В комнате никого не было, только тени.

– У меня есть меч. – сказал он. – И я умею с ним обращаться!

– Ах, ты и так помер, – раздался голос из под потолка. – Почикан на шматочки у ся в лежанке, пока ты дрых, расхрапывая, как боров. Энто шутка. Никто из нас те вреда не причинит. – В темноте между стропилами послышался торопливый шепот и затем голос продолжил: – Мальца поправка, почти все из нас те вреда не причинят. И не переживай из‑за Велича Яна, ему вообще никто шибко не ндравится.

– Кто ты?

– Айе, вот ты опять все не так уразумел. – разговорчиво продолжал голос. – Я тута наверху, тяжело вооруженный, вишь ли, а ты тама внизу в ночнушке, как на ладони, и ты таки полагаешь, что могешь впоросы задавать. Ну да ладно, так те ведомо как на мечах биться?

– Да!

– Значит ты пойдешь биться с монстряками, ради спасения великучи карги? Пойдешь?

– Великучей карги?

– Энто Тиффани для тя.

– Ты про Тиффани Болит? Что с ней случилось?

– Так пойдешь, коли ей нужда будет?

– Да! Конечно! Кто ты такой?

– И ты мечом, значит, владеешь?

– Я прочел Руководство по Фехтованию от корки до корки!

Спустя несколько секунд голос из потолочных теней произнес: – Ага, кажись я узрил слабо место в нашем плане…

 

* * *

 

Оружейная замка находилась напротив внутреннего двора. Особыми богатствами она не располагала – там были рыцарские латы, собранные из плохо стыкующихся частей, несколько штук мечей, боевой топор, который никто не мог поднять, и кольчуга, на которую, судя по всему, напала исключительно прожорливая моль. Там также были установлены деревянные манекены на больших пружинах для отработки ударов. Фиглы наблюдали за Роландом, с большим энтузиазмом атакующего один из них.

– Ах ты, пропасть. – уныло сказал Величий Ян, глядя как Роланд прыгает вокруг манекена. – Ежели ему ничего, окромя деревяшки, что удар отражать не станет, не встретится, то мабуть он справится.

– Он старается. – Роб Всякоргаб показал на Роланда, упершегося ногой в манекен, чтобы вытащить из него меч.

– Ох, айе. – мрачно взглянул Величий Ян.

– Но ты должон признать, движения у него справные. – сказал Роб.

Наконец Роланду удалось вытащить меч из манекена, который качнувшись назад на своей древней пружине, дал ему по голове.

Роланд, слегка щурясь, поглядел вниз на фиглов. Он помнил их с тех времен, когда его украла Кроролева Эльфов. Никому, кто встречался с Нак Мак фиглами, не удается их забыть, как бы он не старался. Но воспоминания были расплывчатыми. Большую часть времени он ничего не соображал, либо был без сознания и ему встретилось столько всего странного, что не поймешь, где настоящее, а где нет.

Сейчас ему стало ясно: фиглы были настоящими. Да и кто смог их бы выдумать? Ну допустим, один из них был сыром, который гулял сам по себе, но кто из нас совершенен?

– Что я должен сделать, мистер Всякограб? – спросил он.

Эта часть беседы смущала Роба Всякограба. Такие слова, как „Подмирье“, могли дать людям ложные идеи.

– Ты должон спасти… леди. – ответил он. – Не великучу каргу, нет. Другую… леди. Мы тя сведем до места, где она проживает. Это что‑то вроде… подземелья. Она тама… вроде как спит. И все, что от тя требуется, вывести ее на поверхность, как бы так.

– О, ты хочешь сказать, вывести, как Орфео, спасший Эвнифонию из Подмирья? – спросил Роланд.

Роб Всякограб лишь вытаращил глаза.

– Это эфебский миф. – продолжал Роланд. – Считается, что он о любви, но на самом деле, это метафора прихода лета. У этой истории есть много версий.

Фиглы по прежнему таращились на него. У них были очень удручающие взгляды. Фиглы в этом отношении превосходят даже кур.[9]

– Метафора это такая ложь, помогающая людям правду уразуметь. – пояснил Билли Подбородище, но это мало помогло.

– Он освободил ее, играя прекрасную музыку. – добавил Роланд. – Он был то ли с арфой, то ли с лютней.

– А, это нам прекрасно подходит. – сказал Вулли Валенок. – Мы можем так люто наарфить…

– Это музыкальные инструменты, – сказал Билли Подбородище. Он поглядел на Роланда. – Играете на каком‑нибудь, мистер?

– У моих тетушек есть пианино. – с сомнением ответил Роланд. – Но если с ним что‑нибудь случится, мне здорово влетит. Они все стены в замке разнесут.

– Тогда остаются мечи. – неохотно согласился Роб Всякограб. – Ты когда‑нить с живым противником сражался, мистер?

– Нет. Я хотел попрактиковаться со стражниками, но тетушки им запретили.

– Но ты меч‑то раньше применял в деле?

Роланд был смущен. – Не то, чтобы недавно. Не то, чтобы применял. Э… в общем, нет. Мои тетушки говорят…

– Так как же ты тогда тренировался? – в ужасе спросил Роб.

– У меня в комнате стоит большое зеркало, знаете, и я могу тренироваться… правда могу… – начал было Роланд и остановился, заметив выражения лиц фиглов. – Извините. – добавил он. – Наверное я не тот, кто вам нужен…

– Ох, я бы не стал так молвить. – устало произнес Роб Всякограб. – Согласно карге из карг, ты как раз наш парнишка. Те только надо с кем‑нить потренироваться…

Величий Ян, всегда исполненный подозрений, посмотрел на своего брата и проследил за его взглядом на обветшалые рыцарские латы.

– О, айе? – взревел он. – Да провались оно все пропадом, не собираюсь я быть коленкой!

 

* * *

 

Следующий день был тоже хорошим днем, вплоть до того момента, когда он превратился в сплошной кошмар.

Тиффани поднялась рано и разожгла камин. Когда ее мать спустилась в кухню, она очень старательно скребла полы.

– Э… Разве ты не можешь убрать все магией? – спросила мать, которая никак не могла понять, в чем заключается суть ведовства.

– Нет, мам, я не могу. – ответила Тиффани, не отрываясь от своего занятия.

– Но ты ведь можешь помахать рукой и заставить всю грязь улететь?

– Беда в том, что магии не объяснить, что такое грязь. – сказала Тиффани, оттирая пятно. – Я слышала, что одна ведьма в Эскроу ошиблась и в результате лишилась пола, сандалий и чуть не осталась без пальца на ноге.

Миссис Болит сдалась. – Я думала, что тебе достаточно помахать руками над полом. – нервно пробормотала она.

– Это сработает. – ответила Тиффани. – Только у тебя в руках должна быть щетка.

Она закончила мыть пол. Она вычистила под раковиной. Она освободила все полки, вымыла их и поставила все обратно. Она оттерла стол, затем перевернула его и вытерла под столешницей. Она даже вытерла ножки стола, там где они касались пола. Тут миссис Болит вышла из кухни и отправилась по своим делам, поскольку все это явно имело мало отношения к уборке.

Да, мало. Как сказала Матушка Ветровоск, чтобы ходить с гордо поднятой головой, надо крепко ступать обеими ногами по земле. Мытье полов, рубка дров, стирка, изготовление сыра – все эти занятия возвращали тебя с небес на землю, учили настоящему. Ими можно было заниматься почти бездумно, позволяя мыслям в голове выстраиваться по порядку.

Спаслась ли она от Зимового? В безопасности ли она здесь?

Рано или поздно ей снова придется встретиться с ним лицом к лицу – со снеговиком, который считает себя человеком и обладает мощью лавины. Магия лишь замедлит его на какое то время и разозлит. Никакое обычное оружие не поможет, а необычного у нее особо и не было.

С какой яростью накинулась на него Аннаграмма! Тиффани тоже хотелось быть способной на такую ярость. Ей надо бы вернуться и поблагодарить Аннаграмму. По крайней мере у Аннаграмы все будет в порядке. Все видели, как она превратилась в вопящего зелонокожего монстра. Таких ведьм они уважали. А коли ты получил уважение, то и все остальное приложится.

И с Роландом надо увидеться. Тиффани не знала о чем с ним говорить. Но ничего страшного в этом не было, потому что он тоже не знал, о чем говорить. Они часами могли проводить время вместе, не зная, что сказать друг другу. Сейчас он должно быть в замке. Вычищая под сидением стула, она гадала, чем он занимается.

 

* * *

 

В дверь оружейной барабанили. Что с этих тетушек взять. Дверь была четырехслойная, из дуба и железа, но они все равно ломились.

– Мы не собираемся терпеть твое непослушание! – сказала тетя Данута. Изнутри донесся грохот. – Ты что, дерешься там?

– Нет, я сочиняю сонату для флейты! – закричал Роланд. Что‑то тяжелое ударилось в дверь.

Тетя Данута взяла себя в руки. Чертами лица она напоминала мисс Тик, но глаза у нее были вечно обиженными и губы жалобно кривились.

– Если ты не будешь нас слушаться, то я скажу твоему отцу… – начала она, но дверь резко распахнулась.

Роланд порезал руку. Его лицо раскраснелось, пот стекал по подбородку и он задыхался. Он поднял меч дрожащей рукой. Позади него, на другой стороне сумрачной комнаты, стояли очень потрепанные рыцарские латы. Когда дверь открылась, шлем со скрипом повернулся в сторону тетушек.

– Если вы осмелитесь побеспокоить моего отца, – сказал Роланд тетушкам, вытаращившим глаза на латы. – Я расскажу ему про деньги, что вы взяли из большого сундука в хранилище. И не смейте отпираться!

На какое‑то мгновение – даже моргнуть не успеешь – у тети Дануты появился виноватый вид, который моментально исчез. – Да как ты смеешь! Твоя дорогая матушка…

– Мертва! – закричал Роланд и захлопнул дверь.

Забрало шлема поднялось и полдюждины фиглов вылезли наружу.

– Кривнес, что за пара змейсов! – сказал Величий Ян.

– Это мои тетушки, – мрачно ответил Роланд. – Кто такие змейсы?

– Таки старые гадюки, что ползают повсюду в поисках кого бы ужалить. – пояснил Билли Подбородище.

– Ах, так вы с ними уже встречались. – глаза Роланда блеснули. – Ну что, еще разок? По‑моему я начинаю осваиваться.

Из каждой части доспехов послышался ропот протеста, но Роб Вскякограб всех утихомирил.

– Лады! Дадим парнише еще один шанс! – закричал он. – По местам!

Фиглы полезли в доспехи, лязгая и чертыхаясь, через несколько секнуд латы подтянулись, подобрали меч и, неуклюже топая, двинулись навстречу Роланду. Роланд мог слышать, как внутри доспехов отдаются команды.

Меч взлетел, но Роланд одним быстрым движением отразил его, оступил в сторону и, сделав резкий выпад, с оглушительным звоном разрубил латы пополам.

Верхняя часть лат отлетела к стене. Нижняя часть закачалась, но устояла.

Через несколько секунд из железных штанов показались маленькие синие головы.

– Так и должно было случиться? – спросил Роланд. – Все… целы?

Был проведен быстрый осмотр и половинки фигла не обнаружилось, но многие получили ушибы, а Вулли Валенок потерял свой напузник. Фиглы бродили по оружейной, хлопая себя по ушам. Звон был еще тот.

– Неплохая попытка. – рассеяно сказал Роб Всякограб. – Кажись ты ухватил суть поединка.

– Определенно есть улучшения, да? – с гордым видом сказал Роланд. – Повторим?

– Нет! То есть… нет. – ответил Роб. – На сегодня хватит, лады?

Роланд кинул взгляд на маленькое зарешеченное окошко под потолком. – Мне еще надо повидать отца. – сказал он и сияние на его лице померкло. – Уже сильно за полдень. Если я не вижусь с ним каждый день, он забывает, кто я такой.

Когда паренек ушел, фиглы переглянулись.

– У хлопца жисть тута не так проста. – сказал Роб Всякограб.

– Признай, он делает успехи. – сказал Билли Подбородище.

– Ох, айе, должон признать, он не такой увалень, как я думал, но этот меч слишком тяжел для него и потребуются недели, чтобы натаскать хлопца. – вздохнул Величий Ян. – Скока недель у нас есть, Роб?

Роб Всякограб пожал плечами. – Кто ж то ведает? – ответил он. – Будет он Героем так, как есть. Скоро придется великучей карге с Зимовым встретиться. Она с ним сражаться не могет. Про то карга из карг рекла: таку старую историю не переборешь. Она по любому ся проявит.

Он приставил руки ко рту рупором и прокричал – А ну хлопцы, все в курган! Мабуть Героя за один заход не сробишь.

 

* * *

 

Младший братишка Тиффани уже достаточно вырос, чтобы требовать от окружающих признания себя большим, а это были опасные требования на оживлено работающей ферме, где ходят лошади с большими копытами и есть купальни для овец и еще сто с лишним мест, где малыша могут не заметить, пока не будет слишком поздно. Но больше всего он любил воду. Если он куда‑то пропадал, то найти его можно было на реке, где он ловил рыбу. Он любил реку, которая после того, как однажды из нее выскочило большое зеленозубое чудище, чтобы съесть его, стала немножко непредсказуемой. Но Тифани врезала чудищу чугунной сковородкой по зубам. Он сам был слишком занят поеданием сладостей и потому, его единственным комментарием впоследствии был – „Тиффи как звизданет рыбине“. Но судя по всему, из него должен получиться отменный рыболов. И сегодня он тоже рыбачил. У него оказался талант на обнаружение монстров. Огромная щука пряталась в глубоких черных омутах, думая свои медленные голодные мысли, как вдруг прямо перед ней сверкнула серебряная блесна Вентворта.

Тиффани пошла искать Вентворта и встретила его, с трудом поднимающегося по дорожке, с огромной рыбиной в руках, чуть ли не в половину его самого.

– Смотри какая большая! – закричал он, едва завидев ее. – Эйб сказал, что видел, как она пряталась под упавшую иву. Он сказал, что они сейчас клюют на что угодно! Она чуть не утянула меня, но я устоял! Она весит не меньше тридцать фунтов!

Примерно двадцать, подумала Тиффани, но тому, кто ее поймал, рыба всегда кажется тяжелее.

– Молодец. Пойдем, а то она заледенеет. – сказала она.

– Можно мне ее на ужин? Знаешь сколько времени мне понадобилось, чтобы загнать ее в садок! В ней не меньше тридцати пяти фунтов! – ответил Вентворт, шатаясь под тяжестью рыбы. Тиффани даже предлагать не стала понести рыбу, он бы обиделся.

– Нет, ее надо почистить и замочить на ночь. И мама уже приготовила на ужин тушеное мясо. Но я завтра пожарю ее для тебя в имбирном соусе.

– Тут на всех хватит. – сияя ответил Вентворт. – потому что в ней по меньшей мере фунтов сорок!

– Запросто хватит. – согласилась Тиффани.

Этим же вечером, после того как все надлежащим образом налюбовались на рыбу, ее взвесили. Она потянула на двадцать три фунта и Тиффани к тому же помогала весам своей рукой.

Затем Тиффани пошла в моечную и почистила рыбу, прекрасная возможность потолковать о вырезании всего, что в пищу не годится, чем, по ее мнению, являлась вся рыба целиком. Она не очень любила щуку, но ведьмы никогда не воротят нос от еды, особенно от бесплатной, и хороший соус может отбить привкус щуки.

Когда она заталкивала внутренности в большой пакет, она заметила блеск серебра. Трудно винить Вентворта, что он так возбудился и забыл извлечь блесну.

Она полезла в пакет и вытащила серебряную лошадку, всю покрытую слизью и чешуей, но вполне опозноваемую.

В такой момент должен был грянуть гром. Но все, что можно было услышать, это Вентворта в соседней комнате, в десятый раз рассказывающего о героической поимке чудовищной рыбы. В такой момент должен был разразиться порыв ветра. Но пламя свечи лишь едва колыхалось.

Но Зимовой знал, что она прикоснулась к лошадке. Она почувствовала его потрясение.

Тиффани вышла на улицу. Она открыла дверь и с неба упало несколько снежинок, но затем, словно обрадовавшись зрителю, снежинки повалили все сильнее и сильнее – почти беззвучно – пока вся ночь не стала белой. Она протянула руку, чтобы поймать неколько снежинок и поглядела на них пристально. Маленькие ледяные Тиффани растаяли на ладони.

О, да. Он нашел ее.

Она похолодела, но хрустальные колеса мыслей стремительно вращались.

Может ей ускакать верхом?… Нет, в такую ночь, как сейчас, далеко она не уйдет.

Ей надо было оставить себе метлу!

Ей не надо было танцевать.

Ей некуда бежать. Она должна встретиться с ним лицом к лицу и встретиться здесь и остановить его. В горах, в их черных лесах, трудно было представить себе вечную зиму. Здесь это было легче и это было хуже, потому что он принес зиму в ее сердце. Она могла чувствовать, как на сердце становилось холоднее.

Снег был уже в несколько дюймов глубиной, а прошло совсем мало времени. До того как стать ведьмой, она была дочерью пастуха, и она знала – здесь и сейчас есть более срочные дела.

Она вернулась в золотистое тепло и свет кухни и сказала: – Папа, нам надо пойти к овцам.