Об отъезде из Москвы и поездке до Нижнего Новгорода. Как мы ехали по рекам Москве и Оке и что мы за города, деревни, монастыри и дачи встречали по дороге

 

Вернемся опять к нашей поездке в Персию. Когда для этого путешествия нам был вручен приставом вышеупомянутый великокняжеский паспорт, мы собрались в дорогу из Москвы [30] июня ^[183]  . В тот же день мы напоследок получили от фактора его княжеской светлости г. Давида Рутса прекрасное приготовленное угощение. Когда подошел последний час дня (у русских применяются вавилонские часы, и они начинают счет часов от солнечного восхода и считают до захода солнца), царь прислал нам, как это принято здесь, лошадей, на которых мы, в сопровождении старых наших приставов и многих знатных немцев, проехали три версты за город, до Симоновского монастыря, где нас ожидала лодка, выехавшая вперед из‑за сильной кривизны реки Москвы. Мы, стало быть, вошли в лодку, при сердечных приветах добрых друзей. Великим князем нам был дан пристав по имени Родион Матвеевич ^[184]  , который должен был идти с нами до Астрахани.

Едва мы немного отъехали от берега, подошел сюда молодого князя гофмейстер Борис Иванович Морозов, доставивший равных дорогих напитков и имевший при себе трубачей своих. Он попросил послов немного пристать, чтобы он мог на прощанье угостить их. Послы, однако, отказались, а так как перед этим, как выше сказано, он некоторым из нас на соколиной охоте доставил большое удовольствие, то мы и подарили ему серебряный прибор для питья. После этого в особой маленькой лодке он довольно долго ехал рядом с нами, велел своим трубачам весело играть, а наши им отвечали. Через некоторое время он даже пересел в нашу лодку и пил с нашими дворянами вплоть до утра, после чего он, со слезами на глазах, полный любви и вина, простился с нами.

Так как в эту ночь русские лодочники (они по восьмеро по очереди сидели у весел) еще были свежи и к тому же каждый из них получил по чарке водки, мы так быстро подвинулись вниз по реке, что на другой день, а именно 1 июля, вскоре по восходе солнца, оказались у дворянской усадьбы Дворянинова, в 80 верстах, или 16 немецких милях, от Москвы; усадьба лежала по левую сторону от нас. К вечеру мы прибыли к деревне Марчук ^[185]  , направо, в 40 верстах от Дворянинова.

В дальнейшем, обозначая деревни и другие предметы, лежат ли они направо или налево, я буду пользоваться начальными буквами: л. – обозначает расположенные налево, пр. – расположенные направо предметы.

2 того же месяца мы до полудня, у деревни и монастыря Бобренева [?] ^[186]   встретили несколько больших лодок, нагруженных медом, солью и соленой рыбой. Они шли большей частью от Астрахани и направлялись к Москве. Здесь в реке много больших изгибов и поворотов. Мы вышли на берег, имели свои молитвенные часы и поехали дальше.

К вечеру мы прибыли под город Коломну, пр. Он находится от Москвы водой в 180 верстах, или 36 немецких милях; сушей же, особенно зимой, когда можно ехать по полю, считается сюда едва 18 миль. Если судить по внешнему виду, то он хорошо охраняется своими каменными стенами и башнями. Через реку Москву, протекающую у городских стен, ведет большой деревянный мост. Здесь имеет свое местопребывание единственный епископ, имеющийся в стране; так как здесь есть и воевода, то нам пришлось подождать, пока пристав показал наш паспорт. Тем временем бесчисленное количество народа собралось на мосту, чтобы смотреть на нас. Однако им пришлось, чтобы дать проезд нашей лодке, несколько высокой ввиду ее крыши, разобрать часть моста, что ими было очень поспешно сделано.

В трех верстах за Коломною река Москва впадает в Оку, широкую и глубокую реку, идущую с юга.

Здесь вблизи лежит монастырь Голутвин‑Сергиевский, будто бы учрежденный св. Сергием ^[187]  , похороненным в Троице.

За местом слияния этих вод, страна по обе стороны реки становится весьма плодородной, покрытой растительностью и обитаемой, так что нас весьма обрадовал вид этих веселых местностей. В данном месте такое количество дубов, какого мы нигде во всей России не видели.

3 июля мы до восхода солнца прибыли к большой деревни Дедино[во], длиной почти с 1/2 мили и, как говорят, имеющей более 800 жителей. К полудню мы прибыли к деревни Омут, в 37 верстах от Коломны. Здесь, так как день был воскресный, мы высадились на берег и под веселым деревом совершили наше богослужение с проповедью и поехали дальше. В 3 верстах за деревнею посередине реки находился длинный остров, который мы оставили с левой стороны. Мы проехали еще мимо нескольких деревень, из которых главнейшие были Сельцо, и Морозо[во], пр.

4 того же месяца, около полудня, мы прибыли под город Переяславль, пр. где также имеется воевода. Этот город в 107 верстах от Коломны. Близ него я нашел высоту полюса в 54°42’.

5 того же месяца мы проехали мимо местечка Рязань, бывшего раньше большим и даже главным городом целой провинции этого названия. Но когда в 1568 г. вторглись крымские татары и, избивая и пожигая, все опустошили, погиб и этот город. Так как, однако, эта провинция, расположенная между Окою и валом, построенным против татар, раньше была княжеством и, кроме того, будучи чрезвычайно плодородна, по хлебопашеству, скотоводству и дичи превосходит все соседние провинции (как правильно о том свидетельствуют Гвагнин и Петрей), то царь, по опустошении ее, велел отовсюду собрать большое количество народу, всю страну вновь обработать и привести в прежний порядок. Так как для постройки города Рязани они нашли более удобное место, а именно то, где теперь лежит в 8 милях от [старой] Рязани Переяславль, то они и перенесли сюда оставшийся материал зданий и построили совершенно новый город. Он называется Переяславлем Рязанским, так как большинство и наиболее выдающиеся из лиц, которые его строили и населяли, были из Переяславля, лежащего столь же далеко от Москвы к северу, как этот город лежит к югу.

Меня удивляет, почему Петрей желает поместить эту область к западу от Москвы, тогда как она, по собственному же его признанию, лежит между реками Окою и Доном, которые, однако, в отношении к Москве лежат не к западу, а к востоку, куда направлено и течение их. Рязанская область лежит от Москвы к юго‑востоку. В Рязани еще ныне находится местопребывание одного из семи архиепископов.

В этот день мы прошли мимо различных небольших монастырей и деревень; это невдалеке от Рязани: Село, Киструс, в 7 верстах, Обложицкий монастырь, в 3 верстах. Липовые Исады, дворянская усадьба, в 2 верстах, Муратове, в 2 верстах, Калинине, в 1 версте, Пустополе, – в 1 версте – деревня архиепископа рязанского, Новоселки, в 3 верстах, Шилка в 2 верстах. У первой деревни по воде плыло нагое человеческое тело, которое, вследствие – вероятно – долгоплавания по воде, было совершенно черно от солнца и сильно свалялось. Полагали, что это человек, убитый казаками или беглыми рабами, которые, говорят, тут в окрестностях имеются.

6 того же месяца поездка шла мимо монастырей Терехина, в 10 верстах, Тыринской слободы, в 10 верстах, Свинчуса, в 8 верстах, и Копанова, в 2 верстах. Здесь мы вторично увидели плывшее мертвое тело. Так как, однако, убийства здесь нередки, то русские не обратили на это внимания.

7 июля мы рано прибыли к Добрынину острову, в 30 верстах от предыдущей деревни, затем к деревням: Село Рубец, в 7 верстах, Курман, в 7 верстах, потом к Гусь‑реке, в 6 верстах, и другим деревням: Малеевой, в 8 верстах, Габиловской ^[188]  , в 2 верстах, и Бабину, в 3 верстах; они лежат на веселом холме. Наконец к вечеру прибыли мы к небольшому Касимову‑городу, в 3 верстах. Это татарский город, принадлежавший татарскому княжеству Касимову. Здесь в старом каменном здании, некогда бывшем замком, жил молодой татарский князь Рес‑Кичи ^[189]  , который, еще несколько лет тому назад, вместе с матерью и бабушкой своей подчинился великому князю. Этот город дан им был для кормления. Здесь мы увидели первый магометанский храм. Рассказывали, будто русские говорили молодому государю, что, если бы он принял русскую религию и дал себя окрестить, то великий князь не отказал бы ему в выдаче своей дочери за него. Он, однако, будто ответил: теперь он еще слишком молод (ему было всего 12 лет), но когда он придет в лучший возраст и разум, то он готов дать ответ.

Наши послы велели передать ему свой поклон и подарили ему фунт табаку и бутылку французской водки; это ему было так приятно, что он, со своей стороны, велел передать поклон, усердную благодарность его и извинения ввиду невозможности для него угостить и почтить господ послов в своем доме, как он бы желал этого. [Посещение его] вызвало бы неудовольствие воеводы, неохотно разрешающего кому‑либо из иностранцев иметь с ним сношения. Через слуг своих, татар, не могших говорить с кем‑либо кроме нашего персидского толмача, он прислал нам в ответный дар разных съестных припасов, как‑то: двух овец, бочонок меду, бочонок пива, водки, несколько кусков льду, кислого молока, сливок и свежего масла, приготовленного, как они говорили, собственноручно его матерью.

8 течение этой ночи, как и следующего дня, мы по обе стороны реки встречали разные деревни, монастыри и кабаки, вид на которые среди зеленого леса был очень привлекателен. Главнейшие из этих местностей: Починок Татарский, в 3 верстах от Касимов‑города, Село Перьево, в 7 верстах, кабак, в 8 верстах, Брод, в 5 верстах, р. Мокша, в 8 верстах, кабак, в 2 верстах, Сатеево, в 13 верстах, монастырь Андреянова Пустынь, в 4 верстах, Елатьма, в 3 верстах. Последняя – большая деревня, заключающая в себе 300 крестьян; принадлежала она боярину Федору Ивановичу Шереметеву. Далее следуют 20 верст до сухой степной местности Русбонор [?] ^[190]  , направо от реки.

 

 

Касимов

 

9 того же месяца встретили мы церковь Воскресенья, в 10 верстах. Местность эта обыкновенно называется Воскресенской Мелью. [Далее следовали] большая деревня Ляхи, в 5 верстах (она принадлежит государственному советнику князю Борису Михайловичу Лыкову), и монастырь Пречистой Рязанской, в 10 верстах. Затем приехали мы к городу Мурому, населенному русскими и татарами. Здесь начало поселений мордовских татар, которые все покорны великому князю. Так как в городе имеется рынок, то мы и послали своих толмачей, чтобы они закупали нам свежей провизии.

 

 

Муром

 

Не доехав с 1/2 мили до этого города, мы увидели на правом берегу, в сторону крымских татар, несколько татар. Они вскоре спрятались в кустах и оттуда стреляли в нас, так что одна пуля пролетела над кораблем. Так как мы, однако, ответили несколькими мушкетным выстрелами, то они присмирели, пока мы не проехали мимо города; тогда мы на прежнем месте опять услышали несколько выстрелов. Мы были вполне уверены, да и наши русские лодочники так думали, что в будущую ночь они нападут на нас. Поэтому мы стали на якоре около Чухтского [?] ^[191]   острова, в 51 версте от города, и держали здесь добрую стражу. Однако мы уже ничего более не услышали.

10 сего месяца мы проехали мимо местечка Павлово ^[192]  , принадлежащего знатному боярину князю Ивану Борисовичу Черкаскому; наряду со многими небольшими деревнями проехали мы и мимо двух речек, из которых одна, Ворсма‑река, течет справа, а другая в 8 верстах от первой слева и называется Клязьмой; она течет от Владимира ^[193]  . Здесь местность по правую руку начинает возвышаться и получается очень высокий берег, который, почти на одинаковой высоте, тянется на протяжении 100 немецких миль по Волге и снизу имеет вид как бы “montes contigui”, т. е. “примыкающих друг к другу гор”. Однако сверху это ровная плоская местность, без леса, удобная для земледелия и простирающаяся, как говорят, в виде такой равнины, более чем на 100 верст в сторону суши. Простирается эта местность более к юго‑востоку. Страна же налево от берега, направляющаяся к северо‑западу, повсюду низменна, лесиста, дика и мало населена. Кое‑где на высоком берегу мы, по время величайшей жары, застали еще снег и лед.

11 июля, после проезда мимо лежащих с правой и левой стороны красивых веселых деревень, как‑то Избыльца, Троицкой слободы, Дудина монастыря и Новинок, мы к вечеру прибыли к выдающемуся городу Нижнему или Нижнему Новгороду. Здесь мы тотчас же направились не в город, а на наш там построенный корабль “Friedrich”.

Этот корабль построил корабельщик Михаил Кордес, с помощью русских плотников, из сосновых досок; он был длиной в 120 фут, имел 3 мачты и плоское дно, сидел в воде лишь 7 фут ^[194] и имел 24 весла. Он был устроен преимущественно для плавания по реке Волге, чтобы мы были в состоянии переходить через песчаные перекаты и мели, которых здесь имеется много, и в случае, если бы ветер оказался не попутным, могли подвигаться и без парусов. Наверху на корабле, в каютах, и внизу, в трюме, устроены были различные каморки, в которых послы и свита их могли удобно расположиться и иметь кухню и помещение для провизии. Мы хорошо снабдили корабль всякого рода зельем и снарядами, пушками для металлических и каменных ядер, гранатами и другим оружием на случай нападения разбойников.

Наряду с этим кораблем велели мы построить и шлюпку и прекрасно снарядили ее, так как полагали, что на Волге и в особенности на Каспийском море, где шкиперам и боцманам пришлось бы во время посещения нами персидского шаха оставаться на море, нам нужно будет иногда ездить по неизвестным и мелким местам, куда мы с кораблем не решились бы направиться. Шлюпка должна была служить и для того, чтобы, в случае нужды, снять груз с судна. Чтобы снарядить вполне суда, мы оставались здесь почти три недели.

 

 

Глава LXVII

 

(Книга IV, глава 2)

О городе Нижнем и Волге

 

Нижний Новгород, лежащий под 56°28′ северной широты, по мнению Герберштейна построен великим князем Василием и населен тем народом, который он взял во многолюдном городе Великом Новгороде; поэтому он и получил название Нижнего Новгорода, От него до Москвы водою считается 150, а сушею 100 немецких миль; он лежит у Оки на правом берегу в высокой местности, окружен каменною стеной и башнями. Вне городских стен здесь, пожалуй, больше домов и людей, чем в городе; живут они здесь в круге, описанном полумилей. Под городом Ока соединяется с знаменитою рекой Волгой, называемою у древних писателей Rha. Обе реки, по соединении своем, имеют ширину в 4600 футов; при путешествии в Персию и обратно я дважды через лед измерил это расстояние.

 

 

Нижний Новгород

 

Я также заметил, что магнитная стрелка в этом городе отклоняется от полуночи [севера] к западу на целых 9 градусов.

В Нижнем живут русские, татары и немцы; все они подданные великого князя и управлялись в наше время воеводой Василием Петровичем.

Здесь мы нашли самых крайних на востоке лютеран, которые могли служить по своей вере в открытой церкви; в то время их община доходила до 100 человек. Многие из них были военные офицеры, шотландцы, частью существовавшие службой великому князю, частью жалованьем мирного времени, а также винокурением, пивоварением и продажей крепких напитков, – что, по особой милости, было им предоставлено. Провизия в Нижнем была весьма дешева: молодая курица, а также 16 яиц стоили 1 копейку или в мейсенской монете 6 пфеннигов, овца – 12, 16, 18 копеек.

24 того же месяца я с нашим шталмейстером фон Мандельсло, Гансом Арпенбэком, русским толмачом и приставом был отправлен к воеводе, чтобы, за доброе расположение и помощь, оказанные им нашему люду, прожившему здесь, ради постройки корабля, более года, поднести ему ценный подарок в 100 рейхсталеров. Что воеводе это было очень любо и приятно, мы заметили по тому, что он не только дал нам прекрасное, великолепное угощение, но при уходе нашем подарил нам 20 кусков копченой свинины и другой провизии на дорогу. Это был вообще человек вежливый и разумный. Дом его содержался весьма прилично. Когда мы велели приставу доложить о себе, нас два человека повели по двору через прекрасно разубранный ход, по обе стороны которого, вплоть до крыльца, стояли слуги и рабы. В сенях нас встретили два осанистых старых человека, которые провели нас к воеводе в комнату, украшенную обоями, занавесами, серебряными чарами и бокалами. Воевода стоял в золотой парчовой одежде, окруженный многими красиво одетыми мужчинами, принял нас ласково, благодарил за поклон и подарок послов во многих почтительных словах, а затем заставил нас сесть за стол, причем он начал говорить тосты за здоровье его царского величества, его светлости князя голштинского и княжеских послов. Во время угощения, заключавшегося в пряниках, очень крепкой водке и многих родах меду, он говорил всякие веселие и умные речи, так что мы – ввиду странности этого явления в России – должны были удивляться ему. Он спросил также, боимся ли мы казаков, которые разбойничают на Волге и вряд ли оставят нас в покое? Это жестокий, бесчеловечный народ, любящий разбои более Господа Бога своего; они нападают на людей, точно вот это животное; при этом он показал на нарисованного на столе льва, которому [на рисунке] Самсон разрывал пасть. Когда мы ответили: “Если казаки окажутся львами, то мы окажемся Самсонами”, он сказал: и он на это надеется, и выразил надежду, что “имя немцев, известных храбростью в России, ввиду добрых услуг, ими оказанных его царскому величеству, прославилось и среди казаков и, без сомнения, удержит их от нападения”. Когда мы простились с ним, он, в прежнем порядке, опять велел проводить нас через двор к воротам.

В эти дни были улажены споры, происходившие во время кораблестроения между рабочими, и был потребован отчет о строительстве. При более точном расследовании оказалось, что тот, кто нанимал рабочих, убедил их обещать ему подарок в 40 рублей или 80 рейхсталеров, чтобы он по более дорогой цене принял для них работу. Так как кузнец при поставке железа и в работе допустил большие злоупотребления и обманы, то ему, правда, пригрозили суровым наказанием, которое воевода – даже если бы потребовали смертной казни – предоставил совершенно на волю послов, но, в конце концов, так как он упал в ноги послам и, лежа у ног их, долго со слезами просил о прощении, то его и простили, ввиду преклонных лет его (ему было более 70 лет), и оставили без наказания.

Пробыв в Нижнем до конца июля и заметив, что вода, которая до сих пор была высока, начала быстрее спадать, мы поспешили уйти. Корабли или большие струги и лодки, идущие по Волге к Астрахани, соблюдают это время и пускаются в путь, когда вода еще поднимается или оказывается выше всего, как это и происходит в мае или июне, когда реки на севере разливаются и приносят много воды в Волгу; в такое время эти суда не только безопасно проходят через мелкая места, но и через низкие острова, которые в это время оказываются глубоко под водой. Бывают, впрочем, случаи, что, после ночевки их на таком острове, они, при быстром спаде воды, остаются сидеть на мели: подобного рода засевшие и погибшие большие струги и лодки мы встречали во многих местах на Волге.

Так как эта река, по моему заключению, одна из величайших, длиннейших и важнейших в мире, то я прилежно наблюдал ее, и при помощи опытного голландского моряка Корнелия Клаус(ен)а и некоторых русских лоцманов не только по компасу определил и нанес на план ее течение, изгибы, углы ^[195]   и берега, но также и глубокий фарватер на ней, мели, острова и местности” от мили до мили и даже от версты до версты. Так как в первом издании я обещал, что со временем сообщу настоящую карту этой реки, то я ее теперь и изготовил и прилагаю здесь изображение реки со всем тем, что имеется на берегах ее.

Река Волга берет свое начало (как упоминает о том Герберштейн) в области Ржевской, где имеется лес, называемый Волконским. В этом лесу есть озеро, из которого вытекает река, протекающая через 2 приблизительно мили, затем через озеро Волго; дающее этой реке свое название. До соединения своего перед Нижним Новгородом с Окою, река эта протекает мимо многих выдающихся городов: Твери (упоминаемой выше), Кашина, Холопьего [городка], Углича, Ярославля, Костромы, Галича и т. д. Так как я этих мест не проходил, то я этой части течения Волги и не буду описывать, а начну только с соединения у Нижнего НовгородаОки с Волгой.

 

 

Глава LXVIII

 

(Книга IV, глава 3)

От Нижнего до Васильсурска

 

После того как наш корабль теперь был снаряжен и снабжен хорошими запасами провизии, и мы также взяли с собой и лоцмана, или путеводителя, который должен был показывать нам истинный фарватер, мы 30 июля собрались в путь, не глядя на то, что ветер был нам противен, и стали лавировать. При нас на корабле находился его княжеской светлости комиссар в Москве Бальтазар Мушерон, дьяк или канцелярист воеводы, пастор из Нижнего и наш фактор Ганс Бернгарт, проводившие нас на несколько верст и желавшие посмотреть, каково плавание на корабле. Едва, однако, мы в 2 верстах под городом прошли за именье Грамотина ^[196]  , напротив Печерского монастыря, как мы уже попали на мель и засели. Пришлось заносить якорь и с большими трудами в течение 4 часов стаскивать корабль.

На другой день, а именно в последнее число июля, проехав с версту дальше, мы снова засели, однако скоро сошли с мели, и когда выпал сильный дождь, а также буря с юго‑востока подула нам навстречу, мы остались на якоре до следующего дня.

Здесь на корабле была произнесена вышеупомянутая немецкая речь об опасности, которую мы выдержали на Балтийском море, и о кораблекрушении у Гохланда; мы благодарили Бога за милостивое спасение. Нашим людям был внушено в дальнейшем в других подобных случаях, могущих быть при предстоящем долговременном и опасном путешествии, возлагать твердое упование на Бога и на терять мужества. По окончании богослужения, после веселой музыки, наши провожатые и добрые друзья простились с нами и вернулись обратно.

1 августа заведен был порядок, как быть со стражей. Навербованные солдаты, а равно и свита послов, были разделены на три роты с тем, чтобы чередоваться на службе. Во главе первой должен был находиться посол Крузиус, во главе второй – Брюг[ге]ман, а третьей – маршал. У каждого из послов был свой капитан: у Крузиуса – шталмейстер, у Брюг[ге]мана – секретарь; они вмести с маршалом поочередно, с обычным барабанным боем, приводили и уводили стражу. Часовые посты у передней и задней боевой рубки корабля были всегда весьма многочисленны.

После этого, когда ветер все еще дул нам напротив, мы сделали попытку двинуться вперед помощью весел. Однако на расстоянии выстрела из ружья мы вновь сели на мель. Освободившись от нее, мы остались стоять на якоре. Кое‑кто из нас вышел на сушу пострелять птиц, которых можно было видеть вокруг весьма много. На высоком берегу, от Нижнего вплоть до Казани, повсюду есть приятные рощицы и отдельно стоящие деревья, точно лес здесь и не прекращается.

2 того же месяца, когда ветер несколько поулегся, мы подняли якорь, надеясь сегодня пойти лучше вперед. Однако едва мы отъехали четверть мили, как у Телятинского ^[197]   острова снова засели, а потом опять за другим островом – Собщинским, на который во время полой воды нагнало большой струг, и теперь еще стоявший здесь. Здесь мы сидели целых девять часов, пока удалось сдвинуть корабль с места.

Так как плавание сначала было столь неудачно для нас, что первые 4 дня мы не могли проехать вперед дальше двух миль (а ведь оставалось еще 5 1/2 сотен немецких миль до Каспийского моря), и к тому же наш лоцман, 8 лет не ездивший по Волге, очень немного мог дать нам точных сведений, то некоторые из нас довольно‑таки пали духом.

3 того же месяца дело шло несколько лучше. Мы проехали вперед мимо несколько деревень и островов, из которых важнейшие Столбищи и Стоба, в 3 милях от Нижнего, Великой Враг, деревня в долине между двумя горами, Зимёнки, на холме, и остров Теплой, в 20 верстах от Нижнего. Здесь мы встретили большой струг или лодку, шедшую из Астрахани, с 200 рабочих на ней. Русские, не имея ветра в точности позади себя, не плывут на парусах, но в лодке заносят вперед на 1/4 мили пути один якорь за другим, и затем 100 и более человек, становясь один за другим, помощью каната из лыка тащат судно против течения. При этом они, однако, не в состоянии пройти в день больше двух миль. Такие струги имеют вид, изображенный на рисунке; внизу они плоски, могут поднять 400–600 ластов ^[198]   и большею частью нагружены солью, икрой и соленой грубой рыбой.

 

 

Струг на Волге

 

Деревни, мимо которых мы сегодня проехали, лежали все по правую руку; это были: Безводная, Ка[д]ница, где высота полюса оказалась равной 56°21’, далее: Работки, Чеченино, Татинец, Юркино. Перед последним, находящимся в 10 милях от Нижнего, лежали два острова, между которыми фарватер доходил до 21 фута глубины. Так как ветер стал для нас несколько более благоприятен, мы сегодня и на следующий день воспользовались парусом на мачте, прошли, наряду со многими малыми деревнями, еще мимо больших деревень Маза и Кременки, пр. За этой последнее мы 4 того же месяца поместились на ночлег.

6 августа мы спозаранок прибыли к деревне Бармино, в 90 верстах от Нижнего. Здесь крестьяне в трех лодках доставили на наш корабль молодых кур и другой провизии для продажи по низкой цене. После этого мы проехали между двумя островами, из которых один у них называется Спаса‑Белкой. К вечеру мы увидели и городок Васильгород, и так как перед ним мель или сушь, как ее называют, то мы опустили якорь и остановились перед мелью.

Сюда к нам прислан был из Москвы гонец с письмами из Германии, датированными маем месяцем. Они нас сильно обрадовали.

Васильгород – небольшой городок или местечко; он построен всецело из деревянных домов, без стены кругом. Он лежит направо от Волги, под горой, под полярной высотой в 65°51’. От Нижнего до него считается 120 верст. Говорят, что город этот построен великим князем Василием и снабжен им же солдатами, которые должны сдерживать набеги крымских татар. По ту сторону города с юга течет сюда довольно большая река Сура. Раньше эта река отделяла казанскую область от русской

6 того же месяца корабль еле‑еле прошел через упомянутую сушь почти постоянно ее задевая дном, корабль, можно сказать, скорее прыгал и как бы танцевал через мель, чем плыл через нее.

Пройдя к полудню мимо города, мы для салюта велели выстрелить из металлического орудия, а трубачу трубить. То же делалось впоследствии перед всеми городами, к которым мы подходили.

 

 

Глава LXIX

 

(Книга IV, глава 4)

О черемисских татарах

 

Здесь появляются другого рода татары, а именно черемисы. Они тянутся далеко за Казань, живут по обе стороны Волги, большей частью без домов, в простых избах, питаются скотоводством, медом и дичью, являются превосходными стрелками из луков и даже детей приучают заблаговременно к этому. Это вероломный, разбойничий и чародействующий народ. Те из них, что живут направо от Волги, именуются “нагорными”, так как они живут на высоте: на горах или между горами. Это наименование происходит от русских слов “на” и “гора”. Живущие слева именуются “луговыми” от “лугового сена” ^[199]  , т. е. зеленых лугов и сенокосов: ведь здесь, ввиду низкой и сырой почвы, много прекрасных лугов и полей, где собирается в большом количестве сено, которым “нагорные” питают свои стада. Гвагнин говорит, что эта нация частью языческой, частью магометанской веры. Живущие вокруг Казани все, насколько я мог узнать, язычники, так как их и не обрезают и не крестят. Когда ребенку у них исполняется полгода, они определяют особый день, когда ребенок должен бы получить имя. Кто в этот день раньше всего зайдет к ним или пройдет хотя бы мимо, того имя и получит дитя. Большинство из них верит, что имеется бессмертный Бог, который делает людям на земле добро и которого поэтому нужно призывать. Однако, что Он Собой представляет и как Он желает быть почитаем, этого они не знают. Они не верят в воскресение мертвых или в новую жизнь после здешней. Они полагают, что со смертью человека, как и со смертью скотины, все кончено. В Казани в доме моего хозяина жил черемис, человек лет 45. Услышав, что я говорил с хозяином о религии и, между прочим, упомянул о воскресении мертвых, он начал смеяться, всплеснул руками и сказал: “Кто раз помер, тот мертв и для черта. Или разве покойники восстанут, а с ними и мои лошади и коровы, околевшие несколько лет тому назад?” Когда я его спросил:

“Знает ли он, кто создал небо и землю?”, он насмешливо ответил: “Черт знает”. Хотя они не верят в существование ада, все‑таки, по их мнению, существуют черти, которых они называют духами‑мучителями; они полагают, что эти черти при жизни могут мучить людей и доставлять им другие неприятности; поэтому они и стараются умилостивить их жертвами.

Говорят, что в казанской области, к югу от Казани миль на 40, в болотистой местности имеется река, именуемая у них Немдою ^[200]  . Сюда они направляются со своими паломничествами и жертвами. Они говорят:

“Кто сюда придет и ничего не принесет в жертву, тот зачахнет или засохнет”. Они полагают, что черт имеет резиденцию свою там или, точнее, у реки Шокшем, лежащей в 10 верстах от Немды. Говорят, что эта река не глубже 2 локтей, течет между двух гор и никогда не замерзает. Ее черемисы очень боятся. Они полагают, что если кто‑либо из их нации придет к этой реке, то он тотчас и помрет; русские же без опасности могут приходить к ней и уходить от нее. Иногда они приносят жертвы и Богу, режут для этой цели лошадей, козлов и овец, натягивают шкуры на колья, варят рядом с ними мясо, берут блюдо, полное мяса, в одну руку, а чашку с медом или другим напитком в другую руку и бросают все это против шкуры в огонь, говоря: “Иди, передай мое желание Богу”. Также: “О Боже, я охотно жертвую тебе это, прими это от меня, и дай мни скота” и т. д., смотря по тому, что они охотно желали бы. Так как они не верят в иную, чем здешнюю, жизнь, то все их просьбы и молитвы устремлены на мирское. Они молятся также солнцу и месяцу, так как замечают, что их действие благоприятно для земли и скота. Особенно же во время урожая высоко чтится ими солнце. Нам даже сообщали, что они в течение дня почитают и иногда обожают все то, что они видели во сне, будь то корова, лошадь, огонь или вода. Когда я и хозяин мой иногда из‑за этого уговаривали черемисина, что неправильно чтит скот и другие твари, как Бога, и молиться им, – он да вал такого рода ответ: “Что же такое представляют собой боги русских, вешаемые на станку? Ведь в них нет ничего, кроме дерева и краски, и он поэтому не желает и им поклоняться; гораздо лучше и разумные обожать солнце и то, что имеет жизнь”. У них нет ни письмен, ни попов, ни церквей. Их язык также своеобразен и имеет мало родства с обыкновенным татарским или турецким. Те, кто в этих местах живут среди русских, пользуются обыкновенно русским языком.

Когда у них помирает состоятельный человек, то закалывают его лучшую лошадь, и ее у реки (все свои жертвоприношения и тому подобные торжества совершают они у рек) съедают оставшиеся друзья и слуги его; покойника же зарывают в землю, а одежду его вешают на дерево.

Они одновременно вступают в брак с 4, 5 и более женами и не обращают внимания на то, если бы даже 2 или 3 жены оказались родными сестрами.

Женщины и девицы ходят окутанные грубой белой холщовой материей и закутываются вплоть до лица. Невесты носят спереди на головах своих украшение, почти в роде рога; оно с локоть длиной и направлено кверху; на конце его в пестрой кисточке висит небольшой колокольчик. Мужчины ходят в длинных холщовых кафтанах, под которыми носят брюки; головы свои они стригут наголо. Парни, неженатые еще, дают вверху у темени расти длинной косе, которую они иногда завязывают в узел; иногда же дают ей свисать наподобие женской косы. Мы многих из них встречали не только здесь, но и в Казани.

Когда они в первый раз увидели на Волге нас в столь необычной одежде и на корабле, то они испугались, и некоторые из них стали убегать с берега, а часть осталась стоять, но, несмотря на наши кивки, не хотела подняться на судно. К вечеру один из них собрался с духом и у реки Ветлуги, против Юнгского монастыря ^[201]  , поднялся на наш корабль; он принес для продажи большого свежего осетра, за которого запросил 20 алтын или 60 копеек, отдав, его, однако, за 5 алтын.

 

 

Глава LXX

 

(Книга IV, глава 5)