О духовном управлении русских, о клириках, церковнослужителях и монахах

 

Духовное управление, консистория и церковная служба справляются и совершаются патриархом, митрополитами, архиепископами, епископом, архидиаконом, протопопами и попами. Патриарх является верховным главой в роде, как у католиков папа римский. Избрание его раньше зависело от патриарха константинопольского, а потом требовалось только утверждение. Патриарх Филарет Никитич, третий из таковых, был последним из тех, кого утверждал константинопольский патриарх. Ныне же и то и другое производится в городе Москве самими русскими. Патриарх избирается митрополитами, архиепископами и епископами из собственной среды. Для этой цели они собираются в Кремле, в величайшей церкви, – по их обозначению – “соборе” или собрании, и избирают из своей среды двух, иногда четырех или пять лиц, которых они считают умнейшими, начитаннейшими и наиболее безупречного поведения в своей среде. О них они докладывают его царскому величеству, и один из них его царским величеством, по совещании с остальным духовенством, избирается. Иногда, если они, ввиду равенства в достоинстве лиц, не знают, кого предпочесть, то бросается жребий. Так было, например, при избрании предыдущего патриарха, бывшего лишь игуменом ^[168]   в монастыре и привлеченного к участию в выборах лишь ради особого почета, так как он был человек очень разумный. Когда жребий выпал на него и другие стали прекословить, то жеребьевка была повторена, и он был вновь указан. Так как, однако, великий князь заметил, что другие этому завидуют, то жребий метали в третий раз, и опять‑таки счастье выпало ему. Тогда его царское величество сказал: “Я вижу, что ему это предназначено, и он избран Богом; поэтому пусть он, а не иной кто‑либо будет патриархом”.

Как только патриарх избран, ему вручается вводная грамота за подписями и печатями избирателей, [в обозначение того], что он признан достойным и, с согласия их всех, избран справедливым образом. К этому еще его царское величество прибавляет свою конфирмацию или утверждение.

Патриарх, после великого князя, имеет наибольшую честь и власть в стране. Он судья над духовными в делах, которые не подлежат одному лишь светскому праву, ему принадлежит надзор над религиозными делами, добрыми нравами и христианским образом жизни; что ему при этом представится правильным, он, по усмотрению своему, устраивает, учреждает и упраздняет, предоставляя великому князю исполнение. В его предприятиях ни великий князь, ни вообще кто бы то ни был, не имеет права советовать, ни того менее противоречить ему, если не считать того случая, когда, как выше упомянуто, Никита стал ему противоречить из‑за своей иностранной одежды.

Предыдущий патриарх, а в особенности нынешний, изменили и отменили очень много вещей в стране, которые в течение долгого времени были в употреблении, и ввел новшества, как я неоднократно уже упоминал об этом.

Нынешний патриарх называется Никон. Как уже выше сказано, он был митрополитом ростовским и ярославским. ^[169]   Это человек лет 40, свежий и энергичный; он живет в Кремле в великолепном дворце, который он сам для себя велел построить; доставляет себе все удобства, соответствующие их обычаям, живет широко и охотно шутит. Как рассказывают, когда недавно дала себя вторично окрестить, вместе с друзьями своими, некая прекрасная девица, пришедшая потом принять у него благословение, то он сказал ей: “Прекрасная девица, я не знаю, должен ли я сначала поцеловать тебя или сначала благословить”. У них существует обычай вновь принятых в их религию, по даровании им благословения, приветствовать христианским поцелуем.

“Митрополитов”, как они у них называются, имеется четыре:

1. “Новгородский и великолуцкий”, в Новгороде.

2. “Ростовский и ярославский”, живущий в Ростове.

3. “Казанский и свияжский”, в Казани.

4. “Сарский и подонский”. Он живет в Москве в Кремле.

Затем следуют архиепископы, которых семь.

1. “Архиепископ вологодский и великопермский”, с местопребыванием в городе Вологде.

2. “Рязанский и муромский”, с местопребыванием в Рязани.

3. “Суздальский и тарусский”, в Суздали.

4. “Тверской и кашинский”, в Твери.

5. “Сибирский и тобольский”, в Тобольске.

6. “Астраханский и терский”, в Астрахани.

7. “Псковский и изборский”, живущий во Пскове.

За ними следует епископ “коломенский и каширский” ^[170]  , живущий в Коломне; помимо его иного епископа во всей стране нет. В Москве при патриархе имеется еще “архидиакон”, который служит ему канцлером и является правой рукой его, В соборе в Кремле имеется “протодиакон”. В городах находятся “протопопы”, “попы” и “диаконы”. За ними следуют “пономари”, т. е. дьячки, ведающие отпирание и запирание церквей и колокольный звон. В монастырях имеются различные “архимандриты”, “келари” и “игумены”, являющиеся там как бы начальниками, аббатами и преорами.

Патриарх, митрополиты, архиепископы и епископы не имеют права жениться; когда они занимают эти должности, они должны воздерживаться от законных своих жен.

Все эти духовные лица, за исключением протопопов и диаконов, не имеют права носить кольца на руках и носить штаны; они должны иметь на теле шерстяные, а не полотняные сорочки и не должны спать в кроватях. В монастырях совершенно не едят мяса и не держат там ни вина, ни водки, ни меду, ни крепкого пива, Патриарху также не разрешается носить сорочку из полотна, но она у него может быть из темного шелку.

Обычное ежедневное одеяние патриархов, митрополитов, архиепископов и епископов, а также и монахов, состоит из черных длинных кафтанов, поверх которых они носят черные плащи. На головах у них черные чепцы [клобуки], с три локтя шириной; у них посередине твердая круглая пластинка, с большую тарелку, а сзади [чепцы эти] свисают с головы. Когда они ходят по улицам, у них в руках “посохи”, которые вверху с добрый палец прямоугольно изогнуты.

Попов или священников в Москве имеется до 4 тысяч, ввиду большого количества церквей; в иных церквах которые побольше, имеются 6, 8 и до 10 священников. Поп, желающий получить такой сан, отправляется к патриарху, митрополиту или епископу, который ближе всего к нему; здесь ему производится испытание, и если найдено будет, что он достоин, то есть если он умеет хорошо читать, писать и петь, то его посвящают и утверждают [это посвящение] письменной аттестацией. При этой инвеституре ему надевают священнические ризы, которые не особенно отличаются от светского костюма; волосы вверху на голове у него состригаются и надевается шапочка, именуемая “скуфьею” (подобно нашей калотте, она держит плотно на коже), вокруг которой остальные волосы длинно свисают на плечи, как у женщины. Эту шапочку они в течение дня никогда не снимают, разве чтобы дать себе постричь голову. Это священный, заповедный предмет, имеющий большие права. Кто бьет попа и попадет на шапку или же сделает так, что она упадет на землю, подлежит сильной каре и должен платить за “бесчестие”. Однако, тем не менее, попов все‑таки бьют, так как обыкновенно это люди более пропившиеся и негодные, чем все остальные. Чтобы при этом пощадить святую шапочку, ее сначала снимают, потом хорошенько колотят попа, и снова аккуратно надевают ему шапку. Подобным делам потом не очень удивляются.

Протопоп и поп или священник, по обычаю греков, непременно должен быть женат, а если жена его помрет, то, оставшись духовным лицом, он уже не смеет жениться. Изречение св. [апостола] Павла в I послании к Тимофею, ст. 3 “подобает епископу быть единой жены мужу” они понимают не в том смысле, что это сказано против многоженства, но так “поп или священник должен иметь жену и не должен жениться более, чем один раз”.

В этом обстоятельстве русские, наравне с греками, между прочим, видят важную причину несогласия своего с латинской или римской церковью, так как она священникам воспрещает жениться, поступая в этом, по их мнению, в противность постановлению св. собора. Это вытекает из послания русского митрополита Иоанна ^[171]   к римскому архиепископу (как он его называет). Послание это можно найти у Герберштейна в его “Comment, rerum Moscov.”, где, между прочим, говорится: “Превеликой ошибкой и грехом в отношении брака священников является то, что вы отказываетесь принимать Тело Христово от лиц, имеющих супруг. Между тем св. собор, бывший в Гангре, постановил в 4‑м каноне: кто презирает священника, по закону имеющего супругу, и говорит, что нельзя из рук его принимать таинство, да будет анафема”. Этот канон помещен в “Concilia Magna”, т. II, стр. 506, при толковании Исидора Меркатора, в следующих словах: “Если кто отличает женатого священника, как бы по случаю брака [полагая], что он не должен предлагать [св. дары] и будет воздерживаться от предложения им [св. даров], да будет анафема”. Глоссатор соборов замечает по поводу этого канона: “не тот, кто имеет жену, но кто имел”. Поссевин же в “священном толковании” на решение в Гангре говорит по Григорию: “Правила святых отцов преподаны в зависимости от времени, места, лица и дела или по настоятельной необходимости”. Настоящий канон писан против евстафиан, считавших брак мерзостью”.

Русские священники, до принятия священного сана, должны быть женаты, притом на девицах, а не на вдовах, еще того менее на особах с дурной славой или имеющих родственниц с подобной славой. Если кто в брачную ночь не найдет девственности и это станет известным, тот лишается своего сана. Поп не имеет права подойти к алтарю и служить обедню, если он в предыдущую ночь имел плотское соитие с женой своей. Если у священника помирает жена, он может служить “заутрени” и “вечерни”, но не смеет служить “обедни”, во время которой происходит пресуществление св. даров и причащение. Он после этого уже не смеет служить у алтаря, не имеет права крестить и венчать брачующихся, но может только читать и петь. Такие [вдовые] священники обыкновенно поступают на службу при посольствах, состоя при послах для богослужения. Они не имеют также права вторично жениться. Впрочем, молодой вдовый поп, который не решается жить без брака, имеет право снять свою скуфью, или шапочку, и платье и, став светским человеком, заняться купечеством или каким‑либо ремеслом и в таком случае вновь жениться. Подобного рода случаи происходят у них довольно часто. Если священник стар и уже не может или не желает служить “заутрени” и “вечерни” в церквах, он может отправиться в монастырь и стать монахом.

У русских в городах и вне городов в разных местах много монастырей мужских и женских, большей частью устроенных по уставу Василия Великого.

В монастыри направляются частью из бедности, частью по старости и дряхлости, частью вследствие супружеских несчастий, частью же приходится идти сюда и ради иных причин, против собственной воли; иные направляются сюда и добровольно из особого благочестия, причем поступают так и весьма богатые люди. Если богатый человек направляется в монастырь, он берет с собой только часть своего наличного имущества, а остальное остается его наследникам, как немного лет тому назад установлено в их “новом соборном” уложении. Раньше они забирали с собой в монастырь все свое имущество, вследствие чего большая часть земли попала под власть монастырей, и царь, в конце концов, мог остаться без земли и без крестьян. У некоторых монастырей но этим причинам богатые доходы, между тем как иные совершенно бедны. Устав монастырей должен соблюдаться твердо и неуклонно. В определенное время днем и ночью прилежно совершают они свои молитвенные, часы и богослужение, имея почти всегда при себе свои четки. В монастырях они ведут суровый образ жизни, никогда не едят мяса и свежей рыбы, а питаются лишь соленой рыбою, медом, молоком, сыром и огородными овощами, в особенности сырыми и солеными огурцами, пьют при этом квас или кофент, иногда кроша сюда огурцы и хлебая затем ложками. Вне монастырей, однако, они охотно дают себя угостить добрым друзьями, так что иной раз приходится везти их пьяными из домов в монастырь. Большинство из них простые глупые люди; едва десятый из них, да и вообще из русского простонародья (как о них правильно пишет Clem. Adam в “Anglorum navigatio ad Moscovitas”, “и десятый не знает молитвы Господней”), знает “Отче наш”. Немногие из них знают что‑либо о десяти заповедях Божиих, полагая, что подобные вещи следует знать вельможам и высшим духовным лицам, а не им (См. об этом у Гвагнина в гл. 3 “О религии русских”). Геннинг в “Лифляндской хронике”, на стр. 56, упоминает о том, что тиранический великий князь однажды в Новгороде во время свадьбы герцога Магнуса Датского посохом бил по голове некоторых монахов за то, что они не могли столь же быстро петь по книге, как он пел наизусть (вместо брачной песни) афанасиевский символ веры. Многих монахов можно часто видеть идущими, едущими верхом или в санях – вроде мужиков или ямщиков; занятия или поступки у них те же, что у мирян, от которых их можно отличить лишь по черному их костюму.

Имеются и такие люди, которые из особого благочестия уединяются в монастыри, строят здесь у дороги часовни и в них ведут суровую жизнь, как отшельники. Они существуют одной милостыней, которую дают крестьяне и проезжие люди. Мы встречали таких людей между Новгородом и Тверью.

 

 

Глава LXII

 

(Книга III, глава 29)

О посте у русских

 

Русская церковь устанавливает весьма строгий способ поста, который теми, кто желают быть благочестивы и богобоязненны, соблюдается добросовестно, а остальными несколько более слабо. Впрочем, все, кого я знал, будучи предоставлены сами себе, даже во время путешествия, не хотели вкушать в постные дни мяса, хотя знатнейшие себе и позволяли есть по средам и пятницам самые дорогие рыбы. Когда начинается главнейший пост, то они, насколько можно судить извне, в еде соблюдают большую умеренность и избегают всего, что имеет связь с мясом. В последнее время избегают они и сахару (его они раньше не называли “поганым”), так как немного лет тому назад иностранный купец Бокк сказал патриарху, что для очистки сахара пользуются яичным белком.

В течение года у них больше постных дней, чем тех дней, когда они могут есть мясо. Наряду с упомянутым двухдневным еженедельным постом, у них имеется первый большой семинедельный пост в четыредесятницу; начинается он от воскресенья Este mihi ^[172]   и продолжается до Пасхи. Первую неделю этого поста они зовут масленицей, во время которой они не едят ни мяса ни рыбы, но лишь масло, молоко и яйца, притом так напиваясь ежедневно водки, меду и пива и так угощаясь, что они не помнят сами себя; последствиями этого являются великий разврат и легкомыслие, а раньше зачастую совершались, как выше сказано, нападения и убийства. Итак, это плохая подготовка к посту. Здесь не помешало бы напоминание Василия (“Проповеди”, стр. 186) в “похвале посту”: “не через пьянство путь к посту, и не через трезвость – к распущенности”. В течение следующей недели они начинают жить умеренно, едят лишь мед и овощи, пьют квас и воду, ходят в бани, потеют и смывают совершенные в течение предыдущей недели грехи, принимают также благословение от попов. В остальное время большинство лиц, желающих быть более благочестивыми, не едят и рыбы, за исключением воскресенья. Второй пост начинается на 8 день после Троицы и продолжается до дня Петра и Павла. Его называют Петровским постом. Третий начинается 1 августа и продолжается 14 дней. Четвертый – с 12 [14] ноября по Рождество. В течение недели после Рождества вплоть до Нового года они все едят мясо, и всякий запасается, у кого лишь есть на покупку мяса деньги. Так же поступают они в течение всех праздников и воскресений, если только они не совпадают с постом, и полагают, это было бы грехом, если бы они не ели [в эти дни] мяса. По словам Гвагнина, они не хотят нарушить апостольского правила, переданного Климентом, а именно, чтобы никто в воскресенье или день субботний не постился. “Если окажется, что кто‑либо из клириков в воскресенье постится или в день субботний – разве в один лишь единственный, – то пусть он будет смещен, а если так поступит мирянин, то пусть он будет отлучен от паствы”. Это правило напечатано в “Concilia Magna”, венецианского издания, т. I, стр. 23, канон 66. В новом парижском издании оно опущено, наравне со многими другими.

В течение поста, особенно во время Великого поста, когда они не едят более ни мяса ни рыбы, а также и в другое время в течение 8 дней до причащения, никто, ни священник ни иной кто не смеет плотски совокупиться со своей женой под страхом высокой пени. Я, впрочем, полагаю, что ни сами они, ни жены их не выдают друг друга в этих случаях, и что поэтому пени этой собирается весьма не много.

Во время Великого поста, когда подходит время исповеди, некоторые покупают птиц, которых вновь выпускают на свободу в воздух. Они полагают, что этим освобождением птиц совершают доброе дело и что за это и Бог их освободит от их грехов.

 

 

Глава LXIII

 

(Книга III, глава 30)

Об исповеди и причастии

 

Исповедь русские считают необходимым делом для обращения к Богу и примирения с Ним. У взрослых и разумных она непременно должна предшествовать причастию. Допускают к исповеди и причастию в любое время. Однако обыкновенно пользуются для этой цели временем около Пасхи. На Страстной неделе иные пораньше, а большинство в пятницу идут к исповеди и затем в субботу перед Пасхой получают причастие. В течение восьми дней перед исповедью они должны истязать свое тело суровым постом: не едят ничего, кроме черствого хлеба с квасом и кислыми напитком, от которого у них в животе начинается боль и они делаются полубольными. Исповедь должна совершаться внутри церкви под круглым сводом перед священником. Исповедующийся должен непрестанно смотреть на особо назначенную для этой цели икону, рассказать все грехи, им совершенные, и обещать вести лучшую жизнь. После этого священник разрешает его от грехов и, смотря по величине его грехов, назначает ему в виде наказания: либо попоститься некоторое время, либо сделать несколько сот или тысяч поклонов перед иконой своего святого, приговаривая: “Господи, помилуй”, или воздержаться от жены своей в течение некоторого времени (последнее, ввиду их пылкого нрава, является для них, если они только выдержат это, очень тяжелым наказанием), либо не входить некоторое время в церковь, но останавливаться у дверей ее. Если же грехи столь велики, что даже эти виды наказаний еще недостаточны, то грешнику приходится омыться святой водой, зачерпнутой из освященной в крещение реки и сохраняемой для подобных надобностей в течение целого года в церквах, откуда священники за деньги продают ее. Тогда они полагают, что исполнили переданное через пророка Исаию повеление Божие и освободились от грехов своих.

Св. причастие не может быть принято в день мясоястия, но в пост, или же в день, когда оно принимается, нужно поститься.

Они принимают причастие под двумя или, можно даже сказать, под тремя видами, так как они смешивают хлеб, вино и воду. Хлеб, употребляемый у них для св. причастия, должен быть квашен и испечен вдовой священника. И это обстоятельство является одной из причин, почему русские не желают придерживаться латинской церкви, так как в этой последней при св. причастии применяется неквашеный хлеб. Они говорят: “Это иудейский обычай, так как иудеям при вкушении пасхального агнца было приказано есть пресный хлеб, а именно в память об освобождении их из Египта; мы же, христиане, ничего не имеем общего ни с египетским рабством, ни с освобождением от него. К тому же Христос при установлении св. причастия не ел со своими учениками иудейского пасхального ягненка, и поэтому вовсе не должен был иметь неквашеный хлеб. Когда иудеи едят своего пасхального агнца, они и этот обычай должны соблюдать, и еще многие иные церемонии, которые не происходили во время Христовой вечери. Ведь Христос не стоя ел со своими учениками за столом, но сидя, так как в ином случае Иоанн не мог бы возлежать на груди Его. Кроме того, не написано в Писании; “Христос взял неквашеный хлеб”, но “хлеб”, переломил его, подал ученикам и сказал, чтобы они ели его в память Его страданий, а вовсе не в память освобождения из Египта”. На этом основании русские, заодно с греческой церковью, полагают, что латинская церковь поступает неправильно, употребляя в данном случае неквашеный хлеб. На этом основании Михаил, константинопольский патриарх, предал анафеме латинскую церковь и проклял ее, как видно из “Anton.”, ч. III, стр. 571, и из послания папы Льва IX от 1064 г. к только что названному патриарху; это послание можно прочитать в “Concila magna”, т. XX, стр. 467 и в “Annales” Барония, т. II, стр. 212. Хлеб, который у русских применяется во время причастия, частью освящается в великий четверток, частью в тот же день, когда думают им воспользоваться. Тот, который освящается в великий четверток, применяется для больных и приготовлен следующим образом. Они берут испеченный для этой цели хлеб, величиной вдвое больше рейхсталера и с изображением распятия по середине. Над ним поется “Агнец Божий” и произносится благословение, а затем та часть, на которой распятие, выкалывается железным инструментом, похожим на копье, и разрезается. Затем ее кладут в деревянного голубя и вешают над алтарем, чтобы мыши или что‑либо нечистое не проникло сюда. Если теперь в течение года кто‑либо заболеет и вдруг пожелает причаститься, то берется небольшой кусочек такого хлеба из голубя, на него наливаются три капельки красного вина, все это кладется в чашу, затем иногда подливается сюда немного воды (иногда же не делается это – смотря по тому, как больному легче принять) и на ложке подается больному. Иногда, если больной не в состоянии проглотить хлеб, ему подается одно вино. Когда они дают причастие здоровым в церкви, во время публичного приобщения, то у них имеется небольшой круглый хлебец величиной с полрейхсталера, сформированный и вырезанный вроде предыдущего. От него они отламывают столько кусков, сколько имеется причащающихся, крошат их в красное вино и несколько тепловатую воду (они говорят, что кровь и вода, вытекшие из раны Христовой, без сомнения, были еще несколько теплы), благословляют все это и полагают, что при этом происходит пресуществление, а именно, что хлеб и вино воистину превращаются в плоть и кровь Христовы. Они подают их приобщающимся на ложке, говоря при этом: “Вот истинные плоть и кровь Христовы, за тебя и за многих приносимые во оставление грехов твоих; сколь часто ты их принимаешь, то принимай их в воспоминание о Христе. Бог да благословит тебя”. Этот способ давать причастия с накрошенным в вино хлебом применялся у некоторых еще в четвертом веке, и таких людей называли тогда “intinctores” [“обмакиватели”]. В 337 г. папа Юлий I отверг и проклял этот способ, как о том можно прочитать в “Concilia magna”, т. II, стр. 620, постановление 7.

После принятия св. тайн некоторые русские, желающие быть особенно благочестивыми, ложатся и засыпают, или же принуждают себя спать целый день, чтобы не иметь повода грешить. В воскресенье после этого они получают в церкви от священника еще кусочек освященного хлеба, из которого средняя часть и распятие вырезаны для причастия, и съедают его. Это они называют “кутьею” ^[173]  , которая у них должна являться как бы даром и знамением общей христианской любви между ними.

Они дают немного причастия и малым больным детям; тем же, кто уже достигли семилетнего возраста, оно дается обычным способом. Они говорят, что с семи лет люди начинают грешить. Такое учение ими, без сомнения, заимствовано из древней церкви, которая, по принятии крещения, считала детей достойными воспринять причастие. Подобный обычай существовал в III веке во времена Киприана, как видно из его книги “De lapsis”; он продержался и до V даже века, до времен Августина, как можно прочесть в I книге соч. Августина “De peccatorum mentis et remissione”, гл. XIX и XX (они помещены в томе VII, стр. 666). Позже только остатки от причастия давались детям. Из Никифора Каллиста видно, что такой обычай существовал в Константинополе. Если от освященного хлеба и вина что‑либо оставалось, то остатки давали натощак в пищу безупречным детям, ходившим в школу. И сам Никифор вкушал эти остатки, как он сообщает в XVII книге “Церковной истории”, гл. XXV, стр. 889. У безумных причастием только касаются губ.

Священника, в тот день, когда он погребал мертвого, или прощался с покойником, не имеет права подавать причастие, так как он считается тогда нечистым. Он также не может его дать роженице в том месте, где она родила ребенка; напротив, ее приходится перенести в иное помещение и хорошенько обмыть. Раньше они рассылали св. дары по стране к тем, кто не имели вблизи себя священников, иногда также давали освященный хлеб солдатам и путешественникам на дорогу, чтобы они, только исповедавшись дома, могли потом в любое время принять его. Они обыкновенно сохраняли его до тех пор, пока не заболевали чем‑либо, с тем, чтобы в случае, если б не удалось подняться с одра, тем не менее не без запаса направиться в вечную жизнь.

Рассказывают, впрочем, что и у древних был обычай принимать часть св. даров в причастии, а часть сохранять при себе, чтобы находить в них утешение во время преследований и других несчастий или вкушать от них до обеда. Это видно из Тертуллиана, который во 11 книге “К супруге”, стр. 482, говорит, обращаясь к супружеской чете из язычника и христианки: “Пусть муж (язычник) не знает, от чего ты тайком вкушаешь накануне всякой пищи. И если даже он будет это знать, он не поверил бы, что хлеб есть то, чем он называется”. Также и Киприан в книге “De lapsis” говорит: “Когда некая женщина сделала попытку недостойными руками открыть свой ларец, в котором были св. дары Господа, ее испугал поднявшийся оттуда огонь, так что она не решилась подступиться”. Это обыкновение оправдывает Василий в послании “Ad Caesariam Patriciam”, говоря: “Так как отшельникам было совсем неудобно и слишком трудно ходить часто в церковь и христианские собрания, то им пришлось привыкнуть к тому, чтобы брать Евхаристию и освященные хлеб и воду с собой в пустыню”. Об этом см. также у Беллармина “De Eucharistia”, lib. IV, cap. 4, pag. 785. В древние времена были и такие люди, которые пользовались вместо вина виноградным суслом для причастия. Они опускали в освященное сусло кусок полотна, затем сушили его и сохраняли; когда нужно было воспользоваться им, они отрезали от него кусок и обмывали его в воде, как о том можно прочесть в “Concilia magna”, т. II, стр. 610; против них направлено постановление 7.

Имеются известные лица: например, те, кто нарушили присягу, кто совершили убийство и покаялись или же совершили еще иные крупные грехи, – которым причастие не дается даже вплоть до смертного одра их. Вольному, которому никакое лекарство уже не может помочь, они дают причастие одновременно с последним помазанием, и после этого больной уже не имеет права принимать лекарства, но должен отдаться всецело на волю Божию. Они не дают такому больному и есть, если только не станет очевидным, что он вновь поправляется и что поэтому можно вполне надеяться на его выздоровление. Мощи или кости святых они опускают в воду или водку, которую дают пить больному. Это обстоятельство заметил и Поссевин: см. “De rebus Moscoviticis”, p. 5.

Некоторые богатые люди, находясь на одре болезни и замечая, что приходит время помирать, принимают причастие, а затем принимают монашеский чин, дают себя постричь, помазать и надевают монашеское одеяние. Такой человек, принявший серафимские одежды (как они их называют), в течение восьми дней не может принимать ни лекарства ни пищи. Они говорят: теперь он уже находится в чине святых ангелов. Если окажется, что подобный больной, против ожидании, выздоровеет, то он должен сдержать свой обет, развестись со своей супругой и идти в монастырь.

 

 

Глава LXIV

 

(Книга III, глава 31)

О погребении их покойников

 

 

 

Русские женщины оплакивают своих покойников (Поминовение усопших)

 

Что касается похорон у русских, то таковые происходят, как и все их публичные действия, с весьма многими церемониями. Как кто помрет, сходятся ближайшие друзья его и помогают женщинам чрезвычайно громко выть и вопить. Они становятся кругом трупа и спрашивают: “Отчего он умер? разве чувствовал он недостаток в еде, питье, одежде или чем‑либо подобном? разве жена его недостаточно была хороша, молода, прекрасна и верна?” и т. д. Эти же жалобы повторяются у могилы, где предполагается зарыть данное лицо. Нечто подобное происходит на могилах в определенное время года, как о том подробнее рассказано выше.

Тотчас же посылают за священником и дарят ему пива, меду и водки, прося помолиться за душу умершего, чтобы ей было хорошо. Труп моют, одевают в белую полотняную одежду, надевают ему башмаки из тонкой красной кожи, кладут руки крест‑накрест и затем кладут его в гроб (таковые продаются у них открыто во многих частях города; они срублены из целых деревьев и различной величины), после чего накидывают на гроб покрывало, иногда – кафтан покойного. Гроб приносят в церковь, и если покойник был человек знатный, то он остается в церкви зимой в течение 8 дней. Здесь священник ежедневно окропляет его святой водой, окуривают его миррой, поет при этом и служит заупокойные обедни за души усопших.

Вынос тела происходит таким образом. Покойника несут 4 или 6 человек; если умерли монахиня или монах, то монахини и монахи должны нести гроб. Перед покойником идут несколько закутанных женщин из числа ближайших друзей покойника, поднимая весьма жалкие вопли и крики. Иногда они громко кричат, иногда они несколько останавливаются, то они опять начинают причитать и жалуются на слишком раннее отшествие их друга, говорят, что лучше было бы, если бы он пожил дольше, так как он был человек благочестивый и дорогой для них. В то же время несколько попов, идущих впереди покойника и за ним и несущих иконы и кадильницы, поют что‑то, причем в их пении можно разобрать лишь слова: “Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный”.

За покойником следуют ближайшие друзья и добрые знакомые, притом без всякого порядка, целой гурьбой. У каждого в руке по восковой свече. По приходе их к могиле и по установке покойника на место, гроб раскрывается и на покойника еще раз кадят. Над ним держат икону, которую он, в честь своего святого, особенно почитал, священник читает молитву и часто повторяет следующие слова: “Господи, помяни эту душу”; кроме того, читаются еще и некоторые изречения по чину греческой литургии. Оставшаяся вдова в это время стоит у тела и ее печальный крик еще раз раздается с повторением вышеприведенных вопросов”. Потом друзья, вместе с ней, подходят к гробу, целуют его, а иногда, под конец, и самого покойника и затем отступают в сторону. После этого подходит поп и дает мертвецу паспорт ^[174]   в могилу. Этот паспорт за деньги покупается в Москве у патриарха, а в иных местах у митрополитов и архиепископов; в случае же отсутствия этих последних – у попов. Паспорт составлен в таких выражениях:

“Мы, NN, епископ и священник здесь в N, исповедуем и свидетельствуем сим, что настоящий N жил у нас как истинный православный христианин. И хотя он иногда и грешил, он все‑таки покаялся в своих грехах, получил разрешение и принял св. причастие во оставление грехов. Он правильно чтил Бога и святых его, постился и молился, как следует. Со мной, N, своим духовником, он во всем примирился, так что я вполне простил ему вси грехи его. Поэтому мы и дали ему в дорогу этот паспорт, чтобы он мог показать его св. Петру и остальным святым, дабы беспрепятственно быть впущенным в двери радости”.

Этот паспорт подписан патриархом, епископом или попом, снабжен печатью и кладется покойнику меж двух пальцев. Простоватые люди думают, что этот паспорт, точно рекомендательное письмо, имеет большое значение для того света. На самом деле, он больше всего на пользу священникам, которые получают за него деньги. Подобный паспорт упоминается Гвагнином, “De religione Moscovitomm”, гл. II, стр. 174. Как только паспорт передан мертвецу, гроб закрывается и закапывается. Они ставят всех мертвецов так, чтобы они лицом были обращены к восходу солнца. После того как покойник похоронен, окружающие крестятся перед иконами и направляются опять домой. Друзьям устраивается траурный пир, здесь запивают горе, и обыкновенно мужчины и женщины, сильно охмелевшие, возвращаются домой.

Русские печалятся о своих мертвецах шесть недель, причем в это время богатые устраивают большие пиры, приглашая наряду с друзьями и всех священников, присутствовавших на похоронах. Они пользуются для этой цели третьим, девятым и двадцатым днями; однако почему они берут именно эти, а не иные какие‑либо дни, о том я ничего не мог узнать до сих пор у русских. Без сомнения, этот обычай ими заимствован у греков, которые, как видно из примечаний Мартина Крузия к “Historia ecclesiastica Turco‑Graeciae”, стр. 213, имеют этот обычай в Константинополе, но вместо двадцатого дня берут сороковой. Причины этих пиров, которые двоякого рода, могут быть узнаны на том же месте. Эти три пиршества должны обозначать то же, что [римские] insta или parentalia. Это – воспоминание и жертвы о покойниках для того, чтобы оставшиеся относились друг к другу с любовью и дружбой. Поэтому‑то установлены особые кушанья, как‑то: освященный хлеб, называемый у русских кутьей. Греки справляют подобные пиршества в своих церквах, и между прочим раздают также такие кусочки освященного хлеба. Русские же (попы так же, как и другие) при подобных братских пиршествах, пьют так дружно, что потом на руках и ногах ползут домой.

Над местом погребения или могилами тех, у кого есть некоторые средства, на кладбищах устраиваются небольшие хижины, в которых можно стоять человеку; они обыкновенно завешаны циновками. В них через каждые шесть недель поп, капеллан или монах должен ежедневно утром и после полудня читать некоторые псалмы Давидовы и несколько глав из Нового Завета ради спасены душ умерших. Хотя русские, подобно грекам, не верят в существование чистилища (как о том правильно пишут Герберштейн, Поссевин и Гвагнин), тем не менее они уверены, что существуют особые два места, куда попадают души сейчас по отделении своем и где они ждут страшного суда и восстановления тел своих; места эти соответствуют тому, как кто жил и совершал ли он добрые или злые дела. Благочестивые попадают в веселое и приятное место, где они живут в радости, в сообществе добрых ангелов, безбожные же попадают в мрачную чудовищную долину, где живут страшные, злые духи.

Поэтому они и полагают, что душа, по оставлении тела, находясь как бы на пути к этим местам, прилежной молитвой и предстательством своего бывшего исповедника, попа, монаха или иного кого‑либо может быть приведена на истинный путь в радости и к общению с добрыми ангелами, а если она направилась налево, в юдоль страха, то все‑таки Бог может быть смягчен жертвами и умолен, чтобы Он оставил свой гнев по поводу грехов ее, вписал ее в книгу жизни и в свое время в великий день суда оказал ей тем большую милость. Эту цель преследуют они и в своей раздаче милостыни. Когда помирает богатый человек, то в течение шести недель ежедневно раздается бедным некоторое количество хлеба и денег. И так ведь среди русских находятся люди, которые не только много средств жертвуют на церкви и монастыри, но, кроме того, щедрой рукой раздают милостыню бедным, хотя, с другой стороны, они не очень совестятся обмануть своего ближнего при покупке, продаже и других делах. Когда лавочники по утрам идут из домов своих в церковь и оттуда в лавки свои, то они сначала на хлебном [ситном] рынке покупают несколько хлебов, берут их с собой, разрезают их и делят между нищими, которых в Москве чрезвычайно много. У этих нищих от таких милостынь получается столь большое изобилие всего им нужного, что они режут хлеб в четырехугольные куски, величиной в дюйм, сушат в печах и продают эти, по их выражению, “сухари