Эволюция Российской аналитики

16.12.2013

Аналитическая деятельность возникла вместе с человеком разумным. Чтобы овладевать природой и создавать мир техники, надо было обдумать прошлые дела (опыт), понять актуальную реальность и ход событий, вообразить (предвидеть) будущее и проектировать его желаемый образ. Уже в глубокой древности это были важные и высоко ценимые функции. Появление государства, а потом империй и цивилизаций, резко расширило и усложнило эти функции, они стали предметом истории и философии. В XVII в., в ходе Научной революции, аналитика обрела характер научной и получила мощные методы (моделирование).

В начале XX в. в России сложились сильные школы аналитики – в Академии наук, в ведомствах, в Госдуме и в партиях. Они вели комплексные программы: анализ производительных сил России (Академия), пятилетние планы развития экономики (Министерство путей сообщения), выбор модели массовой школы (военные), меры против вывоза капитала (разведка). Либералы сотрудничали с лучшими учеными Европы (М. Вебером), левые – с Социнтерном. С 1905 г. очень продвинулись большевики. Они преодолели ограничения и догмы марксизма, как‑то освоили идеи неклассической науки («науки становления», неравновесных состояний) и по уровню аналитики стали ведущей партией в Европе.

Это сильно повлияло на исход Гражданской войны. В ее столкновениях удалось нейтрализовать национализм буржуазии окраин, предложить народам новую модель национально‑государственного устройства и вновь собрать почти всю территорию в СССР, а народы за 20 лет соединить в советский народ как полиэтническую нацию. Сегодня западные антропологи считают это достижением высшего класса.

После Гражданской войны миллион младших и средних командиров Красной армии пошли в вузы и в госаппарат – стали управленцами с сильным аналитическим мышлением. Удалось не допустить разрыва с Академией наук, генералами Генштаба, полиции и жандармерии, рядом министров царского и Временного правительства. Уже ГОЭЛРО, доктрина НЭПа, модель СССР, интеграция Советов в вертикаль власти, стратегия научного строительства – все это результаты аналитики качественно нового уровня. Атомная программа началась в 1918 г.! Форсированное создание авиации – в 1923‑м. Сейчас ту программу представляют проявлением якобы скрытого языческого культа в СССР – такова была массовая поддержка. Это наивные упреки. В 1933 г. состоялся первый пуск ракеты ГИРД‑09, а уже в 1940‑е над созданием ракетной техники работали 13 НИИ и КБ и 35 заводов.

Создание в 1920‑е гг. новаторской профилактической медицины и большие программы на всей территории резко снизили смертность и ликвидировали эпидемии. Средняя ожидаемая продолжительность жизни сразу выросла с 32 лет в 1897 г. (по европейской России) до 44,4 лет в 1926‑1927 гг.

В 1920‑е сложились и главные системообразующие институты аналитики: межведомственные проблемные комиссии АН СССР, Госплан, Госстандарт, управления спецслужб и вооруженных сил. В 1930‑е гг. по мере развертывания научной сети каждый НИИ вел аналитическую работу в зоне своей ответственности (анализ аварий и отказов, прогнозирование). Поскольку информация была государственной собственностью, сложилось национальное сообщество экспертов, из которых для каждой конкретной задачи быстро формировалась рабочая группа нужного состава. Прекрасный урок – дискуссии с оппозицией на пленумах и съездах в 1924‑1934 гг. С обеих сторон – ценная аналитика.

Я считаю, что до середины 1950‑х гг. аналитики в СССР допустили немного крупномасштабных ошибок – при решении совершенно новых задач. Самая тяжелая – ошибочный выбор модели колхоза по типу кибуца (он считался в мире самой успешной моделью кооператива). Не хватило знаний о культуре своего крестьянства. Но какое быстрое исправление ошибки: 1931‑1932 гг. – кризис, приведший к голоду; уже весной 1932 г. запрещено обобществлять скот и предписано помочь колхозникам в обзаведении скотом. К 1935‑му кризис был преодолен и началось быстрое развитие.

Но это – история. Для нас важнее фатальный кризис советской аналитики, нараставший с середины 1950‑х гг. – вплоть до краха СССР в 1991 г. Можно предположить, что в 1930‑е собраться населению СССР в разновидность военного отряда («тоталитаризм») было понятнее и проще, чем провести демобилизацию этого отряда в 1950‑е гг.

Радость Победы и иллюзия безопасности и растущего благоденствия при смене поколений создали новую, необычную ситуацию, для контроля над которой не было ни знаний, ни опыта. XX съезд стал срывом, который и сегодня непросто объяснить. Он не просто нанес удар по государству и массовому сознанию, он разрушил всю систему аналитики общественных процессов. Эксперты в технических сферах по инерции продолжали работать вплоть до 1991 г., а обществоведение так и не поднялось. После отставки Хрущева нараставший мировоззренческий кризис был подморожен, но научный подход в обществоведении был подавлен идеологией.

Между тем, общество быстро менялось; основа, на которой был поставлен советский строй 1920‑1950‑х гг. (общинный крестьянский коммунизм), исчерпала свой ресурс в ходе урбанизации. Ее надо было модернизировать, но необходимых для этого знаний и кадров уже не было. Многие из них перетекали к диссидентам. Основные угрозы для СССР вызревали уже в общественном сознании, но аналитиков для этой сферы не было – советологи США знали о нас больше, чем мы сами. Андропов, став генсеком, сказал: «Мы не знаем общества, в котором живем».

Это и есть главная оценка аналитики последнего этапа СССР.

О состоянии аналитики в постсоветской России будет идти речь на этой конференции. Кратко я определю его так:

1. Мировоззренческий кризис СССР в 1990‑е гг. стал системным, т. е. резко усложнился. Мы еще не имеем его удовлетворительного описания и не выявили те угрозы, которые он породил. Это – вызов не только аналитикам, но и всей российской интеллигенции.

2. В этих условиях обязанность аналитиков – не вести пропаганду проектов власти или оппозиции, а добывать достоверное знание о той реальности, которая сложилась к настоящему моменту, и о тех процессах, которые будут доминировать в среднесрочной перспективе.

3. Для получения достоверного знания аналитика должна сдвинуться из «пространства идеологии» в «пространство научной методологии», требующей объективного и беспристрастного подхода к реальности.

Это трудно, но возможно.

Для этого требуются организационные усилия и общая воля. Необходимо вновь создать национальное сообщество аналитиков, соединенное рациональной методологической основой, общими социальными и научными нормами, своей профессиональной информационной системой. Такое сообщество сможет обеспечить ответственность аналитиков, потому что в их работах главный контролер – совесть. А заказные выводы коррумпированного аналитика обходятся государству и обществу слишком дорого.

 

 

ДЕЛО ЛЕНИНА

20.01.2014

Когда умер Ленин, Есенин написал: «Того, кто спас нас, больше нет». Сегодня нам надо это понять – не для того, чтобы разобраться в наших чувствах «любим – не любим», а ради знания.

 

Русская революция – главное событие XX в. Она – стартер мировой революции «крестьянских» стран, изменившей все мироустройство. Китай, Индия, Латинская Америка – ее дети. Она – конец модерна, за этим порогом все пошло не так, как предписано в проекте Просвещения. На мировую арену вышла доиндустриальная цивилизация, идущая в обход западного капитализма. Это – цивилизация крестьян и этносов, отвергнувшая господство гражданского общества и гражданских наций.

Мы, Россия, и сейчас живем в этой революции. Крах советского строя в его первой версии – ее эпизод, сегодня – лишь начало этого эпизода. Если мы хотим выжить как народ и как страна, надо знать и понимать эту революцию.

Ленин – ее продукт и ее творец, ее теоретик и конструктор. Он – ключ к знанию и пониманию.

Наша беда, что Ленин и его соратники не имели времени, чтобы ясно описать свое дело и тем более понять его, – они следовали неявному знанию. Эйнштейн в физике «сначала находил, потом искал». Они находили, а искать не было времени. Нам надо реконструировать ход их мысли и дела.

Эту возможность мы получили только сейчас, когда сникла советская идеология, превратившая, «для пользы дела», Ленина в икону, и когда выдохся антисоветский черный миф Ленина. Молодым нужно холодное и достоверное знание, им разгребать руины и строить на пепелище – а главные удары еще впереди.

Вот условия для разумных суждений тех, кто не боится знать:

1. Отделять свои нравственные оценки от фактов. Допустим, вы считаете священной собственность помещиков на землю, но надо признать, что практически все крестьяне (85 % населения) считали ее незаконной.

2. Оценивать политика в реальных координатах, сравнивать его не со святыми, а с теми, кто в тот период воплощал альтернативные проекты. Для Ленина мы имеем такой ряд: Керенский (либералы‑западники), Деникин («белые»), Савинков (эсеры), Махно (анархисты) и Троцкий (коммунисты‑космополиты). Монархисты к концу 1917 г. уже сошли с арены, даже Столыпин стал историей. Мечтать о «добром царе» – детская забава. Все актуальные фигуры «предъявили» свои проекты, люди попробовали их на зуб, а не изучали в кабинетах. Отрицаете Ленина? Скажите, с кем бы вы были и почему.

3. Не копаться в мелочах. Надо сравнить два главных проекта, два вектора, задававших России разные (и расходящиеся!) цивилизационные пути. Один проект предполагал построение в России государства западного типа с рыночной экономикой. Его воплощали сначала Керенский, а потом Деникин и Колчак. Это – Февраль, «белые». Другой проект – советский, его воплощал Ленин. Это – Октябрь, «красные».

Названные проекты Россия сравнила не в теории, не по книгам, а на опыте. С февраля по октябрь 1917‑го – в мирных условиях сосуществования Временного правительства и Советов. Керенский проиграл вчистую. Под давлением и при участии Запада блок кадетов и эсеров попытался вернуть власть военным путем, сравнение проектов происходило в форме гражданской войны. За ней наблюдала вся Россия, и военное соревнование белые также проиграли вчистую.

Надо прислушаться к мнению предков, для которых, как для народа, этот выбор был вопросом жизни и смерти.

Совершенно неважно, какой из проектов нам сегодня нравится больше. Важно не сегодня, а тогда.

О ценностях мы не договоримся – сытый голодного не разумеет. Даже если сейчас захотелось жить по‑другому, по‑рыночному – плевать в прошлое неразумно, если мы хотим ужиться на одной земле.

– О личности Ленина говорить не стоит. За ним не замечено пороков, которые объясняли бы его мысли и дела. Он не был ни стяжателем, ни тираном. Это был умный и образованный человек, великий труженик, преданный своему делу, которое он считал справедливым. Многие сегодня считают его дело несправедливым. Пусть так. Но Ленин сделал свое дело мастерски, с большим успехом – так давайте брать с него пример именно в этом.

Ленин входил в мировую элиту социал‑демократов, в «политбюро» второй партии в двухпартийной системе будущего Мирового правительства. Он блестяще выполнил последний завет Маркса – интеллектуально разгромил народников с их доктриной революции «не по Марксу» и развития «по некапиталистическому пути». Но осознав смысл революции 1905 г., Ленин совершил радикальный сдвиг в обеих плоскостях раскола России – он встал в ряды простонародья против сословной элиты и в стан почвенников против западников. За это одни его возненавидели, а другие – полюбили.

Что касается характера, то Сергей Есенин, поэт не купленный, о Ленине написал: «Слегка суров и нежно мил». А в другом месте: «Застенчивый, простой и милый, // Он вроде сфинкса предо мной».

На какое‑то время в России стали верить Волкогонову больше, чем Есенину, но это время проходит. Значит, будем говорить о делах.

– Надо прислушаться к носителям художественного чувства. Были те, кто ненавидел Ленина, как Бунин. Были те, кто его принял как избавление, – Блок, Есенин, Шолохов. Надо вникнуть в мотивы и тех, и других.

А кто считает себя западником, пусть почитает современников Ленина, которые наблюдали его проект лично, – Бертрана Рассела и Ганди, Грамши и Кейнса. В 1920‑е гг. Кейнс работал в Москве и сказал, что Россия тогда была главной лабораторией жизни. Она, как никто, была близка и к земле, и к небу. А Ленин «соединил то, что в душе европейца давно помещено в разные уголки души – бизнес и религию». В том смысле, что соединил чисто земные задачи с высшими идеалами.

Все это – урок истории, его надо освоить независимо от нынешней позиции каждого.

Но это – первое приближение. Надо понять, что же такого ценного сделал Ленин, за что его уважали многие достойные и умные люди во всем мире и любила большая часть народа России. И что он сделал не так, из‑за чего антисоветские силы через 70 лет одержали верх. Разговор трудный. Нынешняя антиленинская кампания недобросовестна и нанесла всем большой вред. В ней не было разумной критики, и все сложные проблемы так принижались, что мы отвыкли ставить вопросы даже самим себе.

Вспомним ситуацию. С конца XIX в. России приходилось одновременно догонять капитализм и убегать от него. Она слишком раскрылась Западу, а он не желал и уже мог «принять» ее. В России складывался периферийный капитализм, и это было «исторической ловушкой» – истощением с утратой своей цивилизационной идентичности. Возникли порочные круги, которые не удавалось разорвать, – даже разумные меры правительства ухудшали положение (это признак «ловушки» как особой системы обратных связей). Замаячила революция как выход через катастрофу.

Было несколько проектов, все их перепробовала Россия: Столыпин, либералы, эсеры, социал‑демократы и большевики.

Каждый проект отражался в другом, каждая неудача обогащала знанием. Успешным был проект Ленина. Этот выбор вынашивал весь народ, все оппоненты и противники. В этом рывке было сделано много открытий всеобщего значения.

Сегодня наше общество духовно больно – элита, вскормленная великими делами планетарного масштаба, эти дела своего народа старается принизить и оплевать.

В основе советского проекта был крестьянский общинный коммунизм («Толстой – зеркало русской революции»). Маркс считал его реакционным, он исходил из того, что крестьянство должно исчезнуть, породив сельскую буржуазию и пролетариат. В это верили и Столыпин с кадетами, и поначалу Ленин. Его подвиг в том, что он преодолел давление марксизма, при этом нашел такие доводы, что стал не пророком‑изгоем, каких немало, а вождем масс.

Чаяниям русского крестьянства и рабочих Ленин дал язык, облек их в сильную теорию. Назад из кризиса не выходят, и ленинизм соединил общинный коммунизм с идеалами Просвещения, что позволило России не закрыться в общине, а создать промышленность и науку – минуя котел капитализма. Это был новаторский проект, и он сбылся – на целый исторический период. И Победа, и Космос, и тот запас культурной прочности, на котором мы переживаем нынешний кризис, – результаты того проекта.

Ленин – мыслитель, конструктор будущего и виртуозный политик. В каждом плане у него есть чему учиться, он был творец‑технолог, мастер.

Он создавал прочные мыслительные конструкции и потому был свободен от доктринерства. Он брал главные, массивные процессы и явления, взвешивал их верными гирями. Анализируя в уме свои модели, он так быстро «проигрывал» множество вероятных ситуаций, что мог точно нащупать грань возможного и допустимого. Он не влюблялся в свои идеи и доводил сканирование реальности до отыскания всех скрытых ресурсов. Поэтому главные решения Ленина были нетривиальными и поначалу вызывали сопротивление партийной верхушки, но находили поддержку снизу.

Ленин умел работать с неопределенностью, препарировал ее, взвешивал риски. В методологии науки труды Ленина приводятся как канон научного текста, из которого изгнаны все «идолы». А посмотрите на тексты современных политиков, начиная с Горбачева: в них кишат все «идолы» – рынка, площади и театра.

Наше национальное несчастье в том, что ненавидеть стали даже не столько Ленина‑политика, сколько ленинский тип мышления и мировоззрения. Этот тип мышления нам нужен позарез, но если вокруг разлита ненависть, он не появится.

Предвидения Ленина сбылись с высокой точностью (в отличие от Маркса). Читая его рабочие материалы, приходишь к выводу, что дело тут не в особо мощной интуиции, а в методе работы и типе мыслительных моделей. Он мыслил уже в категориях постклассической науки становления, видел общество как неравновесную систему, как переходы «порядок – хаос», остро чувствовал пороговые явления и кооперативные эффекты. Исходя из трезвой оценки динамики настоящего, он «проектировал» будущее и в моменты острой нестабильности подталкивал события в нужный коридор. В овладении этим интеллектуальным арсеналом он обогнал время почти на целый век. В этом плане Сталин был его учеником.

Ленин выдвинул и частью разработал с десяток фундаментальных концепций, которые и задали стратегию советской революции и первого этапа строительства, а также мирового национально‑освободительного и левого движения.

Здесь отметим лишь те, которые советская история оставила в тени.

1. Ленин добился «права русских на самоопределение» в революции, т. е. на автономию от главных догм марксизма. Это обеспечило поддержку или нейтралитет мировой социал‑демократии. Он преодолел цивилизационную раздвоенность России, соединив «западников и славянофилов» в советском проекте. На полвека была нейтрализована русофобия Запада.

2. Создавая Коминтерн, Ленин поднял проблему «несоизмеримости России и Запада», проблему взаимного «перевода» понятий обществоведения этих двух цивилизаций. Она осталась неразработанной, но как нам не хватало в 1980‑1990‑е гг. хотя бы основных ее положений! Да и сейчас не хватает.

3. Ленин поднял и, в общем, успешно решил проблему выхода из революции (ее обуздания). Это гораздо сложнее, чем начать революцию. Гражданская война была остановлена резко, ее переход в «молекулярную» форму погубил бы Россию. Именно поэтому Есенин сказал, что Ленин «спас нас». Системность мышления и чувство динамики нелинейных процессов придали силу политическим технологиям Ленина.

4. Ленин предложил способ «пересобрать» русский народ после катастрофы, а затем и вновь собрать земли «империи» на новой основе – как СССР. Способ этот был настолько фундаментальным и новаторским, что приводит современных специалистов по этнологии в восхищение – опыт XX в. показал, какой мощью обладает взбунтовавшийся этнический национализм.

 

О том, чего не удалось сделать Ленину, надо сказать не для баланса: это уже задачи для нас.

1. Ленин предвидел (как позже и Сталин), что по мере развития советского общества в нем будет возрождаться сословность («бюрократия»), и сословные притязания элиты создадут опасность для строя. Так и произошло. Никаких идей о том, как этому можно противодействовать, Ленин не выдвинул (как и Сталин). Не предложены они и до сих пор, и угроза России со стороны «элиты» растет.

2. Ленин преувеличивал устойчивость мировоззрения трудящихся и рациональность общественного сознания, его детерминированность социальными отношениями. Он не придал адекватного значения тому культурному кризису, который должен был сопровождать индустриализацию и быструю смену образа жизни большинства населения. Этот кризис свел на нет тот общинный крестьянский коммунизм, который скреплял мировоззренческую матрицу советского строя. Требовалась смена языка и логики легитимации социального порядка СССР, но эта задача даже не была поставлена в проекте Ленина, к ней не готовились ни государство, ни общество. Поэтому кризиса 1970‑1980‑х гг. СССР не пережил.

3. Наконец, Ленин, разрешив срочную задачу сборки СССР, не учел тех процессов в национальном самосознании народов СССР, которым способствовало огосударствление этносов. В период сталинизма возникавшие при этом проблемы разрешались чрезвычайными способами, а с конца 1950‑х гг. контроль за их развитием был утрачен. Эта важная для многонациональной страны проблема в проекте Ленина не была даже названа, надежды возлагались на консолидирующую силу социальных отношений.

Эти задачи легли на плечи нынешних поколений.

 

НЕСЛЫШНЫЙ ДИАЛОГ С ЦЕРКОВЬЮ

 

 

ГОРЯЧИЕ ТОЧКИ НЕ В ФОКУСЕ

14.10.2013

11 октября состоялась научная конференция «Научное и религиозное познание мира: единство и отличия». Собрались и люди науки, и философы, и богословы. Я прослушал доклады пленарного заседания и круглого стола «Научное знание в мировоззренческой системе мировых религий». Все доклады были очень интересными и умными. Не все было легко понять, участники и докладчики, по‑моему, провели на редкость тяжелый рабочий день. Темы непривычные, выступления страстные, многие с блеском. Думаю, познавательная польза от этой встречи несомненна, хотя формат конференции для таких тем слишком узок.

Но одна сторона этой конференции заставила задуматься. Название конференции обозначает тяжелую и сложную проблему в отношениях науки и религии в нынешний момент общего кризиса индустриальной цивилизации, кризиса проекта Просвещения и, как говорят, «ренессанса религии». Взаимодействие и конфликт научной и религиозной систем познания неожиданно приобрели чрезвычайную актуальность, став активными факторами острых процессов в политической, социальной и культурной сферах. Но как‑то все эти «горячие точки» удалось обойти и даже не упомянуть. Говорю это не в упрек – уже двадцать лет на всех гуманитарных конференциях происходит то же самое. Главные проблемы обходят или излагают иносказательно, через отсылки к событиям Средневековья или в «цивилизационных странах».

В СМИ проблемы нашей конференции ставятся постоянно, но сразу же в духе конфронтации. Вместо исследования проблемы и ее корней в обществе прорывают еще одну межу.

Вот, например, в «Русском журнале» писали о том, что уже даже в учебной литературе ставятся под сомнение общепринятые научные взгляды на происхождение человека и предлагается на уроках «уравновешивать» Дарвина религией, «выделяя сильные и слабые стороны двух мировоззренческих подходов». Цитировали «методолога образования» М. Эдельштейна, который утверждал: «Преподавать и учить детей должны… скептики. Но скептики подлинные, т. е. люди, способные усомниться в истине не только религиозной, но и научной, готовые объективно изложить все основные точки зрения, сознающие пределы разума, способные объяснить сущность эволюционизма и креационизма, не разъясняя при этом, что один о‑го‑го, а другой бяка‑бяка. Более того, ученикам в школах и студентам в институтах не мешало бы рассказывать не только о физических законах и химических элементах, но и о Туринской плащанице, благодатном огне и мироточивых иконах».

Раньше считалось, что именно смешение, переплетение разных форм сознания, научного с религиозным, ведет к подрыву обоих способов видения мира – потому и говорил Ницше, что оба типа мышления «должны лежать рядом, быть отделимыми и исключать всякое смешение». Смешение школы и вуза, ставших механизмом передачи именно рационального знания и навыков мышления, с религиозным собранием чревато риском создать питательную среду для химерического сознания. Что об этом думают философы и богословы? Их диалог на такие темы не возникает.

О чем это говорит? Мне кажется, все наши гуманитарные сообщества были так травмированы грубым реформаторским вторжением радикальной идеологии в мировоззренческие структуры, что все, не сговариваясь, как будто дали обет молчания в случае приближения к этим болезненным проблемам. Это как‑то ясно проявилось на нашей конференции, где царил дух взаимного уважения и даже симпатии – так не хотелось ненароком разбередить раны!

Если так, то не стоит настаивать на диалоге и тем более его форсировать. Но ведь где‑то – не на конференциях, а на семинарах в более узком кругу – надо же начинать распутывать клубки запутанных противоречий! Я имею в виду не религиозные вопросы, а вообще проблемы общества и культуры, хотя и там придется коснуться взаимодействия разных типов мировоззрения и познания.

Вот методологическая проблема – найти приемлемые формы организации таких обсуждений, чтобы участники не разбежались после первого заседания.

 

 

ПРОВОЖАЯ 2014 ГОД!

29.12.2014

Мы подошли к важному вопросу (для самих себя). Надо или не надо нам подвести итоги наших умозаключений в тот период, когда делался исторический выбор начала девяностых годов? Тогда нам предложили расплеваться с Россией в форме СССР, обрести независимость от всех этих казахстанов и украин и пролезть в комфортный «наш общий европейский дом»… Многое излагалось туманно, но главное можно было понять. Например, в меню входило прощание с исторической Россией – новая Россия родилась с Декларацией о независимости 12 июня 1990 г. Серьезный шаг – отказаться от такого исторического наследства. Но кто из нас в тот момент подумал, куда ведет этот шаг!

Это личный вопрос к тем, кому сегодня за 50 лет, но и для нынешней молодежи он важен. Ведь самое главное и самое страшное, что происходит в нашей общей жизни сегодня, есть прямой и неизбежный результат того исторического выбора. Надо же восстановить в уме причинно‑следственные связи наших нынешних и грядущих потрясений! Это обязанность разумного человека. Предать забвению непосредственные причины современного состояния – значит лишиться способности рационального предвидения угроз, которые над нами нависают.

Чем оправдывали свое согласие на ликвидацию СССР мои интеллигентные коллеги, люди умные и с прекрасной душой? Тем, что в СССР были очереди, а не было партий, кроме наскучившей КПСС. Так жить нельзя!

Сейчас, после ознакомления с самыми разными кризисами, стало понятно, что в моменты социальных потрясений сознание массы людей на время сильно меняется, и все видится в дико искаженной форме. И толпа (особенно из высокообразованных людей) с радостью мчится за козлами‑провокаторами в трясину. Но из описания таких иррациональных состояний видно, что долго они не длятся – суровая реальность заставляет людей напрячь свои серые клеточки, вернуться к трезвому мышлению, разобрать руины и снова начать строить на пепелище.

Но ведь у нас все пошло не так! Летом 1989 г. у меня был разговор с товарищами по институту – гуляли в отъезде на конференции. Я говорил, к каким тяжелым последствиям неминуемо ведет курс на реформу, и меня прямо спросили: «Скажи, Сергей, ты что же, противник перестройки?» Тогда этот вопрос еще звучал угрожающе. Я ответил (подумавши): «Да, противник. Перестройка приведет к огромным и массовым страданиям людей». Ну ладно…

А через 7 лет, в 1996 г., встретил я этих коллег, привел к ним в институт философа‑немца. И теперь я спросил, не изменили ли они своих оценок после всего, что видели со времени того разговора в 1989 г. И одна женщина, видный философ, ответила: нет, она и сейчас рада тому, что происходит. Она даже голосовала за Ельцина, хотя считает его бандитом и подонком (в общем, покритиковала его). А голосовала за него потому, что она может, не боясь, сказать про него то, что думает. Остальные промолчали.

Это что такое? Доктор философских наук наверняка понимала, что эта ее свобода обличать Ельцина – это ее сугубо личное духовное удобство, никакого социального значения не имеет, никакого воздействия на режим не оказывает. И эта конфетка для нее перевешивает реальные смертельные страдания десятков, а то и сотен миллионов людей.

Но теперь‑то с 1989 г. уже прошло 25 лет! Разве в этом весьма массовом сознании что‑то сдвинулось? Ведь почти никто не связывает с катастрофой краха СССР нынешнюю трагедию, которая с Украины продвигается по России (далее – везде). Неужели не видно этой причинно‑следственной связи? Кто‑то обвиняет Бандеру, кто‑то Яценюка, кто‑то Хрущева, а то и генетические особенности тех или иных деятелей. Все это – инсценировки, декорации и реквизиты, взятые из истории для тех новых общностей, которые сложились в постсоветских России и Украине после разрушения всех систем СССР.

Те, кто радовались свободе обругать Ельцина, не хотели видеть логичных следствий этой свободы как причины. А ведь планы этих следствий никто и не скрывал, а запроектированные структуры выстраивались очень быстро – их нельзя было не заметить тем, кто хотел видеть. Российские структуры, даже и постсоветского типа, могли помочь украинцам нейтрализовать эти следствия – были для этого культурные и социальные ресурсы. Могли, но в сознании общества и правителей причины и следствия были разведены, и государство было слепо. Поклонялись богам торжищ – «бабки, в натуре, решают все!»

Это урок колоссальный и катастрофический. Но ведь не только в нем дело. Мы живем в турбулентном потоке, где кишат хищные системы, основой которых служит причинно‑следственная связь точно такого же типа. Эти системы не так страшны, часто даже мелки, но их совокупность изматывает наши души и пожирает наши жизни.

Заменить разум патетикой и даже героизмом нельзя. Мы должны хладнокровно оценить разрушения тех систем, благодаря которым мы уживались и развивались в Евразии, и найти шунтирующие структуры, которые на время заменили бы разрушенные. Советских структур создать уже нельзя, но на протезах мы все же сможем продержаться и добрести до острова Преображения, не перебив друг друга.