Джосс Сноуден и лондонский художник

 

июль 1816 г.

 

Юный Джосс Сноуден бежал по мокрому лугу, всматриваясь в следы, оставленные его старшими братьями. Лето было самое сырое, какое он помнил за свои тринадцать лет. Его босые ноги мяли поникшую траву, семена и колючки цеплялись за штаны. Братьев нигде не было, и они были слишком взрослыми, чтобы обращать внимание на угловатого ребенка, постоянно корпевшего над школьными учебниками.

Это была самая пора заготовки сена на зиму, траву косят, собирают в копны, а копны в стога. Но дождь все нарушил.

 

Июньское сено – серебряная ложка,

Июльское сено – ведро ржи,

Августовское сено не стоит и ведра пыли.

 

Его штанины намокли так, будто он плавал на лодке по речке возле уинтергиллского водопада. Там-то он и встретил престранного краснолицего человечка в очках, похожего на гнома. Этот человечек сидел и глядел на воду, а в руке у него была книга с пустыми страницами.

Это был не бродяга и не фермер в неизменных штанах из шерстяного сукна. У фермеров никогда не бывает времени сидеть вот так и глядеть на что-либо, что не бегает на четырех ногах. Дорогие башмаки из качественной кожи уже слегка растоптались от ходьбы. На голове была шляпа с плоской тульей. Но самым странным было то, что гном сидел под зонтиком и быстро-пребыстро рисовал какие-то картинки. Сбоку от него лежал его дорожный мешок с ремнями и карманами. Джосс еще не видел ничего подобного.

Он тихонько подошел ближе, восхищенный той быстротой, с какой рука мужчины летала над чистым листом.

– Что тебе, мальчик? – отрывисто спросил гном странным голосом.

Джосс отскочил назад, в густые кусты, не зная, что сказать.

– Вы делаете похоже, – вот и все, что он успел ответить, так как мужчина встал, пересел чуть дальше и продолжал рисовать струю водопада, разбивающуюся о камни, с другой позиции. – Я могу показать вам другой водопад, лучше, чем этот, – похвастался Джосс. – Этот ерунда по сравнению с тем. – Джосс знал про большой водопад, находившийся на «сноуденских болотах».

– В самом деле? – спросил мужчина, направив свой внимательный взгляд на собеседника. – И где же он?

– Сэр, если хотите, я могу вам показать короткую дорогу. Это Ганнерсайд Фосс. Идти туда по тропе очень долго, она слишком петляет.

Художник неуклюже поднялся на ноги, закрыл свой старый зонтик, положил в рюкзак книгу в кожаном переплете и посмотрел на своего добровольного гида.

– А ты кто?

– Джосия из Уинтергилла, сын Георга Сноудена. Я вон там живу. – Он гордился своей фермой и широкими окнами, которые сделал в фермерском доме его дед Сэм.

– Почему же ты не в школе или ты вообще не учишься, а работаешь на ферме? – Мужчина взглянул на него поверх очков, продолжая упаковывать свои вещи.

– Я получаю письма от учителей. В моей школе сейчас каникулы из-за сенокоса, но погода всех обманула. Я пришел сюда поглядеть, играет ли рыба, но ни одной не увидел, – забормотал он.

– У меня тут с собой удилище с леской, – улыбнулся мужчина; он, словно маг, достал из зонтика удочку и уже насаживал наживку. – Давай поглядим, может, кто и клюнет. – Он снова уселся на берегу и начал удить рыбу.

За всю свою жизнь Джосс никогда еще не видел такого путешественника. Значит, верно, что за пределами Долин живут одни чудаки: говорят, некоторые из них проходят пешком по Йоркширским Долинам просто ради упражнения. Сыну фермера такие занятия казались очень и очень странными.

– Вы пришли сюда издалека, чтобы рисовать картинки? – осторожно поинтересовался он.

– Это мое летнее путешествие. Перед тобой лондонский художник, который отправляется куда-нибудь каждый сезон, – ответил гном шепотом, чтобы не спугнуть рыбу.

Джосс кое-что знал о картинах, потому что одна висела в старой церкви – там были изображены Мария с Иосифом, а еще младенец в яслях. В церковь он не ходил – в его семье все были методистами и собирались по воскресеньям на молитву в амбаре. Отец не ладил с местной приходской церковью. Как-то раз он услышал на рыночной площади проповедь Джона Уэсли, основателя методизма, и стал его последователем. В результате скандал в семье. Дед лишил отца наследства за раскольничество. Но однажды Джосс увидел в открытые двери церкви картину в золоченой раме, и она поразила его своей красотой и цветом.

– Вы продаете ваши картины? – спросил он, болтая ногами над водой. Ему ужасно хотелось взглянуть на зарисовки в кожаной книге. До сих пор он знал только Библию и школьную хрестоматию и никогда не видел книгу с пустыми страницами.

– Ну, если у тебя имеются лишние шестьдесят гиней, могу продать, – ответил художник. Они замолчали. Слышалось лишь жужжание пчел над цветами бузины. Джосс не мог поверить, что за несколько штрихов на листе бумаги люди платят такие большие деньги. Ведь сколько на них можно купить племенных баранов?

– Можно мне поглядеть, что вы делаете? – попросил он, сгорая от любопытства.

– Нет, нельзя, потому что тут падают капли с деревьев, – ответил художник. – Это лишь наброски к картинам, которые я напишу потом. Я никому не показываю мои работы.

– Даже если я покажу вам потрясающий водопад, сэр? Сами вы никогда его не найдете, если я не провожу вас к нему, – торговался Джосс.

– Дерзкий щенок! Когда ты покажешь мне тот потрясающий водопад, тогда я, может, покажу тебе пару эскизов, да и то если небо прояснится. Но прежде я должен поймать себе что-нибудь на ужин, так что помолчи, парень.

– Угу, сэр, – улыбнулся Джосс, младший из Сноуденов. Он прекрасно знал, когда надо помолчать.

Ганнерсайд Фосс ревел во всю мощь после сильных дождей, швыряя водные струи на огромные валуны; ввысь взлетали белоснежные пенные брызги. Лондонский художник стоял завороженный. Джосс понял, что надо стоять тихонько, иначе его прогонят. Ему не давали покоя рисунки, скрытые под потертой кожаной обложкой.

– Оставь меня, мальчик. Я никогда не работаю при посторонних. – Художник нетерпеливо взялся за свой мешок.

– Но ведь вы обещали показать мне… – Джосс чувствовал себя обманутым. Разве он не привел мужчину на это потрясающее место? А тот теперь отшвыривает его будто надоедливую блоху.

– Не сейчас, малыш, – сказал мужчина. – Отнеси эту рыбу своей матери и спроси, не поджарит ли она ее мне на ужин: но только целиком, не разрезая, запомни. Если у нее найдется свободная кровать, я заплачу за ночлег и тогда, может, покажу тебе лист-другой из моего альбома.

– Моя мама примет вас честь по чести. Ее пудинг на говяжьем жире самый хрустящий в долине. А в нашем доме много комнат, – сообщил Джосс. – Дорога на ферму начинается в миле отсюда, надо свернуть с этой тропы направо. А там мимо нашего дома вы не пройдете – у него самые большие окна, они сверкают сверху донизу. – Он взял рыбу и направился к тропе.

– Уйди и не мешай мне, а то свет пропадет, – раздраженно буркнул лондонский художник и махнул рукой. Но мальчик был в восторге. Его мать любила, когда в их дом приходили чужие люди с деньгами в кармане. Они приносили с собой истории о далеких местах, о том, что творится в мире, и она смаковала их будто дорогой чай, наслаждаясь каждым глоточком, а потом пересказывала их соседям. На этот раз она тоже не будет разочарована.

 

* * *

 

Когда на поля легли длинные тени, Джосс увидел своего недавнего знакомого, тот шел по тропе как-то криво, боком. «Шел по кривенькой тропе кривенький художник…».

Джосс уже устал смотреть на дорогу, но он был полон решимости дождаться обещанного. Рыбу не положат на сковородку, пока постоялец не перешагнет порог кухни.

Отец ушел на молитвенное собрание – никакой лондонский художник не отвлечет его от чтения Библии. Джосс боялся, что мать отправит его спать, а старшим братьям позволит остаться и тихонько сидеть у огня.

Насытившись свежеподжаренной рыбой с овощами, жареным ребрышком, пудингом на говяжьем жире и ломтиком яблочного пирога с сыром, художник довольно рыгнул.

– Ладно, парень, сейчас я вознагражу тебя за твое терпение. – Художник взял свой дорожный мешок и выложил на стол альбом для эскизов в кожаном переплете. – Ну-ка, вытри сначала руки.

Уговаривать Джосса не требовалось; он сел к столу и при свете свечи стал разглядывать лист за листом. Это были поразительные сцены, они напоминали иллюстрации к Библии, которые проповедник приносил на воскресные молебны. Некоторые эскизы были тонированные или раскрашенные: полоски неба или грозовых облаков, пещеры, извергающие величественные водопады, замки на высоких горах, скалы и молнии, ударяющие в болота. Он узнавал эти места – горы Инглборо и Пен-и-Гент, берег реки и старая мельница под Сеттлом. Всю жизнь он не видел в них ничего величественного.

– Вы словно по волшебству преобразили наши места. Как вам это удалось? И ведь это всего лишь несколько ваших работ. – Он еле дышал от восторга. Неужели каждый из этих рисунков стоил шестьдесят гиней?

– Это всего лишь наброски, а не законченная работа; я возьму их в Лондон и с их помощью напишу картину. Вот тут и начинается вдохновение, когда стоишь под дождем, на вершине утеса и слушаешь жаворонков и кроншнепов… Вам повезло, что вы живете среди такой красоты, – обратился художник к матери Джосса; она улыбнулась и кивнула.

Джосс зевнул и посмотрел на рисунок заката, попавшийся ему на глаза.

– Я никогда не видел такого заката, – честно признался он. У него уже слипались глаза. Лондонский художник взглянул на свой эскиз и улыбнулся.

– Верно, парень. Но разве тебе не хочется увидеть его таким?

 

* * *

 

Джосс беспокойно крутился и ворочался в своей постели. Как этот человек зарабатывает такие деньги с помощью пера, чернил и красок? Даже сейчас его разместили на ночлег как почетного гостя, в кровати с балдахином в гостиной. Когда вернулся отец, он долго еще беседовал с гостем и расспрашивал его о том, что творится на свете. Художник ночевал у семьи Фокс в Фарнли-Холле, был знаком с владельцами Хэрвуд-Хауса и других знатных домов в Йоркшире. Отец с гордостью показал ему дом и с разинутым ртом рассматривал эскизы. Утром художник уйдет от них навсегда.

Мальчик поднялся на рассвете; ему хотелось в последний раз заглянуть в дорожный мешок. Он на цыпочках прокрался в гостиную и с тоской посмотрел на рисунки. Больше всего его взволновали знакомые пейзажи. Возможно, именно так Господь видит наш мир, подумал он. Столько повторений того же самого места; наверняка художник не заметит пропажу одного листа.

Эта мысль засела у него в голове и не давала ему покоя. Разве он сможет когда-нибудь потратить шестьдесят гиней на такой рисунок? А ведь здесь нарисованы его родные места. Художник взял то, что могли видеть все, и запечатлел Божий мир, который нельзя ни купить, ни продать за золотые гинеи. Разве не он, Джосс, показал художнику самое красивое место в окрестностях, да еще нашел ему хороший ночлег?

Его рука сама нашла страницы с зарисовками водопада Ганнерсайд Фосс и утеса над болотами. Джосс отсчитал пять эскизов, и его пальцы аккуратно вырвали сначала один лист, потом другой; вот уже рисунки были зажаты в его дрожащей руке. Он весь дрожал, сознавая чудовищность своего прегрешения, но лондонский художник крепко спал. Тогда Джосс положил один эскиз назад, но лишь один, не оба. Закрыл кожаную книгу и убрал в мешок.

Он тихонько поднялся наверх, помня, что на третью ступеньку надо наступать осторожно. Свернул пергамент в трубку, завернул в свой лучший льняной платок и осторожно запихнул ее за неплотно прибитую доску обшивки, где держал все свои сокровища: птичьи яйца, серебряную пряжку, серебряную монету, найденную на берегу ручья. Ему не хотелось думать о только что содеянном. Отец спустит с него шкуру, если узнает.

Сознание вины не давало ему уснуть; он оделся и выбежал на улицу. Потом стоял на утесе и глядел, как над горизонтом медленно поднималось солнце. И солнце, и восход – все создано Богом, все должно быть бесплатным. Домой он вернулся, когда лондонский художник давно ушел.

«Страннолюбия не забывайте, ибо через него некоторые, не зная, оказали гостеприимство Ангелам», – говорит автор Послания к евреям. В последующие месяцы Джосс часто вспоминал эти строки и думал о лондонском художнике и своей краже. Она стала огромным камнем между ним и Творцом, и он не знал, как исправить свою вину.

Потом заленившееся солнце все-таки решило показаться на небе и залило долину ослепительным светом. Все работали от восхода до заката, косили траву, сгребали ее в копны, грузили на телеги. Джосс слишком уставал, чтобы думать о своем секрете. Дни стали жарче, как-то к вечеру он решил искупаться в речке под Банкуэллом. И там впервые увидел Сюзанну Карр.

Карры были скорее мелкими дворянами, чем фермерами, и отправляли своих детей в школу. Они были прихожанами церкви, а не методистами, и жили в Банкуэлле, в старом доме со слугами; у них была карета. Банкир Эдвард Карр был пьяница и дурак; во всяком случае, так говорил отец Джосса; но он построил на реке бумагопрядильные фабрики с прядильными станками и для работы на них привез много чужих рабочих. Теперь, к всеобщему удовольствию, по новой дороге от Кейли до Кендала возили шерсть и хлопок.

Джосс заметил на берегу реки незнакомую девочку; на ней было белое платье из муслина с пышными оборками, а ее локоны переливались золотом в лучах солнца. Возле нее хлопотала служанка.

– Бесстыдник, что уставился? – закричала служанка. – Пойдем отсюда, Сюзанна, тут ходят грубые мальчишки. – Они поднялись с травы и ушли, а он остался, хмурый и злой. В молитвенном доме ему говорили, что все равны перед Богом. А тут он впервые почувствовал себя босяком, оборванцем в домотканых штанах. В этой девочке было нечто, напомнившее ему о лондонском художнике и мире прекрасных картин. Тогда-то он и достал эскиз из своего тайника.

 

* * *

 

В Банкуэлле Сюзанне Карр жилось одиноко. Ее отец мало интересовался своей единственной дочерью; он закрывался в библиотеке с бутылками вина, а часто вообще не ночевал дома. Да и дел у него было много – он присматривал за фабриками, был партнером в новом местном банке. Еще он ездил на охоту и обещал в скором времени брать ее с собой. Сюзанна училась в Скарптоне, в пансионе, но ненавидела пение, вышивание и прочие бессмысленные занятия. Девочки из ее класса жили где-то далеко от нее, ездить к ним с визитами она не могла, и долгими, темными вечерами компанию ей составляла служанка Элиза; они сидели с ней в гостиной и ждали, когда появится папа, но это бывало нечасто. Сюзанна ждала, когда тетя Лидия напишет ей длинное письмо, но оно не приходило. Их слуги жили в деревне веселее, чем она, у них там были какие-то игры. Так она думала, когда скакала на пони, одна, без Элизы.

Единственной ее радостью была верховая езда; Сюзанна седлала своего породистого пони и мчалась на нем по полям, верхом, как мальчишка; ее волосы развевались на ветру под шляпой. Дамские седла она не признавала.

Как-то раз она мчалась во весь опор по холмам, и неожиданно перед ней выскочил олень. Меркурий испугался, попятился и сбросил ее на землю, после чего умчался с пустым седлом. Сюзанна лежала на жестком дерне и смотрела, как ее пони несется вниз по склону. Она чувствовала себя глупо – теперь ей придется идти пешком домой, а это довольно далеко.

– Будь ты проклят, идиот! – закричала она ему вслед.

Оглянувшись назад, она увидела чью-то тень. Чуть выше, на пригорке, стоял молодой парень в кожаных чапсах и вельветовых штанах и смотрел на нее.

– Вы не пострадали? – спросил он, снимая с головы широкополую шляпу.

– Благодарю вас, все в порядке, мои кости целы, пострадала только моя гордость… глупый пони. – Когда она пригляделась к парню, его широкое, открытое лицо показалось ей ужасно знакомым.

– Оставайтесь на месте, мисс, – распорядился он. – Сейчас я найду вашего жеребца. Это коб?

– Это не коб, а охотничий гунтер, – поправила она.

– Я и сам люблю дейлских черных, – продолжал он. – Они хорошо работают на ферме.

– Не беспокойся, Меркурий прибежит домой. – Она вздохнула. – А я и сама дойду пешком.

– Не нужно после такого падения. Уинтергилл тут совсем рядом. Моя мама поможет тебе.

– Нет, пожалуй, я не могу. – Она улыбнулась, подобрала свои юбки, собираясь вскочить на ноги, но у нее закружилась голова, и она пошатнулась.

– Слушай, я тебе говорю. Пойдем, ты выпьешь чая, и мы отправим тебя домой. Твой отец будет волноваться.

– Меня зовут Сюзанна Карр, – представилась она и подала руку, как это делают взрослые.

– Угу, я знаю; я уже видел тебя.

Он смущался, краснел, не глядел ей в глаза, и тогда она узнала его. Это был один из тех грубых мальчишек возле реки.

– Ты кто, сын фермера? – спросила она, зная, что по правилам хорошего тона надо стараться, чтобы простолюдины чувствовали себя комфортно.

– Я Джосия Сноуден, мисс, но все зовут меня Джосс.

Они медленно дошли до открытых ворот и поднялись на холм, где стоял каменный дом. Ей в ноздри ударили едкие запахи скотного двора. При появлении Сюзанны мальчишки сняли шапки. Она остановилась на пороге, а Джосс пошел в дом – предупредить мать о ее неожиданном появлении. Пару минут там шла лихорадочная уборка, потом Сюзанну пригласили в лучшую комнату.

Сюзанна часто ходила с теткой в каменные дома с низким потолком – раздавала беднякам корзинки с фруктами, пироги и милостыню. Она научилась не морщить нос от грубых запахов, врывавшихся в ноздри; но она никогда не была прежде на ферме – тем более на холме, с замечательным видом на долину. Банкуэлл-Хаус был ближе к реке, его окна смотрели на юг и восток, и вокруг него было темнее.

– Милости просим! – с улыбкой прошептала госпожа Сноуден, поправила свой чепец и сделала реверанс. У нее было миловидное, круглое лицо и ярко-голубые глаза. – Сейчас я заварю чай. Еще я могу вам предложить сдобные булочки, прямо из духовки.

Тетка Лидия всегда учила ее, что надо взять маленький кусочек булочки и отпить чуть-чуть чая, чтобы не лишать ужина бедных детишек. Но тут на кремовых фарфоровых тарелках лежали целые горы выпечки, хлеба и другой вкуснятины. У стены стоял буфет, полный оловянной посуды, а рядом тикали настенные часы. Вся посуда сверкала чистотой при свете камина. А огонь пылал так яростно, что Сюзанна моментально согрелась. Джосс стоял, онемев, высокий и светловолосый, как и его мать, хлопотавшая вокруг нее будто клуша. Здесь было приятно и немного похоже на людскую, где обычно слуги весело болтали и замолкали лишь при ее неожиданном появлении.

– У нас редко бывают гости, а так все торговцы да бродяги; правда, недавно наш Джосс привел знатного гостя – лондонского художника. Он рисовал наши окрестности, красиво получилось, правда, сынок? Еще он сказал, что у нас тут самый красивый вид во всем христианском мире, и я не стала спорить с ним. – Она засмеялась.

Сюзанна пила чай и откусывала понемногу от душистой лепешки; вскоре обнаружила, что съела ее всю, и покраснела от стыда.

– Вот и молодец, приятно видеть хороший аппетит. Возьмите еще, – сказала миссис Сноуден и подвинула к ней тарелку, но Сюзанна отказалась.

– Мне пора домой, а то стемнеет.

– Мы с Джоссом проводим вас. Это прилично, – сказала она и протянула руку за своей накидкой, висевшей на внутренней стороне двери.

Поначалу они шли медленно, в неловком молчании, но потом Сюзанна и Джосс немного отстали.

– Вы всегда приглашаете незнакомых людей на вашу ферму? – спросила она.

– Один раз какой-то лондонский художник попросился к нам на ночлег. В доме есть свободные верхние комнаты. Мы с братьями спим внизу, – ответил он. – Его рисунки действительно хорошие, и сходство очень большое. Он показывал их мне.

– У нас много картин, но я никогда не смотрю на них, – призналась она.

– И зря, если они такие, как у того художника, то надо бы смотреть. Там был один рисунок, где Ганнерсайд Фосс… – Джосс замялся и неуверенно взглянул на нее. – Ты умеешь хранить секреты?

Она тут же закивала.

– У него было много зарисовок Фосса. Я вынул один из его книги, и он у меня до сих пор. – Он наклонил голову и поглядел на нее краешком глаза. – В надежном месте. Только меня это беспокоит. Ты никому не скажешь, верно?

Сюзанна остановилась и посмотрела ему в глаза – они были приблизительно одного возраста и роста.

– Конечно, нет, никогда. Леди не сплетничают.

– Тогда все нормально, – улыбнулся он. Хоть и деревенский, но он был вполне приличным.

– Ты боялся? – Она улыбнулась ему в ответ.

– Если мой отец когда-нибудь обнаружит этот рисунок за деревянной обшивкой, я очень испугаюсь.

Она смотрела на него и улыбалась. Ей бывало очень страшно, когда папа возвращался домой сильно пьяным; тогда он орал, сквернословил, а потом плакал.

– Услуга за услугу, Джосия Сноуден. Дай мне тот рисунок, и я спрячу его – у нас в Банкуэлле полно тайников. Когда он понадобится, ты его заберешь. Я сохраню твой секрет. Чтоб мне провалиться! Вот-те крест! – Сюзанна торжественно перекрестилась, и они пожали друг другу руки, словно фермеры, сторговавшиеся в цене за овцу.

– Заметано, – засмеялся Джосс.

– Что там заметно? – спросила мать, обернувшись?

– Ничего, мам, просто мы играем, – ответил он.

 

* * *

 

В последующие дни Джоссу казалось, не приснился ли ему визит Сюзанны, но его мать перебирала все подробности благородного облика гостьи, покрой ее редингота, качество шерстяной юбки и ее изысканные кожаные перчатки. Слуги разнесли по всей долине сплетни, что у хозяина нет наследника и что его дочку надо вывозить в свет, чтобы найти ей подходящего мужа.

– В самом деле, она настоящая маленькая леди, – вздыхала мать. – Ты правильно сделал, что привел ее сюда.

Но сам Джосс мучился от беспокойства. Умеет ли Сюзанна хранить тайны? Стоит ли ему рисковать, отдавая рисунок в Банкуэлл? Они не договаривались о встрече, но украденный эскиз, казалось, прожигал дыру в деревянной обшивке. Как-то раз, когда все были заняты своими делами, он взбежал по ступенькам, достал набросок, сунул его за подкладку куртки и зашагал вниз по тропе.

Поначалу, на спуске, его шаги были твердыми и быстрыми; он прошел через деревню мимо покойницкой при церкви Св. Освальда. По мосту через речку он плелся уже еле-еле, не зная точно, как войти в Банкуэлл-Хаус, через какие ворота. Он еще ни разу не подходил близко к особняку с его золочеными камнями и увитыми плющом стенами. Взглянув на дорожки и хозяйственный двор, он увидел, что они выметены не так чисто, как их собственные дворы. Навстречу ему вышел работник.

– Ну что, молодой Сноуден, что привело тебя в наши края? Пришел полюбезничать на кухне с Эллин Барг? – засмеялся он.

– Нет, – ответил, покраснев, Джосс. – Я принес сообщение для мисс Сюзанны, – пробормотал он.

– В самом деле? Ну-ка поглядим. И какое же у тебя к ней дело?

– Личное. Я должен ей кое-что отдать. Она попросила меня об этом, – добавил он, не зная, как себя вести.

– Эге! У мисс Сюзанны будет много ухажеров, когда она чуточку повзрослеет; но сейчас она еще слишком мала, чтобы водиться с фермерскими мальчишками, – пророкотал слуга. – Эй, парни! Молодой Джосс явился тут с ухаживаниями, а ему еще нет и тринадцати. Они там ранние в Уинтергилле. Свежий воздух на них действует.

Слуги с гоготом окружили мальчика, и ему захотелось убежать от их насмешек. Зря он сюда явился, как идиот. Он уже хотел уйти, но тут во двор въехала Сюзанна, вернувшаяся с утренней верховой прогулки. Внимание слуг переключилось на пони и наездницу. Джосс понуро побрел прочь.

– Джосс! – Она побежала за ним, размахивая хлыстом. – Я так и думала, что ты придешь.

– Я ухожу, мисс. Извините, что потревожил вас.

– Нет, постой… Ты принес то, о чем говорил? Ты принес рисунок – или его обнаружили? – прошептала она; в ее глазах горел интерес.

Девочка помнила их секрет! Его сердце запрыгало от радости.

– Угу, он спрятан тут. – Джосс с улыбкой похлопал по длинной куртке.

– Сейчас пока его не доставай, – шепнула она. – Жди меня под мостом через речку. Я сейчас переоденусь и скажу, что хочу пойти за ягодами. Там и встретимся. – И она пошла в дом, оставив его во дворе.

Слуги все еще таращились на Джосса; тогда Сюзанна прикрикнула на них и велела заняться делом.

Через некоторое время Сюзанна и Джосс встретились под каменной аркой; он достал рисунок из льняного мешочка.

– Ты узнаешь это место? – спросил он.

Сюзанна узнала водопад и побледнела.

– Он нарисовал это холодное, темное место. Говорят, там водится нечистая сила, – пробормотала она.

– Угу, я тоже слыхал об этом, а порой чувствовал ее. Видать, тебе не сильно понравился рисунок, – вздохнул он, сворачивая лист в трубочку.

– Нет-нет, понравился! Я ведь обещала тебе сохранить его, и я сдержу свое слово. Ведь ты мой друг? – сказала она.

– Угу, точно, – ответил он.

– Тогда тебе нужно научиться говорить правильно. Говори «да», а не «угу», и «нет» вместо «не-а», – приказала она. – Я стану твоей наставницей. Здесь мы будем встречаться. Я буду ждать тебя тут, после того как колокол пробьет четверть часа.

– Когда?

– По воскресеньям, после полудня. Не опаздывай. Когда пробьет полчаса, я уйду. – Сюзанна помахала свернутой трубочкой. – Не беспокойся, у меня найдется надежный тайник. – И она ушла.

 

* * *

 

Улизнуть куда-то в воскресенье было нелегко. Ведь коровам и курам все равно, какой день недели, дела надо было сделать до начала молебна. Далее следовал воскресный обед, который приготовила мать. Потом новые дела по ферме и воскресные занятия в деревенской школе. Там дети учились читать и писать свои имена, копировали отрывки из священной книги и слушали проповеди заезжих священников. Если он пропустит занятия, кто-нибудь сообщит об этом родителям. Поэтому Джосс садился возле самой двери и выбегал из класса первым, чтобы успеть на условленное место. Иногда он ждал, ждал, а она так и не являлась, и тогда он уныло брел по болотистой тропе в Уинтергилл.

В следующее воскресенье она приходила как ни в чем не бывало, с гордой осанкой и завитыми локонами, в каком-то хорошеньком платье из тафты, которое шуршало при ходьбе. Они сидели и разговаривали, удили рыбу, а она учила его правильно произносить слова.

Он с вниманием выслушивал ее рассуждения, а иногда и жалобы. Ее мир был так не похож на его. Как хотелось ему быть ей равным, скакать на лошади и прыгать в свое удовольствие, есть изысканные фрукты, о которых он даже и не слышал – всякие там ананасы, дыни и прочее.

Он рассказывал ей, что он мечтает увеличить поголовье породистого скота, чтобы ферма Сноуденов стала самой большой и самой лучшей в округе. Что его старший брат Бен женится на девушке с соседней фермы, а Том хочет податься в город и там искать счастья. Что отец постарел и болеет, поэтому он, Джосс, должен помогать ему по хозяйству.

– Скоро я буду жить у тети Лидии, а когда стану старше, она вывезет меня, – сообщила ему Сюзанна.

– Куда вывезет? – спросил он.

– В свет, деревенщина, чтобы я нашла себе там хорошего мужа, – засмеялась она.

Ее слова поселили в его сердце холодок страха. Скоро их миры разделятся навсегда. Ведь он всего лишь деревенский парень, игрушка, про которую Сюзанна мгновенно забудет, ничтожество. В тот день он брел домой, а внутри его клокотала злость на то, что в этом мире нет равенства. Это несправедливо. Тогда-то он и услышал голос, прозвучавший в его голове.

– Значит, парень, стань равным ей. Научись читать и сделай из себя человека.

Сноудены из Уинтергилла склоняли голову только перед Творцом, сказал как-то отец. Что ж, он докажет ей и всем Каррам, что он когда-нибудь станет ее достойным поклонником.

После того разговора Джосс больше ни разу не пришел к мосту на тайную встречу. Нет уж, он больше не станет унижаться. Воскресная школа важнее, ведь у него мало времени, а выучить надо так много. С этого дня Джосия Сноуден стал одержим идеей. Когда-нибудь он станет для Сюзанны Карр не только другом, но и женихом.

 

* * *

 

Сюзанна ждала и ждала; колокол уже звучал несколько раз, а Джосс так и не явился. Да как он посмел заставлять ее ждать под дождем! Ее юбка забрызгана грязью, а локоны висят как крысиные хвостики. Все, больше она не придет сюда и не станет встречаться с этим невежей. А ведь ей так много надо было ему рассказать. Тетя Лидия прислала ей в письме приглашение в частную школу в Йорке. Но ей самой не хотелось уезжать отсюда.

– Я не хочу ехать в Йорк, – заявила она.

– Ты сделаешь так, как тебе говорят, – набросился на нее папа. – Иначе ты так и будешь сидеть у меня на шее. Девиц дорого выдавать замуж. Чем раньше мы начнем, тем скорее твоя тетка найдет тебе мужа, чтобы он платил за все твои колечки, ленты и оборки. Тут никакого кошелька не хватит. – Так папа бесился из-за расходов на новые прядильные машины и оплату труда рабочих.

Ну, пускай Джосс Сноуден повесится, ей плевать! Какое ей дело до этого мальчишки-фермера? Ну, подумаешь, ей нравилось видеть радость в его ярко-голубых глазах, нравилось даже, что исправлялась его грубая речь. Что с того? Она аристократка и презирает его грубые манеры. Что еще можно было ожидать от деревенского чурбана? Еще ей было грустно, что она больше не будет скакать на Меркурии по холмам. Но тетя Лидия обещала, что они будут ходить в модные магазины и купят новые платья. Перед ней откроется новая жизнь, и она должна радоваться этому. Но Сюзанна не радовалась, и это ее даже озадачивало.

 

* * *

 

Перемены в молодом Джоссе не остались незамеченными. Сначала мать обратила внимание на мелочи: он стал чаще мыться, часто сидел уткнувшись носом в книгу, взятую у кого-то. Он учился в воскресной школе с большим рвением, чем остальные мальчишки, и мать даже заподозрила, что он хочет стать проповедником.

Он смеялся, отнекивался, что его голова не настроена на такие святые вещи, что ему привычнее ходить за плугом, чем учиться. Он уговаривал отца на ряд изменений на ферме: увеличить число овец и брать за шерсть более высокую цену; перестроить амбары, чтобы хранить там зимой корма. По новомодным методам он кормил зимой овец турнепсом, много думал над тем, какой баран покроет овец, чтобы получилась наиболее качественная шерсть. Он заставлял работников чисто убирать двор, держать в чистоте молочных коров; он начал проверять, как они делают сыры; увлеченно говорил о механизмах, которые стали применять на фермах.

– Парень, что тебе втемяшилось в башку? – ворчала мать.

– Теперь 1822 год, новое столетие. На этих холмах можно делать деньги, при правильном подходе. Я слыхал, что старый Коллинз собирается разрабатывать на собственной земле в Малхеме уголь, медь, свинец и известь. Я тоже думаю вскрыть пару пластов. Это выгоднее, чем овцы и коровы.

Он стоял, молодой, девятнадцатилетний, широкоплечий и симпатичный, по-сноуденски.

– Тебе самое время найти себе жену, чтобы твердо стоять на ногах, – ответила мать. – И что это там болтают, будто ты ходил к святому Освальду на утреннюю службу? Хотел посмотреть, вернулась ли девица карровская из ее скитаний? – Она засмеялась, увидев, как он залился краской. – Да упаси нас Бог, не гляди ты в ту сторону, Джосс. Выше головы не прыгнешь.

Доносчики тут всюду; кто-то видел, как Джосс сидел на задней скамье в церкви и глядел на скамью сквайра – нет ли там Сюзанны. Он видел ее однажды, она выходила через боковую дверь с гордо поднятой головой. В его душе живет только она, и никто не разубедит его в этом.

Эта породистая девица носила короткий бархатный жакет и объемную шляпу по городскому фасону; все деревенские девушки в их домотканых нарядах выглядели рядом с ней скучно. Джосс внимательно осматривал скамьи, надеясь, что какая-нибудь из деревенских девушек зажжет в нем искру страсти, но этого не случалось. Сюзанна стала красавицей, затмевавшей всех. В ее походке была особенная грация, а в глазах смелость; она не узнавала его, когда проезжала мимо. Он видел в ней странную смесь дикости и покоя, словно летний день, в котором зарождается гроза. Надо разбогатеть, и разбогатеть быстро, поднять свой престиж; тогда у него будет надежда, он сможет посвататься к ней. Женитьба на девице Карр – слишком высокая цель, на это мало кто осмелится. К ее достижению нужно идти долго и упорно, но он не боялся тяжелой работы. Он решил выжимать максимум из каждого заработанного пенни, чтобы приумножать свои доходы и улучшать свои земли. Его родители не вмешивались и глядели на его усилия с удивлением и даже страхом.

В конце концов Джосс Сноуден стал в своем приходе воплощением надежности. Он не отказывался от дел и обязанностей, которых другие избегали. Еще он брал тайком в городе уроки танцев, но какими бы изящными ни были его шаги в котильоне, для него был закрыт вход на традиционные ассамблеи в Банкуэлл-Хаусе.

Когда его избранница находилась у себя, он старался быть поблизости. Благотворительные поездки Сюзанны в деревню подчинялись ритму, который нетрудно было вычислить. Он видел, когда она выезжала на верховую прогулку, и надеялся, что у него снова появится шанс прийти к ней на помощь. При этом он непременно надевал свой лучший редингот, жилет и коричневую шляпу. Но ничего не случалось.

Конечно, он понимал, что ей нужно выйти замуж за человека с деньгами и использовать часть его средств на ремонт особняка, чьи стены были не в таком благополучном состоянии, как стены его Уинтергилла. А ведь по состоянию дома всегда можно было сделать вывод о состоятельности его владельца и о том, насколько успешно он управлял своими делами. Поговаривали, что Эдвард Карр вкладывал большие деньги в чистокровок, а его счета за вино оставались неоплаченными и что виноторговцы в Скарпертоне не знали, что делать, когда из Банкуэлла поступали новые заказы. Такие слухи гуляли по долине и на рынках, где торговали скотом. Словом, авторитет Карра и его дочери не был таким высоким и непререкаемым, как им хотелось бы думать, по крайней мере, среди местных. Поэтому у Джосса оставалась надежда.

На Рождество он нашел повод посетить Банкуэлл по приходским делам, но ему по-прежнему пришлось войти туда с черного хода, а не с парадного. Он не спешил уходить, надеясь увидеть Сюзанну, но, конечно, его надежды не сбылись. Потом нагрянули морозы, пруд возле мельницы замерз, и все, кто мог, вышли на лед и катались, взявшись за руки. Он держался поодаль и глядел, как каталась Сюзанна; ее служанка сидела на скамье, спрятав руки в муфту. Эх, если бы он мог поразить ее своей ловкостью! Но он еле стоял на коньках.

Иногда Джоссу казалось, что она глядит в его сторону, но уверенности не было. Он надеялся, что неплохо выглядит в плисовом сюртуке и шерстяных панталонах, в начищенных до блеска сапогах. Зеркало льстило ему – он был широкоплечий, длинноногий и поджарый. Он стал бы удачной партией для любой из фермерских дочерей, которые жадно поглядывали на него, танцуя джигу. Он был честным и трудолюбивым, но слишком низкого происхождения, чтобы некая прелестная голова повернулась в его сторону. В отчаянии он обратился к пастору Сими, так как знал, что к нему прислушивался старик Карр. Это случилось, когда после приходского собрания по поводу помощи бедным он сидел в маленьком кабинете пастора и потягивал портвейн.

– Что с тобой, молодой Джосс? В последнее время ты постоянно торчишь возле Банкуэлла. Кто та девица, которая пленила твое сердце?

Джосс набрался храбрости и выпалил одним духом:

– Я питаю большую страсть к мисс Сюзанне Карр. Она поразила меня своей красотой, искусством верховой езды и милосердием к беднякам. Мне бы хотелось сказать о своих намерениях сквайру Карру.

Пастор покачал головой.

– Господи, этого еще не хватало. Почему ты решил, что он захочет тебя выслушать? Да он никогда не допустит, чтобы его дочь вышла замуж за какого-то мелкого фермера из долины. – Его глаза вонзились в Джосса, ожидая ответа.

Но Джосс не смутился.

– Я не собираюсь долго оставаться в таком положении, – возразил он. – У меня большие планы. Я куплю больше земли, обновлю наше поголовье хорошими породами и перестрою наш дом, чтобы в нем были покои, пригодные для всякой леди. Там будет и го<