Священная война vs. Справедливая война

 

В позднейшие столетия теория священной войны потребовала переработки. И тогда, в конце Средних веков, Библия помогала радикально изменить представления, господствовавшие на протяжении нескольких предшествовавших столетий, и сделать войну более гуманным и цивилизованным занятием. Однако практические последствия этого возвращения к Библии для вооруженных конфликтов между христианами оказались плачевными[196].

Неприглядный пример крестовых походов показал, что средневековые войны не могут быть цивилизованными, однако на протяжении Средних веков мыслители и вожди церкви добились реального улучшения ситуации. Они создали гуманные доктрины справедливой войны, у которой есть свои рамки, и оговорили условия, при которых государство вправе развязать войну (jus ad bellum). Теоретики призывали ввести ограничения при ведении военных действий, чтобы снизить количество ненужных актов насилия и разрушений и защищать людей, не участвующих в схватках, и мирное население (jus in bello)[197].

Во второй половине XV века эти идеи получили всеобщее признание, хотя на практике им следовали далеко не всегда. Стали возникать секты, отколовшиеся от больших церквей и изучающие Библию самостоятельно, которые поставили теорию справедливой войны под сомнение. Зачем накладывать столько ограничений на благочестивых верующих, идущих в битву? Настоящие христиане не могут принять эту теорию именно потому, что она не давала возможности вести настоящую священную войну. Ревнители ненавидели жесткие ограничения этой гуманной теории, указывающей, кто вправе начать применять насилие: справедливую войну может объявить только законный режим. Новые читатели Библии знали, что иногда рядовые христиане должны взять законы войны в свои руки. Каждый мужчина должен быть своим Иисусом Навином или Финеесом. Нам здесь сразу бросается в глаза, насколько подобные представления близки к идеям исламистов.

Новые группы протестантов обращались к образцам Моисея и Иисуса Навина, когда размышляли о своей парадигме войны. Вооруженные до зубов табориты в Богемии XV века, радикальные предтечи протестантизма, называли своих католических противников «моавитянами и амалекитянами… которых необходимо уничтожить». Когда в 1520‑х в Германии разразилась Реформация, крайне жесткая риторика стала обычным явлением. Обличая демагогию тогдашних проповедников, Мартин Лютер сетовал: «Наши дорогие пророки сеют свои пустые слова в умы людей, говоря: «Люди добрые, Бог повелел своему народу забить Амалека до смерти». Подобные слова несут нам горе и бедствия». В зависимости от предпочтений, в устах проповедников «амалекитянами» могли стать аристократы, крупные землевладельцы, католики, евреи или другая группа протестантов, с которой кто‑то не согласен[198].

Эти протестанты времен начала Реформации находили для своих доктрин поддержку в Библии – причем эта поддержка одновременно касалась разных аспектов: богословского, социального и политического, – и в периоды кризисов жестокие тексты Писания были у всех на слуху и на языке. Протестантизм, подобно исламу, рождался в войне, между 1550 и 1648 годами Европу раздирали бесконечные конфликты, и часто казалось, что католики вот‑вот одержат полную победу. Истории библейских завоеваний учили поколение борцов, сражавшихся за свое право на жизнь, тому, что Божии избранники всегда добьются победы, какими бы трудными ни казались все обстоятельства. Кальвинисты создали жизнеспособную теорию сопротивления несправедливым правителям, которая во многом подкреплялась идеями Ветхого Завета, поскольку богословы оправдывали убийство тиранов и самосуд над несправедливыми властителями, который осуществляют благочестивые ревнители[199].

В 1550‑х годах шотландские протестанты, которых подстрекал Джон Нокс, естественным образом обратились к истории об амалекитянах, «которые портили жизнь израильтянам, возвращавшимся из Египта». Враждебный народ был полностью уничтожен: «мужчины, женщины, дети, грудные младенцы, волы, крупный рогатый скот, верблюды и ослы – и наконец, все живое, что было в этой земле». Преследователи из числа католиков должны про это помнить: «Ужасной будет память о сих, обо всех тех, кто причиняет неприятности и сеет соблазны, когда верные, повинуясь повелению Бога и его призыву, оставят духовный Египет (царство антихриста) и мерзости оного». Возмущаясь Марией Стюарт, католической королевой, правившей страной, Нокс молился, чтобы «Бог, по Его великой милости», воздвиг в эти дни нового Финееса. Это был недвусмысленный призыв к убийству[200].

Реформаторы создали радикальную доктрину религиозных войн, отбросив теорию справедливой войны с ее ограничениями. Самым влиятельным мыслителем здесь был Генрих Буллингер, швейцарский деятель Реформации, о котором сегодня забыли, но который был важным умом для протестантской Европы того времени. В своей знаменитой проповеди «О войне» он призывал возродить херем на практике. Он представлял себе особого рода войну, которую может начать магистрат или какой‑то правитель:

 

[Это война] против неисправимых людей, осужденных судом Божиим и заслуживающих того, чтобы их убивали без жалости и без милости. Такие войны вел Моисей с мидьянитянами и [Иисус Навин] с амалекитянами… [Такие] войны призваны защищать истинную религию от идолопоклонников и врагов истинной и вселенской веры.

 

Как считал Буллингер, Библия говорит нам о том, как нужно вести подобные войны. «Законы войны перечислены в главе 20 Второзакония, они и полезны, и необходимы… Более того, многие другие места Писания призывают исполнять эти законы». Если город склонился к идолопоклонству, он «должен быть взят воинами и стерт с лица земли», как тому учит Второзаконие. Буллингер здесь строил такую теорию, которую сегодня мы назвали бы христианским джихадом[201].

Английские пуританские писатели 1620‑х и 1630‑х годов продолжали развивать кошмарные теории нео херема, чтобы заменить ими идеи справедливой войны. Уильям Гаудж использовал историю амалекитян в Книге Исхода, чтобы сделать следующий вывод: верные христиане не просто могут участвовать в религиозных войнах, но обязаны это делать. Война может быть священной: «Когда солдат умирает в битве за правое дело – это все равно что проповедник, который умирает на кафедре». Гаудж (его имя по‑английски означает «долото», что ему прекрасно подходит) расширил рамки справедливой войны, добавив к ней справедливое завоевание чужой территории, которое оправдано в том случае, если способствует «защите истины и чистоты религии». При этом он ссылался на прецедент – покорение Ханаана[202].

Мы не вправе назвать Гауджа самым воинственным пуританином той эпохи. Некоторые авторы не просто оправдывали священную войну, но и требовали, чтобы она была такой же дикой и беспощадной, как те битвы, что описаны в Библии. В 1626 году Томас Барнс заявил:

 

Чтобы взять в руки меч и проливать кровь, нужна своего рода жестокость: мы видим ее у Самуила, который рассек Агага на куски, не показывая никакого сострадания, или у Иисуса Навина, без милости повесившего пятерых языческих царей [203].

 

Как считал Барнс, ни милосердие, ни сострадание не должны ограничивать участников священной войны. Как и многие другие пуритане, он указывал на пример Саула, поскольку этот случай прекрасно иллюстрировал столь важную для кальвинистов тему завета. Саул нарушил завет, и потому погиб.

 

Католики и амалекитяне

 

Британия была тогда империей, расширявшей свое влияние и владевшей колониями, поэтому ее авторов ценили: Гаудж и Барнс были популярны также и в Новой Англии. Кроме того, военная британская культура опиралась на религиозные ценности и, в частности, на Библию. Полководцы из числа пуритан применили к себе библейские рассказы об Иисусе Навине и Гидеоне, а такое восприятие себя имело печальные последствия для их врагов, будь то английские роялисты или ирландские католики. Во время гражданских войн 1640‑х погибла, быть может, четверть миллиона людей, принадлежавших к одной из четырех наций Британских островов[204].

Оливер Кромвель, которому удавалось жесткой рукой диктатора умело править Англией в 1650‑е годы, охотно отождествлял себя с Гидеоном и видел в своих врагах мидьянитян и амалекитян. Когда один его бывший союзник выразил нежелание принимать крайние меры, генерал обвинил его в трусости. «Тебя не должно соблазнять то, как исполняется дело Божие, – писал ему Кромвель. – Быть может, иного пути просто не существует. Что если Бог ценит ревность, как то было в случае Финееса, которого, быть может, заставили бы оправдываться в своих поступках перед судом присяжных!» Иногда правила и тонкости закона должны отойти в сторону и дать свершиться божественному деянию, направленному на мидьянитянских противников. В тот момент Кромвель настаивал на необходимости казнить короля Чарльза I, так что акт цареубийства, совершившийся в 1649 году, глубоко напугал весь политический мир Европы. Однако Кромвель, как и другие английские пуритане в годы кризиса, размышлял над другим важнейшим для него вопросом: «Как бы здесь поступил Финеес?»[205].

Если даже король не был защищен от гнева ревнителей, что уже говорить про другие народы и группы? Особой мишенью отмщения для пуритан служили католики, поскольку они нагло называли себя христианами. Любой добрый протестант того времени понимал, что католики служат папе – антихристу, появление которого предсказано в книге Откровение. Если английские и шотландские поселенцы в Ирландии считали себя новым Израилем, то их враги, местные католики, разумеется, воспринимались как амалекитяне и ханаанеи, и все проклятия Библии относились к ним. Ненависть между представителями двух конфессий достигла своего пика после восстания 1641 года, когда католики попытались избавиться от протестантских общин. Даниэль Харкурт, автор из протестантов, сетовал по этому поводу: «Какой дорогой ценой израильтяне… расплатились за свое неразумное милосердие, которое помешало им истребить идолопоклонников‑ханаанеев»[206].

Протестанты торжественно пообещали не повторять подобных ошибок. Когда в 1649 году Кромвель снова покорил Ирландию, он, как то сделал Израиль в случае Амалека, истребил все население таких бунтующих городов, как Уэксфорд и Дрозда. Другие военачальники были не менее жестоки – особенно шотландские пресвитериане, пропитанные кальвинизмом. Когда военных ужасали кровавые побоища, капелланы призывали их разить врага без пощады. После одной битвы капеллан угрожал генералу Дэвиду Лесли, говоря: если он не перебьет всех военнопленных, на него «падут все те проклятия, которые пали на голову Саула за то, что он сохранил жизнь амалекитянам». Лесли отплатил за это капеллану. Увидев, что ноги проповедника по щиколотку запятнаны кровью врага, он язвительно сказал, что теперь капеллан, по крайней мере, получил свою долю крови[207].

Религиозные установки Кромвеля отравили отношения между англичанами и ирландцами, и этот яд действовал на протяжении нескольких столетий. Когда читаешь тогдашних английских толкователей, когда те пишут о врагах Израиля, часто трудно понять, о ком идет речь: о древних народах или об ирландских католиках. И даже гораздо позже, в 1885 году, когда евангелический богослов англо‑ирландского происхождения Э. Р. Фоссет опубликовал комментарии на Книгу Судей, там он не высказывает никакой озабоченности по поводу уничтожения язычников: «Повеление так с ними обращаться, безусловно, исходило от Бога, праведного судьи, а не от человека; Бог желал уничтожить идолопоклонство с его мерзостями». Фоссет считал, что евреи вели себя неправильно, но не потому, что истребляли ханаанеев, а потому, что сохранили некоторым из них жизнь. Он объясняет эти излишние проявления либерализма падением нравов Израиля: «Компромиссы, равнодушное отношение к чести Бога, которую оскорбляет идолопоклонство, леность и страсть к наживе, привели к тому, что Израиль только лишь собирал дань с врагов, тогда как был достаточно силен, чтобы их уничтожить». Не случайно на этих страницах рассуждения о расово‑религиозном превосходстве появились в тот самый момент, когда ирландские протестанты, включая самого Фоссета, с ужасом ожидали введения Акта о самоуправлении Ирландии, который бы позволил ненавистным католикам занимать места в правительстве[208].

К началу XVIII века в самой Англии кровопролитие на религиозной почве уже прекратилось (в Ирландии дела обстояли иначе), но избранники Божьи находили других ханаанеев в других странах, чтобы с ними сражаться. Позднейшие поколения воинов и колонизаторов сталкивались с врагом, который, в отличие от ирландских католиков, даже не исповедовал христианство, благодаря чему его было легче приравнять к народам Ханаана.

Тогдашние публицисты понимали, насколько библейские тексты удобны для всех государств, пытающихся оправдать свою агрессивную политику завоеваний. В 1730 году Мэтью Тиндаль, скептик и деист, написал труд «Христианство старое, как наш мир», где он яростно нападал на религию, указывая на то, какие плачевные политические плоды приносит жесткий фундаментализм:

 

Что должен думать любой правитель, идущий на войну, о допустимости тотального уничтожения побежденных, если он знает, что Бог повелел Саулу истребить всех амалекитян: мужчин и женщин, детей и младенцев, а также волов и овец, верблюдов и ослов за тот вред, который несчастные причинили Израилю за четыреста лет до того?

 

Тиндаль достаточно рано почувствовал, что библейские тексты могут питать империалистические амбиции. Если какой‑то стране не хватает земель, спрашивает он, могут ли ее правители не вспомнить о Библии:

 

…То, как Израиль поступил с ханаанеями – это хороший прецедент. Значит, можно захватить соседнюю страну, где живут идолопоклонники, никогда не причинявшие им вреда, и искоренить не только мужчин и женщин, но и невинных детей, чтобы завладеть их землей [209].

 

Тиндаль вспоминал об испанских завоеваниях в двух Америках, в ту эпоху это был самый яркий пример уничтожения рас, сравнимый с холокостом для нынешнего мира.

Подобно другим публицистам, писавшим о завоеваниях, Тиндаль использует слово «искоренить» (extirpate), которое нуждается в комментариях. Это слово, появившееся в 1530‑х годах, предполагает полное устранение. Латинское слово stirpes означает корень или ствол дерева, соответственно, смысл слова extirpate – это «вырвать с корнем» или «выдернуть ствол». Искоренение народа не просто наносит ему непоправимый ущерб, но оно означает, что народ прекращает свое биологическое существование. Это то же самое, что «геноцид», только данный термин появился в 1940‑х годах. Однако за несколько веков до того протестантские читатели Библии были знакомы с концепцией геноцида и, более того, думали, что в некоторых обстоятельствах акт геноцида может стать абсолютно необходимым, потому что так поступать повелел Бог.

 

Амалек в Америке

 

Библейские истории об искоренении влияли на колонизаторов Америки с тех дней, когда там появились первые поселения. В трактате, написанном Робертом Греем, жителем одного из новых поселений в Вирджинии, автор выражает надежду на то, что индейцы примут христианство, а если они откажутся это сделать, в Библии есть точные указания на то, как с ними надлежит поступать: «Саул потерял свое царство и свое потомство потому, что оставил в живых Агага… которого Бог повелел не щадить, а потому надлежит уничтожить идолопоклонников, которых ненавидит Бог»[210].

Джон Винтроп, описывая отношения завета между Богом и возникающей Новой Англией, говорит, что если колонисты не выполнят своих обетов, их ждут ужасающие последствия:

 

Когда Бог дает людям особое повеление, он следит за тем, чтобы оно было выполнено совершенно точно во всех деталях. Когда он повелел Саулу уничтожить Амалека, он точно указал, как это надо сделать, и поскольку царь нарушил указание в одном, казалось бы, неважном предмете, да еще и ссылаясь на благие причины, он потерял царство, которое было бы его наградой, если бы он выполнил поручение.

 

Хотя Винтроп не обсуждает здесь напрямую отношения колонистов с туземцами‑язычниками, скоро можно увидеть, на что указывают эти параллели с кровавой бойней, устроенной Саулом. Винтроп без тени иронии дал своему ужасному тексту сладкое название: «Образ христианской благотворительности»[211].

Когда отношения колонистов Новой Англии с местными жителями ухудшились, Библию стали упоминать еще чаще. По словам Коттона Мэзера, индейцы племени пекот, совершившие нападение на колонию в 1637 году, были «теми аммонитами, которые решили, что могут распространять свое зловоние перед Израилем из Новой Англии»[212]. Если они подобны Амалеку, следует уничтожить их семьи и их селения. В 1662 году поэт‑новатор Майкл Уиглсворт писал о покорении «бесплодной воющей пустыни». В итоге Бог истребил тех местных жителей, которые хотели причинить вред его народу:

 

Эти проклятые амалекитяне,

Которые первыми подняли руку

На Бога Израилева,

Были ужасным образом сокрушены [213].

 

Призывы Винтропа снова стали популярными в 1675 году, когда колонисты Новой Англии в очередной раз вступили в жестокую войну с туземцами. Описывая историю этого конфликта, Инкриз Мазер говорит о кознях, которые против «английского Израиля» строил «языческий народ, окружающий нас, чью землю Господь Бог отцов наших отдал нам в законное владение». Описывая битвы, он часто называет врагов колонистов «необрезанными». Разумеется, это не следует понимать буквально – колонисты тоже не совершали обрезания, – здесь он просто сравнивает индейцев с народами, против которых воевал в древности Израиль. Рассказывая об одном неудачном сражении, он пишет: «В этот день Амалек одолел Израиля, ибо руки Моисея не были воздеты, а это было необходимым»[214].

Коттон, сын Инкриза Мазера, продолжал развивать эти идеи. В своей истории поселения, Magnalia Christi Americana, Коттон Мазер повествует о «войнах Господа» против врагов внутренних и внешних: еретиков и индейцев. Он восхищался Винтропом, называя его американским Неемией, вождем, который оберегал свой народ от язычников и отделил его от них. В 1689 году Коттон Мазер призывал солдат сражаться с индейцами так, как будто они сражаются в армии Моисея и Иисуса Навина, и, подобно многим другим клирикам до него, обещал молиться за христианскую армию, «пока вы на поле битвы держите свои жизни в своих руках, противостоя Амалеку, который ныне досаждает этому Израилю в пустыне»[215].

В течение последующего века о расовых войнах вспоминали каждый раз, как разгорался очередной конфликт. В 1704 году в Бостоне Генри Гиббс произнес проповедь, в которой благодарил «милостивого Бога, искоренившего врагов Израиля в Ханаане» – имея в виду Ханаан американский. Повествуя о колонизации Запада, Теодор Рузвельт писал: «Многие из лучших поселенцев были читателями Библии. Они глядели на своих противников так, как еврейские пророки глядели на врагов Израиля. Мерзости, из‑за которых ханаанеи были уничтожены Иисусом Навином, меркнут по сравнению с теми мерзостями, которые творили эти краснокожие дикари, земли которых должен был унаследовать иной избранный народ»[216]. В 1770‑х самыми страшными врагами рождающегося американского народа стали индейцы, вступившие в союз с Британией. На этом фоне американские солдаты и политики снова обратились к библейским образам священной войны. Даже Бенджамин Франклин, при всем его гуманизме, рассуждая о том, какой великий вред принес индейцам ром, замечал: «Быть может, таков был замысел Провидения – искоренить этих дикарей, чтобы освободить землю, которую можно было обрабатывать»[217].

Американцы были новым Израилем, и потому они с легкостью применяли к себе идеи завета и избранности. Эзра Стайлс называл Джорджа Вашингтона американским Иисусом Навином. Когда же он умер, проповедники, прославлявшие его, сравнивали его как с этим древним полководцем, так и с Моисеем. Как Франклин, так и Джефферсон желали, чтобы на новой американской большой государственной печати были запечатлены события исхода и входа в Землю обетованную. В своем втором инаугурационном выступлении Джефферсон обращался к «тому Существу, в чьих руках мы находимся и кто вывел наших отцов, как Израиля в древности, из их родных стран и насадил их в этой стране, где в изобилии встречается все необходимое для жизни»[218]. Эти идеи естественным образом привели к появлению в 1830‑х годах теории о предначертании судьбы, согласно которой люди Иисуса Навина предназначены для того, чтобы занять весь Континент обетованный, устраняя всех ханаанеев, оказавшихся на их пути[219].

 

Христианские империи

 

Не только американцы позаимствовали из Библии такие представления о самих себе. Британским империалистам была близка идея искоренения примитивных рас, таких как австралийские аборигены. Обычно подобные вещи не высказывались открыто в адрес более «продвинутых» обществ, скажем, относительно народов Индии, тем не менее, когда индийцы сопротивлялись оккупации варварскими (по мнению британцев) методами, о них вспоминали. Когда в 1857 году в Индии поднялось масштабное восстание сипаев, британские генералы начали говорить о Кромвеле и его древнем предшественнике Иисусе Навине. Даже сдержанная лондонская газета Times писала об амалекитянах, говоря, что вероломство бунтовщиков заслуживает великого пролития крови. Столкнувшись с явлением, которое отчасти представляло собой мусульманский джихад, империя вспомнила христианский язык священной войны[220].

Проповедники и авторы религиозной литературы создали такой интеллектуальный климат, который позволял применять «подход к Амалеку» в Индии и других местах, в свою очередь, практические действия империи снабжали этих религиозных активистов примерами, которые помогали им толковать Писание. Рассуждая в 1884 году о расовых убийствах в Ветхом Завете, пресвитерианский библеист Эдвард Кэртис использовал для сравнения именно такие примеры. Да, признавал он, истребление ханаанеев кажется нам жестокостью, но понадобилась «ужасная хирургия», чтобы подавить беспредельное зло. «Кромвель в малой мере использовал такое лекарство; восстание сипаев порождает желание применять его в большей мере», – замечает он. Как утверждает Кэртис, многие из его современников одобрили бы «полное уничтожение» мусульман, которые убивали балканских христиан в 1870‑х годах. Чем проще будут принимать идею искоренения народов его христианские современники, считал Кэртис, тем легче им будет понять Иисуса Навина в его эпоху, и наоборот[221].

Другие протестантские культуры развивали идеи «завета», которые порождали подобное отношение к местным народам, с которыми им приходилось сталкиваться. Голландцы начали появляться на юге Африки в середине XVII века, а на протяжении нескольких последующих десятилетий сюда приезжали другие протестанты, вынужденные покинуть Европу. Африканеры были пропитаны идеями кальвинизма и стали держаться за них еще крепче, когда их вынудили переселиться на другие земли в глубь континента. В 1838 году в битве у Кровавой реки африканеры разгромили страшную армию зулусов, и победители увидели в этом Божье спасительное вмешательство, подобное тем вещам, что случались в истории древнего Израиля. В 1860‑х был установлен праздник в честь этой победы, и в этот день произносились проповеди на текст: «Моисей воздвиг жертвенник и назвал его Яхве‑Нисси». Слушатели, хорошо знакомые с Библией, могли вспомнить продолжение этого отрывка: «Война Господа с Амалеком – из рода в род!» Так амалекитянами стали зулусы и все черные обитатели Африки в целом[222].

На протяжении последующих ста пятидесяти лет религиозные и политические представления африканеров опирались на идею Божьего завета, повинуясь которому Израиль завоевал и занял Ханаан, а годовщина победы у Кровавой реки стала у них священным днем, Днем завета. Среди прочего, завет требовал жесткого отделения от местных языческих народов, и этот запрет особенно касался сексуальных взаимоотношений. В 1038 году африканеры вспомнили об этом запрете и ввели его в действие, так что он стал основой бескомпромиссного национализма белых и политики сегрегации, апартеида. С 1948 по 1994 год Южной Африкой правила националистическая партия африканеров, а в это время уже весь мир протестовал против апартеида. Сильнее всего эту партию поддерживали реформатские (кальвинистские) церкви, в которых проповедники регулярно говорили о необходимости отделения от черных и о расовом превосходстве. Вожди националистов видели в черных африканцах скорее не амалекитян, но древних гаваонитов. Последнее лучше соответствовало ситуации: оно предполагало, что черные призваны рубить дрова и носить воду, а это значило, что и образование они должны получать с прицелом на такую карьеру[223].

 

Vernichtung

 

Если говорить о Германии, то и здесь мы увидим, что язык искоренения, который стал таким популярным во время холокоста, имеет библейское происхождение. Как и в случае голландцев, немцы начали применять эти концепции при столкновении с черными африканцами.

У немцев тоже существовали представления об искоренении народов, они здесь использовали глагол ausrotten. Этот термин стал священным из‑за великого перевода Библии 1545 года, сделанного Лютером. Этот глагол применялся не только тогда, когда речь шла об «искоренении» народов, но и для ситуации, когда одного злодея исключают из сообщества или даже когда вырубают священные рощи язычников[224]. Однако Лютер использовал этот глагол, когда говорил об истреблении народов и рас. В английских переводах сказано, что Бог «изгнал» (cast out) семь народов Ханаана, однако читатели перевода Лютера знали, что эти народы были ausgerottet. В трудах позднейших комментаторов Библии говорилось, что Израиль применял по отношению к враждебным народам Ausrottung.

Немецкие библеисты применяли и еще один термин – Vernichtung, «уничтожение», – когда говорили о полном уничтожении всего живого во время войн по правилам херема. В переводе Библии Elberfelder и комментариях к нему, изданных в 1871 году, используется слово Vernichtung. В еврейском тексте Книги Судей упоминается персонаж по имени Хорма, это имя происходит от слова херем; в переводе Elberfelder он назван Vernichtung. Это слово указывает не только на полное уничтожение, но и на то, что это уничтожение было совершено по велению Бога. Этот термин, который потом приобрел печальную известность, появляется в Ветхом Завете при описании войн. В 1897 году еврейский ученый Людвиг А. Розенталь написал работу о «приказании истребить [ Vernichtungsbefehl ] Амалека», и с тех пор этим термином стали пользоваться и другие комментаторы. В начале ХХ века немецкие исследователи говорили о полном Vernichtung ханаанеев[225].

Оба эти слова с библейским звучанием, Ausrottung и Vernichtung, стали использоваться в политическом дискурсе в эпоху расширения империи и обострения расовых конфликтов. (В эти же годы англоязычные христиане Америки искали биологические оправдания для истребления ханаанеев.) В 1870 году Фридрих Энгельс утверждал, что непрекращающееся сопротивление ирландцев Британской империи можно прекратить только одним способом: с помощью искоренения, Ausrottung, угнетенной расы[226]. Разумеется, Энгельс видел в таком ходе событий кошмарное явление, но иные его современники считали его нормальной политической тактикой, при этом они пользовались языком Библии и библейских комментариев.

С 1844 года Германия направила свои усилия на создание большой колониальной империи в Африке, как то уже сделали ранее англичане и голландцы, при этом, оправдывая свои действия, политики говорили о распространении Евангелия. Колонизаторы, поддерживаемые церквами, постоянно пользовались библейскими образами, особенно когда сталкивались с сопротивлением местных народов. Самый яркий конфликт возник на юго‑западе Африки на территории, где сейчас находится Намибия. В 1904 году племена гереро и нама подняли масштабное восстание, которое немцы подавили с чрезвычайной жестокостью. Они не брали пленных и убивали женщин и детей, в то время как африканские повстанцы придерживались строгих правил относительно того, на кого из врагов следует нападать. Германские вооруженные силы вели войну по правилам Vernichtungsbefehl, приказа об уничтожении, отданном в 1904 году генералом Лотаром фон Трота. Это слово несло в себе отголоски библейских битв, и немецкие солдаты это прекрасно понимали. Увидев убитого ребенка, один майор сказал, что им приказано «не щадить ничего живого», все дышащее должно исчезнуть. В итоге погибло 80 процентов от всего народа гереро. И даже после того, как значительная часть повстанцев и их семей была уничтожена, Германия с такой же жестокостью действовала и по отношению к другим противникам. В 1912 году немецкие солдаты и милиция принимали по отношению к бушменам такие меры, которые в прессе и официальных выступлениях называли политикой Ausrottung [227]  .

Колониальный опыт поселил в умах немецких военных и чиновников идею уничтожения рас и стал печальным наследием, переданным следующему поколению. В 1939 году Гитлер официально заявил о Vernichtung евреев Европы, а лагеря смерти, такие как Освенцим, назывались Vernichtungslager. Однако в частных разговорах немецкие лидеры, говоря о мерах против евреев, использовали термин Ausrottung. Так, в 1943 году Генрих Гиммлер, обращаясь к вождям эсэсовцев, обсуждал Ausrottung еврейского народа. Люди, подобные Гиммлеру, решительно отвергали христианство и презирали его доктрины, однако нужные им слова и понятия брали из Библии[228].

 

И народ ответил: «Аминь»

 

В течение нескольких последних десятилетий христианство получило широкое распространение среди народов Африки и Азии, где такая вера есть новое явление и где многие верующие открывают для себя Библию впервые. Обычно, когда в таких молодых церквах люди слышат о злодействах Амалека и ханаанеев, они рады видеть в этих людях аллегории – символы злых импульсов, которые надо покорять и преодолевать.

Но некоторые современные христиане толкуют их иначе: они находят в этих отрывках оправдание для актов насилия против людей – против враждебных народов или сообществ. В накаленной политической обстановке нынешней Нигерии пасторы и пророки обращаются к таким библейским повествованиям, которые могут подтолкнуть людей на ужасные поступки. В 1999 году пророк пятидесятников, вокруг которого много споров, выступил против президента Нигерии, используя слишком знакомые слова. Бог повелел пророку передать людям такое заявление: «[Олусегун] Обасанджо не есть ваш мессия. Он есть царь Агаг, и топор пророка падет на его голову до 29 мая». Правительство отнеслось к этому пророчеству достаточно серьезно, поскольку убийства и нанесение увечий на политической почве встречались в истории Нигерии нередко, так что позднее пророк был арестован[229].

Та же история царя Агага и его амалекитян звучала в контексте ужасающей трагедии 1994 года во время геноцида в Руанде. Народ хуту решил уничтожить своих соперников тутси, так что в итоге погибло примерно восемьсот тысяч представителей второго народа. Многие из самых решительных предводителей убийц черпали вдохновение из христианской традиции – среди них были и духовные лица, – и можно догадаться, к каким библейским текстам они обращались. Призывая свою паству к насильственным действиям, один пастор произнес проповедь на 1 Царств 15.

 

* * *

 

Он сравнивал тутси с амалекитянами и сказал, что Саул был отвергнут Богом, потому что не истребил всех амалекитян. Затем он сказал: «Если вы не искорените всех тутси, вы будете отвержены. Если вы не хотите, чтобы Бог вас отверг, завершите дело – убейте народ, отвергнутый Богом, не оставляйте в живых ни ребенка, ни женщины, ни старика». И народ ответил: «Аминь» [230].

 

 

* * *

 

Акты насилия и геноцид происходят под влиянием множества разных факторов, и в каждом конкретном случае нельзя говорить, что такое‑то кровопролитие – не говоря уже о таких событиях мирового масштаба, как холокост, – породили жестокие тексты Библии. Эти тексты остаются в Писании, но для многих читателей их нейтрализуют другие, куда более популярные отрывки, которые учат совершенно иному. Нельзя найти прямых причинно‑следственных связей между каким‑то текстом и каким‑то событием истории. Тем не менее, когда предводители убийц хотели оправдать свое варварство, они обращались именно к рассказам о завоевании, где подобные акты совершались по воле Бога.

 

Амалекитянские кошмары

 

Противостояние Амалека свету Израиля неизбежная вещь, и здесь нет иного лекарства, кроме уничтожения, которое снимает величайшее препятствие с пути истории евреев.

Раввин Авраам Ицхак Кук

 

Всем известно, как христиане использовали Писание для оправдания насилия, и все знают, что так же поступают и мусульмане. Но мало кто знает о том, что подобное существовало в иудаизме, где некоторые люди использовали Писание для оправдания насилия и войны и иногда для того, чтобы призвать верных взять в руки оружие.

В истории иудеи и христиане, наследники общей библейской традиции, отличались в своем понимании кровавых текстов Писания. Христиане видели в рассказах о покорении Ханаана и победе над амалекитянами оправдание имперским завоеваниям, а иудеи воспринимали Амалека как самое полное воплощение зла, как вечного врага, с которым следует сражаться всегда. Это дуализм, поскольку за ним стоит представление о сражении сил добра с силами зла. Эта доктрина использовалась в еврейской истории для объяснения погромов и гонений, она придавала космический смысл страданию людей. Обычно Амалек воспринимался (и воспринимается сейчас) как духовный враг, но иногда под битвой с Амалеком понимали насильственные действия в реальном мире, включая акты экстремизма и самосуда. Сегодня такую традицию поддерживают некоторые сообщества, институты и движения.

Конечно, подобные тенденции встречаются лишь у малой части евреев, живущих в Израиле или в других странах, большинство евреев удивилось бы, столкнувшись с такими идеями, и осудило бы их. Тем не менее некоторые еврейские экстремисты культивируют идеологию, которая оправдывает насилие, опираясь на подлинные священные тесты. В современном государстве Израиль подобные тексты – скажем, проклятие в адрес амалекитян или история Финееса – подливают топливо в огонь политических споров, а такие тексты, как Книга Чисел и Книга Иисуса Навина, прямо связаны здесь с повседневной политикой. Для любого человека, даже не для еврея, если сегодня его назовут амалекитянином или союзником Амалека, это будет тяжким оскорблением, которое может иметь самые трагические последствия.

 

Священная война

 

Идея войны, священной или простой, обычно предполагает наличие государства, а на протяжении большей части двух последних тысячелетий государства евреев не существовало. Тем не менее иудейские представления о священной войне сохранились и после падения старого царства и переселения в Вавилон. В 160 году до н. э. семья Маккавеев возглавила националистическое восстание против языческих оккупантов – воинов эллинистической империи. Когда Иуда Маккавей взял город Каспин, его воины «произвели бесчисленные убийства», так что близлежащее озеро казалось наполненным кровью; восхищенный доблестью Иуды повествователь сравнивает эту победу со взятием Иерихона во дни Иисуса Навина. Династия Маккавеев (Хасмонеев) была у власти со 140 по 37 год до н. э., и некоторые ее предст