В о т е ч е с т в е нн о й п с и х о л о г и ч е с к о й л и т е р а т у р е

Начнем с того, что в учебниках по психологии такая категория от- сутствует. Становится странным, что при этом мы говорим о том, что образовательный процесс должен быть воспитывающим. Ведь центральным моментом воспитания является формирование совести. Посмотрим, что по поводу совести можно найти в словарях.

В словаре русского языка С. И. Ожегова читаем: «Совесть – чувст- во нравственной ответственности за свое поведение перед окру- жающими людьми, обществом, „совестливый“ – поступающий по совести, стыдящийся поступать несправедливо» (Ожегов, 1982, с. 659).

Философский энциклопедический словарь (1983) скромно со- общает, что совесть – «категория этики, характеризующая способ- ность личности осуществлять нравственный самоконтроль, само- стоятельно формулировать для себя нравственные обязанности, требовать от себя их выполнения и производить самооценку совер- шаемых поступков; одно из выражений нравственного самосознания личности, совесть проявляется как в форме рационального осозна- ния нравственного значения совершаемых действий, так и в форме

эмоциональных переживаний (например, угрызение совести)» (Фи- лософский энциклопедический словарь, 1983, с. 620).

В словаре психолога-практика (2003) фактически повторяется определение, данные в философском словаре, добавляется понима- ние совести З. Фрейдом – «внутреннее восприятие недопустимости определенных желаний… особая психическая инстанция, имеющая назначением обеспечить нарциссическое удовлетворение» (Словарь психолога-практика, 2003, с. 753).

В Большом психологическом словаре понятие совести отсутству- ет, есть отсылка к «интуиции совести». Ссылаясь на А. А. Ухтомско- го, интуиция совести рассматривается «как конкретнейший аппарат познания предвидения, дальнодействующий „рецептор на расстоя- нии“ (со-весть), аппарат цельного знания, который руководит нами обыденно – и в мелочах и в крупном. Интуиция совести – это «та- инственный судящийся голос внутри нас, собирающий в себе все источники и порядки ведения, все унаследованные впечатления от жизни рода и предупреждающий особыми волнениями и эмоци- ями высшего порядка о том, что сейчас делается перед нами» (Боль- шой психологический словарь, 2003, с. 210).

В психологическом словаре под редакцией В. В. Давыдова и др. понятия «совести» нет. В толковом словаре В. Даля понятие «со- весть» также отсутствует. В солидной психологической энциклопе- дии под редакцией Р. Корсини и А. Ауэрбаха понятия совести также нет.

Бедность представления понятия «совесть» в толковых слова- рях при ясном осознании его важности при объяснении поведения человека свидетельствует о существенном пробеле в тематике и со- держании психологических исследований.

В определенной мере обозначенную лакуну в психологическом знании восполняют наши отечественные представители религиоз- ной философии. В контексте рассматриваемых вопросов представ- ляет интересы взгляды В. С. Соловьева на проявление нравственно- го сознания в реальном поведении людей. Анализируя «Одиссею» Гомера, он показывает, что Одиссей, «высший идеал гомеровской эпохи, способен „вешать легкомысленных служанок, как дроздов, и крошить недостойных слуг на корм собакам“». Отчего это зави- сит, спрашивает В. С. Соловьев? «Можно было бы предположить, что у людей той далекой эпохи хотя были добрые душевные чувст- ва и движения, но не было добрых принципов и правил?» (Соловь-

Владимир Сергеевич Соловьев (1853–1900)

ев, 1989, с. 462). И сам же отвечает: «На самом деле такого формаль- ного недостатка в античном мировоззрение мы не находим. Древние люди так же, как и мы, не только имели в себе фактически добрые и злые природные свойства, но также различали принципиально добро от зла и признавали, что первому должно отдавать безуслов- ное предпочтение» (там же, с. 462). «Но тогда может быть «дело в со- держании нравственного идеала»?, – спрашивает Соловьев и от- вечает, – Несомненно, что самый совершенный этический идеал, принимаемый только отвлеченно-теоретически, не производит ни- какого изменения не только в жизни, но и в нравственном сознании людей, нисколько не возвышает их мерила для оценки своих и чу- жих поступков» (там же, с. 463).

Далее, Соловьев показывает, что, принадлежа к христианскому вероисповеданию, американские плантаторы относились к черным невольникам не лучше, чем язычник Одиссей к своим неверным слугам, и российские помещики (приводит конкретные примеры) также бесчеловечны к своим крепостным. «Прошло около трех ты- сяч лет исторического развития, но никакой существенной и проч- ной перемены в жизни и нравственном сознании людей не соверши-

лось», – отмечает Соловьев. И дело не сдвигалось с мертвой точки, пока «государство не решило положить конец слишком грубым на- рушениям христианской – Божьей и человеческой – правды в об- щественном строе» (там же, с. 464), пока государство не решило нравственное поведение из шатких пределов субъективного чувства перевести на твердую почву объективной действительности, превра- тить их в общий обязательный закон жизни. «И мы видим, что этот внешний государственный акт поднимает у нас уровень внутренне- го нравственного сознания, то есть делает то, чего не могли сделать тысячелетия моральной проповеди» (там же, с. 465). Принципиаль- ное изменение в нравственном поведении людей произошло, пото- му что «государственная сила вдохновилась нравственным прин- ципом и превратила его в объективный закон жизни» (там же). Этот факт, – отмечает Соловьев, – доказывает… как могуча и благотвор- на может быть нравственность, когда она объективируется и стано- вится общим делом» (там же).

Рассуждения Соловьева отражают весьма распространенную точ- ку зрения на то, что знание нравственных норм и правил еще не яв- ляется залогом нравственного поведения. Следовательно, совесть – нечто иное, чем знание нравственных норм. Но тогда что это такое? В знании отсутствует онтологичность нравственного сознания. Нравственное поведение, основанное на вере, – это иной слой наше- го бытия, когда нарушение заповеди глубоко переживается и осозна- ется как потеря самого себя, как прегрешение перед Богом, как про- явление страха Божья. «Страх Божий – это такое чувство, что мы постоянно находимся лицом к лицу с Высшим Существом, это ощу- щение всеми своими чувствами, всем организмом, всем сущест- вом, что перед нами такой слой бытия, к которому не применимы наши обычные меры» (Флоренский, 1990, с. 323). Вот это – то свя- щенное чувство страха и отсутствует у неверующего. И это чувство Соловьев заменяет объективной нравственностью, закрепленной за- коном. Такая нравственность тоже базируется на страхе, но страхе ином – страхе неотвратимости наказания или общественного осуж- дения.

Рассматривая вопрос о сущности совести, Н. А. Бердяев пишет:

«Свобода есть та глубина человеческой природы, на которой она со- прикасается с Богом и где она получает весть от Бога и слышит голос Божий… Совесть может быть задавлена и закрыта, искажена и извра- щена, но она связана с самим творением человека, с образом и по-

добием Божьим в нем» (Бердяев, 1993, с. 149). Совесть не есть «от- дельная сторона человеческой природы и специальная функция, она есть целостность духовной природы человека, ее сердцевина» (там же, с. 150). В основе совести, – отмечает Бердяев, – лежит любовь к ин- дивидуальному и конкретному.

Анализируя нравственное становление личности В. В. Розанов отмечает, что для проявления совести необходимы «некоторая со- зерцательность, углубление в свой внутренний мир, в свою совесть… для того, чтобы эта совесть была столь чувствительна, чтобы ее «вну- треннее домостроительство» было такой непременной потребнос- тью и удовлетворялось средствами столь деликатными. Внешний покой, обращение внимания куда-то внутрь – к своей душе, к кру- гу своей семьи и к тем, кто к ней приближается со стороны, отсутст- вие какой-либо смятенности в жизни и в совести – было той почвой, на которой выросли все эти близкие, человеколюбивые отношения в древней Руси» (Розанов, 1990, с. 85).

Анализируя развитие русской философии, Г. Г. Шпет, внесший значительный вклад в развитие отечественной философии, психо- логии, этики и языкознания, писал, что «восемнадцатый век (так же, как и предшествующие. – В. Ш.), не оставил новому ни философского наследства, ни даже философского завета. Девятнадцатый век и свою приобретательскую и свою творческую работу должен был наладить собственными усилиями» (Шпет, 1989, с. 96). Поэтому неудивитель- но, что, анализируя проблему совести, мы, прежде всего, сталкива- емся с работами философов и ученых XIX–начала XX в. И в пси- хологии, во многом выросшей из философии, мы редко встречаем обсуждение проблем совести.

В последние годы возродился интерес к изучению духовных спо- собностей в отечественной психологии.

Заслуживает внимание одна из последних книг Е. П. Ильина, в которой представлены авторские подходы к пониманию совести, ее природы, роли и функций. Описываются способы диагностики совести (Ильин, 2017).

Большой интерес представляют результаты исследования духов- ных способностей Г. В. Ожигановой (2016). Ею обоснована возмож- ность научного исследования духовности и духовных способностей в рамках психологии. Предложена теоретическая модель духовных способностей как ряд высших способностей человека: моральных, рефлексивных, саморегулятивных, творческих и др.

Проблема совести нашла отражение в ряде отечественных фи- лософских словарей, в монографиях и статьях (Баева, 2003; Волови- кова, Журавлев, 2016, 2018; Грановская, 2010; Ильичева, 2006; Крым- ский, 1992; и др.).