Молчу. Турецкие семьи, сидящие неподалеку, слушают наш «разговор».

‑ Представляешь, приходит ко мне мой друг, Мустафа. Говорит, ты мою любимую не видел, к вам в бар не заходила русская девушка, у нее еще две подруги? Я говорю, нет, не заходила. А как она выглядит? Он описывает, небольшого роста, светлые волосы, карие глаза. Я говорю, ее не Дария зовут? Он говорит, Дария, ашкым. Я ему говорю, это моя ашкым, ты что‑то перепутал! А он говорит, не перепутал! Мы с ней всю ночь гуляли, на счет целовались, я ее теперь люблю!

Мы молчим еще немного.

Ниф с Иа начинают кричать наперебой.

‑ Да что ты к ней пристал? Чего ты от нее хочешь? Мы сюда отдыхать приехали! А что ты можешь предложить своей ашкым кроме вонючей каморки? Она только знай бабки с тобой отстегивает! У тебя вечно денег нет, вот и сиди помалкивай. А мы гулять хотим, там, сям, это наше дело!!!

Убедительно, ничего не скажешь. Ленин опять глотает слезы. В любовь играть не так‑то просто.

‑ Мне надо подумать, ‑ отчего‑то добавляю я.

‑ Думай! Душун!

 Он резко встает и уходит, злой и разбитый.

Минут десять мы молча ковыряемся в песке. Ниф нарушает тишину.

‑ Черт! Сговорились они, что ли? Мусти твой идет.

Я обмираю. Этого еще не хватало. Жаль, что люди не могут, как ящерицы, тряхнуть телом и в мгновение ока уйти в песок.

Сестры передают мне двухлитровую бутыль Кока‑колы:

‑ Сиди и пей воду!

Мусти с недобрым лицом присаживается на лежак рядом с нами.

В рядах близлежащих турецких семей раздается смех. Одна турчанка трясется от смеха, уткнувшись лицом в песок.

‑ Nasilsin Darya?

‑ Cok iyi tesekkur ederim!

Я отхлебываю из двухлитровой бутыли, захлебываюсь и начинаю кашлять. Ниф с волнением поглядывает на меня и нападает первая:

‑ Чего пришел? С работы что ли уволили?

‑ Как меня могут уволить? Я же с папой работаю, это магазин моего отца.

И очень серьезно спрашивает, глядя мне в глаза:

‑ Ты будешь со мной встречаться? Почему ты мне не сказала, что Юсуф – твой аркадаш? Он же мой друг! Ты думала, он не узнает?

Меня начинает пучить от Кока‑колы. Я больше не могу ее пить.

Мусти начинает долгий и занудный монолог. И, мол, нельзя каждый день встречаться с разными мужчинами, это вредно для психики, и как мы вообще собираемся жить в будущем, и какой он хороший, в общем‑то парень, и готов взять на себя часть расходов по моему питанию…и, видимо, воспитанию…тут я икаю, потому что звучит это благородно, но питание нам в Турции не требуется, все больше питие да веселие…которого с этим занудой Мусти не видать как собственных ушей!

Я гордо вскидываю голову.

‑ Спасибо, Мусти, ты действительно хороший парень, но лично мне твоя помощь не нужна! Не знаю, Ниф, может быть, тебе? Нет? А тебе, Иа? Тебе не требуется помощь Мусти по хозяйству? Подумай хорошенько! Он будет стирать твои вещи, у него есть стиральная машинка!

‑ Спасибо, я лучше похожу во всем грязном.

Из сумки раздается пиликанье Мясника, и мы начинаем хохотать. Я – так громче всех: сказывается нервное напряжение и мучения с Кока‑колой. Мусти не может понять причину нашего истерического смеха и принимает все на свой счет. Мы надеемся, что он наконец уйдет, но он не уходит. Тогда мы идем плавать в море, сколько уже можно обсуждать наше поведение, пора вспомнить, что мы на морском берегу, а не в школе.

‑ Ты теперь как колобок, я от Маугли ушел, я от Мустика ушел…

‑ Да, а хитрая Бородка меня возьмет и съест!

‑ Не‑ет, не тот калибр! Главное – на Мясника до отъезда не налететь.

Мы ныряем в ласковые волны и смешим друг друга. Наши беспечные головы можно было бы использовать в качестве буйков, настолько пусты и невесомы они становятся при пересечении турецкой границы.

В ночь перед отъездом мы сидим в баре «Linda», убитые горем пополам со счастьем. Джин‑вишня идет то ли по третьему кругу, то ли по четвертому. Волшебный турецкий джин не сравнить ни с каким Bombay Sapfir или Gordon”s Dry. Говорят, в былые времена джин спасал людей от бубонной чумы. За пару недель мы опустошаем все джинные, джиновые и джинистые запасы местных лавочек.

‑ Завтра нас здесь не будет.

‑ Перестань, Иа. У меня и так ком в горле.

‑ Значит, джин неправильно глотаешь.

‑ Попроси лучше арбузика у нашего гарсончика. Карпуз лютфен!

 

‑ Больше пей, меньше закусывай! это лучшее средство от самомнения. Не смотри так на меня, это не я, какой‑то классик сказал.

 

Звучит ремикс «Isyankar» и мы втроем выскакиваем танцевать. Вокруг все только и ждут этого, за исключением четырех юных турчанок, которым приходится убраться с танцпола. Они красивее нас, но еще слишком малы и не в том состоянии, чтобы в танце перемежать страсть, веселье и отчаяние одновременно.

 

‑ Представляю, если бы нам пришлось куда‑нибудь сдавать отчет… за текущий год состоялось четыре поездки, сорок семь связей с мужчинами, следствием которых стали восемь разводов…

‑ Три увечья…

‑ Две инфекции...

‑ Триста разбитых сердец…

‑ И наше отличное настроение…

‑ Я бы сказала, наши спасенные жизни!

‑ За все уплочено 1210 баксов, включая оплату визы…

 

За нами приходят Бородка и Мистер Хаки, а Иа едет гулять с Чулком на какую‑то народную гулянку с шашлыком. Не светись хоть перед его родственниками, а то наш Чулок схлопочет, ‑ наставляем мы Иа, но она уже не слышит нас. Ее глаза светятся, как у кошки в ночи. Еще ладно мы, но заставить Иа так влюбиться! Это непросто. Мы с почтением глядим Чулку в глаза, и он удивляется, за это время он привык лишь к нашим бесконечным шуткам и издевкам. Словно японские гейши, мы с Нифом стоим у дороги, чуть не кланяясь вослед отъезжающему красному Форду. Но его тут же сменяет такси с предусмотрительным Бородкой – едем в «Sammy»!‑ и мы с гиканьем забиваемся в машину, предвкушая отличное веселье.

Правда, Нифу как всегда мерещится Мясник, якобы стоящий у обочины, а я сразу вспоминаю о своем Маугли. Наверно, он опять прождет меня всю ночь в своем кафе. Но я всеми силами отгоняю от себя образ печального рыцаря, грустить будем в Москве!

                                         Тургеневские    юноши  

 

Москва. Я стою среди желтых деревьев и смотрю вслед журавлиному косяку. Даже птицы улетают на юг, как только начинаются холода. Даже эти безмозглые птицы… Они спасаются от холодного солнца и дождя, а мы остаемся на месте, делая вид, будто ничего не происходит.

Подумаешь, дождь стеной в течение недели и сырая квартира! Подумаешь, лужи с корочкой льда и последний лист, упавший с дерева напротив твоего окна! Кому ты сможешь признаться, что этот лист в тысячи раз сильнее пугает тебя, чем конец света и цунами в Таиланде??!

И кто вообще придумал радоваться первому снегу? При виде первого снега все мои внутренние органы словно покрываются инеем, и каждый раз, выходя на улицу, я думаю, что никогда еще не было ТАК холодно. Почему мы не улетаем на юг или хотя бы не впадаем в спячку?!!

 

Тишина. Мотор!

Мы стоим посреди огромного павильона, шесть человек, маленькие марионетки. Я, две девушки и трое мужиков. В белых халатах с очками на носу мы изображаем ученых, снимающих пробу карего варева. Режиссер‑ американец снимает рекламу русского шоколада.

Отчего‑то мы не знакомимся и даже не спрашиваем, как кого зовут. В перерывах моего соседа то и дело сносит в мою сторону. Он что‑то говорит о халатах, которые неплохо бы взять себе на память, и пристально смотрит мне в глаза. Мне не хочется знакомиться, но от нечего делать поддерживаю разговор.

‑ А вы знаете…

Он замолкает. Что сейчас спросит: как меня зовут? Где живу? Что делаю вечером?

‑ А вы знаете, я заметил…

Почему такие паузы?

‑ Я заметил, что шоколад сильно подорожал. Думал, на съемках угостят. А здесь ни одной плиточки!

Нас призывают занять исходные позиции.

Через десять минут он снова подкрадывается.

‑ Цены так быстро повышаются, а зарплаты… все меньше и меньше! Незаметно все подорожало: шоколад, яйца, картошка…как дальше‑то жить?

А парень – молодой, на вид лет двадцать пять. Наши всегда выглядят моложе.

Я силюсь припомнить, кто из турецких парней когда‑либо жаловался на жизнь, особенно при первом знакомстве. И наконец понимаю, что этот парень не видит меня, и смотрит куда‑то сквозь мою грудь. Его не интересуют женщины, ему просто надо высказаться. А я – мягкое тело, хорошо поглощающее звуки.

 

Был последний день октября.

Вхожу в нашу комнату 512: письменные столы, письменные столы, компьютеры, компьютеры…Лиц не видно, все уперлись в свои мониторы и печатают сводки и отчеты. Бумаги, бумаги… Я мысленно кричу своим сотрудникам: а знаете ли вы, что бумаги погубили мою родину?

А знаете ли вы, что в средиземном царстве мужчины, увидев женщину, хотят ее?

А знаете ли вы, что в средиземном царстве чужестранка, согрешив, становится святой?

Не дают ответа.

Я молча забираю кассеты со стола и иду вырезать то живое, что нечаянно попадает к нам в эфир. Наверно, оттого, что у нас холодно, оголенные тела так беспокоят людей. В самом деле, разве не смешно, когда под огромным рекламным плакатом с        эротичной девушкой бредут, скукожившись от первых холодов, укутанные прохожие? Если они случайно поднимут голову и увидят девушку с обнаженной грудью, то закутаются покрепче: холодно смотреть.

В жарком климате отношение к голому телу здоровее и проще: без сострадания сразу – к делу. То есть к телу.

ххх

 

С третьей рюмкой золотистого шампанского я пытаюсь забыть обо всем и начать жить сначала. На дружеском summit в честь дня рождения нашего продюсера звучит игривая музыка ‑ приглашенный маленький оркестр старается вовсю. Гости, насытившись, разбиваются на маленькие группки и беседуют по углам. VIP, стиль, гламур, экстра‑класс, их именами пестрят глянцевые журналы. Мне кажется, многие из них хотели бы потанцевать, но стесняются. Мы с Власей переглядываемся и выходим в центр, нам нечего терять. Несколько безумных па, и мы точно попадаем в ритм. Под конец песни Влася превосходит самого себя, грохается на колени и старается немного проехать на них вперед, прямо ко мне. Вокруг нас уже танцуют люди и благодарно улыбаются нам как избавителям от тоски.

Ко мне подходит очаровательный Джордж, молодой посол Португалии и приглашает на танец. Мы начинаем весело крутиться.

‑ Скажите, вы тургэневская девушка? Вы тургэневская девушка? ‑ бормочет посол, откидывая меня на свою руку, и так и рыскает глазами вокруг, чтобы не пропустить ни одну свободную девушку.

Странно, почему это португальца вдруг заклинило на «тургэневе», кто‑то из гостей наверняка успел провести с ним воспитательную работу. Когда мы отошли к столу за выпивкой, я попыталась выяснить, что он понимает под тургеневскими девушками.

Он ответил без запинки.

‑ Это та, которая смотрит на тебя как на БОГА.

Я поперхнулась своим джин‑тоником и сразу увидела все прыщи на его смуглом лице.

ххх

 

Погрузившись с головой в ванну с морской солью, я лихорадочно соображаю: а бывают ли тургеневские юноши? Ну, в пару тургеневским девушкам.

Не пропадать же нам в поисках романтической половинки, которой, может, и нет вовсе в этой жизни?

Должны же где‑то быть эти тургеневские юноши. Должны же где‑то жить, и всем скопом ждать своих тургеневских девушек, и любовь также должна быть смыслом их жизни. Так ведь есть, есть!!! Это наши турки!!!

Чем реже контакты телесной духовности, тем плотнее обрастают они облачком светлых надежд.

Потом я думаю, откуда берется этот чертов романтизм, который мешает людям спокойно жить, и горькие факты реальности подло нашептывают мне в соленое ухо: от нехватки противоположного пола!

 

 

1: 0

 

…Декабрь. Мы вчетвером выпрыгиваем в ночной Стамбул. Тигра, Иа, Ниф‑ниф и я. Строгий автобус фырчит и бьет копытом в ожидании нас. Заглатывая всеми легкими вкус чужого воздуха, мы небрежно закидываем сумки в нижнюю клоаку и словно в первый раз бросаемся навстречу неизвестности. Какими будут новые ощущения? С кем познакомимся на этот раз? Как быстро раскрутимся на секс? Где проснемся завтра? Найдем любовь или так, разбазаримся на ерунду? Вау, вааааау!

 

Мы приезжаем в мой прежний отель. Я успеваю только получить ключ от нашей комнаты и бросить вещи.

Хуссейн с ресепшена сразу узнает меня и поспешает, выдавая ключи прибывшим соотечественникам. Спустя пять минут он уже стучится к нам в номер, а еще через минуту открывает соседнюю комнату, и, не интересуясь моими пожеланиями, заволакивает меня туда и захлопывает дверь. В прошлом году я назвала его ХXXL за невероятные размеры мужского достоинства. В этот раз не нахожу в нем ничего особенного. Я возвращаю ему четки, которые он тогда позабыл у меня в номере (ну вы, русские, даете!) и пока он с изумлением щупает их, быстро сбегаю. Влетаю к Ниф нифу на дискотеку и открываю счет 1:0. Ниф ниф негодует, обычно лидирует она. Ну, теперь она не заставит никого долго ждать. И точно, с утра мы не находим ее в номере, звоним… она не может объяснить, где она, где‑то очень далеко, но обещает скоро быть. Честно говоря, я за нее боюсь. Но Ниф является веселой и возродившейся из пепла. Ей снова 18. Она пускается в длительный рассказ о знакомстве. Его зовут Джелал (имя Ниф может и напутать), он носит костюм в полосочку и… Мы даже не слушаем, больше любуемся свежестью нашего поросенка. Детали – дело лишнее. И уж тем более можно не спрашивать, куда она собирается вечером. Конечно, на поиски новых приключений.

 

Тигра ожидает звонка от своего любимого, и когда наконец на второй день звонит телефон, она покрывается пятнами: где ты? Где ты? Что?!! Девочки, помогите, я ничего не понимаю!!!

Тигра познакомилась с Алаадином давным‑давно. Раз в год он заезжал к ним на фирму, встречался с директором и обязательно заходил навестить свою Татьяну. Все было невинно: встреча, переводчица, цветы. И закружилось только в этом году: сидя в ресторане, Тигра вдруг поняла, до чего условны границы между странами, и какой он маленький, земной шарик. Перед ней сидит родной человек, и он сам не знает, почему каждый раз ищет ее здесь, но не увидеть ее не может, иначе будет утерян смысл этого громоздкого жизненного механизма. В этот вечер Тигра уехала с ним в Метрополь, а через три дня он уехал домой. Еще неделю Тигра с трудом подбирала и выговаривала слова. Так она влюбилась первый раз в своей жизни, не считая неразделенной страсти в подростковом возрасте.

Тигра набирала его номер, но звонить не решалась. Дома у Алаадина – жена и дочь, и знать им обо всем необязательно. Она сообщила его переводчице, что скоро будет в Стамбуле. Он позвонил и обещал приехать. За три дня до вылета у Тигры начали трястись коленки.

‑ У него срывался голос, когда он со мной говорил, ‑ плачет Тигра.

‑ Выпей воды. Может, телефон плохо ловит? Он же в Измире живет? Это все‑таки далеко.

‑ Слушай, а твой Аладдин подарит нам волшебную лампу? Мы бы ее как следует потерли!

‑ Лично я попросила бы у Джинна два проездных на самолет Москва‑Анталия и Москва‑Стамбул и обратно до конца своей жизни!

‑ А я – личный Боинг с турецким пилотом!

‑ А зачем вам все время летать туда‑сюда?!! Надо сразу просить маленький домик у средиземного моря! А летом будем разносить пиво по пляжу. Beer! Beer! Кому бира?

‑ Не проще ли сразу попросить дворец со слугой? Он сам тебе пиво приносить будет!

‑ Не‑ет, это не по‑нашему. Не будет контрастов между плохой и хорошей жизнью.

 

Иа встречается с Чулком, но встреча проходит невесело. На второй день Чулку приходится показать паспорт, и их с шумом выселяют из отеля. Женатый?!! С русской! Ни в коем случае, не в нашем отеле! Деньги не помогают. Они колесят по всему Стамбулу в поисках приюта. Чулок согласен на все – и на самый дорогой дворец, и на самый дешевый притон. Ему подсказывают какое‑то место поближе, и спустя полчаса Иа с ужасом переключает порно‑каналы. Других в телевизоре нет. Это что‑то типа публичного дома, виновато говорит приунывший Чулок. Давай хоть один день переждем здесь. Я же говорил, приезжай ко мне в Анкару! В Стамбуле у меня нет знакомых.

Жена Чулка, погадавшая на кофейной гуще, каждые два часа прозванивает суженому, сообщая то о том, что ее мать при смерти, то ‑ что их ребенок заболел отитом. Как выяснится позже, все это – выдумки, чтобы поскорее вернуть мужа домой. Но пока звонки изводят всех, у Чулка совсем портится настроение, а бедная Иа простужается и заболевает.

Каждый раз надо встречаться с новыми, ‑ как молитву, повторяет она нам, когда мы собираемся в нашем отеле за бутылкой вина ‑ только с новыми. Ни в коем случае не следует продолжать встречи с тем, кто тебе понравился. Ни к чему хорошему это не приводит.

‑ А как же Маугли? Я же ездила к нему несколько раз!

‑ Во‑первых, он не женат, твой Маугли. А еще вспомни, чем закончился твой последний визит. Хотела Маугли, а получила Ленина!

 

Мое тело – пролив Босфор  

 

Всякое перемещение по плоскости, не продиктованное физической необходимостью, есть пространственная форма самоутверждения. Так написал кто‑то из гениев, побродив по Стамбулу. Мы все самоутверждаемся, каждый по‑своему. Ощутить наконец свой пол и тело мы можем только переместившись в пространстве, в известном направлении: Москва‑Стамбул, Москва‑Анталия.

Кстати, наши перемещения продиктованы именно физической необходимостью.

А еще мы помогаем самоутвердиться всем, кто имеет с нами дело. Планка наших аркадашей резко поднимается – внутри них самих и в глазах окружающих.

Пока мы с Тигрой жуем мясо в ресторане с ее престарелой любовью всей жизни, вернее, жую я одна – за двоих, Тигра не может проглотить ни кусочка, сидя напротив своего Алаадина – владельца фабрик, дворцов, пароходов, ‑ пока мы отсутствуем, сестры прогуливаются по Стамбулу в поисках Мраморного моря. Из центра нашей грязной дешевой клоаки это не так уж легко сделать – добраться до моря с огромными серыми чайками. Как минимум надо понять, в каком направлении идти. А доброжелательные продавцы никак не могут понять, что ищут две симпатичные блондинки в самом расцвете сил – ведь не море же они ищут зимой! Так что вы хотите? Может, пройдете к нам в магазин (кафе, метро, туалет, бар, музей, гостиницу)?

Море как магнит само вытягивает их к набережной, и зачарованные декабрьским закатом, сестры присаживаются на камни. Они закуривают. Холодная вода плещется совсем рядом. Какие огромные чайки!

‑ Мерхаба, кызлар! Не сидите на холодных камнях, простудитесь! Идите, посидите у нас в ресторане.

‑ Спасибо, кушать нам не хочется.

‑ Заходите, заходите. У нас курить можно!

‑ Отстань, денег нет. Пара йок. Anladin mi?

‑ Да не из‑за денег же я вас приглашаю!!!

Ниф с Иа наконец поворачиваются, чтобы получше рассмотреть отчаянного ловца.

Мужичок забавный!

Крепенький, с характером, и… с Нифа глаз не сводит.

‑ У меня пять лет назад русская девушка была, так на тебя похожа. Не женился, мои родители были против! До сих пор забыть ее не могу.

Впрочем, это он расскажет позже. А сейчас он готов перенести к себе под крышу те огромные камни, на которых сидят девушки, вместе с чайками и кусочком моря, лишь бы они задержались. Да у нас из окна видно море! Когда он говорит, смешно губки складывает, как… Попугайчик!

Попугайчик накрывает в своем ресторане стол. Любите рыбу? Да не хотим мы есть! Вообще‑то мы гуляем по городу.

Но уже очевидно, что прогуляться в ближайшие часы не получится.

Иа набирает мой номер:

‑ Мы вас ждем на берегу Мраморного моря. Как нас найти? Если бы знать! Ловите такси, а Попугайчик таксисту объяснит, куда ехать. Да! Попугайчик!!! Здесь не только чайки летают!

 

‑ Тигрочка! Отчего ты такая грустная?

Тигра молчит.

‑ Что, что. Наш Аладдин приехал в Стамбул с женой, ну и сбежал от нее ненадолго. Он ее боится как огня! Она звонила каждые полчаса.

‑ О! В точности как у Чулка. И что дальше?

‑ Ну что, они поговорили‑ поговорили…вернее, помолчали, обнялись да распрощались! Тигру надо опять откачивать. Да нельзя же так в женатых мужиков влюбляться!

‑ А вот наш Попугайчик.

Мы все с восторгом следим, как он влюбленно щебечет с нашим Нифом. Ниф отчего‑то не разделяет нашего восторга.

‑ Ну что вы улыбаетесь?

‑ Все, мы за тебя решили. Мы тебя ему отдаем.

‑ Ничего не знаю! Мне больше нравится Джелал. Он мне уже звонил несколько раз, мы договорились с ним встретиться!

Но вот беда, мы уже успели чудно поужинать рыбой и сотней салатов.

‑ Подождет твой Джелал! Надо же Попугайчика отблагодарить! Он милашка.

Ниф раздувается от возмущения, но, подумав немножко, сдувается.

‑ Ладно.

Через три часа мы договариваемся встретиться на площади перед Голубой Мечетью. Нам возвращают довольного Пятачка в целости и сохранности, правда, отдавать его не хотят долго. Любимая моя, только умоляю тебя, не пропадай, не отключай телефон! Я отпускаю тебя с подругами, но потом встречу тебя, где скажешь! Я умру, если больше не увижу тебя!!!

Приходится силой вытаскивать Нифа из машины.

‑ Джелал опять звонил, ‑ Ниф так и светится от мужского внимания. Еще бы, наверстываем за безнадежно прожитые годы! ‑ он будет ждать в Washington.

 

От нечего делать я ужинаю с XXXL и всей мужской командой отеля. Сколько можно нас кормить?

XXXL тайком под столом ухватывает меня за кружева от трусов:

‑ Красные! С ума схожу от красного белья!

Ну и сходи себе с ума, дорогой XXXL. Больше тебе ничего не обломится. Ты не романтик.

Тем более что Ниф уже врывается в бар с какой‑то новой программой. Идем скорее, нас ждут!

Я готова.

На дискотеке Washington шумная толкучка. Мы не сразу находим нашу бедную Тигру. Сегодня она топит свое горе в вине. Доброжелатель в яркой рубашке уже почуял легкую наживу и кружит вокруг Тигры. Но ее сегодня лучше не трогать. Еще долго никого лучше Аладдина не будет! У яркой рубашки – ноль шансов.

‑ Это Джелал! Надо его как‑нибудь назвать. А это – его брат.

‑ Энгин.

‑ Как?! Ангин? Ха‑ах! Ниф, а он не заразный? А то у меня вечно ангина в тяжелой форме проходит.

‑ Тихо ты. Вдруг они по‑русски понимают! Мой‑то кем будет?

‑ М‑м. Дай подумать. Что‑то он злой такой?

‑ Да нет, так кажется. Нормальный.

‑ А‑а. Он будет Тросточкой.

‑ Это еще почему?!!

‑ А к его полосатому костюмчику только тросточки не хватает. И цилиндра. А то, смотри, цилиндром назовем!

‑ Нет уж, Тросточка к нему больше подходит. У него там и правда, такая тросточка…ого‑го!

Нам приносят джин с вишневым соком. Диско в самом разгаре. Кажется, что это не музыка, а твое собственное сердце бьется в таком бешеном ритме.

 

Ниф приходит с танцев довольная:

‑ Все отлично, Тросточка обещал погулять с нами по Стамбулу. Наконец‑то я увижу город! А то я так ничего и не посмотрела. Только он сначала отвезет кого‑то в аэропорт.

Но Нифу не суждено осмотреть достопримечательности древнего Константинополя.

Тросточка закрывает нас с Нифом и Ангиной в квартире с кучей грязного белья. После получаса ожидания мы начинаем грустить, потому что даже из окна не видать ничего интересного, а от Ангинки слова не дождешься, он стесняется, краснеет и потеет. И покорно отвечает на наши вопросы. И зачем только надевал такой шикарный костюм с галстуком? Ох, то ли они такие хитрецы, то ли такие же бестолковые, как мы. Звоним Тросточке, он обещает скоро быть, но мы уже смиряемся и понимаем, что сидеть здесь придется до утра.

‑ Тебе сколько лет?

‑ Двадцать шесть.

Я пристально оглядываю Ангину со всех сторон.

‑ Да? А почему вы все старше выглядите?

‑ Зато вы младше.

Мы напряженно думаем, что можно придумать в таком веселом месте при таком составе. Наконец мне приходит мысль:

‑ А ты умеешь делать массаж?

Ангина оживляется:

‑ Хочешь, сделаю тебе массаж? Я умею, честно!

Конечно, что же еще остается. Ниф обреченно глядит, как Ангина мнет мою спину. Я урчу от наслаждения. Он расстегивает мне джинсы, словно врач, и хладнокровно продолжает свое дело. Ниф уже подвывает:

‑ Я тоже хочу‑у!

Ангина делает еще несколько волшебных пассов, я переворачиваюсь к нему лицом и натыкаюсь на его пухлые губы. Поцелуй получается сам собою, неожиданно для нас обоих. Ниф безнадежно начинает вить себе гнездышко на матрасе возле кровати и сворачивается калачиком. Мы же с Ангиной не можем остановиться. Какая‑то сила несет нас дальше и дальше, и когда мы скидываем последнюю деталь туалета, Ниф уже храпит где‑то внизу.

Кажется, не спросив нашего разрешения, наши тела вырвались навстречу друг другу, словно ждали этого момента долгие годы. Сколько же во мне скопилось животной страсти. Мы продавливаем облако, на котором лежим, и на нас льется дождь тысячелетий. Мы отыгрываемся за все невыплеснутые чувства и неразделенные любови, что случались на этой земле, а наши пылающие органы смешивают воедино все части света.

 

===============================================================

 

Мое тело ‑ пролив Босфор, соединяющий Европу и Азию.

 

===============================================================

 

В «пазар», что значит в воскресенье, мы идем на базар. Попугайчик возглавляет наш отряд ‑ беспокойное хозяйство из четырех девиц. Ниф хочет купить несколько тряпок своим детям, а мы из любопытства готовы осмотреть самый дешевый рынок Стамбула, не Гранд Базар, а какой‑то другой, если верить Попугайчику. Мы проходим мимо рыбной выставки ‑ длинных торговых рядов со свежей рыбой, обложенной кусочками льда. Я завидую покупателям, с серьезным видом берущих рыбу за жабры. Видно, что они серьезно относятся к своему выбору. Они понесут домой огромную рыбину, дети будут трогать ее за глаза, за стол сядет вся семья, может быть, зайдут гости, будет шумно, и их день пройдет не зря.

Бир миллион, ики миллион! В переходе мы беремся за руки, чтобы не потеряться в плотной базарной толпе, и вверх по лестнице выплываем на набережную к большой мечети. В эту же секунду как в хорошем кинотеатре с Dolby surrоund раздаются первые звуки молитвы, и она растекается над огромной кричащей толпой и водами Золотого рога. Ай‑яяя! Наши тела обмякают.

‑ Держитесь за кошельки, ‑ кричит нам Попугайчик. Его уносит от нас людской поток, но он набирается сил и плывет против течения к притихшему Нифу.

‑ Куда идти?!

Мы как маленькие дети хватаемся за своего Попугайчика. Я не уверена, что ему все это нужно, но он наконец выводит наш отряд в нужное место. Ведь его любимая хотела сделать покупки, а чего хочет женщина, того хотят Боги.

 

ххх

 

Тигра почти бежит по улице в поисках недорогой забегаловки, голод настигает ее как‑то особенно быстро, а к нам еще только подкрадывается. Мы теряем Тигру из виду и ускоряем шаг. Вот оно, спасительное окошечко. Там внутри, окунувшись в тесто, жарятся морские прелести. Макрель, форель, креветки, кольца кальмаров. Все можно съесть не отходя от кассы или унести в коробочках домой. Для Тигры уже варятся в масле тушки форели. Процесс приготовления пробуждает дьявольский аппетит. Увидев четверо голодных женщин, повара начинают галдеть между собой и суетиться, не спуская с нас глаз и не снимая улыбок со своих лиц. Мы набираем заветных коробочек с собой, а одну с креветками раздираем в клочья, не успев отойти и на метр от окошка.

Развернув в номере свою коробочку, Тигра обнаруживает бумажку с именами и наспех записанными телефонами.

‑ Что это?! Ахмед! Который из них Ахмед?! Я просто улыбнулась, чтобы мне скорее поджарили рыбу! И что теперь, мы можем заказывать еду на дом или Ахмед решил, что мы будем встречаться с поварами?

‑ Тигра, просто у нас голодные глаза. Твой Ахмед поступил как турецкий джентльмен.

ххх

 

Подруги уходят в поисках скамейки, чтобы выпить чаю, здесь в маленьком парке его разносит быстрый сухонький мужичок, и на несколько минут я остаюсь одна на площади перед Айя‑Софией.

Как мы с ней похожи. Круглую Айю‑Софию турки со всех сторон обставили своими членами‑минаретами, и христианская моя сестра стала мечетью. Сейчас она не действует, и уже не понять, может, она так и осталась христианским храмом, окруженным минаретами. Значит, плохая из нее вышла мечеть, раз она теперь не действует! И все‑таки именно Айя София – символ Стамбула.

Наверно, нас тоже можно обрабатывать как угодно, накидывать на нас черную тряпку и учить чужому языку, но мы навсегда останемся бестолковыми русскими – ни туда и ни сюда. К счастью или к сожалению, ведь нам так хочется быть здесь своими и впитать в себя все без остатка – древнее подземное водохранилище, вывеску дешевой уличной кафешки, женскую покорность, за которой прячется улыбка крокодила, теплые будни, айран и грудные голоса мужского турецкого хора.

 

 

Ночной Стамбул  

…Стамбульский аэропорт. Мы теряемся в огромной женской толпе. Со всех сторон на нас давят чужие тюки, неподъемные сумки, сытые раздувшиеся чемоданы.