Ш. X. Хут особенности бытования адыгских сказок и их исполнители

 

Особенности бытования сказок и традиционные исполнительские приемы, используемые сказителями адыгских сказок, во многом определяются отношением адыгских народов к устному творчеству и живому слову, которое они выразили в пословицах: «ТхьамыкIэм итопыри ичатэри — ыжабз» («Слово — и пушка и сабля бедняка»), «Чатэм ыуIэрэр мэкIыжьы, жэм ыуIэрэр кIыжьырэп», («Раненное мечом заживает, раненное словом нет») и др.

Не было и сейчас нет ни одного аула в Адыгее, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, где бы не жил хотя бы один популярный, творчески одаренный певец или сказитель.

В наши дни сказители, следуя закону традиционного гостеприимства, радушно принимают собирателей произведений устного поэтического народного творчества и охотно рассказывают им все, что они хранят в памяти.

По свидетельству многих дореволюционных авторов[89], у адыгов издавна существовали джегуако — профессиональные певцы-импровизаторы типа древнегреческих рапсодов, русских исполнителей былин, украинских кобзарей, карачаевских и балкарских халкжерчи и т. д. В репертуар джегуако входили в основном народные песни и поэтические импровизации; значительное место в нем занимали также прозаические жанры. Последние, по-видимому, исполнялись в перерывах между танцами, а также в свободные от джегу дни.

Особое место в репертуаре джегуако принадлежало сказке. Присущая ей так называемая сказочная обрядность, как и в русских сказках, «явно указывает на существование в прошлом определенной школы народных мастеров-сказителей, где разрабатывалось, хранилось и культивировалось это общенародное искусство»[90]. Такими мастерами у адыгов и были джегуако.

В исполнении и импровизации джегуако обращает на себя внимание почти полная тождественность сказочной присказки и начала импровизации. «Как сказывают и пересказывают...» и «Не взыщите, если я допущу ошибку, если рассказываю то, что слышал...». Подчеркивается преемственность повествования, принадлежность текста не одному лицу, а многим людям и поколениям. По форме присказка и начало импровизаций джегуако также идентичны: рифмованы и ритмически организованы, произносятся одинаково четко.

После насаждения огнем и мечом ислама в Адыгее, Кабарде и Черкесии группы джегуако начали исчезать. Их традиции продолжали странствующие исполнители фольклорных произведений, которые выполняли те же функции, что и древнерусские бахари[91]. Н. Дубровин пишет, что «князья любили иметь при себе певцов и гордились ими»[92].

Народные сказки рассказывали везде, где собирались любители устного поэтического творчества, и чаще всего в кунацких крестьян-тфокотлей и на посиделках осенью и зимой. Слушание сказок было любимым развлечением молодежи.

Старшее поколение стремилось передать молодежи свой жизненный опыт, воспитать ее в духе народных идеалов и понятий о добре и зле, прививало ей нравственные качества, составляющие кодекс норм и правил поведения «адыгэ-хабзэ». Если кто-нибудь из молодых нарушил адыгэ-хабзэ, тогда в присутствии этого молодого человека старшие начинали рассказывать сказки, в которых осуждались подобные проступки.

Сказки можно было услышать и во время шихафа (шIыхъаф) — коллективной взаимопомощи; их рассказывали и на чапще, у постели больного и во время ночных бдений в доме, где был покойник. Своеобразными местами исполнения сказок были пункты, откуда отправляли стада.

Сказку обычно рассказывал один человек, слушатели не оставались пассивными: многие, особенно старшие по возрасту, высказывали по ходу рассказа свое отношение к повествованию — порицали или одобряли поступки персонажей и т. д. Реплики слушателей ободряли рассказчика и заставляли его внимательней следить за ходом повествования.

Слово для рассказа в первую очередь предоставлялось старшим или гостям. Если среди них не оказывалось сказителя, сказки рассказывал кто-нибудь из младших. Когда сходились ровесники и среди них не было общепризнанного сказителя, один из присутствующих начинал быстро считать: «ХьэпэкIу, цунэкIу, пщIыкIуй, пшIыкIубгьу, тIокI» (букв, «собачья морда, бычья морда, восемнадцать, девятнадцать, двадцать»). Тот, на кого выпадало слово «двадцать», должен был начать рассказывать сказку.

Традиции бытования, исполнения и распространения сказок, сложившиеся в дореволюционное время, в основном продолжают жить и в советскую эпоху. По-прежнему сказки исполняются в кунацких, на посиделках, во время взаимопомощи, ночных бдений и т. д. Но некоторые традиции исчезают, а вместо них появляются новые, порожденные изменившимися условиями жизни. Так, угасла традиция рассказывания сказок у постели больного.

Расширились возможности для исполнения сказок в 30-е годы в связи с созданием колхозов. Стали проводиться состязания на лучшее исполнение сказок на фермах, в бригадных станах и т. п. Одно из них описывает собиратель и издатель адыгских сказаний и сказок писатель Т. М. Керашев; «Председатель колхоза, заметив, что у конюхов собираются колхозники, чтобы послушать сказки, объявил конкурс на лучшего рассказчика сказок. Были поставлены такие условия: в конкурсе принимают участие только конюхи, слушать могут все; тот из конюхов, который расскажет сказку, неизвестную остальным, получает в качестве премии овцу.

Несколько вечеров колхозники сходились слушать „конкурсные" сказки. Но никто из конюхов не смог рассказать сказки, которой не знали бы другие. Наконец, один из них, Дзетль Шалих, перебрав тридцать сказок, рассказав тридцать первую, получил премию»[93].

Традиционная популярность народных сказителей сохраняется по-прежнему. До сих пор существует традиция приглашать из отдаленных мест певцов и сказителей, чтобы послушать в их исполнении сказки и другие устные произведения.

Широкое распространение получили встречи школьников и молодежи со сказителями, организуемые учителями и работниками культурно-просветительных учреждений. На них выступают сказители, дети читают сказки, слушают записи текстов на магнитофонной ленте.

Популяризации произведений устного народного творчества способствуют фольклорно-музыкальные экспедиции, проводимые Адыгейским, Кабардино-Балкарским и Карачаево-Черкесским научно-исследовательскими институтами экономики, языка, литературы и истории, а также собирательская работа отдельных ученых и любителей устнопоэтического народного творчества.

Как правило, много людей собирается там, где ведутся записи фольклорных произведений. Так, в 1960 г. нам пришлось записывать тексты сказок на магнитофонную ленту в исполнении нескольких сказителей в клубах аулов Вочешпий и Эдепсукай. Весть об этом быстро разнеслась по аулам. К вечеру в клубе собралось свыше 300 человек. Все они, затаив дыхание, в течение двух с половиной часов слушали пение и рассказы знатоков фольклора.

Если запись ведется в доме сказителя, его всегда приходят послушать соседи, друзья и знакомые. Некоторые впервые сами изъявляют желание рассказать какую-нибудь сказку. От таких «новичков» нередко удавалось записывать уникальные произведения.

Следует отметить, что в присутствии многочисленной заинтересованной аудитории сказители намного лучше и естественнее исполняют фольклорные произведения, в особенности сказки.

«Сказывание сказки есть прежде всего искусство, особое мастерство, доступное художникам поэтического слова, особо даровитым и способным к этому людям»[94]. Естественно, что масса адыгских сказителей далеко не однородна. Среди них, как и среди русских сказочников, есть «богато одаренные и поэтические натуры — с огромной творческой изобретательностью, и сказочники-передатчики, почти совершенно лишенные творческого воображения или очень скудно им одаренные; есть сказители со склонностью к фантастическим образам, любовно и внимательно задерживающиеся на описании волшебных и чудесных явлений и предметов, и есть сказители, для которых на первом плане — описание бытовых подробностей повседневной жизни. Наконец, есть сказители с исключительной любовью к шутке, к балагурству, которые превращают в легкомысленный анекдот самую серьезную сказку»[95].

Различается объем сказочного репертуара сказителей. Есть знатоки сказочного эпоса, репертуар которых включает десятки очень хороших сказок. Таковы, например, А. Хамтоху, 3. Куваев, А. Схаляхо, И. Беретарь, Б. Пачев, С. Мижаев и др. Более многочисленную группу составляют сказители, в репертуаре которых не более десятка произведений. Основная же масса сказителей знает и исполняет не более трех-четырех сказок. Каждый исполнитель своеобразно излагает события, по-своему пользуется художественными деталями и связывает сказочный сюжет с близкими ему фактами.

Хотя процесс передачи адыгской сказки, как и всякой другой, носит творческий характер, она не является только плодом импровизации, личного творчества даже самого одаренного сказителя. Преемственность, как отмечалось ранее, подчеркивается уже в присказке, и не случайно ни один сказитель не выдает себя за создателя сказочного повествования.

Во время исполнения сказители используют заранее установленные сюжетные схемы и элементы «сказочной обрядности», естественно, в соответствии со своей творческой индивидуальностью, и потому они отличаются манерой исполнения. Среди адыгских сказителей, так же как и среди русских, мы прежде всего «находим спокойных, мерных эпиков, чинно, обстоятельно ведущих повествование о богатырских боях и приключениях героев»[96]. Их сказочный репертуар состоит преимущественно из многоплановых, значительных по объему произведений. Высоконравственные и мужественные борцы за правду и справедливость — их любимые герои.

Есть и сказители-«фантасты», внимание которых больше всего обращено на изображение необыкновенных героев, на описание чудесных действий, поступков и явлений. Среди них немало исполнителей, драматизирующих и театрализирующих сказку; их повествованию в первую очередь присущи занимательность и художественная изобретательность. Встречаются и сказители-«психологи», у которых на первом плане изображение переживаний и моральных качеств персонажей.

Одним из ярких представителей адыгских сказителей-эпиков был прекрасный знаток и непревзойденный исполнитель фольклорных произведений Аюб Хамтоху (1881—1969). В течение почти 40 лет Адыгейский научно-исследовательский институт экономики, языка, литературы и истории сотрудничал с этим выдающимся народным певцом и сказителем. За эти годы с его слов записаны десятки фольклорных произведений.

Репертуар сказителя был очень разнообразен. С одинаковым успехом он исполнял и народные песни, и эпические песни о богатырях-нартах, сказания и легенды. Большое место в его репертуаре занимали и народные сказки.

А. Хамтоху было свойственно чувство аудитории, умение всецело подчинить ее себе. Он всегда учитывал возраст и жизненный опыт слушателей. Если же аудиторию составляли в основном пожилые люди, то Аюб снижал серьезность тона повествования, более свободно обращался с сюжетом и текстом, включал в него шутки и юмор. Рассказывая тот же текст молодежи, он становился вдумчивым, степенным и не допускал никаких вольностей, по ходу рассказа делал поучительные для молодых замечания.

А. Хамтоху принадлежал к тем сказочникам, «у которых интерес к бытовому и реальному преобладает над всем остальным и у которых фантастика, как зачастую и вся сказочная обрядность, занимает второстепенное место»[97]. В его сказках, как правило, отсутствуют вступительные формулы, концовки и типические общие места, и потому волшебные сказки в исполнении Аюба тяготеют к бытовым и историческим сказаниям. Герои большинства сказок А. Хамтоху не пользуются чудесными предметами, им не помогают благодарные животные и люди, наделенные волшебными свойствами, и т. п. Сказочный герой не добывает коня чудесным образом, а получает его в подарок от друзей своего отца, пропавшего без вести. Богатырская сила героя также имеет реальную основу — она результат особого ухода и воспитания матери.

Бытовая обстановка и пейзаж в сказках Хамтоху соответствуют реальной действительности, окружающей адыгейского крестьянина. События и факты мотивируются в них реалистически.

В сказках А. Хамтоху представлены лучшие национальные традиции и обычаи адыгов, подчеркивается необходимость их неукоснительного соблюдения. Аюб оттенял эпизоды соблюдения героями «адыгэ-хабзэ» и обращал на них внимание молодежи.

Аюб безошибочно отличал подлинно народные произведения от подделок и переделок, отвергал «улучшенные» варианты и никогда их не исполнял.

Любимыми сказками А. Хамтоху были те, в которых представители угнетенных классов превосходят угнетателей и по уму и по моральным качествам.

Характерная особенность исполнительского мастерства А. Хамтоху — выразительный язык. Его рассказы отличались меткостью и образностью, мысль в них выражена просто и ясно.

Один из наиболее крупных представителей адыгских сказителей-«эпиков» — Зафес Куваев (1880—1971) из аула Шовгеновск Шовгеновского района Адыгеи[98]. Это был всесторонне одаренный певец и сказитель, репертуар которого необычайно богат и многообразен. За 45 лет сотрудничества с ним сотрудники Адыгейского научно-исследовательского института записали от него десятки произведений различных жанров фольклора — первые из них были опубликованы в 1924 г. в сборниках «Адыгейская литература» («Адыгэ Iэдэбият угъоигь»).

3. Куваев с удовольствием исполнял такие произведения народной прозы и поэзии, в которых действуют мужественные герои, одерживающие победы над противником честным путем и в открытом бою. Характерен его отказ рассказывать о нарте Саусруко: «Не хочу я о нем рассказывать. Он хитрый и коварный».

3. Куваев был знатоком и прекрасным исполнителем всех видов сказок, но чаще всего он исполнял волшебные сказки. Подобно А. Хамтоху, Зафес Куваев не соблюдал сказочной обрядности, фантастические мотивы в его сказках переводятся в реалистический план, и поэтому волшебный рассказ в его исполнении также нередко тяготеет к бытовому.

3. Куваеву было свойственно стремление к целостному изложению сказки. Внимание сказителя было приковано к сюжету, к ходу действия. Он не останавливался на деталях. Все это обусловило краткость и динамичность его сказок.

Язык сказок 3. Куваева, как и А. Хамтоху, меток, выразителен и лаконичен.

Яркий представитель группы адыгских сказителей-«фантастов» — прославленный певец и сказитель из аула Афипсип Теучежского района Адыгеи Алий Схаляхо (1881—1969). В его репертуаре было огромное количество сказок, сказаний и эпических поэм. Записи произведений со слов А. Схаляхо велись более 30 лет. Он не только исполнял фольклорные произведения, но и сам создавал их.

Отражение характера сказителя особенно ощутимо в исполняемых им волшебных сказках — они отличаются богатством фантастических элементов и невероятных событий.

А. Схаляхо вел повествование с тщательным соблюдением сказочной обрядности: рассказ он обычно начинал с традиционной присказки и зачина и завершал типичной концовкой. Повествование у него всегда обильно насыщено устойчивыми словесными формулами типа «долго ли, коротко ли ехал» и т. д. Повторяемость однородных эпизодов также неуклонно им соблюдалась.

А. Схаляхо свойственно подробное изображение событий и фактов, черт персонажей, предметов и явлений. Для стиля волшебных сказок А. Схаляхо характерно широкое использование сравнений, эпитетов («золотой», «шелковый», «прекрасная» и т. д.) и гипербол. Сказитель преувеличивал все: и качество, и количество, и действие. Герой его сказок обладает такой силой, что семь богатырей даже не решаются вступить с ним в борьбу. Клыки кабана имеют длину 30 метров, и двух таких клыков достаточно, чтобы огородить обширный двор царя. Золотая птица такая большая, что от взмахов ее крыльев качается дуб, под которым спрятано 30 возов проса, и т. д.

Сказки А. Схаляхо отличаются острой социальной направленностью. Самыми коварными и жестокими в них выступают социальные враги героя: пши, царь и хан. Сказитель нередко вкладывает в уста героев своих сказок слова об их бесполезности[99].

Среди адыгских сказителей есть и такие, которые на первый план выдвигают рассказ о переживаниях сказочных персонажей. Для них также характерно пристальное внимание к фантастике и к реальным фактам.

Десятки уникальных текстов народных сказок записаны от сказителя Исмаила Беретаря из аула Ассоколай Теучежского района Адыгеи.

Отличительная особенность сказок Беретаря — интерес к душевному состоянию героя. Герои исполненной им сказки о чудесных приключениях Темиркана, его сына Тлимафа и Шеоша, услышав свое имя, от неожиданности «вздрагивают и вскидывают голову, хотят спросить о чем-то и этим, чуть не выдают себя, но, опомнившись, краснеют и затихают». Для героев сказок Беретаря характерно открытое выражение своих чувств и неумение их скрывать. Герой сказки «Темиркан и его сын Темир» Шеош так рассказывает о своем восхищении красотой девушки Гошафиж: «Когда я положил Гошафиж на бурку, горе заставило меня посмотреть на нее внимательно. Черные длинные косы ее сливались с черной буркой, лицо ее светилось, как яркая лампа, стан ее был необычайно стройный, карие глаза — чистые. Когда я увидел, что она так стройна, так прекрасна, что словами ничего невозможно было пожелать улучшить в ее стане, со мной случилось что-то такое, что и я сам не смог понять»[100].

Волшебные сказки, рассказываемые Беретарем, отличает красочность стиля, создаваемая тщательным соблюдением сказочной обрядности и обилием средств художественного изображения.

В сказках Беретаря много народных пословиц и поговорок. Они придают повествованию особую образность и убедительность.

Определенными особенностями характеризуется манера исполнения наводных сказок женщинами-сказительницами. Записанные от них сказки отличаются мягкостью, лиричностью и нежностью, большим вниманием к психологии и душевному состоянию героев.

Традиционная адыгская сказка в устах современных сказителей приобретает новое звучание. Судьба адыгского сказочного эпоса в советскую эпоху подобна судьбе русских[101], грузинских и других сказок. Изменения в сказочном эпосе происходят в направлении еще большего обогащения фантастического сюжета бытовыми и реалистическими элементами, психологизации, социального заострения и усиления нравоучительности.

Особенно интенсивно адыгская народная сказка стала трансформироваться в 20—30-е годы. Коллективизация сельского хозяйства и культурная революция повлекли громадные изменения в общественно-политической жизни адыгов, в сознании трудящихся. Ломка вековых устоев деревни, социальные перемены в жизни аула отразились в адыгском фольклоре вообще и в сказках в частности. Большие изменения претерпела традиционная сказка в устах грамотных сказителей. Переосмысление ими традиционных сказочных сюжетов нередко приводит к разрыву формы и содержания, к потере волшебной сказкой ее цельности и эстетического обаяния и, следовательно, к разрушению жанра.

В сказках, записанных в последние годы, присутствуют и повествовательные элементы, такие, как портрет и пейзаж. Так, например, в сказке «Приключения Кайткоко»[102] сказитель Н. Мугу подробно рассказывает о лесе, горах и реке, которые встречаются на пути героя. Также подробно рисует он и портрет сказочного героя. Изменяется и лексика народных сказок. Современные сказители, особенно грамотные, вводят в сказку новые слова, заимствованные из русского и других языков. Все эти изменения, вносимые современными сказителями в стиль и сюжетную схему сказки, зачастую разрушают ее художественную ткань и содействуют ее отмиранию.

Адыгская народная сказка в наши дни продолжает жить в книге. В Адыгее, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии изданы народные сказки в подлинных записях и литературной обработке. Опубликованные сборники сказок привлекают внимание большого круга читателей.

Широко популярны среди читателей также различные виды народных сказок художественно обработанные поэтами и писателями Адыгеи, Кабарды и Черкесии[103]. Художественная обработка сказок поэтами носит характер пересказа прозаических текстов поэтическим языком. Но она не ограничивается простым переложением прозы в стихи. Поэты стремятся, не нарушая художественной ткани народной сказки и не сдувая «тончайшей пыльцы», которой она покрыта, еще больше обогатить ее идейно-художественное содержание, социально заострить его и привести в соответствие с новыми художественными требованиями.

Народная сказка явилась одним из благодатных источников младописьменных адыгских литератур.

 

СЛОВАРЬ

 

Абгаш — название местности.

абрек — 1) человек, изгнанный из рода за провинность; 2) крепостной, бежавший от притеснений пши (см.)

ай анасын — восклицание.

азэ — лекарь.

акамаш — букв, «отданное на сохранение».

Ак-тэнгиз — Средиземное море.

алаурсын — восклицание, выражающее удивление.

аллах, аллах! — выражение удивления, изумления; букв, «боже, боже!»

альп — сказочный конь, необыкновенно выносливый и быстрый; постоянный спутник сказочного героя; альп не только летает по воздуху, но и понимает человеческую речь, сам наделен даром речи и нередко выручает хозяина из беды мудрыми советами.

альчик — букв, «баранья косточка»; игра, напоминающая игру в «бабки»; в альчики, как правило, играли на льду.

анэ — низкий круглый столик на трех ножках, на котором подавали еду, угощение. В богатых домах каждое блюдо подавалось на отдельном анэ. «Принести анэ» означает также «подать угощение».

апепшина — народный адыгский семиструнный музыкальный инструмент типа балалайки.

аталык — (из тюрк. «воспитатель»). Обычай аталычества с древних времен был широко распространен у народов Кавказа, преимущественно у привилегированных сословий. Сразу после рождения мальчик отдавался воспитателю — аталыку, а девочка — кормилице («аталык-ана»). Воспитанник по-адыгски назывался кан. Аталык и кормилица получали все права кровного родства.

аталык-ана — см. аталык.

аферем — букв. «молодец», выражение похвалы, одобрения.

байкул — постоянный спутник, телохранитель князя. В адыгском феодальном обществе байкул был нередко и смотрителем над унаутами.

бал-буза — хмельной напиток из проса на меду.

беречет босын — искаженное татарское приветствие, означает: «Да будет благодать, ивобилие».

бжамий — пастуший рожок; народный адыгский музыкальный инструмент.

бисмиллях — мусульманская клятва именем аллаха.

бляго — букв. «рыжий змей». Трех- или семиглавое чудовище.

Большой дом — дом или комната, где жили старшие члены семьи — отец и мать — и где они принимали близких родственников и друзей.

буза — см. бал-буза.

бысым — хозяин, принимающий гостя, дающий ему ночлег; также называется и дом, где остановился гость. По обычаю горцев, путник мот заехать в любой двор без приглашения хозяев и рассчитывать на гостеприимство.

воллаги — мусульманская клятва именем аллаха (ср. русск. «ей-богу!»).

гомыле — дорожная провизия, заготовляемая впрок, легкая в перевозке и долго не портящаяся.

гуаша — богиня, хозяйка, свекровь; позже — княгиня, госпожа; в этом значении обычно употребляется в сказочном эпосе адыгов.

дада — букв. «дедушка»; почтительное обращение к старшему.

дахэ — красавица, красивая.

джинджиф — сказочная порода лошадей. Упоминается преимущественно в адыгейских вариантах сказок.

джегу — букв. «игрище»; вечеринка с приглашением гостей, обильным угощением, танцами, музыкой. Обязательная часть джегу — игры, состязания в силе, ловкости.

джегуако — букв. «играющий»; народный певец, исполнявший произведения традиционного фольклора и свои собственные. Как правило, джегуако был распорядителем на свадьбах и игрищах.

джума — пятничная молитва у мусульман.

дуль-дуль — сказочная порода коней.

жиу — оклик, соответствует русскому «эй».

иныж — букв. «великан»; кровожадное и злое существо огромных размеров с одной, тремя или семью головами. Как правило, иныжи обладают не только огромной физической силой, но и магическими свойствами.

зиусхан — господин, букв. «чьи болезни возьму себе». Ласковое либо почтительное обращение.

исламей — народный танец.

кадий — судья.

кале — город.

кан — воспитанник, ребенок, взятый на воспитание.

Кара-тэнгиз — Черное море.

китаб — «священная книга» — Коран.

кубган (кумган) — медный кувшин с длинным узким горлышком и ручкой.

кунак — друг.

кунацкая — отдельное помещение (дом или комната) для гостей. По обычаю, хозяин жил в Большом доме. Кунацкую обычно строили неподалеку от жилища хозяина. Состоятельные люди нередко имели «большую» и «малую» кунацкую. Первая предназначалась для особо почетных и именитых гостей, приезжавших, как правило, с большой свитой.

курмен — жертвоприношение у мусульман.

лагуп — медный котел с ручкой; в сказках, как правило, необыкновенно больших размеров.

лагуна — дом или комната новобрачных, женская половина дома; первоначально — отдельное помещение для жены.

логупаж — главный распорядитель на коше.

лыбжа — мясное блюдо.

маитэ — бердыш, старинное холодное оружие — топор с лезвием в виде полумесяца.

мамрис — национальное блюдо из кукурузы.

мардж — непереводимое выражение; обозначает призыв к действию или зов на помощь.

махсыма — хмельной напиток, медресе — мусульманская духовная школа.

нагучица — букв. «старуха с железным зубом»; традиционный персонаж адыгской волшебной сказки. Это древняя старуха с огромными, закинутыми за спину грудями. Первоначально враждебная герою, она нередко становится его «молочной» матерью (после того как он, неслышно подкравшись, касается ее груди) и тогда уже помогает ему в достижении цели.

намаз — молитвы и ритуальные действия у мусульман, совершаемые пятикратно в течение дня в строго определенное время.

нана (каб.-черк.) — мать; почтительное обращение к пожилой женщине.

нан (адыгейск.) — см. нана.

начах, накях — писаный акт о браке у мусульман.

орк (уорк) — дворянин в феодальном обществе адыгов.

орсарыж (усареж) — жестокие и коварные древние старики и старухи, враждебные герою сказки. Но они не вступают в непосредственную борьбу с ним, а помогают врагам героя извести его. В языческой мифологии адыгов Орсарыж — мать божества плодородия Тхагаледжа и покровительница домашнего очага.

паста — 1) крутая пшенная каша, сваренная без соли. Заменяла хлеб; 2) соль-паста, соотв. русскому «хлеб-соль».

пелуан (от перс. «пехлеван») — силач, богатырь, борец.

псыхогуаша — букв. «речная хозяйка, княгиня»; в языческом пантеоне адыгов — покровительница рек. Соответствует русалке русских сказок.

псэхэх — ангел смерти.

пхапшина — старинный музыкальный инструмент типа скрипки.

пши — князь.

пшитль — букв. «человек, принадлежащий пши»; крепостной, который должен был отбывать барщину и платить оброк. В отличие от унаутов (см.) пшитли имели больше прав: пши, например, не могли их продавать.

сай — бешмет; сшитая в талию одежда, застегивающаяся наглухо. Надевалась обычно под черкеску, а дома нередко служила и верхней одеждой.

сапетка — плетенная из хвороста круглая корзинка.

селям алейкум — мусульманское приветствие, букв. «Мир вам». Ответное приветствие — «алейкум селям» — «И вам мир».

софта (сохста) — ученик в мусульманской школе.

сулук — сшитый из толстой кожи сосуд для воды; в сложенном виде всадник привязывал его под седельной подушкой.

тандак (шандак, шагиндак)— возвышение, на котором обычно находились женщины знатного происхождения во время различных торжеств и состязаний.

тат (адыгейск.) — см. дада.

тлегуп — см. лагуп.

тфокотль — букв. «неправильно рожденный», «неблагородный». Так называлась основная масса адыгских крестьян, находившихся в вассальной зависимости от феодалов.

тха — верховное божество в языческом пантеоне адыгов.

тхамада — букв. «избранник тха». Первоначальное значение этого слова — «старший в общине», более позднее — почтительное обращение к старшему за столом, почитаемому человеку или предводителю.

тхамата — см. тхамада.

тхаухуд — красавица.

тян (адыгейск.) — букв. «наша мать». Уважительное обращение и матери или вообще к пожилой женщине.

Уашхо кан — традиционная клятва в сказках и нартском эпосе адыгов (Уашхо — бог неба в адыгском языческом пантеоне).

унаут — букв. «состоящий при доме», соответствует русскому «дворовые». В феодальном адыгском обществе — представители низшего сословия.

унаутка — см. унаут.

уорк — см. орк.

усареж — см. орсарыж.

фар, фарэ — конь особой породы.

хабар — в сказочном контексте — новость, весть.

хагрей — спутник богатыря, который должен обслуживать его и ухаживать за его конем.

хаджи — мусульманин, совершивший «хадж» (паломничество) в Мекку на поклонение «священному» камню Кааба и в Медину к гробу Магомета.

хантхупс — пшенный отвар, заправленный перцем и молоком.

хахай — возглас, соотв. русскому «эй!»

хегашо — праздник с танцами, играми и богатым угощением.

хеч-хас (адыг., наб. хэта-хеса) — букв. «вырывай-забивай»; вид борьбы, принятый у эпических и сказочных богатырей в адыгском фольклоре. Противники, стоя друг против друга и взявшись за пояс, вбивают друг друга в землю. Тот, кто первым вогнал соперника в землю до шеи, имел право снести ему голову.

хуара — см. фар, фарэ.

хэта-хеса — см. хеч-хас.

цеунеж — злая старуха (иногда старик) с длинными, иногда железными зубами, аналогична нагучице (см.).

чапщ — обычай собираться на всю ночь у постели раненого или больного с целью развлечь его и не дать ему заснуть в течение ночи. Считалось, что если больной уснет, душа покинет его.

четлибж, четлибже (адыгейск., каб. гедлибже) — блюдо из курицы со специально приготовленным соусом.

шагиндак — см. тандак.

шандак — см. тандак.

шипс — мясное блюдо с подливой.

эфенди — мулла.

ярэби — восклицание, букв. «О, боже!».

 

БИБЛИОГРАФИЯ