Квартет и барабанные палочки

 

Мы с Женькой пробрались в зал и почувствовали себя здесь в полной безопасности. Зал был битком набит, и мы с трудом разыскали себе места.

Как раз объявили выступление Петиного квартета.

Я старательно слушал, но мне, откровенно говоря, не очень все это нравилось.

Женька тоже весь извертелся и наконец стал приставать ко мне:

– А что такое квартет?

Справа от Женьки сидел довольно взрослый парень и внимательно слушал. Сразу было видно, что квартет ему нравится. Иначе чего ради он уставился на сцену и почти не дышит?

Мне даже стало обидно: рядом сидит человек, которому музыка доставляет удовольствие, а ты хлопаешь ушами и ничего не понимаешь. Словно уши тебе залепили пластилином.

Я тоже решил внимательно послушать. Может быть, и я найду что‑нибудь интересное в Петином квартете?

Но разве Женька даст послушать по‑человечески? Он стал дергать своего соседа за рукав. Тот склонился к Женьке.

– Что такое квартет? – шепнул Женька. – Ансамбль из четырех музыкантов.

– А если бы их было пять, тогда как бы они назывались?

– Квинтет… А вообще оставь меня в покое и не мешай.

В это время Петин квартет перестал играть, и все стал аплодировать. Мы хлопали громче и дольше всех. Особенно Женька. Когда в зале стихло, Женька щелкал ладонями один. Парень покосился на него:

– Что, очень понравилось?

– Еще бы! – ответил Женька. – Там играл мой знакомый – Петька Люлькин. Я его на такси привез!

– Да ты, я вижу, тонкий ценитель музыки, – насмешливо сказал парень и отвернулся.

Я бы на Женькином месте обиделся. Женька на своем месте, видимо, тоже собирался обидеться. Но в этот момент на сцену вынесли стол, покрытый деревянными пластинками разной величины. Под столом висели, словно сталактиты, металлические стаканчики, тоже разной величины.

Таинственный стол сразу завладел нашим вниманием.

– Это для фокусника‑иллюзиониста? – спросил Женька соседа.

– Сам ты фокусник! Это концертный ксилофон…

И вдруг на сцену вылез Кузя! Собственной персоной!

Женька чуть не задохнулся от злости. У него, по‑моему, зачесались руки. Он сунул два пальца в рот, как бы собираясь свистнуть. Но не решился.

Я бы тоже не решился. Попробуй‑ка тут свистни! Тебе так свистнут, что на веки вечные разучишься свистеть.

В следующую минуту я перестал думать про Женьку потому что ужасно удивился. Смотрю – и не верю ни своим глазам, ни своим ушам.

Покосился на Женьку, а он тоже сидит разинув рот А не разинуть рот было просто невозможно, до того здорово Кузя играл на ксилофоне!

Кузины палочки с непостижимой быстротой мелькали над инструментом, и от плоского стола с металлическими стаканчиками отскакивали звуки, похожие на искры.

«Хорошо, что Женька не отнял у Кузи ксилофонных палочек!» – подумал я.

А позади нас кто‑то тихо произнес:

– Талантливый мальчик. Вы послушайте, какая техника, какая легкость, какие нюансы!

«Ай да Кузя! Вот так Кузя!» – подумал я.

Вдруг Женька встрепенулся и толкнул локтем соседа:

– А оркестр будет выступать?

Парень молча кивнул.

Женька обеспокоенно спросил его:

– А без барабана оркестр может обойтись?

– Не может.

– А барабанщик без палочек может обойтись?

Женькин сосед вышел из терпения.

– Между прочим, – сердито сказал он, – этот концерт может спокойно обойтись без такого слушателя. Замолчи, или я тебя вытряхну отсюда.

Но Женька сам неожиданно покинул свое место и стал пробираться по ряду. На него зашикали. Меня тоже потянуло за Женькой.

На меня тоже зашикали и даже раза два хорошенько толкнули – из‑за того, что я всем наступал на ноги. Когда мы наконец выбрались в фойе, я спросил:

– Ты куда, Жень?

Не отвечая, Женька устремился к артистической. Он остановил первую попавшуюся девочку и спросил ее:

– Ты Кузю знаешь?

– Кузю? Никакого Кузи у нас нет.

– Ну, такой… барабанщик… Ябеда жуткий!

– А‑а! – воскликнула девочка. – Ты про Сметанкина?

– Сметанкин! – фыркнул Женька. – Передай вашему Сметанкину эти палочки. Передашь?

– Ой мальчики, мне некогда! Сами передайте!

– Да что тебе, жалко, что ли, в самом деле? Выступление же оркестра сорвется!

– Так сразу бы и сказали… Давай скорей палочки… После этого мы с Женькой вернулись в зал.

Парень, увидев нас, замахал руками, видимо, хотел сказать: «Не смейте и близко подходить ко мне!» И даже погрозил кулаком.

Пока мы шмыгали по проходу в поисках места, на сцену вышел мальчик‑баянист.

Вдруг Женька остановился как вкопанный:

– Смотри!

 

ВСТРЕЧА С ГЕНЕРАЛОМ

 

Я посмотрел туда, куда мне показывал Женька, и увидел генерала в полной парадной форме, с двумя звездочками Героя Советского Союза.

Ноги сами понесли нас по тому ряду, в котором сидел генерал. А он, чуть повернув крупное ухо к сцене, слушал мальчика‑баяниста. Лицо его было неподвижным, жестким, словно из гранита, а глаза были спокойные и добрые.

Мы смотрели на него не отрываясь, забыв, что стоим в проходе, что на нас обращают внимание.

Вдруг генерал повернул к нам голову. Несколько секунд молча рассматривал нас, а потом поманил пальцем «Что, мол, стоите, тут же есть свободные места!»

В одно мгновение мы очутились возле генерала. Причем Женька оказался проворней меня и занял место рядом, а мне пришлось сесть подальше.

Когда мальчик‑баянист раскланялся и ушел, а на сцене начали расставлять пульты для оркестра, генерал повернулся к нам.

Его взгляд задержался на царапине, которая красовалась на Женькином лбу.

Глаза генерала повеселели, и он положил Женьке на плечо свою тяжелую руку.

Женька засиял, а я от зависти чуть не лопнул. Как всегда, мне не повезло. И почему только рядом с генералом очутился именно Женька?

Глядя на сцену, генерал сказал:

– Всю жизнь страдаю, что ни на чем не умею играть. – И неожиданно спросил нас: – А вы? Играете?

Женька отрицательно замотал головой и покраснел.

«Эх, – подумал я, – если бы мне на чем‑нибудь играть! Может, генерал положил бы и мне руку на плечо и сказал: Молодец, Федя! Зачислю тебя в свою армию. Играй – очень уж я скучаю без музыки!»

Мы с Женькой молчали.

А на сцене тем временем появился директор музыкальной школы. Тот самый высокий человек в очках, который говорил с грузовика на «Площадке встреч».

Теперь он выглядел иначе. Одетый во все черное, с белым галстуком бабочкой, он быстро вышел на сцену и вежливо поклонился публике.

– Это дирижер, – сказал Женька.

– Совершенно верно, – последовал веселый ответ генерала, – он мой коллега, генерал музыкального войска.

Между тем из глубины оркестра послышался протяжный звук, словно пастух затянул песню, но, забыв продолжение, тянет задумчиво первый звук.

К нему присоединилась одна скрипка, другая – это я хорошо слышал и видел. Заиграли слева, справа. Вступили чьи‑то низкие голоса. Расталкивая остальных, загудели басы, и весь зал наполнился веселым гомоном, словно мы попали на птичью ярмарку.

Вдруг все оборвалось по знаку дирижерской палочки, словно она была волшебная.

Некоторое время длилась пауза. Потом со сцены послышался шорох. Точь‑в‑точь такой, какой поднимает ветер, подметающий осенний лес.

Я замер и готов был поклясться, что в зале повеяло опавшими листьями.

Постепенно шорох перерос в могучий ветер. Он все нарастал, нарастал, словно над невидимым лесом пронеслась настоящая буря.

Что‑то бабахнуло, словно прогремел гром, и опять стало тихо‑тихо…

Дирижер замер, его вытянутые руки застыли. Со стороны казалось, будто он держит в руках хрупкую вазу, до краев наполненную водой.

Потом он стал плавно раскачиваться, и в зале закружились звуки вальса.

Женька сидел, уставившись на сцену, словно завороженный. Глаза его горели, а руки сами собой делали движения в такт музыке.

А когда оркестр замолк, раздались такие аплодисменты, что мне показалось, будто закачались стены и затрещал потолок. Ничего подобного я раньше не слышал.

Генерал поднялся и хлопал в ладоши стоя. Повскакивали с мест и мы. Впрочем, на ногах был весь зал.

Долго не смолкали аплодисменты. Дирижер несколько раз выходил и кланялся. Но каждый раз он подниму на ноги оркестр и показывал на него: «Мол, я тут ни причем. Вот кто доставил вам удовольствие!»

А оркестранты тоже не стояли без дела. Они легонечко постукивали смычками по обратной стороне скрипок, виолончелей и контрабасов. Может быть, они благодарили публику за внимание? А может быть, приветствовали своего командира – генерала музыкального войска?

Наконец все стихло. Мы уселись на свои места.

– Хорошо, ребята, не правда ли? – спросил генерал.

– Хорошо! – ответили мы в один голос. – Просто замечательно!

– У меня внук играет в этом оркестре! – с гордостью сказал генерал. – Он сейчас придет сюда. Я вас обязательно познакомлю.

Мы с Женькой переглянулись: вот здорово! И нам захотелось поскорее увидеть генеральского внука.

«Может быть, – размечтался я, – мы подружимся этим внуком и как‑нибудь втроем пойдем в гости к его дедушке‑генералу? И тот расскажет нам про войну и про свои подвиги. Может быть, я даже научусь драться…»

Неожиданно мои мечты оборвались. Кто‑то дернул меня за рукав. Смотрю – девочка, которую Женька просил передать Кузе барабанные палочки.

– Тебе чего? – спросил я.

– Ой мальчики! – зашептала она мне на ухо. – Вас ищет Татьяна Васильевна. И Сметанкин с ней. Уходите поскорее!

Я с перепугу даже спасибо ей не сказал. Да она и не стала ждать – убежала. Я склонился к Женьке и сказал ему:

– Айда отсюда! Быстрее, а то поздно будет.

Когда мы очутились на улице, я все объяснил Женьке. Женька в сердцах топнул ногой:

– Эх, так и не познакомились с внуком генерала. Вот беда… Может, Федя, мы напрасно убежали?

– Совсем не напрасно. Это даже здорово, что мы вовремя смылись. Разве забыл, какой синяк ты посадил Кузе под глазом? Да еще рубашку изорвал! Представляешь, как нас опозорили бы перед генералом!

– Ну, Кузя, погоди еще! Я тебе и за это добавлю. Уж я тебя не пожалею! Не посмотрю, что ты на ксилофоне играешь.

– Совести у него нет. Мы ему палочки вернули… Наподдай ему как следует, Женька!

Концерт вскоре окончился.

Ребята из музыкальной школы погружались в те же красные автобусы. Увидели мы и Петю Люлькина. Он все крутился возле одной из машин, а лезть внутрь не хотел – кого‑то высматривал.

Может, меня и Женьку?

Наконец Люлькина силой затолкали в автобус, хотя он опирался и о чем‑то просил.

Потом мы увидели генерала и дирижера оркестра.

Генерал пожимал дирижеру руку. Улыбаясь, что‑то говорил.

«Сегодня ваше музыкальное войско одержало полную победу! – вот что, наверное, он говорил. – Удивительная вас армия! Она может добиться победы или потерпеть поражение, не имея ни одного противника».

Тут, откуда не возьмись, к генералу подкатил черный «ЗИМ».

Генерал жестом показал дирижеру на машину. «Мол, садитесь в мою военную машину, я вас живо домчу».

Но дирижер покачал головой и показал на автобус «Простите, мол, не могу. Генералы не вправе покидать свое войско даже после победы!» И они расстались.

Генерал сел в черный «ЗИМ», а дирижер – в автобус. Толпа у театра стала редеть.

На столбах уже зажглись фонари, и сразу наступил вечер. Нам тоже пора было возвращаться.

Раза два нас высаживали из автобуса, а в метро и вовсе не пустили – денег на билет не было.

Остаток пути нам пришлось пройти пешком.

Добрались мы домой часов в девять, не чуя под собой ног от усталости.

Навстречу мне кинулась взволнованная мама. Отец коротко спросил:

– Ну?

Мне здорово попало. Женьке, думаю, не меньше, но подробностей он не рассказывал.

 

ХОТИТЕ ИГРАТЬ В ОРКЕСТРЕ?

 

На следующий день мы с Женькой, захлебываясь и перебивая друг друга, рассказывали ребятам о кремлевском концерте.

Васька слушал, слушал, потом пренебрежительно махнул рукой:

– Тю‑ю! Тоже мне невидаль! Давайте лучше пошлем Гришу за мячом и сыграем в футбол.

– Мячи гонять умеет всякий дурак, – ответил Женька и вдруг заявил: – Хотите играть в оркестре?

«Ай да Женька! – подумал я. – Всегда придумает что‑нибудь интересное, не то что я». Ребята не сразу поняли, о чем говорит Женька. Кто‑то неуверенно спросил:

– Чего‑о?

– А ничего. В оркестре, говорю, хотите играть?

Первым откликнулся Гриша.

– Я хочу, – сказал он. – А на чем мы будем играть?

– На чем хотите, – нетвердо произнес Женька. – Ну, а этих самых… скрипках…

– На одних скрипках далеко не уедешь, – сказал Костя. – В оркестре знаешь сколько разных музыкальных инструментов? И скрипки, и эти, как их… Я в окошко однажды видел в музыкальной школе. Ну, толстые, как Васька…

– Контрабасы, – подсказал я.

– Васька – толстый контрабас! – взвизгнул Гриша.

– Сами вы контрабасы, – буркнул Васька. – По‑моему, главное – это барабан. Бум‑ба‑ра‑бам‑бам‑бам‑бам‑бам!

– Скажешь тоже! – сказал я. – Барабан внутри пустой.

– Как твоя голова, – откликнулся Костя и засмеялся. – Треску много, а толку мало.

А смеялся Костя очень смешно. Начинал тоненько, с взвизгиванием, а потом переходил на бас. Голос у него ломался, вот что.

– Я бы еще согласился играть на тарелках, – гнул свое Васька. – Звенят они здорово!

– Тебе все мерещатся тарелочки, вилочки, ножички, – сказал Костя. – А может, мне охота играть…

Спор готов был разгореться, но тут я неожиданно вспомнил, что у меня дома есть музыкальная энциклопедия.

– Что зря спорить и гадать? – воскликнул я. – Хотите, принесу энциклопедию? Мне ее бабушка подарила. Она у нас – бывшая балерина.

В одну минуту я слетал домой и притащил здоровенную книжищу.

– На, держи, – сказал я Женьке.

Женька выхватил у меня из рук старую, затрепанную энциклопедию, которая вдобавок пахла пылью и мышами, полистал ее и очень скоро обнаружил, что там не хватает половины листов.

– Твоя работа? – спросил он у меня.

Я честно признался, что когда был маленьким, то вырывал оттуда бумагу для змеев и голубей: очень хорошая бумага – здорово летала!

Женька стал ворчать, что половину энциклопедии я на ветер пустил и, может, самые лучшие музыкальные инструменты где‑нибудь на проводах висят.

Я сказал:

– А нам много ли надо? Нам и этого хватит.

– «Хватит, хватит»… – продолжал ворчать Жены одновременно выискивая названия инструментов.

– Нашел, – сказал он. – Валторна.

– Валторна?

– Да. Тут написано, что валторна произошла от охотничьего рога.

– Я хочу на валторне! – воскликнул Гриша, которому стало скучно.

– Мало ли что ты хочешь… – ответил Васька. – Может, я хочу на гитаре? А тут про гитару ничего нет.

– Ты хочешь барабан на тарелочке, – сказал Гришка.

– Я передумал, понял?

– Все равно на гитаре в оркестрах не играют, – с видом знатока сказал Женька. – Можете у Феди спросим?

– Ладно, уговорили, – пробурчал Васька. – Мне и тарелки подойдут. Есть там что‑нибудь про тарелки?

– Тарелки? Сейчас… Тарелки… Есть тарелки! «Сам звучащий ударный музыкальный инструмент…» Дальше неинтересно… А вот тут интересно: «Одну из тарелок прикрепляют к барабану. Это дает возможность играть на обоих инструментах одному исполнителю».

– Значит, – развеселился Васька, – я буду играть на барабане, и на тарелках?

– Хитренький какой! – заныл Гриша. – Я уже давно хочу играть на барабане.

– Чудак человек! – Васька пожал плечами. – Разве я виноват, что тарелки прикрепляют к барабану? Нельзя же отдирать одно от другого. Только хорошую вещь портить!

– Все равно барабан мой!

– Как же, твой!

Конец спору положил Женька.

– Знаете что, оркестранты, – сказал он. – Я придумал! – Женька стал поспешно листать энциклопедию. – Ты, например, Васька, будешь… ве… ве… ве… виолончелью.

– Почему это я – виолончель? – испугался Васька.

– А потому, что ты на букву «В» и виолончель на буку «В». Другим тоже так выбирать будем, понял?

– Понял… А что там про виолончель написано?

– «Виолончель – инструмент скрипичного семейства… Широко применяется в качестве сольного и оркестрового инструмента. Число виолончелей в оркестре достигает 2‑ти…» Отличный инструмент. Прямо против дирижера играет. Правда, Федя?

– Слушай, поколдуй и мне, – сказал Костя, который долго молчал и напряженно наблюдал за всем, что происходит. – Если угадаешь мое желание, честное слово, буду играть в твоем оркестре.

– Ка… Ка… Ка… – забормотал Женька, шурша негнущимися страницами. – Вот: контрабас!

Костя с удивлением поднял брови, а я вспомнил, как он смотрел в окно музыкальной школы на мальчика с контрабасом.

– Ты не сомневайся, – ободряюще сказал Женька. – Про него тоже написано, что он из скрипичного семейства, только самый большой по размеру – целых два метра. Без него не обходится ни один оркестр. И думать тут нечего! Согласен?

– А я? – заволновался Гриша. – На чем я буду играть?

– Ты будешь играть… на гуцулке, – прочитал Женька первое попавшееся название.

– Не хочу на гуцулке. Хочу на барабане.

– Не хочешь на гуцулке, играй на гамбанге, а про барабан и думать забудь.

– Не хочу на гамбанге.

– Тогда, пожалуйста, – на геликоне.

– Не хочу! – капризно взвизгнул Гриша.

– На гекельфоне хочешь?

– Не хочу!!

– На гидравлосе?

– Не хочу!!!

Женька наконец разозлился и хлопнул несговорчив дошкольника энциклопедией по голове:

– Чего раскричался? Нет ничего больше на букву Г.

Но Гриша был человеком упрямым и умел задавать такого реву в три, четыре, пять ручьев, что сбегались жильцы всего дома от первого до десятого этажа. Я поспешил взять у Женьки энциклопедию и нашел еще одно название граммофон.

– Не хочу граммофон!

– А чего тебе надо, на самом деле? – спросил Васька. – Заведешь граммофончик, поставишь его в оркестр и сиди себе нога на ногу. Красота!

– Васька, вредина… – захныкал Гриша.

– Нет больше страниц на букву «Г», – сказал я Грише. – Остальные я на голубей израсходовал, честное слово!

Гриша с отчаянным ревом убежал домой. А Васька посмотрел ему вслед и сказал:

– Может быть, вы все‑таки пропустили там чего‑нибудь?

– Может, и пропустили, – недовольно ответил Женька. – А чего он вопит как резаный? Никто же не спорил ни Васька, ни Костя, ни Федя… Э‑э, Федя‑то без инструмента остался! Ничего, сейчас подберем… Фе… фе… Фагот! Вот!

Я вырвал из Женькиных рук бабушкину энциклопедию и быстро нашел страницу на букву «Ж».

– А тебе придется играть на жалейке, – не без злорадства сказал я. – Нет больше ничего на букву хоть тут все страницы целые.

Женька и глазом не моргнул.

– За меня не беспокойся. Я буду дирижером! Дирижеры ни на чем не играют. Они дирижируют палочкой.

– Что же у нас получается? – спросил Васька.

– Оркестр, – ответил Женька. – Виолончель, контрабас, фагот и… я.

– Мда‑а, – протянул Костя. – Хорошенький оркестр, нечего не скажешь!

Женьку тоже, видимо, взяло сомнение, и он стал щурить глаза.

– А чего особенного? – сказал Васька. – Ничего особенного! Сагитируем кого‑нибудь. Вот Федя у нас большой специалист агитировать…

И все ребята с надеждой посмотрели на меня.