Поход Белли на Неаполь и его взятие, варварство неаполитанской династии и поддержка зверств реакции Нельсоном. Отношение к этому Ушакова и русских моряков

Русский отряд, при котором находился кардинал Руффо со своими вооруженными силами, шел к Неаполю, ломая сопротивление неприятеля. Считалось, что командует Руффо, стоявший во главе “королевской армии”, как пышно назывались вооруженные и недисциплинированные толпы, которые около него собрались. Но все делали, конечно, русские, а вовсе не кардинал Руффо. Русские разбили французов под Портичи, взяли форт Виллему, они же взяли Мадалену и Мадаленский мост. Русские военные достижения сознательно замалчивались англичанами. Капитан Фут, весьма старавшийся принизить роль русских, в своем официальном донесении Нельсону принужден был сделать это в такой курьезнейшей форме: “Вечером 13 июня [195] (нов. ст. — Е. Т.) кардинал, или, скорее, русские, взял форт Виллему и Мадаленский мост”{21}. Это “или, скорее, русские (or rather Russians)” прямо бесценно в своей наивной откровенности: не упомянуть о главных виновниках победы нельзя было никак.

Руководящая роль русских обязывала кардинала Руффо очень и очень считаться с волей их начальника — капитана 2 ранга Белли.

Здесь мы подходим к тому моменту, когда русская воинская честь была поддержана не только на поле брани и когда русские воины, которых зигзаги тогдашней внешней политики царского правительства привели к борьбе на юге, как и на севере Аппенинского полуострова за чуждое и ненужное России вредное дело, показали, что они, являясь беспрекословно повинующимися и храбро выполняющими боевой приказ солдатами, быть палачами побежденных ни в коем случае не желают.

Изучая документы эпохи, можно часто встретиться с многочисленными замечаниями и упоминаниями, указывающими на то, что русские, высадившиеся летом 1799 г. на юге Италии, стремились как можно скорее покончить с кровопролитием и способствовать заключению такого перемирия, которое позволило бы французам и ставшим на их сторону неаполитанским “якобинцам” с безопасностью для жизни покинуть пределы королевства Обеих Сицилий и отправиться в Тулон, ближайший французский порт.

В этой обстановке, по настоянию русских, кардинал Руффо принужден был заключить то знаменитое перемирие, вопиющее нарушение которого англичанами вызвало кровавые последствия и легло навсегда таким черным пятном на историческое имя Нельсона.

Сначала капитулировала крепость Кастелламаре, потом два замка—Кастель д'Уово и Кастель Нуово (del'Uovo e Nuovo), где находились французы и наиболее скомпрометированные республиканцы Неаполя. По условиям этих “капитуляций” кардинал Руффо обязывался разрешить французским гарнизонам укреплений выйти из замков с военными почестями, с оружием и военным имуществом, с развернутыми знаменами, с двумя заряженными пушками. Все итальянские республиканцы, укрывшиеся в замках, как мужчины, так и женщины, точно так же получали гарантию личной безопасности, и им предоставлялся свободный выбор: либо вместе с французским войском перейти на корабли, которые их доставят в Тулон, либо остаться в Неаполе, причем им гарантировалось, что ни они, ни их семьи не подвергнутся никакому утеснению (sans etre inquiétés ni eux, ni leurs familles). Этот документ был подписан французами 10 (21) июня, кардиналом Руффо и представителями [196] Ушакова и Кадыр-бея 11 (22) июня 1799 г., а 12 (23) июня он был подписан представителем Нельсона — капитаном Футом.

Узнав об этой капитуляции, проведенной русскими моряками и спасавшей побежденных, Нельсон, жаждавший уничтожения французов и республиканцев, впал в состояние, если можно так выразиться, холодного и длительного бешенства. Он считал, что условия капитуляции слишком почетны для французов и для ненавистных ему неаполитанских “якобинцев” и что именно это лишает его, Нельсона, лавров победы. И зачем Фут согласился подписать документ о капитуляции? Почему кардинал Руффо, беспощадный истребитель “якобинцев”, вдруг стал таким мягкосердечным, что тоже согласился выпустить из рук врага, которому ни малейшего спасения ни откуда невозможно было ждать? Нельсон с бешенством задавал эти вопросы.

Нельсон немедленно послал суровейший выговор своему представителю капитану Футу, и вот какое объяснение он получил от своего подчиненного.

Фут доложил, что “русские провели договор” и что кардинал Руффо, “который очень нуждался в помощи русских, не хотел дать им никакого повода к жалобам”{22}. Мало того, оказывается, уже 8 (19) июня был готов и подписан “русским начальником” и кардиналом Руффо проект этих условий капитуляции, а 11 (22) июня капитану Футу была представлена и сама капитуляция, формально подписанная русскими и кардиналом Руффо.

В данном случае снова было проявлено то благородство со стороны ушаковских моряков по отношению к “якобинцам”, которое мы констатировали, говоря о действиях Ушакова на Ионических островах. Но здесь заслуга русских была несравненно большей, потому что безмерно сильнее были препятствия. “Неаполитанская фурия” Каролина и леди Гамильтон, фактически управлявшие королевством и руководившие действиями Нельсона, ненасытно жаждавшие пыток, истязаний и публичных казней, знавшие, что во всех этих варварских неистовствах им обеспечена полнейшая поддержка неаполитанской черни, духовенства и грабительских орд, шедших за Руффо, ни за что не хотели мириться с тем, что русские вырвали из их когтей побежденных “якобинцев”. И они немедленно предприняли свои меры.

Теперь мы должны перейти к тому событию, которое по честному признанию английской правдивой наблюдательницы мисс Эллен Уильямс, вызвало такой отклик всех любящих и уважающих Англию и честь Англии людей: “Мы были бы менее удивлены, если бы услышали, что янычары рассуждают о правах человека и правах народов в представительных собраниях [197] в Константинополе, чем мы были удивлены, видя как английские офицеры сделались исполнителями произвольных и кровожадных приказов итальянского государя, направленных претив свободных людей, нарушив договор, подписанный офицером английской нации вместе с представителями других держав”{23}.

13 (24) июня 1799 г. Нельсон прибыл в Неаполь со своей эскадрой. С ним была, конечно, леди Гамильтон. Королевская семья пока оставалась в Палермо, потому что король Фердинанд продолжал бояться, хотя Неаполь уже был в руках кардинала Руффо, а укрепленные замки капитулировали.

Немедленно Нельсон объявил, что он не признает подписанной русскими и его же представителем Футом капитуляции. Даже кардинал Руффо, сам жесточайший усмиритель, был возмущен этим актом и объявил, что ни он, ни его войско не будут участвовать во враждебных действиях против французов.

Понадеявшиеся на честное выполнение условий капитуляции французы и несчастные республиканцы вышли из укрепленных замков. Кое-кто из них успел даже пересесть на транспорты, которые отходили в Тулон. Но транспорты были остановлены по приказу Нельсона, и все были арестованы. Часть французов и республиканцев была посажена на особые суда, где арестованных настолько сбили в кучу, что они не могли ни сесть, ни лечь; другую часть перевезли в неаполитанские тюрьмы.

И современные Нельсону и писавшие о нем впоследствии критики его действий немало положили сил, чтобы отчасти иезуитскими, отчасти юридически-сутяжническими “логическими” доводами оправдать поступки Нельсона, возмутившие даже кардинала Руффо. Сам же английский флотоводец крайне мало заботился о своих оправданиях. Он без малейшего смущения объяснял дело так: капитуляция была подписана, когда еще британский флот не подошел к Неаполю, а вот теперь он подошел, поэтому никакая капитуляция признана быть не может. Впоследствии супруги Гамильтон подсказали Нельсону, что нужно больше всего напирать на то, будто Руффо не имел права без согласия короля подписывать капитуляцию, а также на то, что Нельсон имел от короля Фердинанда неограниченные полномочия.

В последовавшей гнусной оргии неаполитанская чернь рвала на части несчастных людей, сжигала их на площадях, а учрежденные королевским правительством судилища соперничали в неистовой жестокости приговоров. Пытки и всякого рода казни производились долгие дни и недели подряд.

Нельсон и непосредственный его помощник капитан Траубридж также лично проявили полную беспощадность в [198] бессовестность в расправе с капитулировавшими республиканцами Неаполя.

Нельсон решил повесить адмирала Караччиоло, командовавшего флотом республиканцев. Он наскоро организовал военный суд и, побуждаемый своей любовницей леди Гамильтон, которая, собираясь уезжать, хотела обязательно присутствовать при повешении, приказал немедленно же исполнить приговор. Караччиоло был повешен в самый день суда 18 (29) июня 1799 г. на борту линейного корабля “Minerva”. Тело Караччиоло весь день продолжало висеть на корабле. “Необходим пример”,— пояснял английский посол Гамильтон, вполне стоивший своей супруги{24}.

Черным пятном легла эта эпопея коварства и зверства на память Нельсона. Королю Фердинанду, королеве Каролине, супругам Гамильтон в смысле репутации терять было нечего. Но живший до этого момента и после него, как храбрец, и умерший, как храбрец, британский флотоводец Нельсон не пощадил в 1799 г. своего имени.

Зато честь и репутация русских моряков остались совершенно незапятнанными. По единодушным показаниям современников, русские спасали несчастных республиканцев, за которыми охотилась, как за дикими зверями, роялистская чернь.

Следует еще отметить, что начальник русского отряда капитан 2 ранга Белли, вопреки вероломству Нельсона, старался твердо выполнять условия капитуляции. Согласно показанию Риччарди, одного из неаполитанских республиканцев, вышедших из замков Кастель д'Уово и Кастель Нуово, русские войска “выпустили со всеми военными почестями всех людей гарнизона со стороны морского арсенала, где этот гарнизон сложил оружие и был посажен на суда, чтобы быть отвезенным в Тулон”{25}. Сели на суда и неаполитанские “якобинцы”, уже считавшие себя спасенными. Но суда, как было сказано, англичане остановили в море и возвратили в Неаполь. Жертвам, которых русские пытались спасти, не удалось, таким образом, уйти от палачей.

Павел, ничего не знавший о действиях Белли относительно “якобинцев” и его истинном отношении к ним, и в частности о том, что Белли выпустил всех из замков и, желая спасти им жизнь, позволил поскорее сесть на транспорт, писал Суворову:

“Сделанное Белли в Неаполе доказывает, что русские на войне всех прочих бить будут, да и тех, кто с ними, тому же научат”.

Царь имел в виду лишь победу русских над французами. Не поздоровилось бы, вероятно, Белли, если бы Павел знал все подробности... Неаполитанский дипломат Мишеру писал о военных действиях ушаковских моряков и солдат:

“Конечно, не было другого примера подобного события: одни лишь русские [199] войска могли совершить такое чудо. Какая храбрость! Какая дисциплина! Какие кроткие, любезные нравы! Здесь боготворят их, и память о русских останется в нашем отечестве на вечные времена”.