Больше всего я завидовал «моржам».

«Люди в проруби купаются, а я болею все время и в трех шарфах хожу, – думал я, зло глядя в телевизор, где шла передача о закаливании.– А может, зря бабушка меня так кутает, может, я тоже, как „морж“, смогу?»

Терпенье лопнуло, когда я увидел выбежавшего из бани на снег трехлетнего карапуза. Обида была страшная! Утешался я лишь тем, что старше и могу хорошенько дать карапузу по мозгам. Тешиться пришлось недолго. Я вспомнил, что к шестнадцати сгнию, и понял, что возраст против меня. А карапуз улыбнулся малозубым ртом и резво побежал вдаль по снегу. Гнить он не собирался.

«У, оскалился, зараза! –подумал я.– Хоть бы ты замерз там!»

Карапуз в ответ засмеялся и стал закапываться в снег с головой. Это уже было невыносимо!

За окном свистнул ветер. Балконная дверь скрипнула. Бабушки дома не было. Я скинул шерстяную кофту и рубашку, открыл балкон и шагнул навстречу косо падающему снегу.

Стоял январь, и мороз был таким, каким полагалось ему быть в середине зимы. Ветер крутанул вокруг меня снежную пыль, глубокий вздох застыл в груди ледяным осколком. В голове осталась одна мысль: «Замерз!», остальные улетели вместе с ветром, завертелись поземкой, унеслись прочь. Вернувшись из объятий звенящего мороза в пахнущее жучками тепло комнаты, я закрыл балконную дверь, неподдающимися руками натянул одежду и пошел на кухню согреваться горячим чаем.

Налив в чайник воды и поставив его на плиту, я стал разжигать газ. Согреться я еще не успел, и спички ломались в пальцах. С четвертого раза я зажег огонь, сел подле чайника на табурет и протянул руки к голубым язычкам пламени. Маленький чайник закипел быстро. Я выключил газ, нашел на столе заварку и сделал себе крепкого горячего чаю.

Чай разнес тепло по всему телу. Захотелось лечь под одеяло и полежать. Я лег, и тогда меня словно окутало теплое облако. Вскоре я уснул.

От прохладного прикосновения ко лбу я проснулся и увидел склонившуюся надо мной бабушку.

– Плохо чувствуешь себя, Сашенька? – спросила бабушка, убирая руку.– Болит что.нибудь?

– Нет, не болит.

– А что? Может, слабость такая, знаешь, ломит все?

– Нет у меня слабости. Прилег просто и уснул.

– Ну вставай,– сказала бабушка и вышла из комнаты.

Вставать не хотелось. Я согрелся в кровати и действительно, здесь бабушка угадала, испытывал слабость.

«Может, мне где.нибудь ломит?» – подумал я и, закрыв глаза, стал прислушиваться к своим ощущениям.

Ой, как ломит под мышкой! Прямо как будто там сверлят дырку. И сильнее, сильнее…

Я открыл глаза. Бабушка совала мне под мышку градусник, поворачивая его туда.сюда, чтобы он встал получше. Оказывается, я снова уснул.

– Сейчас тутульки смерим,– сказала бабушка, поставив наконец градусник, как ей хотелось.– Ты, когда был маленький, говорил «тутульки». А еще ты говорил «дидивот», вместо «идиот». Сидишь в манежике, бывало, зассанный весь. Ручками машешь и кричишь: «Я дидивот! Я дидивот!» Я подойду, сменю тебе простынки. Поправлю ласково: «Не дидивот, Сашенька, а идиот». А ты опять: «Дидивот! Дидивот!» Такая лапочка был…

Бабушкина рука, нежно гладившая меня по голове, вздрогнула.

– Господи, температура жарит, лоб горит. За что этот ребенок несчастный так страдает? Пошли мне, Господи, часть его мук. Я старая, мне терять нечего. Смилуйся, Господи! Верно говорят: «За грехи родителей расплачиваются дети». Ты, Сашенька, страдаешь за свою мать, которая только и делала, что таскалась. А я стирала твои пеленки и на больных ногах носила продукты и убирала квартиру.

Соленая капля упала мне на губы. Бабушка продолжала что.то говорить, но теперь ее слова заглушались шумом, и до того звучавшим у меня в ушах, но УСИЛИВШИМСЯ сейчас. Громче. Громче. Вот уже совсем не слышно бабушки, один шум…

Прибой. Значит, близко море. Нет, это не море, я в ванной. Интересно, в ванной есть прибой? Конечно, есть, ведь я его слышу. Ой, какая горячая вода, как же здесь рыбы живут? Нырну, посмотрю. Ага, вот и рыба! Прямо на меня плывет. Сейчас спрошу у нее: как вы здесь живете, не горячо ли? Как к ней повежливей обратиться?..

Но рыба, не доплыв до меня, свернула и заплыла в раскрывшуюся вдруг перед ней в стенке ванной дверь.

– Где была? – спросили оттуда.

– Таскалась,– ответила рыба. Дверь захлопнулась. Шум прибоя усилился.

«Будет шторм,– подумал я.– Куда бы спрятаться? Может, к рыбе? А пустят?»

Тут ко мне подплыла мочалка. В ней открылся люк, и из него высунулась бабушка.

– Слабохарактерные кончают жизнь в тюрьме,– сказала она.– Ну.ка выныривай!

Я послушался.