Жизнеописание Таддео Дзуккеро из сант'аньоло ин Вадо живописца

 

Когда Франческо Мариа был герцогом Урбинским, в городке Сант Аньоло ин Вадо, расположенном в этом государстве, первого сентября 1529 года у живописца Оттавиано Дзуккеро родился младенец мужеского пола, которого он назвал Таддео. А так как мальчик уже десяти лет научился толково читать и писать, отец взял его к себе и стал понемногу обучать рисунку. Убедившись, однако, что сын его обладает прекраснейшим дарованием и мог бы как живописец оказаться совсем не тем человеком, каким он ему казался попервоначалу, он поместил его к некоему Помпео из Фано, своему ближайшему другу, живописцу же весьма заурядному. Работы последнего, равно как и его обхождение, пришлись Таддео не по нраву, поэтому, вернувшись в Сант Аньоло, он стал, в меру своих возможностей и своего умения, помогать отцу в родном городе и в других местах. В конце концов, после того как он подрос и поумнел и увидел, что уже не многое сумел приобрести от отца, обремененного семью сыновьями и женой и к тому же едва ли способного помочь ему своими скудными познаниями, Таддео четырнадцати лет от роду совсем один отправился в Рим, где ему, никому не известному и никого не знавшему, пришлось первое время многое перетерпеть, тем более что те, с кем он знакомился, обходились с ним еще хуже, чем остальные. Так, обратившись к некоему Франческо, по фамилии Сант Аньоло, который поденно выполнял гротески у Перино дель Ваги, он смиренно представился ему с покорнейшей просьбой оказать ему содействие в качестве родственника. Однако он так и ушел ни с чем, поскольку Франческо, поступив так, как сплошь да рядом поступали некоторые родственники, не только не помог ему ни словом, ни делом, но обругал и грубо его отверг. Тем не менее бедный юноша, не отчаявшись и не сробев, в течение долгих месяцев проживал, вернее сказать, кое-как перебивался в Риме, за гроши растирал краски то в одной, то в другой мастерской, а то и рисуя что-нибудь как только мог лучше. И хотя он в конце концов и поступил подмастерьем к некоему Джовампьеро Калабрезе, особой пользы это ему не принесло, так как этот человек заодно с женой своей, несносной женщиной, не только заставляли его день и ночь растирать краски, но лишали его всего, даже хлеба, который, чтобы Таддео не мог наесться им вволю и вовремя, они держали в корзине, прикрепленной к котелку и обвешанной колокольчиками, звеневшими от малейшего прикосновения к корзине и выдававшими похитителя. Однако Таддео и с этим готов был примириться, если бы он только имел возможность срисовывать те листы с собственноручными рисунками Рафаэля Урбинского, которыми обладал его, с позволения сказать, учитель.

Из-за этих и многих других его чудачеств расставшись с Джовампьеро, Таддео решил жить самостоятельно и искать себе пропитание по мастерским города Рима, где его уже знали, тратя одну часть недели на сдельную работу для прожития, а другую – на срисовывание творений Рафаэля, которые находились в доме Агостино Киджи и других частях Рима. А так как часто с наступлением вечера ему некуда было приткнуться, он провел не одну ночь под аркадами дома названного Киджи и в других подобных местах. Все эти невзгоды отчасти подорвали его здоровье и, если бы не его молодость, совсем бы его прикончили. Наконец, расхворавшись и не получая от Франческо Сант Аньоло, своего родственника, большей помощи, чем ту, которую он однажды уже получил, он вернулся в Сант Аньоло, в отчий дом, чтобы не доживать свой век в нужде, в какую он попал.

Однако дабы не терять времени по пустому и удовольствовавшись тем, что доказал ценой каких трудов и каких лишений приходится чего-либо добиваться, Таддео, говорю я, в конце концов выздоровел и, вернувшись в Рим, снова принялся за свои обычные занятия (правда, с большей осмотрительностью, чем раньше) и, под руководством некоего Якопоне, он столькому научился, что завоевал себе известное положение, так что его родственник, означенный Франческо, который так безбожно с ним поступил, видя, что он встал на ноги, и рассчитывая на его услуги, с ним помирился, и оба стали работать сообща, поскольку Таддео, который по природе своей был человеком добрым, забыл о всех обидах. Так они и зажили, принося друг другу взаимную пользу, причем Таддео делал рисунки, а вдвоем они писали фреской множество всяких фризов во внутренних помещениях и в лоджиях. Между тем живописец Даниелло из Пармы, который ранее много лет состоял при Антонио да Корреджо, а также работал вместе с Франческо Маццуоли из Пармы, подрядился расписать церковь в Витто, что за рекой Сораи, на границе Абруци, взял себе в помощники Таддео и увез его с собой в Витто. И хотя Даниелло отнюдь не был лучшим живописцем на свете, тем не менее и по возрасту своему и потому, что ему приходилось видеть, как работали Корреджо и Пармиджанино, и с какой мягкостью они выписывали свои вещи, он приобрел такой опыт в этом деле, что Таддео, которому он многое показывал и объяснял, извлек из его слов величайшую пользу, не меньшую той, которую иной извлек бы из самой работы. В этой росписи Таддео написал на крестовом своде четырех евангелистов, двух сивилл, двух пророков и четыре небольшие истории из жизни Иисуса Христа и Богоматери.

Когда он после этого вернулся в Рим, некий римский дворянин мессер Якопо Маттеи, пожелавший заказать одноцветную роспись светотенью на фасаде своего дома, стал обсуждать этот заказ с Франческо Сант Аньоло, который рекомендовал ему для этой работы Таддео. Однако так как Таддео показался этому дворянину слишком молодым, то Франческо посоветовал ему испробовать его силы на двух историях, которые можно будет сбить, если они у него не получатся, а если получатся, то заказать ему и все остальное. И вот, после того как Таддео приступил к работе, первые две истории получились у него так, что мессер Якопо был ими поражен, а не только остался ими доволен. Недаром, после того как вся эта роспись была закончена в 1548 году, весь Рим удостоил ее похвал наивысших, да и с полным основанием, ибо после Полидоро, Матурино, Винченцио из Сан Джиминьяно и Бальдассаре из Сиены не было никого, кто в такого рода работах достиг бы того, что сделал Таддео, который в то время был восемнадцатилетним юношей. Истории этой росписи можно понять из тех надписей, которые помещены под каждой из них и которые перечисляют подвиги Фурия Камилла.

Первая гласит: Tusculani pace Constantivim Romanam arcent.

Вторая – М. F. С. Signiferum Secum in hostem rapit.

Третья – M. F. С. auctore incense urbs restitutur.

Четвертая – M. F. C. Pactionibus turbatic praelium gallis nunciat.

Пятая – M. F. C. proditorem vinctum Falerio reducendum tradit.

Шестая – Matronalis auri Collatione votum Apollini solvitur.

Седьмая – M. F. С. Iunoni reginaf templum in Aventino dedicat.

Восьмая – Signum Iunonis reginale a veiis Roman Transvertur.

Девятая – M. F. C…(M)anlius dict. Decern… socios capit.

(Латинские надписи приводятся Вазари неполностью и неточно. Прим. А.Габричевского.)

С этого времени и вплоть до 1550 года, когда был избран папа Юлий III, Таддео пробавлялся работами не слишком значительными, но все же достаточно прибыльными. А в самый 1550 год, год юбилейный, Оттавиано, отец Таддео, его мать и другой их сын отправились в Рим, дабы приобщиться святейшего юбилея и отчасти чтобы повидаться со старшим сыном. Пробыв там несколько недель у Таддео, они на прощание оставили у него упомянутого мальчика, которого они привезли с собой, по имени Федериго, для обучения словесности. Однако, решив, что он скорее способен к живописи – и это впоследствии оправдали выдающиеся удачи Федериго в этой области, – Таддео начал, едва только мальчик усвоил начатки грамоты, обучать его рисунку, обеспечив ему лучшую долю и более твердую опору, чем он сам в свое время получал.

Между тем Таддео написал фреской на стене главного алтаря церкви миланцев Сант Амброджо четыре небольшие истории из жития св. Амвросия, обрамленные фризом из детских и женских фигур в виде герм и превосходно написанные. По окончании чего фасад дома около церкви Санта Лучия делла Тинта, неподалеку от «Медведя», был им целиком расписан историями из жизни Александра Великого, начиная от его рождения, и далее в пяти сценах, посвященных наиболее значительным подвигам этого прославленного мужа, и заслужил ему много похвал, несмотря на невыгодное для сравнения соседство другого фасада, выполненного рукой Полидоро.

В это время Гвидобальдо, герцог Урбинский, до ушей которого уже дошла молва об этом юноше, его подданном, и который возымел желание довести до конца стенную роспись капеллы в урбинском соборе, где, как уже говорилось, купол был расписан фресками Баттистой Франко, вызвал Таддео в Урбино, куда тот и переправился, поручив кое-кому в Риме заботиться о Федериго и наблюдать за его занятиями, а также присматривать за другим его братом, которого он при содействии своих друзей определил к ювелиру. По прибытии в Урбино он был всячески обласкан герцогом и получил от него распоряжение, касавшееся рисунков, которые он должен был заготовить для капеллы и других зданий. Между тем, однако, герцог, который в качестве военачальника венецианской Синьории должен был посетить Верону и обследовать и другие укрепления республики, взял с собой Таддео, который выполнил для него копию с картины Рафаэля, находящейся, как мы уже говорили об этом в другом месте, в доме синьоров графов Каносса. После этого Таддео, также для Его Превосходительства, начал огромный холст с изображением обращения св. Павла, который в незаконченном виде по сю пору находится в Сант Аньоло у его отца Оттавиано.

Вернувшись в Урбино, он некоторое время продолжал заниматься рисунками для упомянутой капеллы, которые были посвящены событиям из жизни Богоматери, как это видно по некоторым из них, хранящимся у его брата Федериго и выполненным пером и светотенью. Однако то ли оттого, что герцог никак не мог решиться и Таддео казался ему слишком молодым, то ли по какой другой причине, но Таддео провел при нем целых два года, не создав ничего другого, кроме нескольких картин для его рабочего кабинета в Пезаро, большого герба, написанного фреской на стене дворца, и портрета самого герцога на полотне и в натуральную величину, – и все эти вещи были превосходными. В конце концов, так как герцог должен был отправиться в Рим для получения из рук папы Юлия III жезла военачальника Святой Церкви, он завещал Таддео продолжение росписи означенной капеллы и заверил его, что все для этого необходимое им якобы предусмотрено. Однако из-за герцогских министров, поступивших с Таддео так, как поступают большинство подобного рода людей, создающих волокиту из любого дела, он, потеряв два года, вынужден был вернуться в Рим, где, разыскав герцога, нашел всему искусное объяснение, никого не осуждая и обещав все закончить, как только ему позволит время.

В следующем 1551 году Стефано Вельтрони из Монте Сансовино, получив распоряжение от папы и от Вазари обеспечить росписью гротесками помещения на принадлежавшем до того кардиналу Поджо винограднике на холме за воротами дель Пополо, вызвал Таддео и заказал ему написать центральную картину с изображением Случая, который, схватив Фортуну, собирается отрезать ножницами прядь ее волос, то есть с изображением девиза этого папы. И в этой вещи Таддео показал себя с наилучшей стороны. Далее, после того как Вазари первым представил проект расположенных за вновь выстроенным дворцом двора и нимфея, в разработке которого в дальнейшем участвовали Виньола и Амманати, а строил же их Баронино, Просперо Фонтана, выполнивший, как будет сказано ниже, много росписи в этих постройках, широко использовал помощь Таддео в целом ряде работ, которые оказались для последнего в высшей степени выгодными; поскольку его манера пришлась по вкусу папе, он заказал ему и цветные фигуры, образующие фриз в нескольких помещениях, расположенных над ведущим в Бельведер коридором. Там же в открытой лоджии, позади тех лоджий, которые обращены к Риму, Таддео написал светотенью и с фигурами в натуральную величину все подвиги Геркулеса, которые во времена папы Павла IV были уничтожены при постройке в этом месте других помещений и закладке капеллы.

На вилле же папы Юлия, а именно в нижних покоях дворца, он написал красками на середине свода ряд историй, в частности гору Парнас, а во дворе перед дворцом по обе стороны главного мраморного портала, при входе в лоджию, через которую спускаешься к нимфею, снабжаемому водой из водопровода Акве Верджине, им были написаны светотенью две сцены из истории сабинянок. Все эти произведения заслужили всяческую похвалу и всеобщее одобрение. А так как Федериго, когда Таддео вместе с герцогом находился в Вероне, возвратился в Урбино и все время проводил там, а также в Пезаро, Таддео после упомянутых только что работ вызвал его к себе в Рим, дабы воспользоваться его помощью при выполнении большого фриза в зале и других фризов в других комнатах в доме Джамбеккари, на площади Сант Апостоло, а также других фризов со множеством фигур, которые он написал в домах мессера Антонио Портаторе, расположенных около обелиска Сан Мауро, не говоря о других вещах, признанных отличными. Когда же Маттиуло, который был начальником почты во времена папы Юлия, купил участок на Марсовом поле и построил себе на нем очень удобный домик, он заказал Таддео расписать светотенью один из его фасадов, и наш Таддео изобразил на нем три очень красивые истории про Меркурия – вестника богов, остальные же он поручил написать другим по собственноручным своим рисункам.

Между тем, после того как мессер Якопо Маттеи построил капеллу в церкви Консолационе, что у подножия Капитолия, он поручил ее роспись Таддео, так как уже знал ему цену. Тот охотно согласился и запросил недорого, желая показать, что он владеет также и цветом, тем, кто распускал слухи, будто он ничего другого не умеет делать, кроме одноцветных фасадов и других работ светотенью. И вот, взявшись за эту роспись, Таддео работал над ней лишь тогда, когда ему хотелось и когда он чувствовал себя в ударе, тратя остальное время на другие заказы, менее ответственные и не задевавшие его чести. Итак, работая вольготно, он закончил всю роспись в четыре года. На своде он написал фреской четыре истории Страстей Господних, небольших по размеру, с великолепнейшими выдумками и выполненных по замыслу, рисунку и колориту настолько хорошо, что превзошел он самого себя. Истории же эти следующие: Тайная Вечеря с апостолами, Омовение ног, Моление о чаше и Пленение Христа с поцелуем Иуды. На одной из боковых стен он изобразил с фигурами в натуральную величину Бичевание Христа, а на другой – Пилата, показывающего его иудеям, со словами: «Се человек». Сверху же в арке – того же Пилата, умывающего руки, а в другой арке насупротив – Христа перед Анной. На алтарной сцене он написал Распятие с Мариями и поникшей Богоматерью и двумя пророками по сторонам, сверху же в арке над лепной тягой – двух сивилл, причем последние четыре фигуры имеют прямое отношение к Страстям Господним. На своде – четыре великолепные полуфигуры евангелистов, обрамленные лепным орнаментом. Эта роспись, открытая для обозрения в 1556 году, когда Таддео еще не исполнилось и двадцати шести лет, была признана и до сих пор признается произведением исключительным, самого же Таддео художники тогда же оценили как живописца выдающегося.

По окончании этой работы мессер Марио Франджипани заказал ему в церкви Сан Марчелло роспись своей капеллы. В ней, как и во многих других своих работах, Таддео пользовался помощью молодых иностранцев, которых всегда можно видеть в Риме, работающими поденно ради учебы и заработка. И все же он в то время этой капеллы целиком так и не дописал. Во времена папы Павла IV он расписал фрескою в папском дворце несколько комнат, в которых жил кардинал Караффа, а именно в башне над кордегардией копейщиков, маслом же он выполнил на холсте несколько небольших картин, в том числе Рождество Христово и Бегство Марии и Иосифа в Египет. Обе эти вещи были отправлены в Португалию послом тамошнего короля. Когда же кардинал мантуанский пожелал в кратчайший срок расписать все помещения своего дворца, что около Португальской арки, он за сходную цену предложил эту работу Таддео, и Таддео, принявшись за нее при участии достаточного числа помощников, быстро ее закончил, проявив величайшую рассудительность в умении согласовать столько различных мозгов в работе над таким обширным заданием и учитывать разные манеры с таким расчетом, чтобы все произведение в целом казалось выполненным одной рукой. Словом, этой своей работой Таддео с великой для себя пользой ублажил означенного кардинала, да и всякого ее видевшего, опровергнув мнение тех, кто не мог поверить, что ему удастся развернуть работу такого размаха. Равным образом для мессера Алессандро Маттеи в комнатах его дворца, расположенного в квартале «темных лавок», он написал фреской несколько картин с фигурными историями, а ряд других он поручил выполнить своему брату Федериго, чтобы приучить его к работе. Федериго же, набравшись смелости, после этого уже самостоятельно написал гору Парнас в филенке свода для некоего римского дворянина по имени Стефано Мафгани в его доме, расположенном над лестницей Арачели.

И вот Таддео, видя, что означенный Федериго уверен в себе и может работать самостоятельно по собственным рисункам и без чужой излишней помощи, устроил ему заказ на роспись капеллы у членов римского братства Санта Мариа дель Орто а Рипа, заявив, что он выполнит его сам, так как одному Федериго, ввиду его юного возраста, этого никогда бы не поручили. И вот, чтобы удовлетворить этих заказчиков, он написал там Рождество Христово, все же остальное после него выполнил Федериго, показав ясно начатки того мастерства, которое в нем обнаружилось ныне.

В это самое время герцог Гиз, находившийся тогда в Риме, намеревался увезти с собой опытного живописца и честного человека, который расписал бы во Франции его дворец. Ему рекомендовали Таддео, и он, посмотрев его вещи и одобрив его манеру, согласился выплачивать ему годовое содержание в шестьсот скудо, с тем чтобы Таддео, закончив свою текущую работу, отправился во Францию к нему на службу. И Таддео так и поступил бы, тем более что подъемные деньги были для него уже положены в банк, если бы не войны, начавшиеся в то время во Франции, а вскоре и не смерть самого герцога.

Поэтому Таддео снова вернулся к своей работе в Сан Марчелло для Франджипани, рассчитывая ее закончить. Однако недолго удалось ему поработать без всяких помех, так как по случаю смерти императора Карла V и последовавшего за ней распоряжения об устройстве торжественнейших похорон его, как римского императора, в Риме, Таддео были заказаны (с тем чтобы он все выполнил в течение двадцати пяти дней) множество историй из деяний этого императора, а также множество трофеев и иных украшений, которые были выполнены им на картоне с большим блеском и с честью для него. За труды его самого, Федериго и других живописцев, ему помогавших, он выручил шестьдесят скудо золотом.

Вскоре после этого он расписал в Браччано для синьора Паоло Джордано Орсини две большие великолепнейшие комнаты, богато украшенные лепниной и золотом, а именно в одной из них он изобразил историю Амура и Психеи, а в другой, которая раньше была уже начата другими, – несколько историй из жизни Александра Великого; остававшиеся же им недописанные истории с продолжением подвигов того же Александра он поручил своему брату Федериго, который показал себя в этом с наилучшей стороны. Засим он написал фреской для мессера Стефано дель Буфало в его садах, около Фонтана Треви, муз, окружающих Кастальский источник, а также гору Парнас; и то и другое было признано отличными работами.

Когда же попечители собора в Орвието, как об этом уже говорилось в жизнеописании Симоне Моски, построили в его кораблях несколько капелл с мраморными и лепными украшениями, а также заказали для них несколько алтарных образов Джироламо Мошано из Бреши, они, наслышавшись о его славе и через посредство его друзей, привлекли и Таддео, который, отправившись в Орвието, взял с собой своего брата Федериго. Там, приступив к работе, он выполнил на стене одной из этих капелл две колоссальные фигуры, из которых одна олицетворяла деятельную жизнь, а другая – созерцательную. Фигуры эти были им нарисованы очень уверенной рукой и в размашистой манере, применявшейся им в тех вещах, которые предварительно не были им достаточно изучены. В то время, пока Таддео над ними работал, Федериго написал в нише той же капеллы три небольшие истории из жития св. Павла. По окончании этих работ оба они заболели и уехали, обещая вернуться в сентябре. Таддео вернулся в Рим, Федериго же, которого все еще лихорадило, – в Сант Аньоло, а через два месяца, когда лихорадка у него уже прошла, он тоже вернулся в Рим. Там, в здании флорентийского братства св. Агаты, расположенном позади Банки, они перед страстной неделей вдвоем за четыре дня написали светотенью все Страсти Господни, нескольких пророков и другие картины, украшавшие свод и нишу этого оратория в качестве богатой временной декорации, которая простояла страстной четверг и страстную пятницу и которая поразила всех, кто ее видел.

Далее, после того как Александр, кардинал Фарнезе, благополучно завершил строительство своего дворца в Капрароле по архитектурному проекту Виньолы, о котором речь будет несколько ниже, он всю роспись поручил Таддео на нижеследующих условиях: не желая лишать себя других своих работ в Риме, Таддео обязуется представить все рисунки, картоны, шаблоны ордеров и членений для живописных и лепных работ, которые должны быть выполнены в этом месте; исполнители этих работ должны находиться в распоряжении Таддео, но оплачиваются кардиналом; Таддео обязуется самолично работать на месте в течение двух или трех месяцев в году, посещать место работы по мере необходимости наблюдения за ее ходом и исправления допущенных искажений его замысла. За все эти его труды кардинал назначил ему двести скудо годового содержания. Ради столь справедливых условий и покровительства такого синьора Таддео решил остепениться и не гоняться, как он это делал до того, по всему Риму за любым, даже самым ничтожным заказом, но главное, ради того, чтобы избежать упрека, который ему делали многие товарищи по искусству, говорившие, что его жадная алчность заставляет его хвататься за любую работу и зарабатывать чужими руками то, что для многих составило бы приличный заработок, дающий возможность учиться, как он это и сам испытал на себе в ранней молодости. Таддео защищался от этого упрека, говоря, что он это делает ради Федериго и другого брата, которые были у него на плечах, и ради того, чтобы помочь им учиться.

Итак, решив поступить на службу к Фарнезе и закончить капеллу в Сан Марчелло, он устроил для Федериго у мессера Тацио из Сполето, домоуправителя упомянутого кардинала, заказ на роспись фасада его дома на таможенной площади поблизости от церкви Сант Еустаккио. Для Федериго же это было бесценным даром, ибо он ни о чем так не мечтал, как о том, чтобы получить какую-либо работу для себя одного. И вот он изобразил в цвете на одном из фасадов историю из жития св. Евстафия, когда он принимает крещение вместе с матерью и сыновьями, – вещь, оказавшуюся отличной, на среднем же фасаде – того же святого, который на охоте видит на голове оленя между рогами распятого Христа. Однако так как Федериго, когда он писал эту вещь, было не больше двадцати восьми лет, то Таддео, который все же полагал, что произведение это, находясь в общественном месте, является для Федериго делом чести, не только нет-нет да и присматривал за ним во время работы, но иногда кое-что охотно и переписывал или подправлял. Неудивительно, что Федериго, который некоторое время все это терпел, как-то раз, наконец желая работать самостоятельно, вышел из себя, в ярости схватил молоток и сбил уже не помню что, написанное Таддео, и с досады несколько дней не возвращался домой. Услыхав об этом, общие друзья добились их примирения, состоявшегося на том условии, что Таддео имеет право по своему усмотрению исправлять своей рукой рисунки и картоны Федериго, но никогда не смеет касаться произведения, выполняемого им фреской, маслом или каким-либо иным способом. Закончив работы на этом доме, Федериго заслужил всеобщее одобрение и приобрел имя отличного живописца.

А когда Таддео получил заказ на восстановление в зале конюшенных тех апостолов, которые в свое время были написаны светотенью Рафаэлем и сбиты Павлом IV, он, написав одного из них, поручил всех остальных своему брату Федериго, который отлично с этим справился. А затем они уже вместе написали фреской и в цвете фриз в одном зале дворца Арачели. В то время когда оба они работали в Арачели и когда шли переговоры о том, чтобы дочь Урбинского герцога Гвидобальдо, синьору Вирджинию, выдать замуж за синьора Федериго Борромео, Таддео был послан в Урбино для написания ее портрета, что и было им выполнено наилучшим образом. Прежде чем покинуть Урбино, он сделал все рисунки для буфета, который впоследствии был по распоряжению герцога выполнен из терракоты в Кастель Дуранте для посылки его испанскому королю Филиппу. По возвращении в Рим Таддео преподнес портрет папе, которому он очень понравился. Но уж такова была милость этого первосвященника или его министров, что бедному живописцу, не говоря о прочем, не были даже возмещены расходы.

Когда в 1560 году папа ожидал приезда в Рим синьора герцога Козимо и его супруги синьоры герцогини Леоноры и предполагал поместить Их Превосходительства в тех покоях, которые в свое время были построены Иннокентием VIII и выходят в первый двор дворца и во двор св. Петра, а спереди имеют лоджии, обращенные ко двору, где папа благословляет народ, Таддео было поручено выполнить в них живописные работы и некоторые намеченные там фризы, а также позолотить новые потолки, изготовленные взамен старых, прогнивших от времени. В этой работе, которая действительно была обширной и значительной, очень хорошо проявил себя Федериго, которому его брат Таддео вроде как целиком ее перепоручил, однако ему же на беду, так как, расписывая гротесками означенные лоджии, он чуть не погиб, упав с подмостей.

Не прошло много времени, как кардинал Эмулио по поручению папы заказал многим молодым живописцам (для скорейшего ее завершения) роспись павильона, который находится в садах Бельведера и который вместе с великолепнейшим фонтаном и расстановкой многих античных статуй был начат во времена папы Павла IV по архитектурному проекту и рисункам Пирро Лигорио. Этими молодыми людьми, почитавшими работу в этом месте для себя большой честью, были многообещающий молодой Федериго Бароччи из Урбино, а также Лионардо Кунджи и Дуранте дель Неро, которые оба были родом из Борго сан Сеполькро; они-то и расписали комнаты первого этажа. Первую комнату, выходящую на вершину винтовой лестницы, расписал флорентийский живописец Санти Тито, прекрасно справившийся со своей задачей, а большую, рядом с ней, – упоминавшийся выше Федериго Дзуккеро, брат Таддео, другую же, следующую за этой, комнату – далматинец Джованни дель Карто, большой мастер гротесков.

Однако хотя каждый из этих молодых людей и показал себя с наилучшей стороны, но Федериго превзошел всех в нескольких написанных им там историй из жизни Христа, как-то: Преображение, Брак в Кане Галилейской и Коленопреклоненный сотник, из двух же недоставших историй одну выполнил болонский живописец Орацио Саммаккини, а другую – мантуанец Лоренцо Коста. Тот же Федериго Дзуккеро расписал в этом месте лоджетту, выходящую на водоем, а затем в главном зале Бельведера, куда поднимаются по винтовой лестнице, он выполнил поистине прекрасный фриз с историями про Моисея и фараона. Не так давно тот же Федериго подарил собственноручный рисунок к этой вещи, выполненный и покрашенный им на великолепнейшем листе, досточтимому дону Винченцо Боргини, который им очень дорожит как рисунком руки выдающегося живописца. В этом же месте он написал ангела, убивающего египетских первенцев, воспользовавшись, ради быстроты, помощью многих своих молодых подручных. Однако при оценке этих произведений труды Федериго и других не нашли себе должного признания со стороны некоторых людей, так как среди наших художников в Риме, во Флоренции, да и повсюду, немало недоброжелателей, которые, ослепленные страстями и завистью, не признают и не желают признавать ни чужих похвальных достижений, ни собственных недостатков. Такие-то люди сплошь да рядом и являются причиной того, что прекрасные молодые дарования падают духом и охладевают к учению и к работе.

После этих работ Федериго написал в помещении судебной коллегии Руота две огромные фигуры по обе стороны герба папы Пия IV, а именно Правосудие и Справедливость, получившие всеобщее одобрение, в то время как Таддео занялся работами в Капрароле и в капелле Сан Марчелло.

Между тем Его Святейшество, желая во что бы то ни стало закончить Королевскую залу, после бесконечных споров между Даниелло и Сальвиати, о которых уже говорилось, распорядился, чтобы форлийскому епископу была в этом деле предоставлена полная свобода действий. Он-то третьего сентября 1561 года и написал Вазари, что папа, желая довести до конца работы в Королевской зале, поручил ему найти людей, которые навсегда с этим покончили бы, что сам он во имя их старинной дружбы, а также и по другим причинам просит Вазари соблаговолить приехать в Рим, чтобы выполнить эту работу, заручившись благоволением своего хозяина-герцога и получив от него отпуск, так как этим Вазари ублажит Его Святейшество с величайшей для себя честью и пользой, и что он ждет от него ответа при первой же оказии. В ответ на это письмо Вазари заявил, что он отлично чувствует себя на службе у герцога, имея за свои труды вознаграждение не в пример тому, которое он получал от прежних первосвященников, а потому намерен продолжать свою службу у Его Превосходительства, для которого ему как раз в это время предстоит начать роспись залы куда больших размеров, чем Королевская, и что в Риме нет недостатка в людях, которыми можно было бы воспользоваться для этой работы.

После того как упомянутый епископ получил такой ответ от Вазари и все обсудил с Его Святейшеством, кардинал Эмулио, которому папа только что поручил завершение этой залы, распределил, как о том уже было сказано, всю работу между многими молодыми художниками, частично проживавшими в Риме и частично выписанными из других мест. Более крупные истории в росписи этой залы получил Джузеппе Порта из Кастельнуово делла Гарфаньяна – ученик Сальвиати, одну из крупных и одну из мелких – Джироламо Сиччоланте из Сермонеты и по одной мелкой – Орацио Саммаккини из Болоньи, Ливио из Форли и Джованбаттиста Фьорини из Болоньи. Таддео же, услыхав об этом и видя, что его обошли, поскольку означенному кардиналу Эмулио на него, видимо, наговорили, будто он человек, который больше печется о заработке, чем о славе и о добросовестной работе, стал всячески добиваться от кардинала Фарнезе, чтобы и его допустили до участия в этом задании. Однако кардинал, не желая в это вмешиваться, отвечал ему, что с него хватит работы в Капрароле и что он, по его мнению, не вправе пренебрегать работами, которые он для него выполняет, ради соперничества и склоки с другими художниками, добавляя к тому же, что при хорошем исполнении человек красит место, а не место человека. Тем не менее, невзирая на это, Таддео иными путями добился у Эмулио того, что ему в конце концов отвели одну из мелких историй над дверью, хотя ему ни просьбами, ни иными средствами так и не удалось получить заказа хотя бы на одну из крупных историй. Впрочем, утверждают, что в действительности Эмулио затягивал это дело, надеясь на то, что Джузеппе Сальвиати всех обставит, и решил передать ему все остальное с тем, чтобы затем, чего доброго, сбить все фрески, уже написанные другими.

Но вот, после того как все вышеназванные художники благополучно завершили свои произведения, папа пожелал на все это посмотреть, и, когда каждая до единой вещи оказались на виду, он признал (и такого же мнения придерживались все кардиналы и все лучшие художники), что Таддео превзошел всех остальных, хотя все они и оказались на должной высоте. Поэтому Его Святейшество приказал синьору Агабрио, чтобы тот предложил кардиналу Эмулио заказать Таддео еще одну из крупных историй, которому, таким образом, была поручена роспись всей торцовой стены, где находится дверь, ведущая в капеллу Паолина. Таддео начал работу, но не продолжил из-за смерти папы и из-за того, что перед конклавом должны были быть сняты все леса, хотя многие из этих историй еще не были закончены. Что же касается истории, начатой Таддео в этом месте, то собственноручный его рисунок к ней он нам прислал и мы его храним в нашей Книге рисунков.

В это же самое время помимо нескольких других вещей Таддео написал картину с великолепнейшим изображением Христа, которая должна была быть отправлена кардиналу Фарнезе в Капраролу, но которая ныне находится у брата Таддео – Федериго, заявившего, что он хочет пожизненно хранить ее у себя. Картина эта освещается светом факелов в руках у плачущих ангелов. Однако я пока что этим ограничусь, поскольку о вещах, выполненных Таддео в Капрароле, будет сказано несколько ниже, когда речь пойдет о Виньоле.

Федериго же между тем, вызванный в Венецию, договорился с патриархом Гримани об окончании для него росписи капеллы в Сан Франческо делла Винья, которая, как уже говорилось, оставалась незавершенной за смертью Баттисты Франко венецианца. Однако, еще до того как он приступил к росписи этой капеллы, он для означенного патриарха украсил лестницу его венецианского дворца небольшими фигурами, весьма изящно размещенными в лепных обрамлениях. А затем уже он выполнил фреской в упомянутой капелле две истории о Лазаре и об обращении Магдалины, собственноручный рисунок его к которым находится в той же нашей Книге. Далее, на алтарном образе этой капеллы Федериго изобразил маслом историю волхвов. А затем в вилле мессера Джованни Баттисты Пеллегрини, которая расположена между Кьоджей и Монселиче и в которой много вещей, написанных Андреа Скьявоне и фламандцами Ламберто и Гуальтиери, он в одной из лоджий выполнил несколько картин, получивших большое одобрение.

Из-за отъезда же Федериго Таддео все это лето напролет продолжал расписывать фресками капеллу в Сан Марчелло. Для нее же он, в завершение всего, написал маслом алтарный образ с изображением обращения св. Павла, на котором мы видим написанного в прекрасной манере самого святого, упавшего с лошади, ослепленного сиянием и оглушенного голосом Иисуса Христа, представленного в сонме ангелов и как бы изрекающим слова: «Савл, Савл, почто преследуешь меня?» Да и все те, кто его окружает, обезумели и остолбенели от ужаса. А на своде в обрамлении всякой лепнины он написал фреской три истории из жития того же святого. Первая из них изображает, как св. Павел, которого под стражей ведут в римское судилище, высаживается по пути на острове Мальта и как из разведенного костра к нему подползает гадюка, готовая ужалить его в руку, в то время как лодку обступили полуобнаженные моряки в разных положениях; вторая – как юношу, упавшего из окна, подносят к св. Павлу, который именем Господа его воскрешает, а третья – усекновение главы и смерть этого святого. На стенах внизу он, тоже фреской, написал две большие истории, изобразив на одной из них св. Павла, исцеляющего человека с искалеченными ногами, а на другой – его спор с волшебником, которого он ослепляет. И та и другая – великолепны. Однако так как роспись эта оставалась им незаконченной из-за его смерти, ее в этом году дописал брат его Федериго, заслуживший себе всеобщие похвалы во время ее открытия. Во время работы над Этой росписью Таддео написал также несколько картин маслом, которые были отправлены во Францию послом тамошнего короля.

После смерти Сальвиати большая зала дворца Фарнезе осталась им не дописанной, а именно не хватало двух историй у входа против большого окна, и кардинал Сант Аньоло Фарнезе заказал их Таддео, который благополучно и закончил их. Однако он не превзошел Сальвиати и даже не приблизился к работам, которые Сальвиати написал в той же зале, вопреки тем слухам, которые распускали по всему Риму всякие недоброжелатели и завистники, пытавшиеся своей лживой клеветой умалить славу Сальвиати. Прав<