Насильник-жертва, друг, учитель, врач, спасатель,

прокурор. Осталось ли что-то от нас самих?!

Может быть, самым четким проявлением факта, что алкоголизм и наркомания — это болезнь, вовлекающая в себя всю семью, является наличие ролей. Именно здесь созависимость близких проявляется во всю силу. Не осознавая этого, мы ведем себя в соответствии с некой ролью в семейном театре. Мы хотели бы вести себя по-другому, но, даже продумав свои поступки, как бы сваливаемся в наезженную колею, опять и опять перестаем быть самими собой.

 

И это неспроста. Роли выгодны нам, они приносят чувство защищенности, которого так не хватает в семье! Они создают иллюзию нашей праведности, и того, что мы знаем, как справиться с проблемой, и отстраненности от нее. Роли создают иллюзию совладания с бедой, и потому мы никак не хотим — не можем? — их оставить; они — наша защита. Но эта защита стоит нам слишком дорого, и она неэффективна: вскоре мы вновь видим, что мы беспомощны и погрязли еще глубже.

 

Но никто из нас не думает о каких-то ролях. Мы живем, стараясь соответствовать нелегкой жизни с алкоголиком или наркоманом. Мы просто поступаем так, как считаем нужным, как мы решили в какой-то ситуации... Впрочем, посмотрим, так ли это. Похоже, что мы невольно играем роли, даже не осознавая этого.

 

Симбиоз в семье наркомана.

 

Юре 24 года, он наркоман со стажем 5 лет. У него есть мама и папа и младшая сестра. Еще у Юры есть бабушка, которая живет отдельно и очень переживает за внука, хотя знает не все про его жизнь, просто потому что вместе с ним не живет. Они все стараются жить хорошо, каждый понимая это ≪хорошо≫ по-своему.

 

Юра хочет не мучиться от тяги и ломок, а иногда и ≪отдыхать≫. Поэтому ему надо регулярно употреблять наркотики, стараясь делать это так, чтобы неприятные последствия были минимальны. Ему нужен наркотик, но не стоит увеличивать дозу (что у него регулярно не получается). Для употребления нужны деньги и не нужны неприятности. Просто, правда?

 

Это никак не могут понять его родственники. У них другие планы. Мама уверена, что главное — чтобы Юра ничего не употреблял, и тогда у него все будет хорошо. Они с Юрой расходятся в главном, причем каждый уверен в своей правоте. Более того, каждый прав по-своему. Мама права в том, что беды Юры — от наркотиков, и их действительно надо убрать из его жизни. Юра прав в том, что только с наркотиками сегодня он чувствует себя приемлемо, и когда мама ликует, заставив Юру быть трезвым, Юре — плохо. Мама старается добиться того, чтобы Юра был трезв, и для этого контролирует, проверяет, обыскивает, врывается в комнату и всячески унижает Юру, берет с него обещания и ловит его на обмане, заставляет давать новые обещания, поучает, доказывает, воспитывает — и подчиняет этому милому занятию всю свою жизнь. Все время, днем и ночью, она думает об одном: как бы так его ухватить, чтобы он не вывернулся! Она придумывает удивительные ≪приемы≫, многие из которых могли бы быть в детективных романах, цель одна: уличить, поймать, и заставить не употреблять наркотики. Она как следователь и преследователь одновременно. Мама считает Юру ниже себя, ведь он не понимает и не хочет жить хорошо, а она права! Стоит ей усомниться в своей правоте (как следователю в розыске) — и ее жизнь теряет смысл. У нее добрые намерения и идеалы чистой семейной жизни, но реальность совершенно иная: выслеживание, подозрения и тревога. В этой бешеной непрерывной гонке она теряет всю свою жизнь, здоровье, любовь к сыну и просто добрые отношения с ним.

 

Она разумный человек. Много раз она слышала, и видела своими глазами, что ее действия не приводят к нужному результату. По мере совершенствования преследователя Юра тоже совершенствуется и становится все более ≪бесстыжим≫. Это вечная гонка. Кроме того, она знает все про болезнь, про тягу, про необходимость отпустить контроль... Но это ≪в теории≫. В жизни она какое-то время может потерпеть, а потом вновь, как гончая срывается вслед за убегающим зайцем: ≪он колется, а я ничего не делаю, надо действовать!≫. Более того, если в процессе тайных проверок (≪ я только карман посмотрю, я быстро, он не увидит≫) выясняется, что признаков употребления нет, она в смутном неудовольствии. В ней живет страх, что она не видит, не ловит это употребление, с непрерывно сосущим душу страхом жить тяжело. И когда она все-таки спустя месяц находит следы присутствия наркотика, ничто не может остановить ее отчаянного ликования: ≪я знала, я так и знала!≫ Все неясные факты будут толковаться ею только в одну сторону: ≪Он колется, и я должна его остановить≫.

 

Она не поверит и обидится, если мы скажем ей правду: ей выгодно, чтобы Юра кололся. Тогда все понятно, в ее жизни есть смысл: догнать и остановить Юру. Здесь она научилась за пять лет многому, и предела совершенствованию нет. У нее есть цель, и иногда — маленькие счастливые мгновения победы (Юру положили в закрытую больницу), и она права во всем, а так важно знать, что ты делаешь правильное дело, хотя бы и такое трудное, безнадежное дело — контроль наркомана. Свой страх за жизнь сына, стыд перед другими людьми за него и за себя, отчаяние и гнев она сбрасывает в этой сумасшедшей гонке за сыном, которая забирает все ее силы, а заодно и эти тяжелые чувства. Если Юра будет выздоравливать, ее жизнь потеряет смысл — по крайней мере этот смысл, а другой будет непросто найти. Часто бывает, например, что в выздоровлении они больше не будут общаться... Грустно, правда?

 

У Юры еще есть папа. Папа старается не вмешиваться в эту игру и выглядит отстраненным. Мама обижается на него за это, считает, что он ≪поставил крест≫ на сыне, что он не понимает ничего в проблеме, ведь он не ходит на лекции-группы, книжек не читает про наркоманию... Юра папу в расчет не берет: не мешает жить — и ладно. Папа пытался поговорить несколько раз, но Юра продолжал колоться — и он умолк, ≪по-мужски≫ не тратя лишних слов. Но когда Юра попадал с милицию, папа его дважды выкупал, чтобы не завели ≪дела≫: позор для семьи. И так проще, сын дома, никто не вмешивается. Он молчаливо несет на себе вину: ≪проглядел сына≫. Папа оплачивает врачей, которые помогают Юре ≪лечиться≫, т.е. уменьшить дозу наркотика, необходимую для кайфа; он иногда даже участвует в маминых затеях, но на вторых ролях: отвозит Юру в больницу, едет к следователю в качестве ≪отца моего сына≫, участвует в ≪семейных советах≫, но только по инициативе мамы. Папе стыдно. Он старается сглаживать последствия наркомании сына, чтобы все было не так явно, с удовольствием поручая жене действовать.

 

При видимом малом участии в жизни сына, папа играет важную роль спасателя. В конечном счете именно он каждый раз разряжает ситуацию: дает деньги, улаживает конфликт, утешает жену — или молчаливо выслушивает от нее горькие упреки, становясь последним звеном в цепи взаимных обид и претензий. Папа большой и немного непонятный: на нем как-то заканчиваются любые неприятности. Откуда он берет деньги? Что он сказал следователю? Как он может так жить? Но именно из-за своей непонятности он фигура надежная: в случае чего он всегда спасет. Юре папа очень нужен именно этой своей надежностью. За его спиной не страшно продолжать жить так, как Юра живет — колоться и ни о чем не заботиться. Папа сохраняет в Юре детскую уверенность в том, что в крайнем случае все равно все кончится хорошо. Это страшный обман, который когда-то Юра раскроет: папа может не все! И тогда Юра папу будет презирать за бесхребетность, пассивность и, в конечном счете, поражение в том последнем бою. Папа обречен на поражение, но об этом все стараются не думать.

 

Смотрите, какая у папы благородная роль! Он не теряет лицо в скандалах, как мама, у него высокие принципы, которым он не изменяет. Он опора и надежда других членов семьи, и у него есть больная совесть: ему стыдно за сына и за себя — его отца. Эти качества наполняют его жизнь смыслом и оправдывают его бездействие и поражение в воспитании сына. Если сын, скажем, уедет в Америку, такой папа семье больше не нужен... Ему придется искать другой смысл себя в жизни, что очень нелегко: он давно уже не муж и не отец, как, впрочем и мама давно забыла о муже и дочке: потом, сейчас некогда.

 

Бабушка у Юры — золото. Она любит внука всем сердцем, и когда его дураки — родители не понимают, что молодому человеку надо погулять, и на это нужны деньги — она с радостью отдаст последнее. Конечно, скажет на прощанье внуку: ≪только без глупостей, ладно?≫ — и тот ей заговорщицки подмигнет: ≪матери не говори≫. Когда из ее дома исчезнет дедов орден, она долго будет переживать одна, потом скажет внуку: ≪как ты мог!≫ А Юра скажет: ≪ Н у что ты, ба, это не я. Я тут за хлебом ходил, дверь случайно не закрыл. А ты всех соседей знаешь?≫ Бабушка с радостью возьмется обсуждать варианты кражи, и вопрос будет закрыт. Бабушка будет верить Юре вновь и вновь, и когда поймет, что Юра все-таки нечист на руку, станет скрывать это от мамы и папы, чтобы Юре не повредить. Бабушка никак не возьмет в толк, почему Юре вдруг так стали нужны таблетки от кашля, прямо пачками пьет, и почему он колет себе ≪витамины≫ среди лета — это Юра ей объяснил, когда она застала его со шприцом в руке. Иногда она может сказать дрожащим голосом: ≪уходи, и никогда больше не переступай порог этого дома!≫, но хватит ее ненадолго. Бабушка — пособник, и ей выгодны такие отношения. Она не так проста, как это кажется на первый взгляд. Понятное дело, Юра выигрывает от ее наивности и доверчивости. Но и она получает много: в первую очередь, иллюзию благополучия и любви. Подумайте сами, что нужно больше всего одинокой старой женщине? Конечно, безопасность и любовь. Вот это она себе и создает титаническими усилиями, не видя то, что не видеть невозможно: что Юра — наркоман, что он ее использует в своих целях, его обманы и подлость. Но он же улыбается ей, он говорит ей: ≪ба, ты у меня что надо!≫, именно к ней он приходит, когда его выгоняют из дома. Если она прогонит Юру или хотя бы не позволит ему себя использовать, он уйдет — и она останется одна.

 

Сестра Юры дома тоже играет похожую роль, но несколько в иной интонации. Ей десять лет, и никак особенно ее использовать Юре не удается, кроме одного: с ней он может забыть, что он наркоман, и она поможет в этом. С ней он старший, сильный, умный, обожаемый брат, который и нетрезвый любимый (в отличие от взрослых, отвергающих его таким), просто сестра этого не замечает, или делает вид. У них есть детская солидарность, и Юра для нее — образец мужчины. Она старается не давать его в обиду, защищая его от матери и покрывая его, где возможно. Юра с ней прост и весел, честен и смел — насколько он еще может. Он так интересно рассказывает, у него такое чувство юмора! В одинокой и печальной сиротской по сути жизни этой девочки Юра — единственное светлое пятно. Дальше писать про нее не хочу — все понятно, и горько и больно. Впрочем, когда девочка подрастет, как вы думаете, кто станет ее избранником? Правильно, тот, кого надо защищать, спасать и таким образом любить — т.е. наркоман или алкоголик. Но об этом мы еще поговорим чуть позднее.

 

Подведем итоги. Наркомания Юры вызвала в его семье необходимость в определенных действиях — разных для разных людей, — которые со временем и с развитием болезни постепенно стали единственными ролями для членов семьи, поглотив, заменив собой их собственные чувства, мысли, позиции в жизни, да и в конечном счете саму жизнь. Беря начало от любви к Юре, эти роли все более заменяли собой любовь, становясь суррогатом, раковой опухолью на этой любви, выполняя теперь уже совершенно другую функцию: поддержание Юриного способа жить, т.е. его наркомании. Внешне эти роли направлены против наркомании, и если вы скажете кому-то в этой семье, что они помогают Юре употреблять, они очень обидятся на вас: вы ничего не понимаете, это потому что мы его любим, нам приходится так жить... Нет, это уже не про любовь. Как опухоль желудка не выполняет функции желудка, а убивает весь организм, так и созависимые роли — это не любовь, а убийство любви. Люди становятся похожими на марионеток, за ниточки которых дергают какие-то злые силы. Мама перестала быть не только мамой, но и женой, и мамой дочки, и дочкой Юриной бабушки... Ее нет. И папа потерял себя, и бабушка, и сестра. Семью надо лечить, и даже выздоровление Юры не сделает семью здоровой. Вот какая печальная штука — созависимость.

 

Понятно, что в разных семьях могут быть разные роли, может быть папа-преследователь, а мама — спасатель, или роли могут меняться для одного человека со временем. Но все же у каждого есть его любимая роль в соответствии с особенностями характера.

 

Для того, чтобы понять еще две роли, посмотрим на другую семью.

 

 

Жертва и насильник

 

Елене Ивановне за 60. У нее есть сын Николай — алкоголик, и живут они вдвоем уже давно. Сыну 38 лет, он пьет всю жизнь, давно не работает, переехал к матери из своей квартирки после ухода жены, квартиру сына сдают, на то и живут вдвоем. Живут бедно, потому что на пропой денег уходит много.

 

Елена Ивановна — настоящая заботливая мама. Так уж ей не повезло, что сын пьет, и потому — сущий ребенок. Она должна заботиться обо всем. Чем платить за квартиру, что завтра будем есть, как починить сломанный кран, сходить в магазин, еду приготовить — все хозяйство на ней. Коле ничего поручить нельзя, надежды на него никакой. Не дай Бог, заболеет Елена Ивановна — все остановится. Поэтому болеть нельзя. А годы-то берут свое, то давление, то сердце прихватило, но на ней весь дом, так что болеть не годится: таблетку под язык, и на кухню. За Колей-то тоже глаз да глаз: друзья у него не те, и работать никак не пойдет. На прошлой работе ему в душу плюнули: выгнали, и денег не заплатили. Он расстроился, и не хочет теперь идти на другую: вдруг опять так будет? Надо его уговорить, объяснить, тогда, может пойдет. И кашляет он опять, простыл — чаю ему с медом вечером. За медом надо к подруге съездить. Вчера девку какую-то привел, ну Елена Ивановна поругала его наутро, девке строго сказала: у нас приличный дом, сюда не приходите. Пили вдвоем, сегодня только телевизор смотрит — плохо ему. Надо ему опять лекарства, что прошлый раз врач сказал пить от депрессии, и минералочки побольше, сейчас сходить надо.

 

Коле действительно плохо. Мать орала все утро, и так голова раскалывается. ≪Ну, пришла вчера девчонка, и что, я же мужик, в толк не возьму, в чем дело-то? Поесть нам толком не дала, ночью все под дверью шныряла, чуть не убил ее. Я когда ≪бухой≫, злой — чо она ка мне лезет, не знает? Получит, вспомнит. А как она меня оскорбляла, какие слова утром говорила!≫ Коля полежал, стало невмоготу — пошел из дому. Елена Ивановна скорей к нему в комнату: прибраться надо, и проветрить, воздуха нет совсем, курит ведь в постели. Пол возле постели прожег, не сгорели как... Старую одежду забрала — постирать успеть вечером.

 

А на прошлой неделе она пришла домой — он на пороге лежит, спит. Не смог дверь открыть, перед соседями неудобно. Втащила его в квартиру, как затащила на диван, лучше не вспоминать. Раздела, куртку почистила, штаны выстирала, так и спал. Утром решила поговорить: нельзя же так! А он не верит: говорит, что она все придумала... Хорошо, штаны сохли в ванной, он пощупал недоверчиво, потом сквозь зубы: ≪Да ладно...≫. Вот и весь ответ.

 

В прошлый месяц он старался. Дней десять не пил — это после запоя. Дома порядок навел, даже диван пылесосил. Витамины пил и печень лечил. Прощения просил и не грубил. Он ласковый и хороший сын, только вот пьет, и потому у нас такая беда в доме. ≪Он бы без меня пропал! Но отчаиваться нельзя, мама всегда поймет и поможет. Если и Коля будет стараться, все у нас как-нибудь наладится≫.

 

Не наладится. Потому что Коля и мама живут в идеальной паре: заботливая мама и беспомощный сын. Как и в семье Юры, они подходят друг другу так, что никакие изменения невозможны: если Коля начнет выздоравливать, мама ему просто не даст это сделать! Сейчас мама — жертва Колиного алкоголизма и агрессии: она беспомощна, иногда жалуется, не может принимать собственные решения. Ее жизнь полностью определяется тем, как живет Коля, и потому собственных решений у нее быть не может. Если ей предложат путевку в кардиологический санаторий, она, конечно, не поедет: ≪с кем же я Колю оставлю?≫. При этом неважно, как она себя чувствует, просто она не может ехать — и все. Точно так же, неважно, что она чувствует, как ей на душе — не до этого, столько дел! Дел действительно много, и чувств много, и то, что невозможно успеть, просто игнорируется, Елена Ивановна ≪заметает мусор под ковер≫ (скажи ей это — возмутится: ≪у нас дома так не делают!≫. А спрятать свои чувства с мыслью ≪сейчас некогда≫ — именно так она и делает в своем доме!). Сын ведет себя наоборот. Он без всяких границ ≪вываливает≫ свои чувства на нее, по-детски непосредственно облегчая себе жизнь. Есть злость — наорал на мать, пообещал прибить, да все матом. ≪Слился≫, и полегчало. Виноватую нашел — вот она, всегда не так делает. Все, что ему надо, он тут же удовлетворяет за ее счет. Коля — насильник, как негодяй в подъезде, делает абсолютно все, что хочет и прямо сейчас. Он безнаказан не только потому, что мама ни за что не пойдет в милицию, но и просто потому, что мама не рассматривает никакого противостояния, она жертва — и все. Ей проще согласиться с Колей —≪он у меня нервный, лучше не спорить,≫ — она понимает, что через короткое время она снова будет рядом с ним, кормить его и раздевать пьяного, ее согласие все это выносить обеспечивает ей близость к ненаглядному Коле. Она очень боится за него, и боится его самого, в этом страхе и живет. Она берет на себя его вину за все несчастья: это она ему слово не вовремя сказала, она за пивом не сбегала, недолечила ему гайморит в детстве, ушла от Колиного отца и так далее. Она так во всем виновата, что Коля не виноват ни в чем, и может без особой рефлексии продолжать дубасить мать, отнимать деньги и пить в свое удовольствие. Мамина беспомощность, подавленность, болезни ≪от нервов≫ — способ защититься от Колиной агрессии. Но Колю это не очень заботит, отсутствие маминых границ делает его безгранично, беспредельно агрессивным, бессовестным насильником. Евгения Ивановна живет так, что Коле удобно быть насильником. Поэтому в их семье ничего измениться и не может.

 

Я оставляю вас самих посмотреть на примерах семей вокруг вас, как роль учителя делает мать назидающей, поучающей, все-все объясняющей и показывающей, как всезнайство и безгрешность отдаляет ее от наркомана-сына и делает невозможной помощь ему, ведь помочь можно, только стоя рядом в этой беде. Особенно страшно это в учителе веры, ведь сколько слышат их дети ≪а ты пойди, поставь, помолись, а на службе стоять надо, а пост, а святая вода...≫ — и видят надутого самоуверенного человека с перстом указующим: ≪тебе туда≫. Недаром говорят: Православием надо не хвалиться, а стыдиться в нем.

 

Посмотрите, как прокурор — отец нещадно обвиняет сына-наркомана во всех его грехах, доказывая и показывая его виновность, виновность и виновность, как он ненавидит праведным гневом своего сына и кричит, что общество надо защищать от таких нелюдей, что наркоманов надо стрелять, и ≪дайте мне только пистолет, да я сам его удушу!≫. Правда, эта роль сопровождается обычно спасателем-мамой, которая все-таки не дает сына задушить прямо сейчас. Такой папа сам невозможно, кристально чист в этой роли, ему никто не посмеет сказать: ≪что ж ты сына так воспитал?≫ — потому что он первый обвиняет его и хочет ≪каленым железом вытравить эту мразь из нашей семьи и из общества≫. Впрочем, никто никого не вытравляет, максимум — выселяет в отдельную комнату на другой конец города, все это нужно только для того, чтобы папа утешился в своих благих идеалах, ≪восстановил справедливость≫, и сам сбежал от укоров совести и людей вокруг.

 

Посмотрите, как кто-то из близких становится ≪ своим парнем ≫ наркоману. Как эта жена, например, ≪все понимает ≫, и все позволяет, как она искренне верит всему, что говорит муж, потому что это он сказал, и все! Такая жена даже если и ходит на группы, то только для того, чтобы найти какой-то новый рецепт помощи, который она по-свойски, доверительно предложит мужу в подходящий момент: ≪а знаешь, говорят, что если в метадоновой ломке колоть..., то легчает≫. Она подносит ≪на посошок≫ рюмочки друзьям сына-алкоголика, и удостаивается награды: ≪ты, мать — свой парень≫. Она всегда достанет деньги, приготовит поесть, выслушает пьяные откровения и особенно любит слушать пьяные намерения ≪вот скоро я завяжу≫. Она всем рассказывает, что муж сейчас не может выздоравливать, потому что с таких доз героина не переломаешься, надо достать денег, привезти из Питера метадон, да побольше, чтобы хватило, потому что он собирается скоро переламываться. Когда ей говорят, что муж ее использует, что он просто ≪пересядет≫ на метадон, что есть другой способ — она радостно слушает и кивает, потом уходит домой и делает все так, как хочет ее муж. Понятно, зачем ей это надо: позиция друга позволяет ей быть близко к мужу, ≪держать руку на пульсе≫ его жизни (или она так думает), и просто быть рядом. Ее слияние с мужем так плотно, что она живет его жизнью наркомана, нередко начинает употреблять вместе с ним — и потому не может помочь.

 

Как это грустно, правда? Все эти люди играют ходульные, не подходящие им, нередко мучительные роли. Но без ролей трудно: они создают иллюзию совладания с бедой, и защищают... от наркомании? Нет, от правды, и эта защита слишком дорого стоит, цена ее —потерянные жизни и близких, и самих зависимых, которым теперь некому помочь.