Асунсьон. Понедельник, 5 декабря

 

Детектив, встретивший Джозефа Фолькманна и Эрику Кранц, был одет в мятый белый пиджак — на размер больше, чем требовалось. Детектив был коренастым мужчиной и страдал от лишнего веса, его полное лицо было бледным и отекшим, взгляд темных глаз выражал усталость. Он хорошо говорил по-английски, и когда шевелил своими жирными губами, во рту поблескивали несколько золотых зубов. Он представился: капитан Велларес Санчес, затем он проводил их к машине, и они направились к центру города.

Еще когда Фолькманн и Эрика вышли из самолета, на них накатила мерцающая волна невероятной жары. Сухой воздух обжигал легкие, не было ни малейшего дуновения ветерка. В Асунсьоне стояло лето, цвели деревья и кустарники. Вдоль дороги были посажены эвкалипты и пальмы, и пальмовые листья безвольно свисали из-за палящего зноя.

Фолькманн сидел рядом с девушкой на заднем сиденье машины. Стекла были опущены, но жара все же была невыносимой. Толстый детектив вел машину, постоянно промакивая лицо носовым платком. Он почти ничего не говорил, лишь спросил у своих пассажиров, хорошо ли они долетели.

Они ехали по городу, встретившему их буйством цветов и звуков. Здесь было смешано старое и новое: здания XIX века соседствовали с адобами — домами, построенными из необожженного кирпича; хижины из дерева и жести стояли рядом с современными многоэтажными домами. По главным улицам, громко скрипя, проезжали старые желтые троллейбусы, а на людных перекрестках сидели на солнце индианки, выставив перед собой корзинки с фруктами, цветами и напитками.

Кабинет детектива находился на Калле-Чили, на третьем этаже Comisaria Céntrico — Центрального полицейского управления. Это было жаркое душное помещение с обшарпанными серыми стенами и старой мебелью. В одном углу стоял старый поцарапанный шкаф, под потолком вращался вентилятор. На стене у двери висела ламинированная карта Южной Америки, вся в пятнах от никотина.

Молодой полицейский принес им крепкий ароматный парагвайский чай.

— Это мате, — пояснил Санчес. — Вы уже бывали в Парагвае, сеньор Фолькманн?

— Нет.

— Этот напиток, конечно, на любителя, но в жаркий день его приятно пить, не хуже пива.

Санчес снял пиджак и ослабил узел галстука. Подождав, пока молодой полицейский уйдет, он открыл ящик стола и вытащил две папки; одна из них содержала отчет, который Seguridad[16] получила от сотрудников Фолькманна. Отчет, конечно, был переведен на испанский. Санчес прочитал этот отчет вчера утром за кофе и уже направил двоих людей из своего отдела проверить эту информацию.

Он улыбнулся девушке, невольно залюбовавшись ее красотой, вспоминая, что о ней говорил Эрнандес. Яркая. Длинноногая. Сексуальная. Такая, как девушки с глянцевых обложек американских журналов со всякими сплетнями. Фигурка, незамедлительно вызывающая адекватную реакцию у мужчин.

Выбросив эти мысли из головы, он открыл папки и посмотрел на гринго. Фолькманн мог быть копом, но Санчес знал, что это не так. Он был кем-то на уровень выше, чем коп. Вчера вечером ему звонили из Seguridad. Они выслали ему копию отчета из Европы и попросили о сотрудничестве. Еще они попросили его показать гринго все необходимые документы и уточнили, нужен ли ему переводчик.

От переводчика Санчес отказался: он прилично говорил по-английски, и это была для него неплохая возможность попрактиковаться в языке. Он уже не в первый раз задумался над тем, почему эти двое прибыли вместе, и над тем, что же на самом деле стало причиной смерти Родригеса, Эрнандеса и той юной девушки, учитывая данные, содержащиеся в отчете.

Он поднял голову. Ему не нужно было перечитывать отчеты, он помнил все детали и непрерывно обдумывал это дело, ища зацепки. На его столе лежала фотокопия карты Асунсьона, на которой красным были отмечены места, где обнаружили тела. Он повернул карту, чтобы показать ее своим гостям, и, указав на улицу, где находился дом убитой девушки, откашлялся и медленно начал пояснять:

— Тут мы обнаружили тела утром двадцать шестого, в доме в районе Ла-Чакарита, рядом с рекой Парагвай, неподалеку от Центрального железнодорожного вокзала. Машина Руди была припаркована возле дома, а ключи от машины мы нашли рядом в траве, словно кто-то их выбросил.

Детектив помолчал, и Фолькманн спросил:

— А кому принадлежит дом?

— Там жила девушка, которая была найдена убитой вместе с Руди Эрнандесом. Ее звали Грациелла Кампос. Ей было семнадцать, но в умственном отношении она была на уровне ребенка, ну, вы понимаете, о чем я. Все родственники девушки умерли. Она снимала этот дом.

Санчес увидел, что его гостья наклонилась вперед, заметил боль в ее голубых глазах.

— А эта девушка… она знала Руди?

— Si. Я выяснил, что он давал ей деньги на еду, аренду дома и одежду. Он просто помогал ей, понимаете? А не платил за что-то. Они были просто друзьями.

Санчес помолчал, раздумывая, достаточно ли хорошо он говорит по-английски и понимают ли его гости. Лицо Эрики Кранц побледнело, но не от жары, а от мучительной боли. Она кивнула, а за ней и Фолькманн тоже кивнул.

Санчес понизил голос.

— И девушку, и Руди убили ножом. Один старик пьяница, который иногда спит в посадке недалеко от дома девушки, обнаружил тела. Девушка обычно угощала его горячим чаем по утрам. Когда она не ответила на его стук, он взялся за дверную ручку. Дверь была открыта. Обнаружив тела, он сообщил об этом местному священнику, а тот вызвал полицию.

— Они были мертвы уже давно? — спросил Фолькманн.

— Да нет. Часа четыре или пять.

Санчес вытащил несколько фотографий, сделанных полицейскими, стараясь, чтобы девушка их не увидела, и передал их Фолькманну, а потом посмотрел на Эрику Кранц.

— Простите, но я предпочел бы, чтобы вы их не видели. Они ужасны.

На лице девушки отразилась мука, и она отвернулась. Когда они вышли из машины на станции, Санчес тихо спросил Фолькманна, можно ли говорить обо всем при девушке, и тот ответил «да». Но фотографии — это совсем другое дело. Не для глаз девушки.

Всего было пять фотографий, сделанных судмедэкспертом. Снимки были яркие и оттого казались еще ужаснее. Фолькманн внимательно их изучил. На двух фотографиях он увидел труп Эрнандеса, еще на двух — труп девушки, и еще был снимок двух тел, лежавших рядом, лицами вверх. Смуглое лицо мертвой девушки вызывало жалость. Глаза девушки были закрыты, словно она спала. Ее страшная рана ужаснула Фолькманна. Ножом ей вспороли живот от груди до пупка, так что были видны внутренности. Ее простая белая рубашка была разодрана сверху до талии и залита кровью.

Фолькманн взглянул на фотографию трупа Руди Эрнандеса, стараясь сделать каменное лицо, — ради девушки. Мужчину постигла та же участь: его туловище было вспорото от груди до паха, внутренности вывалились на окровавленный пол.

Нахмурившись, Фолькманн протянул фотографии Санчесу, который поспешно спрятал их в папку. Он взглянул на девушку — та мужественно сдерживала слезы, но ее лицо было искажено от боли.

— Сеньор Санчес, а судмедэксперты что-нибудь обнаружили? — спросил Фолькманн.

Санчес непонимающе взглянул на него. Девушка вдруг подняла голову и быстро перевела слово на испанский. Санчес вспомнил это слово — forense — и улыбнулся девушке коротко и печально, пытаясь показать ей, что он разделяет ее горе.

— Вы очень хорошо говорите по-испански, сеньорита, — сказал Санчес.

— Я родилась в Буэнос-Айресе, — тихо пояснила девушка.

Санчес кивнул. Эрнандес ему об этом говорил. Он снова посмотрел на Фолькманна.

— Судмедэксперты считают, что жертв убили разными ножами. Оба ножа были охотничьими. Тот нож, которым убили Руди, имел очень длинное лезвие — возможно, это нож Боуи[17]. Кроме этого они не обнаружили ничего особенного. Отпечатки пальцев не найдены, только нечеткие отпечатки обуви, но судмедэксперты считают, что выудить из этого ничего не удастся. На телах и лицах обоих — следы побоев, так что в убийстве участвовали несколько человек. Кем бы они ни были, они позаботились о том, чтобы там ничего не осталось. Ни следов, ни зацепок, которые могли бы на что-нибудь натолкнуть наших судмедэкспертов. Нож — это не пуля. Отследить такое оружие куда сложнее. Мои люди обыскали местность вокруг дома, да и прилегающий район. Они ничего не нашли. Ни выброшенных ножей, ни окровавленной одежды. Ничего.

Санчес увидел, как девушка вздрогнула, и подумал, что не стоит выражаться столь откровенно. Подняв чашку с горячим мате, он отпил зеленой ароматной жидкости и поставил чашку на стол. Его гости к своему мате и не прикоснулись. «Надо было заказать для них кока-колы, — подумалось ему, — у мате резкий вкус, и он слишком горячий».

Помолчав, он вытащил пачку сигарет из кармана и предложил закурить Фолькманну и девушке. Они оба отказались, и он прикурил сигарету и ослабил галстук. Девушка слегка наклонилась вперед и спросила тихо, но в ее голосе чувствовалось напряжение:

— А по соседству с домом, где нашли тела… Никто ничего не видел? Не слышал? Свидетелей не было? Наверняка ведь кто-то что-то слышал!

Выдохнув дым, Санчес покачал головой.

— Старик, о котором я говорил, ничего не видел и не слышал — той ночью он перебрал маисовой водки. Я говорил со многими в баррио в Ла-Чакарита. Тот же результат. Никто ничего не видел и не слышал. А они бы нам все сказали, поверьте мне. Смерть девушки всех шокировала. Несколько пожилых мужчин видели, как Руди приехал около 19.30, вечером, накануне своей смерти, а как он выходил оттуда, они не видели. Мужчина, который спал у реки, рассказал, что когда он проснулся, ему показалось, будто какая-то машина проехала вдоль реки. Это было рано утром, когда еще было темно. В котором часу это произошло, он не знает. Он сказал, что не слышал ничего необычного. — Санчес немного помолчал. — Однако есть кое-что любопытное. Возможно, это важно.

Санчес опять помедлил, посмотрел на своих гостей, и продолжил:

— На следующий день после убийства Руди и девушки газета «Ла-Тард» опубликовала статью об их смерти. Фотография Руди была на первой странице. Ночной охранник вокзала на Плаца Уругвай пришел в полицию и сказал, что видел мужчину, похожего на Руди, который заходил на станцию с заднего двора рано утром в день убийства — часа в три утра. Но он не уверен, что это был Руди. Он тогда очень устал, так как дежурил двенадцать часов подряд. — Санчес пожал плечами. — Может быть, Руди был на станции, а может быть, и нет. Возможно, он собирался уехать из Асунсьона и забрать с собой девушку, если считал, что здесь оставаться опасно. Но билетные кассы были еще закрыты. А возможно и такое, что, если это действительно был Руди, ему хотелось подумать, и он пошел прогуляться и подышать свежим воздухом. — Санчес взглянул на Фолькманна. — Конечно, отчет, присланный вашими людьми, все меняет, если учитывать, что Руди действительно писал статью. Кроме того, есть еще два важных пункта. — Толстяк-детектив погасил сигарету в треснувшей стеклянной пепельнице на столе. — Во-первых, у Руди не обнаружили его журналистского удостоверения. И бумажника. Однако у него оставалось еще достаточно денег в кармане брюк. Немного. Но достаточно. Да и золотое кольцо и часы у него не забрали.

Фолькманн отхлебнул горьковатого мате и посмотрел на детектива.

— Вы хотите сказать, что те, кто убил Эрнандеса и девушку, не собирались их ограбить.

— Si. Думаю, мы можем отбросить версию обычного неудавшегося ограбления. К тому же девушку не изнасиловали. Нужно отмести все лишние мотивы. Итак, я считаю, что, с учетом данных вашего отчета, Руди и девушку, вероятно, убили по другим причинам. Грабитель забрал бы все деньги, золотое кольцо и часы, если ему не помешали. Эту версию я отбрасываю. Никто ничего не слышал, и тела обнаружили только в семь утра. Кроме того, следует учитывать то, как были совершены убийства. Это не обычные убийства. Чтобы убить человека вот так, настолько жестоко, вспоров ему живот ножом, нужно быть немного безумным. Понимаете, о чем я? Поэтому я не думаю, что мотивом было ограбление. Их просто собирались убить. Кроме того, есть еще одна зацепка. Руди занял у одного своего знакомого оборудование. Этого человека зовут Торрес, он работает техником в компании, производящей электронные устройства. Когда Руди не вернул ему оборудование, тот пришел в редакцию газеты, и там ему сказали о том, что Руди убит. Тогда он пришел к нам.

Девушка подалась еще немного вперед, а Фолькманн спросил:

— А что это за оборудование?

Затянувшись, Санчес медленно выпустил дым.

— Это специальное электронное оборудование, которое позволяет прослушивать и записывать речь на большом расстоянии. Оборудование было японским и очень дорогим — крошечный микрофон-передатчик и высокочастотный приемник. Вы наверняка слышали о таком оборудовании, сеньор. Руди взял его за два дня до убийства. Мы допросили Торреса. Он сообщил нам, что спрашивал у Руди, зачем тому оборудование. Тот сказал — для trabajo clandestino… тайной операции.

Санчес взглянул на девушку, чтобы удостовериться, правильно ли он выразился. Судя по всему, она его поняла. Он посмотрел на Фолькманна, и гринго спросил:

— Руди больше ничего не сказал Торресу?

— Ничего. Он не сказал ему ни куда он идет, ни зачем ему оборудование. Сказал только, что вернет его в целости и сохранности через день. Оборудование мы не нашли. Его не было ни в доме девушки, ни в машине Руди, ни в его квартире. Возможно, оно осталось там, где Руди им пользовался, если он им вообще пользовался. А может быть, оно сейчас у тех, кто убил его и девушку. Или же они его уничтожили. — Санчес, помолчав, посмотрел на Фолькманна и мягко сказал: — Я думаю, что Руди использовал оборудование за сутки до того, как его убили. — Санчес постучал пальцем по папке, лежащей на столе. — Это отчет, который прислали ваши сотрудники… Ну, насчет людей, на которых работал Родригес, занимаясь контрабандой… Возможно, Руди считал, что сможет записать их разговор, получить больше информации, чтобы закончить статью. Но эти люди… они нашли его. И убили. И девушку тоже. Может быть, она как-то помогала Руди или просто была свидетелем происшедшего. Но это только моя… моя teoría… мое предположение. Но что-то тут не сходится, вы понимаете?

Кивнув, Фолькманн спросил:

— А что вы можете рассказать о Родригесе?

— Норберто Родригес был контрабандистом. Его тело было обнаружено в городе две недели назад. Наши судмедэксперты утверждают, что его сбила машина. Машина уехала, не остановившись. Свидетелей не было. Мы думали, что это несчастный случай, о котором не сообщили — может быть, это был пьяный водитель. Или какой-нибудь преступник. Наши информаторы знают, о чем сплетничают в любом притоне. Однако про Родригеса они ничего не выяснили. Судя по вашему отчету, вполне вероятна и другая причина его смерти. Эти люди, на которых он работал… возможно, они убили его.

— А чем занимался Родригес?

— Он был не самым оголтелым преступником, занимался контрабандой — переправлял товар от поставщиков продавцам, совершая перелеты на стареньком самолете ДС-4. В основном он перевозил грузы в порты Мотевидео в Уругвае или Порто-Аллегре в Бразилии. Впоследствии грузы переправлялись в Европу и Америку.

— Речь идет о наркотиках?

Санчес кивнул.

— Да, конечно о наркотиках. А еще о том, на чем тоже можно неплохо заработать. Золото. Драгоценности. Леопардовые шкуры. Родригес был одним из лучших. По крайней мере, так говорят. Он был очень, очень хорош. — Санчес позволил себе улыбнуться. — Он был настолько хорош, что мы его так и не поймали.

Фолькманн ослабил узел галстука. Жара в маленькой комнатке становилась невыносимой, даже несмотря на вентилятор. Отхлебнув ароматного мате, он поставил чашку на стол — вкус был очень резкий.

— А вы говорили с друзьями Родригеса, его знакомыми, или теми, кто, возможно, работал вместе с ним?

— Настоящих друзей у Родригеса не было. Он почти всегда работал один. А что касается тех, кто его нанимал, то он никому ничего не рассказывал. В таком деле каждое лишнее слово — верная смерть. — Санчес помолчал. — Однако есть один человек, с которым он иногда работал. Его зовут Сантандер, он тоже контрабандист. Мы пытаемся найти его, но пока безуспешно. — Санчес пожал плечами. — А даже если мы и найдем Сантандера, он, возможно, ничего и не знает. Родригес никогда не любил рассказывать что-либо о людях, с которыми он работал.

— А вы говорили с коллегами Руди из газеты и с его друзьями? — спросила Эрика. — Может быть, он посвятил кого-нибудь из них в свои дела?

Санчес помотал головой.

— Они ничего не знают о статье, которую писал Руди. Мы проверили стол Руди и сейф в редакции газеты «Ла-Тард». И его квартиру. Там не было ничего, что могло бы иметь отношение к этой статье. И фотографий, о которых вы говорили, тоже не было. Там не было ничего, что могло бы нам помочь.

— Руди сказал, что хранил все самое важное в надежном месте.

Санчес быстро взглянул на Фолькманна, перевел взгляд на Эрику и кивнул.

— Si, сеньорита. Я читал об этом в полученном отчете. Вчера я связался со всеми банками в Асунсьоне. В одном из банков у Руди Эрнандеса был счет. А вот банковской ячейки у него не было. Ни в одном банке. Сейчас мы проверяем банки под Асунсьоном — на всякий случай. Но это займет какое-то время. — Он внимательно посмотрел на девушку. — Я прочитал отчет, присланный сотрудниками сеньора Фолькманна, но мне бы тоже хотелось задать вам несколько вопросов. Руди что-нибудь рассказывал о доказательствах, которыми он располагал?

— Нет.

— Он не намекал, где находится это безопасное место?

Эрика Кранц покачала головой.

— Он сказал только, что у него мало доказательств. И что материалы хранятся в безопасном месте. Вот и все. В безопасном месте.

— Тот пожилой мужчина на фотографии, которую показывал вам Руди… Вы не могли бы его описать?

Девушка закусила губу, задумавшись.

— Фотографировали с большого расстояния, и снимок получился не очень четкий. Он старый, лет семидесяти. И очень худой. Вот и все, что я помню.

Детектив кивнул.

— Я распоряжусь, чтобы фотографию Руди показали всем банковским служащим, с которыми говорили мои сотрудники, — на тот случай, если Руди использовал чужое имя. Руди больше ничего не говорил? Хоть чего-нибудь, за что можно было бы зацепиться?

— Нет, я в этом уверена.

Санчес постучал пальцем по папке с переводом отчета Фолькманна. Зацепка там была: Эрнандес и Родригес следили за мужчинами у какого-то дома, то, что Родригес сказал Эрнандесу. Это наводило на определенные мысли. Хоть какой-то след! Он снова посмотрел на девушку.

— А этот дом… — начал Санчес, — Руди не говорил вам, где он находится в Асунсьоне?

— Нет. Мне очень жаль, но я не знаю.

— А что насчет того места, где снимали? Вы ничего не помните?

— Это был сад, а может быть и парк. Я не уверена.

— На заднем плане ничего не было?

Эрика покачала головой.

— Ничего примечательного. Деревья, возможно, и свободное пространство. Но я не уверена.

Санчес снова кивнул, взглянул на часы и погасил сигарету. Повисло долгое молчание. Все вопросы были заданы. Говорить было больше не о чем. Не о чем — до того момента, когда вернутся его сотрудники, да и то в том случае, если им повезет. Жара в маленькой комнатке стояла нестерпимая. Санчес уже собрался было положить папки в ящик стола, считая встречу завершенной. Однако, помедлив, снова посмотрел на девушку.

— Родители Руди, они ведь умерли, si?

Эрика Кранц кивнула.

— Его имущество… — Санчес посуровел. — Вещи Руди…

Он снова помолчал, и девушка кивнула. Она его поняла. Санчес вытащил брелок с ключами из конверта, находившегося в папке, и передал их ей.

— Это ключи от квартиры Руди, — пояснил Санчес. — На тот случай, если вы что-нибудь захотите оттуда взять. Что-то личное, может быть, фотографии. Копию ключей я оставил у себя.

Эрика взяла ключи.

— Спасибо.

С трудом подняв свое массивное тело из кресла, Санчес надел пиджак.

— А теперь, сеньор, сеньорита, я отвезу вас в гостиницу. — Глядя на девушку, он мягко сказал: — Могу я поговорить с сеньором Фолькманном наедине? Нам нужно обсудить кое-какие профессиональные тонкости.

Кивнув, Эрика Кранц вышла в вестибюль. Подождав, пока за ней закроется дверь, Санчес повернулся к Фолькманну.

— Служба безопасности моей страны, seguridad… У них есть досье на некоторых граждан. Руди Эрнандес был журналистом. А журналисты — это, мягко говоря, случай особый. Из-за их работы… ну, вы понимаете, о чем я?

Фолькманн кивнул, и Санчес, подойдя к столу, вытащил из ящика папку и передал ее Фолькманну.

— Вот копия досье. Тут не очень много. Эрнандес не доставлял спецслужбам особых проблем. Тут нет ничего интересного, но, возможно, эта информация поможет вам лучше понять, что за человек был Руди.

Фолькманн взял папку.

— Вы просили меня проверить человека по имени Винтер. Мои сотрудники сейчас работают с иммиграционной службой. Я сообщу вам, как только они что-то накопают, — сказал Санчес, натягивая плащ. — Тот отчет, который прислали ваши люди… Вам нечего больше добавить?

Фолькманн покачал головой.

— Вы получили фотографию Винтера?

— Si. Она у меня здесь.

Санчес вытащил фотографию из папки на столе. Это был увеличенный снимок молодого блондина с заостренными чертами лица и тонкими губами. Внимательно изучив фотографию, Санчес поднял голову.

— Мне кажется, это очень сложное дело, сеньор Фолькманн. Странное. Очень странное. А Руди… он был хорошим человеком. Хочу сказать вам, что сделаю все от меня зависящее.

— Вы были друзьями?

— Si. Много лет.

— Тела до сих пор в морге?

— Нет. Их похоронили три дня назад. Если бы я знал, что девушка приедет, я бы отложил похороны. Но судмедэксперты завершили свою работу. А полицейский морг переполнен. Завтра я схожу с девушкой на кладбище. Возможно, она захочет помолиться. Кроме того, я договорился с нашим художником — может, он с помощью девушки составит фоторобот старика, о котором говорил Руди.

— Я ей все передам. Спасибо.

— Кроме того, я схожу с вами в дом, где были обнаружены трупы. Мы также можем поговорить с Мендозой, редактором газеты, где работал Руди, и Торресом, который дал Руди оборудование.

Детектив вытер пот со лба.

— А теперь я отвезу вас в гостиницу. Вам заказали номер?

— Да. В гостинице «Эксельсиор», — ответил Фолькманн.

— Хорошая гостиница, — сказал Санчес.

 

Глава 13

 

 

АСУНСЬОН

 

Зарегистрировавшись в гостинице «Эксельсиор» и пообедав, Фолькманн заказал такси, чтобы поехать осмотреть квартиру Руди Эрнандеса.

Когда они приехали туда, было около восьми. На улице уже стемнело. Фолькманн нашел пульт кондиционера и включил его — жара в маленькой квартирке стояла невероятная.

Это была типичная квартира холостяка: спальня, кухня, гостиная и крошечная ванная. На письменном столе возле окна стояла старая портативная печатная машинка. Над столом — захламленная книжная полка, а на столе в рамке — изображение старой дрезины, приводимой в движение паровым двигателем. Кроме того, там была и большая фотография в рамке — снимок разобранного участка Берлинской стены неподалеку от Бранденбургских ворот, а вокруг толпы восторженных людей размахивали федеральными флагами. Еще на одном снимке была запечатлена разрушенная резиденция кайзера. Также Фолькманн увидел несколько резных изделий индейцев. С потолка над письменным столом на крюке свисал электровентилятор.

На одной из книжных полок стояло с полдюжины фотографий в серебряных рамках. «Должно быть, это семья Эрнандеса», — подумал Фолькманн. Он обратил внимание на снимок блондинки и типичного испанца. Мужчина широко улыбался, а лицо женщины было серьезным. Еще был снимок Эрики в баварской таверне. Выглядела она намного моложе, чем сейчас. На фотографии у нее были длинные волосы, и она смеялась прямо в камеру, зажав в руке кружку с пивом и обнимая молодого улыбающегося красавчика.

Фолькманн посмотрел на девушку. Она явно очень устала. Долгий перелет, разница во времени в семь часов между Франкфуртом и Асунсьоном давали о себе знать. Она, должно быть, думала о своем последнем посещении этой квартиры. Он увидел, что девушка взяла с полки фотографию и молча стала рассматривать ее.

— Это Руди? — спросил Фолькманн.

Она подняла голову, и он заметил, что тушь на глазах у нее размазалась.

— Да.

Девушка поставила фотографию на место и молча села на диван, а Фолькманн стал осматривать квартиру. Полицейские поработали неаккуратно. В спальне ящики комода были выдвинуты, было заметно, что в одежде рылись. В кухне остались распахнутыми настежь дверцы серванта. Там стояла пустая бутылка из-под скотча, нетронутая четвертинка водки и еще несколько бутылок с менее крепкими напитками.

Когда Фолькманн вернулся в комнату, девушка молча стояла у окна. За стеклом мерцали огни города — отсюда открывался роскошный вид на Рио-Парагвай, в сгущающейся тьме по реке плыли в разных направлениях паромы.

Фолькманн подошел ближе, девушка обернулась, и он увидел, что она плачет. Через мгновение она уже уткнулась лицом ему в грудь, а ее тело сотрясалось от рыданий. Он обнял ее и так стоял, пока она немного не успокоилась. Наконец она медленно отстранилась от него.

— Простите. Я… я никак не могу отогнать от себя воспоминания. О том, как я ночевала в этой квартире в последний раз. И о том, что рассказал сегодня детектив… как умер Руди.

— Сегодня был тяжелый день. Может быть, выпьем?

Девушка кивнула. Фолькманн отправился в кухню.

 

Водка и безалкогольные напитки стояли на кофейном столике, а между ними находилась мисочка со льдом. На лбу Эрики Кранц выступили мелкие капельки пота. Она сняла туфли, и Фолькманн не мог отвести глаз от ее длинных гладких ног, от ее идеальной фигуры. Тело девушки возбуждало его, и он разглядывал ее большие тугие груди, изгибы бедер, такую же загорелую до черноты кожу, как и у некоторых южноамериканских девушек. Он постарался выбросить эти мысли из головы.

— Расскажите мне о Руди.

— А что бы вам хотелось узнать?

— Все, что вы сочтете возможным мне рассказать.

Лицо девушки опять болезненно исказилось.

— Он был хорошим и добрым человеком и к тому же отличным журналистом. Он любил жизнь. У Руди всегда было отличное настроение — независимо от того, как обстояли дела. — Девушка пожала плечами. — Я действительно не знаю, что еще вам рассказать.

В папке, которую дал Фолькманну Санчес, собственно, мало что было: два листа тонкой бумаги с текстом на английском языке, специально переведенном для этого случая. Подробности личной жизни, политические предпочтения, возраст, семья. Но Фолькманну хотелось выслушать мнение девушки, узнать что-то еще. Тайны. Что-то личное. Нечто такое, что все мужчины держат при себе и чем иногда делятся с женщиной. Какую-нибудь зацепку, зацепочку, что-то, что могло бы пролить свет на это преступление.

Вытащив из кармана пачку сигарет, он предложил девушке закурить и поднес огонь сначала ей, а потом прикурил свою сигарету.

— Расскажите мне о родных Руди.

— Вы имеете в виду его семью?

— Да, его семью.

Девушка взглянула на стакан, а потом посмотрела Фолькманну в глаза.

— Наши с Руди мамы были сестрами. После войны, когда они еще были детьми, мои дедушка и бабушка привезли их в Аргентину. Через много лет мама Руди познакомилась с парагвайцем. Он учился в университете в Буэнос-Айресе, а после того, как он окончил университет, они поженились и переехали в Асунсьон, где Руди и родился. Он был их единственным ребенком.

Девушка повертела стакан в руках и посмотрела на фотографии на полке.

— Руди был очень похож на отца. Всегда смеялся над жизнью. Мать Руди была очень серьезной. Мне кажется, она была несчастлива.

Фолькманн посмотрел на фотографию хорошенькой блондинки. Хорошенькой, но неулыбчивой.

— Почему?

Эрика Кранц заправила прядь волос за ухо и посмотрела на Фолькманна.

— Однажды моя мама рассказала мне одну историю. Во время войны, когда они еще были детьми, они с сестрой жили в Гамбурге. В одну из ночей город бомбили. Это была одна из самых жутких воздушных атак. Люди сидели в бомбоубежищах и молились. Всем было страшно. Когда неподалеку упала бомба, закачались стены и погас свет. Люди начали паниковать. Мама Руди была тогда еще ребенком, и она очень испугалась. Она в панике выбежала из бомбоубежища, но через секунду увидела на улице настолько ужасную картину, что она навсегда осталась в ее памяти. Пылающие здания, трупы — настоящий ад. То была кошмарная ночь. Ее друзья детства и родственники… многие из них погибли. После этого она стала очень замкнутой. Она была чувствительным ребенком, и та ночь произвела на нее жуткое впечатление. Руди говорил, что всю свою жизнь она вновь и вновь проживала ту ужасную ночь. Она всегда была очень грустной.

— А родители Руди… как они умерли?

— Мой дядя часто брал с собой семью, отправляясь в экспедиции. Самолет, на котором они летели, разбился в районе Южной Амазонки. Руди тоже был пассажиром этого самолета, но он выжил. Его нашли через четыре дня в состоянии шока, он истекал кровью. На его лице так и остались шрамы. Он долго не мог оправиться от этой травмы. Он стал чаще приезжать к нам в Германию, ведь мы были его единственными родственниками. Но он говорил, что не может там жить, хоть и хорошо владел немецким языком. Мне кажется, Руди считал немцев слишком строгими людьми, слишком серьезными. Его народом были парагвайцы. — Девушка взглянула на свой пустой стакан. — А можно мне еще выпить?

Фолькманн налил им еще и бросил в стаканы кубики льда.

— А почему ваша семья вернулась в Германию?

Фолькманн внимательно смотрел на девушку. Та сделала глоток, сжимая стакан обеими руками.

— Моя мама познакомилась с отцом в Буэнос-Айресе и вышла за него замуж. Он был бизнесменом, немецким эмигрантом. Отец был намного старше ее. Но он умер, когда мне было всего три года, так что я его не помню. Дедушка и бабушка тоже умерли, после чего, как мне кажется, мама стала чувствовать себя как-то неуютно. Она продала бизнес отца и решила вернуться в Германию. У нее там остались родственники, и она считала, что мне лучше учиться там. После того как я окончила университет, она снова вышла замуж и переехала в Гамбург, и мы стали с ней меньше общаться. Как, собственно, и с другими родственниками. Но мы с Руди всегда переписывались. Он был для меня старшим братом.

Девушка отвернулась, ее глаза опять наполнились слезами. Отпив из стакана, Фолькманн посмотрел на девушку. Ему хотелось протянуть руку, коснуться ее, утешить, но он не знал, как она отреагирует на это.

— Дитер Винтер, молодой человек, которого Руди якобы видел у того дома… Руди не сказал, о чем они говорили при встрече в Гейдельберге?

Эрика Кранц нахмурилась.

— Я задала Руди тот же вопрос. Он сказал, что вначале они просто обменялись любезностями. Винтер был очень пьян, он пренебрежительно высказался по поводу происхождения Руди, имея в виду, что он был только наполовину немцем и родом из Южной Америки. Именно поэтому Руди показалось странным, что он встретил Винтера в Асунсьоне. На вечеринке Винтер спросил у Руди, сумел ли он адаптироваться в немецкой общине Парагвая. Руди сказал, что с немцами ему скучно и что он предпочитает приветливых испанцев. Очевидно, Винтеру не понравилось это замечание, он воспринял его как личное оскорбление и стал вести себя очень агрессивно.

— Именно поэтому он так не понравился Руди?

Девушка пожала плечами.

— Руди он показался надутым болтуном. К тому же Винтер сказал ему, что, если уж Руди так не нравятся немцы, пусть уезжает к себе. Так должны поступать все немецкие иммигранты, сказал Винтер. Еще один полукровка Германии не нужен.

Она поставила стакан на стол.

— Все дело в этом слове. Я уверена, что вам известно… оно оскорбительно. Так называют человека, который является немцем только наполовину. Лишь наполовину ариец.

Фолькманн кивнул.

Жара в маленькой квартирке усиливалась, несмотря на кондиционер. Поднявшись, Фолькманн поставил пустой стакан на стол и посмотрел на девушку.

— Санчес сказал, что заедет завтра утром, чтобы отвезти вас на кладбище, где похоронен Руди.

— А вы поедете с нами?

— Как вам будет угодно.

Девушка кивнула.

— Да, если это вас не затруднит. Спасибо, герр Фолькманн.

— Называйте меня Джо. — Он указал на телефон. — Вы не могли бы вызвать такси? Пора возвращаться в гостиницу.

Эрика Кранц кивнула.

Фолькманн собрал посуду с кофейного столика и пошел в кухню.

 

Они вернулись в «Эксельсиор» после восьми. В одном из залов гостиницы проходила предрождественская вечеринка. В холле стояли мужчины в смокингах и смуглые красивые женщины в вечерних платьях. Собравшись вокруг рождественской елки с зажженными гирляндами, они пили шампанское.

Эрика резко выделялась на фоне этой толпы. Она выглядела усталой, под глазами у нее размазалась тушь. Когда такси проезжало мимо здания редакции газеты «Ла-Тард», девушка внезапно начала плакать. В тускло освещенном салоне такси Фолькманн потянулся к ней и сжал ее руку, она прислонилась к его плечу, и он вдохнул запах ее духов. Ее светлые волосы касались его щеки, а девушка смотрела в окно машины и вытирала слезы, не выпуская его руки, пока они не подъехали к гостинице.

Поднявшись на лифте на шестой этаж, Фолькманн открыл дверь в двухкомнатный номер.

— Если вы не сможете уснуть или захотите поговорить, я в соседней комнате.

— Спасибо, Джо. Вы очень добры ко мне. Простите меня за слезы. Сегодня был очень тяжелый день.

Подождав, пока девушка закроет дверь в свою комнату, Фолькманн направился к себе. Кондиционер был включен, но в комнате было жарко и душно. Медленно раздевшись, он, абсолютно голый, лег на кровать.

В комнате было темно.

Все еще чувствуя запах ее духов, он закрыл глаза и уснул.

 

Через час в комнате Фолькманна зазвонил телефон. Включив бра, Фолькманн поднял трубку и услышал знакомый голос. Еще не до конца проснувшись, Фолькманн пытался разобрать английские слова, произносимые с сильным акцентом.

— Это Санчес, сеньор Фолькманн. Я вас разбудил? Прошу прощения… разница во времени… Я вспомнил об этом, только когда вы уже взяли трубку.

— Что-то случилось?

— Да нет, в общем-то ничего. Просто подвернулась кое-какая информация. О том человеке, который вас интересует… ну, о том немце.

— О Винтере.

— Si. О нем. И еще кое-что. Сантандер, тот человек, о котором я вам говорил. Который работал с Родригесом. Сегодня вечером его в Сан-Игнасио задержала полиция. Это недалеко от границы с Аргентиной. Этой ночью его привезут в Асунсьон. Было бы замечательно, если бы вы приехали ко мне в офис.

— Я сейчас вызову такси, — сказал Фолькманн.

— Да нет, вам лучше пока отдохнуть. Моим людям необходимо сначала проверить кое-какую информацию. Мне нужно немного времени. Я пришлю за вами машину к гостинице в полночь. Если хотите, берите с собой девушку.

— В полночь, — повторил Фолькманн.

— Si. Спокойного сна, друг мой, — сказал Санчес и положил трубку.

 

Глава 14