Из фильма «Броненосец «Потемкин» (1925)

 

– Где твои сообщники?

Арестованный приоткрыл глаза, подвигал челюстью и пробормотал что-то вроде:

– А-быр-гу…

– Ты заодно с Щелкуновым? – вкрадчиво осведомился начальник угрозыска. – А остальные кто? Как их зовут? Расскажи мне, и мы проведем это как чистосердечное признание. Чем черт не шутит, может, отделаешься небольшим сроком…

Человек-скала с изумлением покосился на своего собеседника и, свесив голову, принялся разглядывать пол у своих ног.

Стул был слишком узок для пятой точки арестованного, и сидеть ему было неудобно, тем более что ему завели назад руки и сковали их громоздкими, но вполне надежными наручниками.

– Предварительный сговор – отягчающее обстоятельство, – наседал Николай Михайлович. – Ты и твои дружки зарезали помощника оператора, стреляли в сотрудника московского угрозыска, пытались ограбить уполномоченного кинофабрики «Межрабдвиж-Россия»…

Странная аббревиатура «Межрабдвиж» означала всего лишь «Международное рабочее движение».

Пес его знает, в чьей светлой (или темной) голове зародилась мысль назвать кинематографическую контору столь странным образом, но так как язык тех лет выдавал и более ошеломляющие новообразования, к экзотическому имени кинофабрики все вскоре привыкли.

– Вы не имеете права! – неожиданно замычал арестованный. – Я в ГПУ пожалуюсь…

Название всем известного ведомства он произносил как «гыпыу».

– А в журнал «Бегемот» [22] не хочешь? – саркастически осведомился Николай Михайлович.

После удачно проведенной операции он чувствовал прилив сил.

– Нет! – взвыл незнакомец. – Не хочу! Требую гыпыу! Я книжку о них написал…

– Ты пьян, что ли? – кисло спросил начальник угрозыска.

Он еще в гостинице заметил, что от задержанного пахнет вином.

– Я писатель! – отчаянно закричал арестованный. – Вы не имеете права… Вы так себя ведете, словно я бандит! А я не бандит…

– Документы твои где? – мрачно проговорил Николай Михайлович.

– В гостинице, – с готовностью ответил собеседник. – В «Ореанде». У жены…

– У тебя и жена есть?

– Да, а что? Я в «России» хотел остановиться, но там занято все… Виноградный сезон начался, сентябрь же! Все, кому не лень, тащатся в Крым… винограду пожрать… Нэпманы и всякая сволочь… А я чем хуже?

Начальник угрозыска заколебался, но по опыту он знал, что матерые уголовники могут выдумать что угодно и что им ничего не стоит заморочить голову любому собеседнику.

– Значит, писатель, – со значением молвил Парамонов, потирая подбородок.

– Ага.

– Зовут как?

– Макар Косой.

– Никогда о таком писателе не слышал.

– Так я под псевдонимами пишу, – самым естественным тоном ответил собеседник, поводя своими могучими плечами.

– Зачем?

– Что – зачем? – вытаращился на Парамонова арестованный.

– Если у тебя есть свое имя и фамилия, зачем писать под псевдонимом?

– Чудак человек, – проворчал подозрительный гражданин, именующий себя писателем, – да ты расслышал, как меня зовут? Макар Косой! А публика любит, чтобы имя на обложке было – во! Граф Толстой какой-нибудь… Чехов – тоже хорошо… А ежели имя иностранное, Джек Лондон, к примеру, так книгу с прилавка сметут, даже если дрянь первостатейная. Давно известно, что иностранные имена у нас особенно в почете…

– Ежели ты и впрямь писатель, – добродушно заговорил Николай Михайлович, вонзив в Макара Косого немигающий взор, – то зачем же ты, босяк, недавно набросился на гражданина Кауфмана Матвея Семеновича? А?

– Потому и набросился, что они там все сволочи! – запальчиво объявил Макар. – Права на книжку купили, наобещали с три короба… и все с ног на голову перевернули! Весь сюжет извратили, гады! В душу мне наплевали…

Тут начальник угрозыска почувствовал, что земля под ним не то, чтобы начала гореть синим пламенем, но уже ощутимо тлеет и вот-вот опалит его самого.

– Послушай, – пробормотал он, – но если ты писатель… и вообще… что ж Матвей Семенович тебя не признал?

– Так я с ним не знаком, мне на него служащий указал, – с отвращением ответил Косой. – Вот предыдущего уполномоченного Зарецкого я хорошо знаю. Та еще сволочь, между нами говоря…

И он принялся ругать на все корки руководство «Межбардвижа», которое заплатило за экранизацию меньше, чем могло бы, режиссера Винтера с его неуемной фантазией и жену наркома Гриневского, которая с тех пор, как вышла замуж, стала надменной сукой, к которой на козе не подъедешь.

Не останавливаясь на достигнутом, Косой припечатал актеров, которые были недостойны воплощать на экране героев его замечательной книги, сценариста («это он, гад, свою дрянь протолкнул вместо моей идеи!»), оператора («мелкобуржуазный кобель!») и закончил заявлением, что люди, которые так унизительно обращаются с автором литературного первоисточника, вообще должны быть изгнаны из профессии.

– В дворники! – кричал Косой, сверкая глазами. Складки кожи на его лбу ходили ходуном. – Каждому в руки по метле… Пора очистить советское кино от таких творцов!

В дверь просунулся Будрейко, держа в руке бутерброд с селедкой, и, завидев мрачное лицо Парамонова, едва не поперхнулся.

– Вот что, – повернулся к нему начальник угрозыска, – сгоняй-ка на машине в гостиницу «Ореанда» да привези оттуда… Как твою жену зовут?

– Александра Львовна, – с готовностью ответил Косой.

– Так вот, – продолжал Парамонов, обращаясь к Будрейко, – доставь гражданку Косую, Александру Львовну. Срочно. И хватит уже жрать! – заорал он страшным голосом, выкатив глаза.

Струхнувший Будрейко помчался выполнять данное ему поручение, а Николай Михайлович с тоской задумался о том, какие неприятности ему может создать гражданин, который пишет книжки под псевдонимами и в случае затруднения первым делом требует гыпыу.

– Может, это, выпьем, пока твоя жена сюда едет? – несмело предложил Парамонов, снимая с писателя наручники. – Все-таки виноградный сезон…

Косой моргнул, подумал, потрогал шишку на голове, сморщился и объявил со вздохом:

– Ну, давай…

«А ну как он никакой не писатель… – смутно помыслил Парамонов, залезая в несгораемый шкаф за заветной бутылью, вмещавшей несколько литров, – а даст мне сейчас по башке да сиганет в окошко… О-хо-хо… И влетит же мне тогда…»

Но Косой не дал Николаю Михайловичу по голове и вообще не пытался нанести ему какие-либо увечья. Также не стал он прыгать в окошко или, допустим, убегать в дверь, а подсел к столу начальника угрозыска и со знанием дела принялся за дегустацию вина, которое собственноручно готовила теща Парамонова.

После первого же стакана повеселевший писатель и хозяин кабинета начали рассказывать друг другу анекдоты, после второго они почувствовали, что им суждено стать друзьями на всю оставшуюся жизнь, а после третьего Косой даже забыл, как называется его книга, которую экранизировал Борис Винтер.

– Ту… Та… – бормотал он и беспричинно смеялся.

– Макар, – воскликнул Парамонов с чувством, – ты это, того… Извини, что мы тебя помяли… Мы ведь тебя за бандита приняли…

– Да разве это помяли, – махнул рукой Косой. – Вот, помнится, когда я служил в цирке и приударил за одной дрессировщицей…

Он пустился в воспоминания.

Если верить рассказам Макара, судьба порядочно помотала его по белу свету. Он был матросом, работал на лесосплаве, в цирке, на заводе, охотился на медведей, ловил рыбу, служил телеграфистом на станции, воевал, дезертировал, бродяжничал, торговал портретами коммунистических вождей…

Парамонов, почесывая голову, смотрел на собеседника с изумлением.

– Как же ты стал писателем? – вырвалось у начальника угрозыска.

– А я всю жизнь хотел сидеть дома, заниматься чистой работой, и чтоб у меня на все хватало денег, – признался Косой. – Я, знаешь, еще в юности сочинил кой-чего… послал, значит, в «Сатирикон», там Аверченко был редактором. Они прямо в журнале отвечали, что им подходит, а что нет… Мне сразу ответили – не тратьте свое и наше время, ничего у вас не получится. Тогда я обиделся. Кто угодно, думаю, печатается, а меня не берут… Ну потом, после революции, значит, подучился, курсы там всякие… в газеты писал… Александра, значит, тоже меня направляла, она у меня образованная… отец у нее учителем в реальном училище был… Но я бы и без нее пробился, – добавил он самодовольно. – Тут главное – понимать, чего публика от тебя хочет… Хорошо идут приключения – надо писать приключения. Детские стишки – и это пожалуйста. Не вопрос! Повесть о молодежи… да сколько угодно. Сейчас вот про гыпыу книжку сдал…

Но тут явилась Александра Львовна в сопровождении Будрейко, и Косой прервался.

 

– Боевая женщина, – смущенно признался Парамонов Опалину на следующее утро.

В боевой женщине было от силы полтора метра росту, но она так наскакивала на видавших виды сотрудников, что вогнала всех в ступор. Она кричала, что ее бедного Макарушку обидели, что она этого так не оставит, что она напишет жалобы во все инстанции, в газету «Правда» и вдобавок прямиком в Кремль, главе Совнаркома лично.

Побушевав, она схватила бутылку Парамонова и залпом выпила два стакана вина, после чего обозвала его кислятиной и вытряхнула из бутылки в стакан все до капли.

– Душенька, не сердись, – бормотал Косой, увиваясь вокруг нее нашкодившим джинном, который пытается помириться с хозяином. – Душенька, они не нарочно… Они бандитов ловят, ну обознались немножко…

– Не могут отличить бандита от честного человека! – заверещала Александра Львовна, багровея, и опрокинула третий стакан.

– Насилу удалось ее утихомирить, – сказал Парамонов Опалину, вздыхая. – Обидно, конечно. Хотели банду взять, а вместо того… Как там Матвей Семенович?

– Да вроде ничего, – пожал плечами Опалин. – Со всеми расплатился, оставил только на текущие расходы. Уверяет, что никогда еще так легко не расставался с деньгами.

Парамонов прошелся по кабинету, заложив руки за спину, и посмотрел в окно с таким видом, будто ожидал увидеть за ним новый пейзаж.

– Я пока не стану снимать охрану, – сказал начальник угрозыска, поворачиваясь к собеседнику. – Мне кажется, бандиты струхнули, когда увидели, сколько моих ребят готовы дать им отпор. Они отступили, потому что поняли, что ничего у них не выйдет.

– Отступить-то отступили, но мы до сих пор ничего о них не знаем, – хмуро заметил Опалин. – И мне это не нравится, потому что в меня уже стреляли. Второй раз они не промахнутся.

– А ты стреляй первым и не оставляй им шансов, – хладнокровно парировал Николай Михайлович. – Кстати, спасибо за идею насчет портрета Щелкунова. По рисунку художника в одесском угро его опознали. Сегодня как раз получил ответ.

Парамонов взял со стола телеграмму и откашлялся, прежде чем начать читать текст:

– Это Лёва Штык, он же Лев Горбатов, он же Евгений Чугунов, он же Тимофей Бузыкин, он же… ну, дальше еще дюжина фамилий перечисляется… Бандит, многократно судимый, раньше принадлежал к банде Сени Царя.

– А Сеня Царь кто такой? – спросил Иван.

– Да был такой кадр когда-то.

– Налетчик?

– И это тоже. Его расстреляли несколько лет назад.

Опалин задумался.

– А в Ялте есть еще кто-нибудь, кто раньше принадлежал к этой банде? – спросил он.

– Выясняем, – усмехнулся Парамонов. – Думаешь, Щелкунов собрал остатки банды и занял место Сени?

– Да не походил он на главаря, – с раздражением промолвил Опалин. – Я ведь тебе уже говорил, какое он на меня произвел впечатление. Мелкая сошка.

– Они все начинают с мелких сошек, а потом вырастают в крупные, – хмыкнул Николай Михайлович. – Ладно, не кипятись, – добавил он, заметив выражение лица собеседника. – Дело потихоньку раскручивается, мы работаем. Найдем, Ваня! Всех найдем…

– Очень на это надеюсь. Кстати, по архитектору что-нибудь найти удалось?

– По арх… Это ты про Бровермана?

– Ну да. Кто ему по башке дал и в воду столкнул?

– А почему это тебя так интересует? Мы проверили – Броверман никак не был связан с киношниками.

– Но всплыл, когда они снимали на набережной. Не люблю такие совпадения. Вокруг этих людей и так слишком много чего творится.

Парамонов некоторое время изучал лицо Опалина, потом прошел на свое место и сел.

– Броверман жил в Гурзуфе, – сказал начальник угрозыска. – В одном доме с ним обитает его незамужняя сестра, которая занимается хозяйством, и младший брат. Ему на империалистической войне ноги оторвало, он теперь инвалид. С ними Сандрыгайло говорил. Они, кажется, – медленно продолжал Парамонов, поправляя мелочи на столе, – были не очень удивлены, что их брата убили.

– Как это?

– Ну у Сандрыгайло осталось такое впечатление. А еще он говорит, что почти уверен – они знают, кто это сделал, но боятся сказать. Я, в общем, могу тебе протоколы дать прочитать, да только в них ровным счетом ничего нет. Жили дружно – это, впрочем, и местные подтверждают, ничего не знают, никого не подозревают. Однажды брат Максим вышел погулять и домой не вернулся.

– Заявили?

– Нет. Пытались сами его найти. А через пару дней он всплыл, сам знаешь где.

Опалин задумался.

– Съезжу-ка я в Гурзуф, – сказал он. – Дашь машину?

– Не могу, – ответил Парамонов, глядя на него честными глазами.

Машиной сегодня завладела его жена, которой надо было сделать кое-какие крупные покупки, но Николай Михайлович счел, что лишние подробности собеседнику ни к чему.

– Ладно, – сказал Иван, надвигая кепку на лоб. – Ну я пошел.

– Ну пока, – сказал начальник угрозыска добродушно.

– Ну пока.

И Опалин ушел.

 

Глава 19

ГУРЗУФ

 

Слева – крутая спина Аю-Дага,

Синяя бездна – окрест.