Фрагмент № 2 – в середине пустоты (место и время неизвестны)

…Разноцветные пятна плавно разорвали кромешный мрак точечными мелкими брызгами. Сумерки дернулись, корчась в судорогах. Тьма липко растаяла, как сливочное мороженое, растекшись в сладкую лужу. Свет. Долгожданный свет. Но не такой, какой резал ножом зрачки чуть раньше – неприятный, дергающий, ослепляющий. Напротив, мягкий, осторожный, словно спрятанный – напоминающий отсвет отбрасывающей тень лампы с домашним абажуром. Его действие оказывается еще сильнее, фальшивая любезность – замаскированный обман. Один за Другим лопаются оба глаза, конвульсивно источая снопы шипящих искр, в высохшее лицо тугим усилием бьет теплая волна, состоящая из множества шевелящихся, как муравьи, точек. Едва достигнув кончика носа, они Рассыпаются в прах, радостно взвиваясь вверх сплошным серым торнадо. Воздуха нет – что-то толстое и мягкое плюшевой подушкой забивает легкие, глуша дыхание, притупляя безмолвный крик. Чудо. Настоящее чудо. Глаз нет – он уже полностью слеп: но отчего-то продолжает все видеть. Свистящая карусель из сине-зеленых треугольников, воющих надрывными голосами гиен, вращается вокруг него, сливаясь и окутывая, как шерстяное одеяло, плотно обволакивает горло и черепные кости, издавая невыносимый, кровельный скрежет.

…Горы Инге-Тсе больше нет. Смешно распялив конечности и откровенно напоминая лягушку на школьном уроке биологии, он плавает в пустом пространстве, как бы вися изнутри огромного блестящего шара, украшенного снаружи осколками зеркал. Шаровая поверхность движется, одни зеркала пытаются заползти на другие, квадратики ярко искрятся, гневно кидаясь друг в друга режущими отблесками. Слух забивает тихое и ровное гудение – кажется, голоса тянут букву «аааааааааааа» или «ууууууууу», но разорванной ужасной болью голове все же трудно разобрать, что это такое. Нудный звук, вызывающий вязкую сонливость. Ничего вокруг – только воздух, прозрачнейший, чистый воздух – как будто он взлетел высоко-высоко, не видя даже снежных кончиков горных вершин. Лишь белое, свистящее и воющее пространство, в момент превратившееся в голодного зверя. Он смотрит на свои руки, и не видит их… они исчезают, исчезают, исчезают… кожа рассыпается на черные песчинки, становятся видны кровеносные сосуды, потом тоненькие вены, желтоватый костный мозг… он пытается коснуться носа, но кожи на нем уже не существует.

…В мозг медленно, жирным гнусавым ревом, словно граммофонную пластинку прижали пальцем, слизняками вползают мысли – КАААК ЭТООО МОООЖЕЕЕТ ПРОИСХОДИТЬ? Наверное… человеческое тело разделяется на молекулы… проносится в континууме и потом снова соединяется? Чих-чих-чих… уууууу… Шорох песка, шорох, шорох… шшшшш… Но… ааааа… если воду пропустить через банную губку, то она становится влажной: часть воды остается на преграде, никуда не исчезая. Фрагменты его молекул тоже наверняка задержатся здесь – не все они смогут пройти тудшиш. Соберется ли туловище полностью? Или он предстанет перед обитателями улиц и площадей монстром из американских комиксов – с ушами на спине, и пальцами, растущими из языка, бегающими глазами, въевшимися в бок… ааааааааааа… Страшно, как же страшно. Опять слышно, как сыплется песок. Ожидание в одиночестве не пугало, а сейчас все тело трясет от ужаса, зубы бьются друг о друга с противным костяным стуком. Но ведь зубов уже неееееееееееет… Почему же он слышит, чувствует и видит, если только что весь его организм рассыпался в сплошной песок, крутящийся в бешеном вихре внутри зеркального шара? Хахахаха-хааа! Аааааа, вот в чем дело. Он превратился во множество маленьких собственных копий, каждая песчинка – это он сам, в полном объеме, поэтому чувства и не исчезают… на него работают миллионы глаз и ушей… кожа осязает всю теплоту доброй Вселенной. Среди неска – не только почки, мозг и печень… тут и пистолет, и патроны, и одежда из обветшавшей мешковины… они все смешались в единое целое. Шар усиливает скорость – вертится все быстрее…

…Он ясно видит чье-то лицо. Огромное, довольное, улыбающееся. Каждая ресница на веке этого лица – толщиной с его ногу, морщины – как громадные каналы, следы от вырванных волосков похожи па кратеры от падения метеоритов. Гигант игриво пересыпает песчинки из ладони в ладонь и пристально рассматривает их, словно любуясь зернистым песком. Поднеся руку к огромному смеющемуся рту, великан начинает дуть: поднимается невообразимой силы ветер – сильнее любого земного ураган. Его втягивает вместе с братьями-песчинками в большую, быстро завинчивающуюся воронку, мерно дышащую черными жабрами. Шар рассыпается на крохотные кусочки, монотонное гудение исчезает: лица перед ним больше нет. Все улетучивается, пропадает, стирается прочь из закоулков разума. Он все забыл – не помнит скулящую гиенами карусель, толстые губы великана, и то, как превращался в песчинку. Все вокруг плывет, вспыхивает, меркнет. В мозгу ничего не остается.

НИЧЕГО. НИЧЕГО. НИЧЕГО.

Волна из искрящихся точек снова накрывает с головой. Он чувствует удар огромной силы, словно тело с размаху бросили об асфальт. Боль. Страшная, чудовищная боль, от которой хочется безумно орать.

АААААААААААААААААААААА!

…Он открывает глаза. Он лежит спиной на земле, над ним – голубое небо, без единого облачка. Он кашляет, тягуче сплевывая кровавую слюну. Щека прислонилась к чему-то горячему. Приподнимается. Кругом – выжженная, безводная земля, прорезанная приземистыми горами. Желтая, пыльная и бездушная. Сердце наливается страхом. Ведь это не город, который ему был нужен! Ничуть, ничуть, ничуть.

…Да, черт возьми… НО КУДА ЖЕ ТОГДА ОН ПОПАЛ?