Деятельность Петра за пределами Иудеи

Хотя Деяния Луки после рассказа о гонении Агриппы и сообщения о последнем выступлении апостола на Иерусалимском соборе (ок. 48–49 г.), можно сказать, насильственно обрывают деятельность Петра, важнейшее значение для обретения им большого влияния на общины Запада от Антиохи до Рима (становившихся все более «языкохристианскими») должны были иметь как раз последующие 15–17 лет до Неронова гонения. Это значение видно не только у авторов Евангелий и Деяний, но и у Климента Римского, неизвестного автора Первого послания Петра и у Игнатия ^{163}. Это влияние, которое несравненно выше влияния всех прочих учеников, ― даже сыновья Зеведеевы, Иаков и Иоанн, играют в синоптических Евангелиях и Деяниях весьма ограниченную роль в сравнении с Петром ^{164} ― можно объяснить лишь одной причиной: мы должны исходить из того, что Петр дошел не только до портового города Кесарии Приморской (как мы узнаем об этом от Луки, Деян 10:1-11:18), но и западные общины познакомились с самим апостолом или с его посланцами ^{165}, испытав таким образом прямое или косвенное его воздействие, причем это было не только в Сирии, Антиохии и Риме, но и между Сирией и Римом, в таких важных городах, как столицы римских провинций Эфес и Коринф ^{166}. Перечень пяти малоазийских провинций, родины «избранных пришельцев» ― Понта, Галатии, Каппадокии, Асии и Вифинии ― предполагает, что апостол, которому приписывалось это послание, был признанным авторитетом в этих областях ^{167}. Можно упомянуть и о том, что позднейшее предание связывает Андрея, брата Петра, с северным побережьем Черного моря (Скифией) ^{168}, а Марка, ученика Петра, с основанием церкви в Александрии ^{169}. Подобные сообщения, вполне вероятно, легендарны, однако они могут содержать информацию о направлениях Петровой миссии. В этой миссии существенную роль могли играть посланцы Петра.

Таким образом, значение Петра в эпоху между Апостольским собором и его приездом в Рим и мученической смертью там не было ограничено единственно или преимущественно Антиохией, как часто предполагают сейчас. После столкновения с Павлом в Антиохии Петр, по-видимому, не только продолжал играть ведущую роль там, но, помимо этого, всерьез распространил свое влияние на Запад ^{170}. Такая высокая оценка Петра примечательно контрастирует с редкими упоминаниями Нового Завета об Иакове, хотя тот возглавлял церкви Иудеи приблизительно с 43 г. и до казни его в Иерусалиме в 62 г. и выдвигал, как можно думать, притязания на руководство всем мессианским сообществом Иисуса. Теодор Цан не без оснований назвал Иакова «папой эбионитской фантазии» ^{171}. Именно от него пошел, как я полагаю, «монархический епископат» ^{172}, распространившийся с Востока на Запад и утвердившийся в Риме сравнительно поздно ^{173}. Этот односторонний отход Иакова на задний план в предании I века был следствием ослабления палестинского иудеохристианства ввиду его казни в 62 г. по P.X. и начавшейся четырьмя годами позже Иудейской войны, после которой эта ветвь христианства уже не оправилась. В то же время в этом выражалось и растущее после 70 г. отчуждение между приверженными закону иудеохристианами, особенно палестинскими, и церковью из язычников, численный перевес которой становился все более очевидным и которая принципиально признавала авторитет Петра, но не Иакова. Петр как раз не был типичным представителем строгого законнического иудеохристианства, каким его постоянно изображают со времен Ф. Баура. Он стоял между двух крыльев, представленных Иаковом и Павлом (причем сторонники этих двоих были отчасти более крайними, чем они сами). Именно эта промежуточная позиция, открытая в направлении языкохристианства и в богословском отношении более близкая ― невзирая на серьезные различия ― к Павлу, чем к законническому крылу христианства, и составляет предпосылку великого значения Петра.

Я хотел бы выделить три причины такого развития, происходившего, прежде всего, в «темное время» после Апостольского собора (ок. 48/49―64/66 гг. по P.X.):

1. Несмотря на соглашения, утвержденные на этом соборе, Петр в годы после него все больше становился убежденным и убедительным миссионером также и язычников, причем ситуация конкуренции была весьма болезненной как для Павла, так и для него самого. Принятое в Иерусалиме решение о разделении миссий к иудеям и к язычникам практически невозможно было реализовать на практике в более или менее смешанных общинах за пределами Палестины. Во время антиохийского конфликта (Гал 2:11 слл.) два апостола тяжело оскорбили друг друга и стали поэтому «контрагентами», ― этот процесс нашел отражение не только в Гал 2, но повлиял и на более поздние послания Павла, бросая тень на его миссию вплоть до его ареста на Пятидесятницу 57 г. по P.X. Луке приходится умалчивать об этом для придания ранней истории христианства гармонического характера, поэтому в Деяниях Петр, произнеся на Апостольском соборе речь в поддержку Павла (15:7-11), резко сходит со сцены.

2. В отличие от бывшего гонителя Павла, а также и от Иакова, который до казни Иисуса относился к своему брату скорее скептически, Петр мог полноправно распоряжаться во всей полноте традицией об Иисусе, включавшей слова и дела Мессии. Уникальное значение Петра в Евангелиях связано не в последнюю очередь с тем, что он, как авторитет церкви, постепенно включавшей в себя все больше языкохристиан, был тесно связан с этой традицией, играющей относительно малую роль в посланиях Павла. Можно предположить, что Петр, когда он еще ходил за Иисусом, находился под впечатлением достаточно свободного отношения Его к обрядовым заповедям и того, как Он сводил волю Божью преимущественно к двойной заповеди любви ^{174}. Ведь нельзя не заметить, как быстро иудейское мессианское движение первоцеркви перешло границы земли Израиля и религиозные рамки строгого иудейства. У этого процесса нет аналогов в истории палестинского иудейства, и корни его следует искать в конечном счете в поведении самого Иисуса. Среди эсхатологических обетований пророков, относящихся к приходу Мессии, было и открытие народа Божьего для вступления в него народов.

3. С точки зрения богословия, Петр как раз не был (уже) в полной мере строгим приверженцем закона в том смысле, какой вкладывали в это понятие иерусалимские иудеохристиане. Это видно из истории о Корнилии (Деян 10:1 ― 11:18), указывающей на исторический процесс, относящийся ко времени до правления Агриппы I (весна 41 г.―весна 44 г.) и, по-видимому, даже до смуты, вызванной Калигулой (ок. 39/41 гг.) ^{175}. Можно предполагать, что с конца 30-х гг. в вопросах об иудейском законе с его обрядовыми заповедями и о необходимости спасительной веры в Иисуса, распятого и воскресшего Господа, Петр ближе к «эллинистам» и к Павлу ^{176}, нежели к Иакову с его возникшим впоследствии кругом иерусалимских старейшин ^{177}. Нужно, впрочем, заметить, что и Иаков, в принципе не отвергал миссии к язычникам без обрезания их, как это видно из договоренности, достигнутой на Апостольском соборе ^{178}. Однако он хотел избежать перед лицом иудеев в земле Израиля упрека в отступничестве, который становился все более угрожающим для существования общины, а потому требовал для христиан в Палестине соблюдения закона. Это объясняет, почему влияние Петра в Иерусалиме постепенно ослабевало в сравнении с влиянием Иакова, в то время как в общинах диаспоры оно, напротив, росло.

То, что это было так, показывают послания Павла. Компромисс, к которому пришли, как представляет дело Павел, на Апостольском соборе три «столпа» ― Иаков, Кифа и Иоанн ― с одной стороны, и он сам и Варнава, с другой: «нам к язычникам, а им ― к обрезанным» (

, Гал 2:9), был основан на признании того факта, что уже и до того Павлу и Варнаве была поручена проповедь Евангелия «необрезанным», а Петру ― проповедь его «обрезанным», в том числе и за пределами Палестины ^{179}. Это соглашение показывает, что Петр уже считался наиболее удачливым проповедником нового учения своему народу, и этот образ подтверждается сообщениями Деян 2 ― 5 и 9:32–43 для Иудеи, а также Мк и Мф с их метафорой «ловец человеков» ^{180}. Ему особым образом была доверена

(«миссия к обрезанию», Гал 2:8). Вполне вероятно, что после своего бегства из Иерусалима в 42/43 г. по P.X. он не без успеха проповедовал иудеям и вне Палестины. Ближе всего находилась Сирия, где проживала значительная часть еврейской диаспоры, но нельзя исключить, что он бывал и в других областях и даже, быть может, приезжал уже в это время в Рим ^{181}. Согласованное на Апостольском соборе разделение миссий к иудеям и к язычникам оказалось, однако, нереализуемым на практике за пределами Палестины, тем более что «язычники» первоначально были в подавляющем большинстве «боящимися Бога», тесно связанными с синагогой и потому более или менее близкими к иудейству. И Павел в каждом новом для него месте приходит в первую очередь в синагогу именно потому, что там он мог обращаться к «боящимся Бога», которые по своему правовому статусу были еще необрезанными «язычниками» ^{182}. Удивительно, насколько последовательно исходит Павел в своих посланиях из предпосылок иудейской традиции и экзегезы. Без предварительного ветхозаветно-иудейского образования большинства своих слушателей (полученного, например, через синагогальные проповеди) Павел не мог бы донести до них своего благовестия ни устно, ни через послания. И наоборот, Петр за пределами земли Израиля volens nolens был всегда также и «апостолом язычников», так как тамошние общины были смешанными и проводили совместные богослужения, так что на практике было невозможно провести строгого персонального разделения между иудео- и языкохристианами, какое предусматривало постановление Апостольского собора. Это обстоятельство было известно Луке, и потому в Деяниях миссия к язычникам учреждается относительно рано, причем происходит это в проповеди Петра «боящемуся Бога» сотнику (центуриону) Корнилию (Корнелию) в Кесарии, однако после этого Петр исключается из описания миссии к язычникам. С другой стороны, вопреки автобиографическим данным Павла, а также и вопреки всякой исторической вероятности ^{183}, «эллинисты» и Павел обращаются к язычникам в Антиохии лишь после того, как Петр получил для этого «зеленый свет» в истории с Корнилием ^{184}. Быть может, впоследствии сторонники Петра, основываясь на рассказе о Корнилии, видели в Петре настоящего «основателя» миссии к язычникам ^{185}.