Мифы создают объяснения, но не принимают их

 

94

 

Мифы создают объяснения, но не принимают их. Там, где объяснения переводят невысказанное в сферу высказанного, мифы заново вводят молчание, которое делает возможным новое зарождение дискурса.

Разъяснения создают острова, даже континенты порядка и предсказуемости. Но эти территории сперва открываются путешественниками, чьи жизни выражаются в повествовании открытий и риске. Они открывают эти места, когда отправляются в мифические путешествия. Когда позже менее отважные поселенцы приезжают, чтобы разобраться в деталях, обжить эти территории, они ощущают, что все эти твердые знания не уничтожают миф, а растекаются в его границах.

Открытия Николая Коперника были одними из самых выдающихся, потому что проектировали порядок на небесах, и до него это не удавалось никому. Многие думали, а некоторые все еще продолжают думать, что его утверждения на тему истины развеяли мифы, которые держали человечество в замешательстве. Однако Н. Коперник рассеял не мифы, а другие объяснения. Мифы находятся в другом месте, и чтобы найти где, не нужно ориентироваться на факты из работ ученого – достаточно взглянуть на то, как он эти факты определял. Знание – это результат хорошего объяснения, однако мысль, которая позволила нам продвинуться к знанию – это история.

Коперник был путешественником, он ходил с сотней пар глаз, осмеливался взглянуть на все, что уже было ему знакомым, в надежде на новое видение. В этом рассказе мы слышим древнюю сагу об одиноком страннике, перегрине, кто рискует всем ради возникновения неожиданности в его жизни. Несомненно, в каком-то месте он останавливался осмотреться, а закончил свое путешествие как Мастер Игры, сведя все к ограниченным фактам. Но наиболее глубоко в его жизни отзывается путешествие, которое создало возможность для знания, где незнание повлияло на успех путешествия.

Этот миф не принимает объяснения, которые сам вызывает. Это можно видеть в отчаянности, с которой мыслители прилагают усилия, чтобы перекроить знакомое и создать более масштабное видение. Действительно, вся культура определяется не тем, как часто эти мыслители открывают новые континенты знаний, а тем как часто они отправляются в путешествия, чтобы их искать.

Культура не может быть сильнее, чем самый сильный миф.

 

95

 

История становится мифом, если ее пересказывают, настойчиво передают ради нее самой. Если я рассказываю историю, чтобы укрепить мой аргумент или развлечь аудиторию, я не делаю это ради нее, для такого результата необходимо рассказать историю просто потому, что она история. Такая особенность есть у хороших историй: слушать их и учить их – значит становиться их повествователями.

Обычно нашей первой реакцией на историю является желание рассказать ее кому-то, – и чем лучше история, тем сильнее это чувство. Мы будем готовы потратить значительное время, вытерпеть неудобства и организовать ситуацию таким образом, чтобы можно было ее пересказать. Похоже на то, как будто история сама ищет способы себя воспроизвести, а мы лишь являемся ее агентами. Мы сами не выходим на поиски историй, скорее, истории находят нас для себя.

Великие истории не наблюдают и ждут, когда у бесконечной игры появляется аудитория. Если я слышу историю, я вхожу в ее размерность. Я населяю ее пространство во время рассказа. Поэтому я не понимаю историю со стороны моего опыта, наоборот, мой опыт приходит с ракурса этой истории. Истории, содержащие в себе прочную основу мифов, через опыт прикасаются к творцу, гению, истинности в каждом из нас. Но опыт – это результат, а не причина такого воспроизводящего прикосновения. До того времени, пока мы не сможем рассказать о том, что с нами приключилось, с нами ничего не происходило.

Не теория 3. Фрейда о бессознательности привела его к Эдипу, а миф об Эдипе, сформировавший тот стиль, с которым он слушал своих пациентов. Он писал: «Теория инстинктов – это наша так называемая мифология». Как и теория бессознательного, вытекающая из нее, и супер-эго, и само эго. Эта мифология обладает такой поэтичностью, что смогла изменить не только наше понимание опыта, но и сам опыт. Кто из нас не знал о кризисе эго, об отвлекающих нас нежелательных мыслях, о тревожности от более полиморфно воплощенной сексуальности? Такие примеры не описываются Фрейдом как бесстрастным ученым, они могут быть приведены только Фрейдом – мифическим мечтателем.

Мифы могут создавать как личный, так и коллективный опыт. Целые цивилизации вырастают из историй – они не могут родиться ни из чего другого. Не исторический опыт евреев наполняет Тору смыслом. Тора – не просто описание создания Земли и ранней еврейской жизни, это теория инстинктов, описание психики представителей буржуазии начала XX столетия. Тора – это не история еврейского народа, а то, что сделало иудаизм историей.

 

Мы рассказываем мифы ради самих мифов, ведь они истории, настаивающие на том, что они истории, и на том, чтобы мы их рассказывали. Мы начинаем жить благодаря их прикосновению. Как бы серьезно мы ни относились к мифам как к инертной поэме, ни придавали им метафизические значения, они восстанавливаются из своей возникающей жизнеспособности. Когда мы хотим обнаружить смысл в истории, мы берем свой смысл, чтобы смотреть именно на него.

Мифы – как магические деревья в саду культуры. Они вырастают не на, а из молчания природы. Чем больше мы отделяем эти деревья от их плодов или обрезаем их по понравившемуся нам дизайну, тем более внушительными и плодотворными они становятся.

Мифы, которые рассказывают ради мифов, – это не истории со смыслом, то истории, которые создают смысл.

 

96

 

Рассказчики становятся метафизиками и идеологами, если они приходят к пониманию, что полностью знают историю людей. Такая история театральна, ее начало и конец понятны и видны. Психоаналитик, который пытается обнаружить миф Фрейда в своих пациентах, накладывает фильтр, который ничего не пропускает из того, к чему психоаналитик не готов.

Отношения в психотерапии становятся горизонтальными только тогда, когда оба, и пациент, и терапевт, считают, что миф Фрейда никак не влияет на смысл того, что между ними происходит, но допускают возможность того, что их отношения станут совсем новой историей. Миф Фрейда не повторяется в таком отношении, он раздается в нем отголоском. Те евреи, кто претендуют на землю обетованную, опираясь на Божественное обещание, те христиане, которые верят, что русские – это та самая адская армия, предсказанная в библейских пророчествах о конце света, повторяют Библию, но не резонируют с ней.

Такое происходит, только если миф звучит в нас. Он звучит во мне, если я слышу его голос во мне, а не как мой. Я не резонирую, когда цитирую Джереми, если я говорю как Джереми, лишь тогда когда Джереми говорит так, что его речь прикасается с подлинным голосом во мне. Речь жителей Нью-Йорка резонирует не потому, что они говорят как жители Нью-Йорка, а потому что, когда они говорят, мы слышим жителей Нью- Йорка в их голосах.

Резонанс мифа стирает очевидное различие между историей, рассказанной одним человеком другому, и историей о том, как они говорят и слушают друг Друга. С одной стороны находится ваша история о Мухаммеде, с другой – история о вашем повествовании о Мухаммеде. Обычно мы ограничиваем историю словами говорящего, но таким образом мы цитируем историю, а не рассказываем. Если история будет иметь отношение к вам, вы не просто будете ее пересказывать как историю о Мухаммеде. Я почувствую прикосновение и отреагирую всем своим естеством. Что-то начинается. Прикасаясь ко мне, вы тоже чувствуете прикосновение. Между нами что-то начинается. Наше отношение друг к другу драматично. Эта драма возникает из рассказа истории Мухаммеда, наша история резонирует с его историей, а его история с нашей.

 

Когда рассказывают мифы, и они продолжают звучать в повествовании, они доходят до нас звучащими очень ярко. Громкие истории и истории процесса рассказа звучат глубоко. Их сила проявляется в их возможности пригласить нас в свою драму. В этой драме можно найти историю всех голосов, эхо из тысяч источников нашей культуры. Поэтому мифы совсем невозможно разгадать, только услышать внутри бесконечной игры, в которой правила – это структура повествования, в которой можно участвовать неограниченному количеству людей, в любое время вступить в эту драму, не закрепляя ее сюжетную линию, не заканчивая игру, никогда не играя финальную сцену. В таких историях многое может быть сказано о завершении, о смерти, но такие рассказы будут снимать пелену неизвестности со смерти и ее наступления, эти рассказы будут подхвачены течением игры и понесут ее подальше от конечной точки.

 

97

 

Мифы, вошедшие в резонанс, теряют автора. Даже когда священные тексты записываются человеком, представляющим себя как пророк или евангелист, люди считают, что эти слова сказаны впервые тому, кто их запечатляет, а не относятся к самому рассказчику. Моисей получил закон, а не сочинил его. Мухаммед услышал Коран, а не диктовал егосам. Христиане не читали Марка, лишь Евангелие от него. Индусы понимают их самые авторитетные тексты, веды, чтобы быть услышанными (санскр. «шрути» – услышанное), и литературу, вытекающую из вед, чтобы быть созданными (санскр. «шрити» – запомненное).

Евангелие больше не услышать нигде, кроме как от тех, кто сам его слышал. Конечно, я могу услышать жителей Нью-Йорка в вашем голосе, но я не вижу возможности услышать сам Нью-Йорк. Миф не существует сам по себе. Таким же образом, у него нет видимого происхождения. Кого бы мы могли назвать первым жителем Нью-Йорка?

Миф – это самая высокая форма нашего внимания к речи друг друга, она предлагает тишину, чтобы речь говорящего была слышна. Поэтому умение слушать больше ценится религией, чем умение говорить. Fides ex auditu (вера от того, что услышал). «Истинная вера приходит от слышания Слова Божьего» (апостол Павел).

 

98

 

Обратная сторона резонанса – это амплификация. Хор является единым выражением голосов, резонирующих друг с другом; громкоговоритель – это усиление единственного голоса, ведущее за собой исключение всех остальных голосов. Колокол резонирует, пушка амплифицирует. Мы слушаем звон колокола, мы оглушены пушкой.

Когда звук единственного голоса усиливается, становится невозможным услышать любые другие голоса. Мы улавливаем, что говорят по громкоговорителю не потому, что речь какая-то особенная. Магистерская речь – это усиленная речь, она создает тишину. Громкие слова равносильны командованию, поэтому такая речь сама хочет поскорее закончиться настолько предельно и быстро, насколько возможно. Усиленный голос хочет послушных действий со стороны слушателей и немедленного окончания их разговоров. С громкоговорителем невозможно устроить беседу.

Идеология – это амплификация мифа. Это предположение, что с начала и до конца истории люди знают, что добавить больше нечего. История должна послушно подчиняться идеологии, жить по ее законам. Например, европейские воины регулярно плавили колокола, чтобы производить пушки из полученного металла; метафизики нашли смысл своих мифов и выразили эти значения без повествовательных резонансов. Сами по себе мифы считаются в наше время ложными или курьезными, поэтому их лучше не замечать, если не запрещать сразу.

Идеологи заботятся о том, чтобы спрятать хоровую природу истории, чувство, что это симфония очень разных, даже противоположных голосов, каждый из которых делает возможным существование другого.

 

99

 

Если мифы действительно «провоцируют» возникновение объяснений, правдой является и то, что конечная цель определения – уничтожить миф. Дело не в том, что наличие колоколов в церквях и городских ратушах Европы приведет к созданию новой пушки, а в том, что пушки вообще отливаются для того, чтобы заглушать колокола. Это очередное противоречие конечной игры является самым значительным: нужно играть так, чтобы все нужное для игры было уничтожено.

Громкоговоритель, успешно заглушая все остальные голоса, а с ними и все возможности беседы, не воспринимается, то есть теряет свой голос и становится просто шумом. Как бы нам ни хотелось выступить единственно говорящим, мы не смогли бы быть им. Юлий Цезарь изначально искал власти в мире, потому что ему нравилось использовать очень опасный стиль в политике, распространенный для республик. Но он играл в игру так хорошо, что уничтожил всех своих оппонентов, и это не позволило ему найти действительно опасный бой. Он не мог сделать того, для чего искал власти. Его слово стало неотразимым, поэтому он больше не смог говорить ни с кем, и его изоляция была полной. Мы также можем сказать, что этот человек искал смерти (Р. Сайм).

Следствием предположения, что все объяснения призваны навеки делать мифы немыми, является факт, что даже если мы найдем людей, глубоко преданных объяснениям и идеологии, то всякий раз, когда игра будет приобретать серьезность военного действия, мы также обнаружим людей, обеспокоенных мифами, потому что они не могут забыть, что вообще забывали. Мифы, которые нельзя забыть, настолько они резонируют с парадоксом тишины, что становятся источником размышлений нашей культуры и нашей цивилизации.

Это мифы, которые мы легко можем обнаружить и назвать, но смысл которых будет постоянно от нас ускользать, и это всегда совершенно простые истории. Примером может стать Авраам. За его долгую жизнь у него родилось только двое детей, и один из них был незаконным, но ему было обещано, что его потомки будут такими же бесчисленными, как звезды на небесах. Все три основные религии Запада считаются детьми Авраама, хотя каждая старалась сделать себя единственной и последней в семье. Для таких ситуаций есть громкая фраза: пронумерованы как звезды на небесах. Это миф о будущем, которое всегда имеет будущее, в нем нет никакого конца. Это миф о горизонте.

В мифе о просветлении Будды заложен тот же парадокс, та же провокация на объяснения, однако решается этот вопрос по-другому. Это история простого смертного, который пускается в духовные поиски освобождения от всех форм рабства, включая необходимость сообщать об этом освобождении другим, без какой-либо божественной помощи. Совершенная неописанность этого события породила огромный поток литературы на множестве языков, который и не собирается останавливаться на достигнутом.

 

Возможно, христианский миф был повествованием, самым тревожным для идеологического разума. Как и у Авраама, и Будды, история крайне проста: о Боге, который слушает, становясь одним из нас. Это Бог «освобожденный» от Божественности, отказался от всякой привилегии командовать и «обитал среди нас», «чтобы не обслуживаться, а служить», «быть всем для всех людей». Но мир, в который он пришел, его не принял. Они, без сомнения, предпочли Бога в магическом проявлении, командира, идола, театрального режиссера своих собственных конечных взглядов. Они не ожидали получить бесконечного слушателя, который радостно принимал их непохожесть на себя, делился с ними своим голосом через тишину чуда, исцеляющую и святую метафору, в которой есть все, что нужно сказать.

Эти христиане оглушили сами себя до резонанса их собственного мифа, и протащили свои машины убийства через сад истории, но они все равно не убили миф. Опустошенная, освобожденная Божественность, превращенная ими в Мужа Скорбей, повела за собой незаконченность истории, чтобы восстанавливать голоса замолкших.

 

100

 

Миф об Иисусе – это образец, в нем нет ни капли необходимости. Нет такого мифа, который был бы нужен. Нет такой истории, которую должны рассказывать. В рассказах нет такой правды, которую необходимо раскрыть, которую кто-то должен услышать. Отсутствие необходимости в мифе – это одна из составляющих мифа об Иисусе. Это повествование о слове, которое становится плотью, о языке, который вступает в историю; повествование о слове, ставшем плотью и ушедшем из этого мира, об истории, которая вошла в язык. Слушающий этот миф не может подняться над историей и произнести вечные истины о ней.

Бесконечные игроки необязательно должны быть христианами. Они и не могут быть христианами всерьез, так же как и буддистами, мусульманами, атеистами, жителями Нью-Йорка – осмысленным образом ими быть не получится. Все эти титулы лишь игровые абстракции, просто театральные выступления ради удовольствия.

Бесконечные игроки – несерьезные актеры в любой конечной истории, но счастливые «поэты» в бесконечной истории, которая продолжает происходить из-за того, что не может завершиться.

 

101

 

Существует только одна бесконечная игра.

 

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.com

Оставить отзыв о книге

Все книги автора