Неуловимость и неопределенность жанра произведения

Особенность композиции книги И. С. Шмелева «Лето Господне», я считаю, именно в неуловимости и неопределенности жанра повествования. Много лет литературные критики и литературоведы называют его произведение то романом, то повестью, то сборником рассказов или новелл. Есть и такие жанровые определения, как роман-сказка, роман-миф, роман-легенда, свободный эпос и т.д. Тем самым подчеркивалась сила преображения действительности в произведении, жанрового определения которого сам писатель не дал.

Я думаю, каждый из них прав: «Лето Господне» вполне можно назвать романом, так как в нем изображен достаточно большой промежуток времени, много действующих лиц, несколько переплетающихся сюжетных линий.

А с другой стороны, книга состоит из новелл, каждая из которых представляет собой вполне законченное художественное произведение, которое может существовать независимо от остальных рассказов.

Определения мифа и эпоса также оправданы присутствием в повествовании поэтического осмысления национальных корней, сопоставления настоящего, прошлого, будущего нашей родины. Художественный мир повести мифологичен: реален и одновременно сказочно идеален. Это и мир дореволюционной Москвы, и золотое тридесятое царство счастья. Он воплощает народные представления о счастливом мире, золотом веке. Мир человеческий и высший божественный мир не обособлены друг от друга. Любовь к земному царству освящена устремленностью к царству небесному, и, наоборот, высшие духовные ценности воплощаются в мире материальном, видимом, находят основу в прочном и богатом старорусском быте.

Но несомненно то, что «Лето Господне» - книга духовная, так как ее внутренний сюжет – это становление души мальчика Вани под влиянием окружающей действительности.

 Особенности повествования

Повествование в «Лете Господнем» ведется от первого лица, что характерно для большинства автобиографических произведений XIX-XX вв. Автору важен чистый детский голос, раскрывающий целостную душу в свободной и радостной любви и вере. Но повествование неоднородно: при доминирующей в целом точке зрения маленького героя ряд контекстов организован «голосом» взрослого рассказчика. Это, прежде всего, зачины глав, лирические отступления в центре, концовки, то есть сильные позиции текста.

Повествование ведется от лица шестилетнего ребенка, чья наивная непосредственность и искренность дают оценку всем явлениям жизни. Детская душа доверчиво раскрывается для восприятия мира. Мир для ребенка наполнен божественной значительностью. Все, что относится к богослужению и молитве, - все ощущается им как священное. На Троицу маленький герой видит себя и свое окружение по-новому: и двор, и мир за домом - новыми глазами. Все освящается от молитвы - и жизнь, и двор, и животные, и яблоки, и самый воздух. Так открываются духовные очи ребенка. Постепенно Ваня понимает, что всех людей, живущих рядом с ним, объединяет «светлое, выше всего на свете - Бог». Он чувствует эту связь со всеми: «Всё и все были со мной связаны, и я был связан со всеми; от нищего старика на кухне, зашедшего на убогий блин, до незнакомой тройки, умчавшейся в темноту со звоном». В речах маленького Вани сквозит речь взрослых: отца, Горкина, приказчика Василь Васильевича… Их движения видятся глазами ребенка, их слова слышатся его ушами. Но иногда встречаются фразы, за которыми стоит не маленький Ваня, а уже пожилой писатель-эмигрант Иван Сергеевич Шмелев: «Сумеречное небо, тающий липкий снег, призывающий благовест… Как это давно было! Теплый, словно весенний ветерок… - я и теперь слышу его в сердце…» [4].  

Контексты, организованные точкой зрения маленького героя, и воспоминания взрослого повествователя разделены во времени. Их чередование, сопоставление или наложение создают в тексте лирическое напряжение и определяют сочетание речевых средств.

Воспоминания о детстве – это воспоминания о быте старой патриархальной Москвы и – шире – России, обладающие силой обобщения. В то же время «детский» сказ передает впечатления ребенка от каждого нового момента бытия, воспринимаего в звуке, цвете, запахах. Мир, окружающий героя, рисуется как мир, несущий в себе всю полноту и красоту земного бытия, мир ярких красок, чистых звуков, волнующих запахов: «Разросшаяся крапива и лопухи еще густеют сочно, и только под ними хмуро; а обдерганные кусты смородины так и блестят от света».

Искренние, доверительные отношения царят в доме Ванюши, а теплота и душевность окружения как воздух необходимы ребёнку для духовно-нравственного становления. В этом убеждаешься, проанализировав только, как персонажи И.С. Шмелёва обращаются друг к другу. Мальчика нежно называют «милок», «Мураша», «махонький», «чижик», «голубок», «братец», «дружок», «милый», «косатик», «миленький», «Ванятка». Ласково, мягко в их доме звучат имена людей: «Домнушка», «Антипушка», «Марьюшка», «батюшка», «Гаврилушка», «матушка», «папашенька», «Мартынушка», «Сонечка», «Софочка», «Серёженька», «Аннушка», «Катюшка». Ребёнок в обращениях к себе, к окружающим чувствует доброту и любовь.

Образцами поведения для Ванюши являются сами взрослые: их поступки, убеждения, взаимоотношения. Мальчик склонен им подражать, заимствовать у них оценку людей, событий, вещей. Ребёнок знакомится с жизнью взрослых разными путями: наблюдая их праздники и трудовые будни, слушая их рассуждения о жизни, сказки, стихи. В качестве образца для Вани выступает поведение тех людей, которые вызывают любовь, уважение и одобрение окружающих. И.С. Шмелёв в заботе старшего поколения о младшем видел универсальную функцию человека. Маленький герой получает от людей старшего поколения бесценные уроки добра, милосердия, терпения, трудолюбия.

Михаил Панкратьевич Горкин — духовный наставник мальчика. Фигура Михаилы Панкратыча Горкина, второго главного героя романа, наставника Вани (Горкина почитают все в доме, на дворе и даже в Москве), связывает, соединяет все композиционные круги. «Горкин! Человек старинный, заповедный», помнящий еще прабабушку Устинью (она «сорок лет не вкушала мяса и день и ночь молилась с кожаным ремешком по священной книге») - хранитель благочестия и родовой памяти. «Но какие же у него грехи? Он ведь совсем святой - старенький и сухой, как и все святые. И еще плотник...» - думает Ваня, глядя на молящегося Горкина. Именно Ване, чья душа еще младенчески чиста и по-детски отзывчива, передает Горкин духовный опыт поколений: ему предстоит стать хранителем тех заветов и устоев, на которых искони держалась русская жизнь, когда «милый Горкин» уйдет туда, в ту жизнь, «где уже не мы, а души».

Горкин не боится говорить с ребенком о смерти. «Память смертная», не позволяющая человеку в суете дней забывать о душе («Делов-то пуды, а она-то – туды», - повторяет отец поговорку Горкина), - одна из главных христианских добродетелей. Старенькому Горкину выпадает на долю проводить в последний путь отца Вани. Но о смерти его самого в романе Шмелева не сказано. Горкин умереть «не может», как не может умереть дорогое сердцу Замоскворечье, как не может исчезнуть бесследно русский дух и сама Россия.