Облик русского солдата времён Второй Мировой Войны

ПОД ПЛЯСКУ СМЕРТИ

Некоторые подробности Великой войны

 

«Смерть склонилась к изголовью:

Ну, солдат, пойдём со мной.

А.Т.Твардовский

 

Я сижу в своей тесной и тёмной комнате; я вижу в окно тяжелую серую даль унылого неба; с неба за окном сыплются редкие неторопливые снежинки; внизу скулит голодный бродячий пёс.

Мне скоро исполнится восемьдесят лет, и уже более шестидесяти лет прошло с той поры, как ворвалась к нам Великая война, за четыре года истребившая несколько поколений родного мне народа.

Я сижу один, рядом нет никого, кто мог бы вспомнить вместе со мной страшные годы, унесшие миллионы молодых полных сил и надежд жизней. Из моего поколения на каждую сотню моих сверстников война оставила в живых только трёх; спустя десятки прошедших после войны лет нас, переживших войну, остались единицы. Скоро и я покину этот мир, и еще меньше останется людей, хранящих в своей памяти события и обстановку тех трагических лет.

Вот почему я захотел оставить после себя несколько страниц своих воспоминаний и размышлений. Я взялся за перо еще и потому, что в уже опубликованных воспоминаниях правда о прошедшей Великой войне утонула в потоках хвалебных гимнов нашим «победам». В мутных потоках пропаганды трудно отыскать правду о том, какой ценой заплатили мы за победу. Цена же была чудовищной, за ценою мы, говоря словами поэта, «не постояли». В войне 1941 -1945 гг. СССР потерял по самому малому счёту в 40 раз (!!) больше людей, чем США.

Четыре года продолжалась «священная война»; четыре года от каменистых тундр Заполярья до снежных равнин Кавказа, от степей Украины, до горных кряжей Карпат обильно лилась русская, украинская, татарская и всех прочих народов, населявших СССР, смешиваясь с кровью немецкой, итальянской, финской, румынской; четыре года воды рек от Оки, Волги и Днепра до Дуная и Эльбы были запружены трупами павших бойцов. Это было время, когда люди жили на самом краю жизни, когда жизнь могла кончиться завтра, сегодня, через минуту, через одно неуловимое мгновение.

В пехоте наших войск жизнь человеческую измеряли днями и говорили: «Прожил день - удача; прожил два - счастье; прожил три -

под звездой родился». Мой школьный друг «родился под звездой»: он погиб на третий день, когда окончив Пермское пехотное училище, прибыл на фронт.

Его звали Юрием, а фамилия была Ермолаев. Сейчас его имя осталось лишь в моей памяти; умру я - имя это будет позабыто.

Я не хочу, чтобы были забыты миллионы защитников Родины, и потому уже бессильной рукой пишу эти последние страницы. Пусть они станут горстью земли в могилу неизвестного солдата, тысячи и тысячи которых легли молчаливым упрёком тем, кто не захотел или не посмел остановить войну.

За спокойным, почти ласковым словом «война» спрятались безумие, разрушения, ненависть и смерить. Пусть мои последние страницы прозвучат проклятием всем сеятелям ненависти и поджигателям войн.

Ю.Бочаров 22 октября 2004 г, Москва

 

Дороги войны

 

Основное, что присуще всякой войне, есть движение, перемещение человеческих масс, скота, всевозможных предметов материального имущества. Убийство и смерть не являются главными, определяющими признаками боевых действий. Во Вторую Мировую Войну (1932 - 1945 гг..). Германия захватила огромное пространство и вывела из войны такое развитое государство, как Франция, почти без потерь со своей стороны, да и Франция отделалась, так сказать, легким испугом. Лишних смертей в этой «странной войне» не было, а стремительные перемещения человеческих масс и техники были.

Лжедимитрий двигался на Москву, чтобы захватить московский престол, в сопровождении полутора тысяч кичливых ляхов и двух тысяч казаков. Наполеон привел на Бородинское поле почти 135 тысячную армию, собранную из многих стран Европы, и эта армия везла с собою 587 пушек, огромное количество боеприпасов и другого военного имущества.

Ни с чем несравнимым стало нашествие немецких и союзных с ним полчищ на Россию в войну, которую мы назвали Великой Отечественной Войной. Тогда, 22 июня 1941 года, на нас ринулись пять миллионов, пятьсот тысяч человек, 4300 танков, почти 5000 самолётов. Эти массы войск, которые сейчас даже трудно себе представить, передвигались на десятках тысяч автомашин и везли с собою 50 тыс. орудий и миномётов.

Это вторжение было встречено двумя с половиной миллионами советских войск. У советских армий было 3750 орудий и миномётов, 1475 танков новейших типов и несколько тысяч танков старого типа, 1540 новых самолётов и сотни самолётов старых систем.

Я надеюсь, что приводимые здесь цифры покажут читателю всю грандиозность тех людских и материальных масс, которые пришли в движение 22 июня 1941 года. Но это еще не всё. Начавшаяся война вызвала многомиллионную волну беженцев и необходимость вывоза на Восток тысяч заводов и миллионы тонн железных конструкций. За несколько месяцев 1941 и 1942 года из зоны военных действий на Восток было вывезено 25 миллионов человек и 2000 заводов. Перемещения масс живой материи (люди) и неживой материи (вооружение, станки и проч.) в годы войны 1941-1945 соизмеримы с перемещениями материи в короткие периоды геологических катастроф.

Уже со второго года войны движение материальных масс приняло преимущественно западное направление, к полям сражений, к гигантским мясорубкам, в которых перемалывались необозримые людские и материальные массы. Уже во втором полугодии 1942 г на фронт с Востока страны были перевезены 140000 орудий и миномётов, более 13000 танков и столько же самолётов, и 80 000 000 снарядов и мин. В завершающей войну майской битве за Берлин и только за первый её день было израсходован 1147659 снарядов и мин и почти 50000 реактивных снарядов для «Катюш». Для подвоза такого количества боеприпасов потребовалось 2382 железнодорожного вагона.

Итак, война - это прежде всего движение, движение народов и создаваемых народами материальных средств для жизни и войны.

Для миллионов русских мужчин и сотен тысяч женщин рождения 1920 - 1926 годов вся жизнь была заключена между дорогой на войну и братскими могилами, густой сетью покрывшими почти всю Европу от Волги до Дуная. Многие тысячи погибших за годы войны воинов не нашли покоя даже в могилах, оставшись не погребёнными. В одной Новгородской области за годы войны погибло свыше 800000 человек, а по данным областного военкомата было захоронено всего 510,000.

Поток человеческих жизней катился навстречу войне, вливался в войну и четыре года перемалывался на полях сражений. Навстречу этому потоку мчался другой, еще больший поток населения, стремившегося убежать от войны, спрятаться, спастись от опасностей, которые щедро рассыпала на своём пути неразборчивая смерть. Миллионы покинули свои жилища и устремились на дороги войны: одни по принуждению, другие - гонимые страхом. Дороги без конца и отдыха, без надежды на возвращение; дороги нечаянных встреч и печальных расставаний. Труд без отдыха, и сражения без надежды на жизнь - вот суровый удел моего поколения.

Дороги войны стали заполняться еще задолго до первых выстрелов. Не успел начаться 1941 год, как мой отец, работавший на железной дороге в Москве, приезжая с работы, рассказывал: «целыми ночами гоним за Запад воинские эшелоны». Пустели русские, белорусские, украинские сёла под видом призыва из запаса на переподготовку втайне производилась частичная мобилизация Красной Армии. А между тем, маршал Борис Михайлович Шапошников писал: «В современных условиях мобилизующее государство должно заранее принять твёрдое решение о ведении войны... Мобилизация есть война, и иного понимания её мы не мыслим». Напрасно пишут, что И.В.Сталин «прозевал войну», он старался избежать первым начать войну, которая уже нависла над страной. Он не смог избежать войны, но ушел от исторической ответственности за её начало, и гибель десятков миллионов легла кровавым пятном на историю Европы.

В потоке миллионов человеческих жизней началось и моё военное перемещение. Оно началось на второй неделе от начала войны, когда прослушав у школьных друзей выступление по радио И.В.Сталина, я торопился домой рассказать услышанное родителям. По дороге меня нагнала взволнованная и запыхавшаяся одноклассница Валя Лукьянова. «Юра, - сказала она, - тебя срочно вызывают в Городской комитет Комсомола». Не заходя домой я побежал в Горком. Там, среди встревоженной и торжественной толпы молодёжи, я узнал, что на следующий день, 4 июля, я в составе Серпуховского отряда комсомольцев должен ехать на строительство укреплений в Смоленской области. Мы были готовы услышать такой приказ. Было всё, как в словах песни тех времён:

Были сборы недолги, от Кубани до Волги

Мы коней поднимали в поход

Нам было приказано взять продовольствия на три дня; мы ехали почти без смены нижнего белья и вовсе без верхней одежды, о которой нам забыли сказать (ведь наступили жаркие дни июля).

На следующее утро, попрощавшись на порогах своих домов с родителями, мы двинулись в путь и уже через день рыли противотанковый ров на берегу Днепра. Мне было тогда 17 лет.

В те же дни, также поспешно и также бестолково создавались сотни комсомольских отрядов в других городах России, и десятки тысяч юношей и девушек, вооруженных лопатами, выезжали навстречу танковым дивизиям немцев.

 

В те годы автомашин в стране было очень мало. Даже в таких близких к столице городах, как Серпухов, собаки бросались на каждый проезжавший автомобиль, неистовым лаем выражая своё негодование этим дурно пахнувшим чудовищем.

Среди автомашин преобладали маломощные полуторатонные грузовички и легковые «Эмки» (М-1), выпускавшиеся Горьковским автомобильным заводом. Эмок, которыми мы гордились, было очень и очень мало. Наш Серпуховский автобусный парк лишь незадолго до войны получил три легковые машины этой серии, да и то лишь в качестве награды. Малому числу автомобилей соответствовала редкая сеть дорог, имевших покрытие, мощеных булыжником, и совсем уж редко - асфальтом. Большинство дорог средней России, Украины и Белоруссии с глубокой древности не имели никакого покрытия, и в весеннюю распутицу, и после первых дождей превращались в непролазные топи, непреодолимые даже для телег, запряженные ко всему привычными деревенскими лошадками.

В обстановке бездорожья и малого числа автомашин миллионные толпы мирного населения, выплеснувшиеся из горящих сел и городов, и массы войск, вооружения и боеприпасов встретились на железных дорогах, создав на железнодорожных станциях невообразимую сумятицу и беспорядок. Впрочем, беспорядочным, бедственным и страшным было положение людей убегавших от войны, от смерти; положение солдат которых те же железные дороги везли на войну, навстречу смерти было куда проще и яснее. Перед эшелонами спешившими на фронт семафоры один за другим торопились воздеть вверх свои ладошки, стрелочники торопились перевести стрелки на свободный путь, на коротких остановках рабочие не успевали залить смазкой разогревшиеся буксы вагонов. Торопились поезда подгоняемые угрозой расстрела виновников опоздания, а вблизи фронта - страхом перед воздушными налётами.

Читатель может мне поверить, что это очень неприятно очутиться в эшелоне под бомбёжкой, особенно, как это было с моим эшелоном, стоявшим на одной из московских станций между двух составов, груженых огромными авиабомбами, а над головами кружились десятки немецких бомбардировщиков, и земля дрожала от взрывов.

На пути бежавших железными дорогами вглубь страны вырастали иные тяготы, но та же неумолимая смерть. В декабре 1941 года, эвакуируясь с серпуховским заводом в Ташкент, мы, двое отстали в Куйбышеве от эшелона. Вскочив на подножку отходившего от перрона скорого поезда, мы к ночи добрались до станции Кинель. Станция эта была битком забита черными безжизненными, молчаливыми эшелонами, среди которых мы бросились искать наш неприметный эшелон. Сначала мы вошли в здание вокзала. Что мы тогда увидели вот уже шестьдесят с лишним лет страшным кошмаром встаёт в моей памяти. Сотни больных снятых с эшелонов корчились в муках на полу в бреду; слышались громкие стоны и выкрики... Умереть в этой обстановке было страшнее, чем погибнуть на фронте. Перепуганные, мы выскочили за дверь и с отчаянием продолжили наши поиски. Нашли свой эшелон! Если бы не нашли, писать эти строки было бы некому. На многодневном пути беженцев на вокзалах железных дорог и в теплушках товарных вагонов их поджидало другое страшное и беспощадное бедствие: сыпной тиф. Я никогда не слышал сколько людей погибло в войну от сыпного тифа, но погибло множество, погибли если не миллионы, то сотни тысяч.

Странно и непонятно, но не успела начаться очередная война, как Россию сплошным слоем покрыли мириады отвратительных существ - вшей, из которых миллионы и миллиарды несли смертельную угрозу - сыпной тиф. Так было в Первую Мировую войну, так было в войну Гражданскую, с того же началась и война Великая Отечественная.

Приехав после месячного пути в Ташкент и впервые обретя возможность снять с себя верхнюю одежду, я был поражен и испуган, видом сплошного слоя, именно слоя, вшей, переливавшихся и страшно шевелившихся по краю моих трусов и нижней рубашки - майки. Я до сих пор удивляюсь, как среди сотен тысяч этих мерзостных тварей не нашлось одной, которая заразив сыпным тифом, уложила бы меня в могилу. В Ташкенте я видел у вокзала целые штабеля трупов, умерших от сыпного тифа.

Сыпной тиф свирепствовал и в прифронтовой полосе. Бывало так: поток воинских частей движется по одной стороне занятого села, а на другой стороне - карантин, сыпной тиф, и заходить на ту сторону запрещено.

На борьбу со вшами снаряжены многие силы, и в тылу и на фронте. Нам, курсантам военного училища, находившегося в далёком тылу, воспрещалось всякое соприкосновение с гражданским населением: даже ходить мы должны были только по мостовым, а не по тротуарам. Студенты Московского Университета за рабочую продовольственную карточку нанимались носить подмышкой в мешочке вшей при изысканиях научных средств борьбы с мельчайшим насекомым, ставшим в годы войны, наряду с голодом, величайшим народным бедствием. Но лучше всех научных средств оказались простые бани. На железных дорогах стали оборудовать и отправлять во фронтовую полосу поезда-бани. Кажется, первый такой поезд-баня был создан рабочими города Тула вскоре после того, как туляки отбили наступление немцев. В дальнейшем, близ крупных жд станций во всех городах были устроены так называемые «санпропускники», где одежда проезжающих обрабатывалась паром, а люди в это время мылись в бане. Прошедшим санпропускник выдавалось специальное свидетельство, без которого приезжие не допускались в общежития и другие места скопления людей. Эти меры позволили сократить размеры эпидемии сыпного тифа, которая соперничала с самой Войной в истреблении людей.

Сыпной тиф и голод стали самыми страшными попутчиками для миллионов людей бежавших от войны на Восток; и порождались эти опасности той медлительностью, с которой двигались товарные поезда, перевозившие так называемых «эвакуируемых».

Железные дороги с первых дней войны были полностью и безраздельно отданы Армии для обслуживания её нужд. Железнодорожники ухитрялись перевозить на Восток тысячи заводов и сотни тысяч рабочих и их семей по узким и коротким щелям свободных путей, открывавшимся между вереницами воинских эшелонов. Поэтому путь на Восток в годы войны был очень долог. Я уже упомянул, что до Ташкента из Серпухова наш эшелон добрался ровно через месяц. Ночью 22 ноября, при свете взлетавших над фронтом ракет, тихо, без гудка паровоза, наш эшелон тронулся в путь, а утром 22 декабря 1941 года я проснулся, впервые не слыша утомительного стука колёс. До войны скорый поезд пробегал это расстояние в три дня.

Все эти медленно тащившиеся поезда с эвакуируемыми и беженцами были составлены из двуосных товарных вагонов, кое-как отапливаемых и называемых поэтому «теплушками». Для отопления в них использовались маленькие печи, изобретенные кем-то в 1917 году в Петрограде и с тех пор носивших насмешливое название «буржуек». Эти печки изготавливались либо из толстых листов железа, или отливались из чугуна; били либо цилиндрической формы, либо кубические, и на коротеньких ножках устанавливались посреди теплушки на лист железа; круглая, похожая на самоварную, труба такой печки выводилась на крышу теплушки. Сбоку буржуйка имела дверцу, через которую в неё загружалось топливо. Каменный уголь, обломки жд шпал, щепки - всё что обитатели теплушки могли собрать на долгом пути во время остановок. Буржуйки легко нагревались, но быстро и остывали, поэтому в теплушках бывало большей частью не тепло, а холодно; и на всём очень долгом пути на Урал, в Сибирь, Среднюю Азию перед обитателями теплушек стояла тяжелая задача найти топливо для своих буржуек.

Долгим и мучительно трудным был путь людей, убегавших от войны на Восток, особенно тяжелой была участь так называемых «неорганизованных» беженцев, которые бежали, бросая второпях насиженные жилища, теряя детей и близких, не имея надежды на скорое устройство своей судьбы. Видел я таких беженцев, умерших на дорогах Туркестана.

Не столь тяжелой была судьба миллионов «организованных» эвакуируемых. Они мели «эвакуационное удостоверение», позволявшее им кое-где получать хлеб и изредка другие продукты; на местах назначения их ожидали подвалы и постепенное расселение в дома местных жителей.

В областях российских, средне-азиатских, Казахстана, Киргизии население с участим относилось к нуждам беженцев и, как могло, помогало им. Бывало и иное. В 1942 году немецкое наступление на северном Кавказе вызвало вооруженные нападения не только на беженцев, но и на санитарные обозы, перевозившие наших раненых бойцов. Убивали раненых, убивали медицинских сестер. А.Ф.Таран 14 октября 1942 года записал в своем дневнике: «В горах появилось много бандитов. По частям тыла предупреждение – без оружия ни шагу, в одиночку не ходить».

Перевози людей, гражданских лиц и воинских команд, в товарных вагонах, имевших печи и сооруженные из досок нары, осуществлялись в течение всей войны и в первые годы после войны. У железнодорожников такие составы имели один общий для всех номер: «508». В народе и в войсках они за медлительность своего движения, вызываемого случайными и длительными задержками в пути, были известны, как «пятьсот-веселые» поезда. Настоящим был народный юмор даже в тяжелые годы войны!

Обычные пассажирские поезда, предоставлявшие кое-какие удобств для пассажиров и перемещавшиеся по стране с гораздо большей скоростью, чем «пятьсот-веселые» были редки; почти везде, а в прифронтовой полосе всегда движение пассажирских поездов не имело четкого расписания, и сотни, а иногда и тысячи людей не знали, когда им удастся уехать в нужном направлении. Вот как описывает обстановку на вокзале в Киеве, за семь месяцев до того освобожденного от немцев, возвращавшаяся в часть Софья Сергеевна Уранова: «Наш товарный поезд прибыл в Киев рано утром, в 6 часов. Весь день простояли в очереди за билетами... В сумерках подали поезд. Подступиться к вагонам невозможно, сотни людей, гражданских и военных, на подножках, на тормозах, даже на крышах! С нечеловеческими усилиями проникли мы в последнюю минуту в вагон».

Мне пришлось испытать все это самому, когда я с курсов усовершенствования офицерского состава возвращался в свой полк. Я был тогда молод и силен, и только поэтому мне удалось захватить под самым потолком вагона багажную полку, где я и возлежал всю дорогу в соседстве с каким-то майором.

В ту поездку я впервые стал свидетелем кражи в вагоне. В соседнем купе на нижней полке ехал пожилой полковник, а напротив, так же на нижней, но боковой полке возлежал капитан в форме НКВД. Он запомнился мне постоянно спящим. так он «спал» до Екатеринбурга (тогда Свердловск), а в Екатеринбурге он исчез из вагона, прихватив с собой портфель соседа полковника. После этого всю дорогу я видел полковника только пьяным: видимо в портфеле он вез важные документы, за утрату которых его ждала суровая кара, может быть, обычный по тем жестоким временам, расстрел.

Тогда я не понял смысла произошедшего. Смысл прояснился позже, когда начала обнажаться старая вражда между НКВД и Армией. Эта вражда не утихала даже в годы борьбы с общим противником.

Другая вагонная кража, которой я был во время войны свидетелем, была неприятна, но не грозила никому страшными последствиями. В ту командировку, о которой я теперь вспоминаю, мы ехали двумя командами. Погрузившись на воинской платформе в одну из теплушек эшелона, мы ждали отправления, когда к нам обратилась с просьбой довезти до Москвы молодая женщина, якобы возвращавшаяся из эвакуации. Мне она чем-то не понравилась, и я категорически отказал ей, а младший лейтенант, везший другую команду, уступил просьбам. Вместе с его солдатами, расположившимися на другой стороне теплушки, женщина, питаясь из солдатских котелков, доехала до того же Свердловска, а там зимней, морозной ночью, укрывшись солдатской шинелью, вышла «по нужде» из теплушки и исчезла. Младшему лейтенанту из своего 750-рублевого жалования пришлось отплатить 12-кратную(!) стоимость украденной шинели.

Космический труд совершили за голы Великой Отечественной Войны железнодорожники нашей страны, перевезя Гималаи грузов, но еще большие труды выпали на долю миллионов послушных солдатских ног.

Поднятые по тревоге в казарме или высаженные на полустанке из теплушек пехотные дивизии и артиллерийские части шли навстречу противнику пешком. Орудия везли либо изнурённые лошадки, либо вонючие тягачи-тракторы, а изнурённые артиллеристы торопились за ними своим ходом. У пехоты помимо своего хода ничего не было, и она от позиции до позиции, от одной высоты до другой, из пределов ближних государств в пределы государств дальних всю войну шла пешком, таща на себе пулемёты, миномёты, солдатские тяжелые каски и жалкое солдатские имущество: алюминиевую ложку и котелок. Таким манером пехота проходила тысячи вёрст, и единственный отдых ждал солдата только в братской могиле. Генералы Т.Ф.Воронцов, Н.И.Бирюков и их соавторы, вспоминая в книге «От волжских степей до австрийских Альп» боевой путь 4-й гвардейской армии подсчитали, что армия только за два с половиной месяца прошла путь в 1100 км.

 

Все эти 1100 км пехота прошла на своих собственных ногах, шагая по просёлочным дорогам, тяжелыми ночными маршами. Эти переходы были не только многокилометровыми, но и изнурительными из-за скорости передвижений, которая требовалась от частей и соединений. Так стрелковые, т.е. пехотные дивизии 24 армии в августе 1942 года, которые должны были оборонять Сталинград, совершили 200 км переход в тяжелых условиях донских степей всего за 6 суток, проходя 20 - 30 км в сутки. Бывало еще тяжелее. Вот как описывает солдатские марши недавний студент московского художественного института Николай Ипполитович Обрыньба, 18-летним ополченцем ушедший на фронт в 1941 году: «...переходы были тяжелые и длительные. Рыли окопы, рыли противотанковые рвы, только готовились встретить противника, как приходил приказ, и мы вновь шли, неся всё, что полагается солдату, плюс миномёты, плюс всё, что должно ехать в обозе: тяжелые станковые пулемёты, ротные миномёты, боеприпасы - всё было погружено на спины солдат. Переходы тяжелые, до 60 км в сутки, а то, что размещалось на каждом, было трудно поднять, если всё сложить на одеяло и завязать в узел. - Я пробовал. Мы шли по 20 часов в сутки.»

16 августа 1941 года мне тоже пришлось совершить ночной переход - вернее «бросок» по Смоленской области от Днепра к Вязьме. Поднятые по тревоге, всю ночь мы не шли, а скорее бежали, уходя от окружавших нас немцев. Мы бежали не различая дороги, и только старались не отстать от спины бегущего впереди. Когда на рассвете пронеслась команда «привал», мы упали на дорогу там же, где услышали эту команду, не имея сил сделать ни одного лишнего шага, а несли мы свои невесомые мешочки - не пулемёты и миномёты. Не помню сейчас, через 60 лет, несли ли мы свои лопаты...

Мы окружения избежали, а Обрыньба в окружение попал, оказался в плену, из которого бежал и воевал в партизанском отряде. Такова была судьба многих тысяч молодых людей в 1941 году.

Изнурительные, тяжелые переходы были обычными для советских войск от первого до последнего дня войны. Вот как описывает бросок своего корпуса, совершенный 22 июня 1941 года генерал (впоследствии маршал) К.К.Рокоссовский: «Основная масса войск корпуса, по существу - пехота, лишенная конского тягла, совершила в первый день 50 км переход... Пехота была вынуждена нести на себе помимо личного снаряжения ручные и станковые пулеметы, диски и ленты к ним, 50 и 82 мм минометы и боеприпасы. И какую жару!.. Для меня это пример выносливости и самоотверженности советского солдата».

Тяжелые марши на большие расстояния совершались советскими войсками в продолжение всей войны 1941-1945 гг.. Вот как описывает один такой марш Софья Сергеевна Уралова, с боями прошедшая в артиллерийской части от Тульской области до Берлина. Описываемый марш она совершила не со своей артиллерийской частью, а с пехотным полком.

«Завтра выступаем в поход. Марш чуть не в 200 км. Как всегда - не знаем направления... Мы движемся в среднем по 40 - 50 км в день... Мерные шаги солдатских сапог по размятому на обочинах дорог песку... Солдаты тихо переговариваются между собой, слышно их прерывистое дыхание... Цигарки вспыхивают то тут, то там... Где-то стукнутся друг о друга котелки, автоматы... непрерывный, монотонный скрип тяжелых колёс, фырканье лошадей, тихие людские голоса - всё это сливается в какую-то невнятную и своеобразную мелодию... привязанные к повозках военные каски раскачиваются на ходу и глухо ударяются о деревянный борт...» И так идти 200 км, идти ночью, отдыхать днём; но в конце войны дороги уже «обжиты», привычны; силы человеческие, воля людская слита и покорна неизбежности войны.

Эх, дороги, пыль, да туман,

Холода, тревоги и степной бурьян;

Выстрел грянет - ворон кружит:

Твой дружок в бурьяне не живой лежит.

Знать не можешь доли своей -

Может крылья сложишь посреди полей...

Тяжелы были солдатские дороги, но радовался солдат, когда приходилось ему мерить сапогами дороги ровные, добрые, торные; не в пример хуже было шагать нехожеными сугробами, в весеннюю распутицу и болотистыми топями.

Из года в год на всех фронтах росло число автомобилей. Особенно любимы были солдатами мощные и прочные американские грузовики «Студебеккеры», но в распутицу не могли вытащить их даже мощные тракторы, и снова нужна была вечная русская сила. Наваливались солдатским миром, с помощью окрестных жителей вытаскивали утонувшую в грязи машину.

Вот как вспоминали распутицу 1944 года бойцы 3 украинского фронта: «...несмотря на страшную распутицу, мы продолжали наступление. На пути к Днепру ломалась и выходила из строя транспортная техника. Даже хвалёные американские студебеккеры утопали в грязи или ломались и стояли в бескрайней, промокшей и затянутой гнилостным туманом степи. Некоторое время, стараясь не отстать от пехоты, мы пытались нашу рацию тянуть на себе, но потом задний мост газика всё-таки не выдержал, и мы намертво застряли, за целый день проделав не более 400 метров... За двадцать и более километров отправляли в тыл наших пеших и конных солдат, чтобы они подносили и подвозили боеприпасы. Тяжелая грязь засасывала, прилипала к сапогам и ботинкам.» (В.Давыдов)

А вот так пишет о том же участке наступления и той же распутице генерал Дмитрий Данилович Лелюшенко: «Наступление в приднепровских плавнях в феврале, когда уже началась весенняя распутица, было крайне тяжелым делом; люди и лошади вязли в размокшем грунте; артиллерия отставала; миномёты, пулемёты, боеприпасы и продовольствие несли солдаты на своих плечах, увязая по колено в грязи.»

Весенняя распутица 1944 года на дорогах Украины навсегда осталась в памяти всех видевших и переживших её. Вот что писал о ней англичанин Александр Верт: «Надо самому увидеть украинскую весеннюю распутицу, чтобы понять что это такое. Вся страна превращается в сплошное болото, а дороги уподобляются потокам грязи, нередко полметра и даже метр глубиной, с глубокими ямами, которые делают еще более трудными передвижения по этим дорогам любого вида транспорта, кроме советского танка Т-34. Большинство немецких танков оказались не в состоянии преодолеть эту грязь... Единственный вид транспорта (не считая танков Т-34), были американские грузовики студебеккер, и советские солдаты не могли ими нахвалиться».

Вот что вспоминает о тех днях командующий 1 Украинским фронтом маршал Иван Степанович Конев: «... с 27 января по 18 февраля десять дней шел дождь и мокрый снег, в остальные дни - снег... грунтовые дороги не выдерживали никакой критики. Местами даже на волах невозможно было передвигаться. Особые трудности войска испытывали, когда преодолевали высоты и овраги, которые были в избытке. Не только артиллерия или машины, тягачи с инженерными средствами и боеприпасами, но даже танки порой застревали.) Преодоление этих ни с чем не сравнимых трудностей требовало много сил, самоотверженного труда, солдатского пота и нервов».

Заканчивая свою книгу, маршал И.С.Конев писал: «Победа далась нам нелегко... Тем большей славы достоин русский солдат чудо-богатырь. Ему мы обязаны нашей победой.»

 

И оружие?..

 

Во всю мою жизнь, сколько я себя помню, государство готовило наш народ к войне; нас уверяли, что война неизбежна; в стране создавался культ Красной Армии; молодёжь усердно изучала разные военные специальности; население упражнялось в способах защиты от газовых атак воображаемого противника.

Всячески готовили народ к войне, а когда война началась, оказалось, что страна не имеет достаточно оружия, чтобы вооружить свой народ.

В Ижевске - столице Удмуртской Советской Социалистической Республики с царских времён существует оружейный завод, обладающий опытными оружейными мастерами.

Когда началась война в Ижевске приступили к формированию своей собственной «фирменно» удмуртской дивизии. Хотя дивизия называлась удмуртской, большинство бойцов в ней были русские, и вот что пишет о своей дивизии один из представителей удмуртов, народный писатель Удмуртии Михаил Андреевич Лямин:

«... у дивизии пока нет материальной части: ни винтовок, ни автоматов, не говоря уже о миномётах и пушках. Зато в каждом полку есть свой духовой оркестр с первоклассными музыкантами. Они с утра до вечера разучивают марши и походные песни. Под их мотивы солдаты делают физзарядку, проводят строевые занятия. И под оркестр выстругивают карабины».

Оружие удмуртская дивизия получила лишь через четыре месяца войны, за 15 вёрст от передовой.

О том, что в первый год войны приходилось обучать бойцов не имея боевого оружия, пользуясь деревянными макетами, рассказывали и командиры других стрелковых дивизий.

С такой же нехваткой оружия столкнулось осенью 1941 года народное ополчение Москвы, «Шагают добровольцы... У бойцов еще нет оружия, но твёрд и ровен шаг, спокойны и решительны лица...», - так напыщенно писал после войны автор одной из брошюр политического издательства, не затрудняя себя вопросом: почему страна, так долго и усердно готовившаяся к войне, не могла вооружить своих добровольцев?

Не только московские ополченцы, но и регулярные части на разных участках фронта в течение длительно времени продолжали испытывать недостаток вооружения.

Генерал-майор П.А.Моргунов, в годы Великой Отечественной Войны возглавлявший береговую оборону города Севастополя, пишет в своей книге «Героический Севастополь», что 11 ноября 1941 года на сухопутном фронте под Севастополем было 2000 бойцов без оружия. 2000 бойцов не имевших оружия, а в это время, когда противник наступал на Севастополь силами 4 стрелковых дивизий при поддержке 13 артиллерийских дивизионов, 150 танков и 300 самолётов.

Трагическим воплем звучит телефонограмма Военного Совета Черноморского флота, посланная наркому ВМФ 8 ноября 1941 г: «Докладываем еще раз и просим как можно скорее оказать помощь Севастополю, хотя бы одну свежую дивизию и дать оружие. Часть людских резервов еще соберём, но нет оружия. Дайте оружие!».

28 ноября 1941 в Севастополь прибыли еще 1000 бойцов, и опять без оружия. В мае 1942 года в одном из полков, оборонявших Севастополь, на 2100 бойцов имелось всего 1000 винтовок.

Нехватка оружия на разных фронтах продолжала ощущаться и на второй год войны. Дважды Герой Советского Союза, прославившийся при защите Сталинграда, генерал-полковник Александр Ильич Родимцев вспоминал: «9-го сентября (1942) пришел приказ Ставки о переброске дивизии под Сталинград: на подступу к этому городу велись особенно ожесточенные бои... было одно обстоятельство, которое в высшей степени смущало нас: у нас еще не хватала винтовок, автоматов, пулемётов, боеприпасов».

Такая же обстановка сложилась на Северном Кавказе. «Получили приказ о тем, что ожидается противник... еще не получили ни винтовок, ни патронов, ни гранат», - писал 12 августа 1942 г.Александр Федорович Таран из-под Пятигорска. Так было до тех пор, пока в 1943 г. героическими усилиями рабочих эвакуированных на Восток заводов, в основном женщин и подростков, неделями не отходивших от станков, не был достигнут невиданный, казавшийся фантастическим, уровень производства вооружения и боеприпасов в нашей стране. Если к 1 мая 1942 г. наша Армия имела 2070 тяжелых и средних танков, то к 1 июля 1943 г. фpoнт располагал уже 6232 танками этих типов. Если в 1942 году фашистской авиации противостояли 3164 боевых самолёта, то в июле 1943 года наша авиация могла поднять в воздух уже 8293 самолёта; к 1 мая 1942 года артиллерия советской Армии имела 43642 орудия и миномёта (не считая реактивных установок «Катюша»), то в 1943 году врага громили уже 98790 орудий и миномётов. Одновременно росла огневая мощь нашего оружия, его подвижность, надёжность, точность.

Достигнутое превосходство в оружии сразу отразилось на моральном состоянии бойцов, вселив в них уверенность в своих силах и в окончательной победе над врагом. «По дороге идут бесконечные колонны танков, самоходок... разве страшно идти на врага в такой массе танков, пушек, солдат? Всё личное отходит в сторону Ты участник в войне, у тебя своё место в этой общей борьбе... Чувство единой семьи, взаимная выручка и сила, которая двигает всех нас к победе, удесятеряют твои силы», - так запись сделал в дневнике один из фронтовиков. Эта запись ярко отражает значение оружия для морального состояния бойцов. Правильно говорили в старину: Не припася снасти, не жди сласти!»  

 

Заземлённые годы

 

Во фронтовом дневнике Софьи Урановой есть такая запись: «родным домом нашим стала земля. Хочется написать это слово с большой буквы - Земля! Она была и нашим домом, и нашей защитой, и нашей матерью. Когда рвались над нами снаряды и бомбы - мы грудью припадали к земле. Когда оборонялись от врага - рыли окопы и траншеи в земле. Когда останавливались на походах - копали в земле блиндажи и землянки. Когда хоронили товарищей - рыли могилы. Мудрый русский народ! Как хорошо он назвал её: мать, сыра земля!»

В эту горсточку скупых слов даровитая художница собрала много наблюдений и размышлений. Я попытаюсь расцветить эти мысли звуками и красками фронтовой действительности. Начну со слов:

«Когда хоронили товарищей - рыли могилы». В моей памяти сразу встаёт рассказ тоже художника Л.Карнаухова, опубликованный в 12 номере журнала «Художник» за 1990 год. «Перед полком, построенным буквой «П» отрыты ямы. Приводят семерых солдат «вернувшихся из окружения со снедью «от добрых немцев»». За измену родине - расстрел. Подходят офицеры и из пистолетов добивают упавших в яме. На душе скверно».

Семеро парней, может быть вчера прибывших из далёких сёл на фронт, отстали от части, заблудились, проголодались, и попавшиеся им навстречу немцы поделились с ними едой, о чём простодушные парни и рассказали Военному Трибуналу, а Трибунал, не долго думая, приговорил всех семерых к расстрелу.

Вот такие случаи бывали на войне, и немало подобных могил было отрыто на всех участках фронта, протянувшегося на тысячи километров.

Теперь другое. Софья У<