Этапы авторской песни – свидетельства и документы

 

ЗАПИСКА С БАЛКОНА

 

По ходу изложения этого очерка мне доводилось цитировать многие печатные свидетельства из эпохи становления авторской песни. Сейчас процитирую характерный документ, любопытный не только своей давней датой 31 октября 1967 года, но и своим происхождением: это положения одной из сотен записок, присланных на сцену "Востока" во время очередного абонементного концерта, они принадлежат тогдашнему студенту 1 -го Ленинградского медицинского института Михаилу Чулаки, ныне известному советскому писателю,

 

"Товарищ председательствующий на песенных вечерах!

 

Я не могу воспользоваться вашим любезным приглашением выступить хотя бы потому, что сижу в последнем ряду балкона. Поэтому разрешите высказаться письменно.

 

Принято выводить этот жанр из туристских песен, журнал "Турист" № 5 этого года, не ведая никаких сомнений, пишет: "Вместе со всеми были и гости из Ленинграда, авторы туристских песен Б. Полоскин, Е. Клячко (!), Ю. Кукин". На самом деле то, что называют "самодеятельная песня" – не туристская песня, и непонимание этого ведет к неудачам, но об этом дальше. Эта песня остро потребовалась нашей стране и нашему времени, и она появилась.

 

Границы нового жанра установил Окуджава. Он поразил тем, что включил в песни круг тем и чувств, недоступных официальной песне.

 

Когда мне невмочь пересилить беду,

Когда наступает отчаянье... –

 

кто из профессионалов осмелился бы так написать? "Помилуйте, – сказали бы ему, – откуда отчаянье?! И почему это в ночи потерпело крушенье столько народу, что понадобился целый троллейбус?.."

 

Не только песня, но и вообще официальное искусство страшно неохотно касается социальных тем, которые отнюдь не исчезли одновременно с революцией. Еще имеется бедность, неравенство, достаточно лицемерия. За песню об этом не заплатят авторских. Поэтому эти темы полностью монополизировали самодеятельные авторы. Наибольшие достижения тут у Галича.

 

Существует очень широкий круг тем, о которых нельзя говорить смешно. Но народный юмор никогда не признавал стоящих над смехом явлений и лиц. Самодеятельные авторы (главным образом, Ким) сузили этот круг серьезности: "Песенка преподавателя обществоведения", "В Коктебеле"...

 

Самодеятельная песня чужда возвышающего обмана. По правдивости показа духовного мира своих героев она близка к подлинно реалистической литературе нашего времени:

 

Солженицыну, Грековой, Шукшину. Высоцкий сознательно или интуитивно принял исконное русское народное мнение, по которому заключенные не злодеи, а "несчастненькие".

 

Естественно, что, когда эти честные во всем своем творчестве авторы берутся за патриотическую тему, у них выходят искренние, мужественные, лишенные холодной парадности песни: "Музыка ждет" Полоскина, "Братские могилы" Высоцкого.

 

Но не только круг тем и способы их разработки определяют самодеятельную песню. Столь же важна манера исполнения. Имеется пластинка с четырьмя классическими песнями Окуджавы: "Король", "По Смоленской дороге", "Песенка об Арбате", "Полночный троллейбус". Но все песни в "обработке" Тухманова (и других), все идут под аккомпанемент инструментального ансамбля, все исполняются известными эстрадными певцами – Кобзоном, Кристалинской. И песни погибли, не вынеся клейма дешевой серийной профессиональности... Новые песни создали новую манеру исполнения, без нее они – невозможны. Манера эта не терпит ни малейшей красивости, игры голосом, эффектной инструментовки. Певец эстрадный как бы подразумевает: "Я пою, потому что у меня красивый голос и хорошая школа. Я пою для вас, потому что сами вы так не можете". Певец самодеятельный: "Я пою, потому что не могу не петь, я такой же, как вы, вы и сами можете петь так же". Конечно, простота тут кажущаяся...

 

Итак, это жанр. И потому заслуживает настоящего имени вместо неопределенного названия самодеятельная песня. Так же, по существу, неверно, хотя и звучит красивее, прозвище "менестрели". Менестрели – придворные певцы средневековья, а уж в придворности эти ребята ничуть не повинны.

 

Заслуживает и популяризации. В этом смысле клуб "Восток" – дело замечательное, но недостаточное..."

 

Как известно, каждый прогресс несет в себе и возможности регресса.

 

Михаил Чулаки в цитированном выше послании на сцену справедливо указал и на опасности, которые неизбежно переживает всякое массовое движение, когда бурный рост количества сопровождается снижением качества. Он писал о стандартной унылости, которая приводит к скуке, указывал на наличие немалого числа штампов – литературных и музыкальных. Сейчас эти упреки еще более верны, так как штамповать начали и наиболее сложные, трагические темы, которые зазвучали столь же легко и звонко, как поют эстрадные певцы нынче про обезьяну, которая съела два банана. То есть когда песня оказывается просто пропетой, но не пережитой, не пропущенной через сердце, через личный опыт человека, ее сочинившего, то и возникает холодная штамповка. Такова была оценка первого этапа, и она кажется мне в целом верной.

 

ОТРЫВКИ ИЗ СТАТЬИ В "МЕНЕСТРЕЛЕ"

 

Сейчас, опираясь на жанр документального повествования, приведу выдержку из раздумий о следующем этапе развития авторской песни – о годах 70-х. Эти мысли принадлежат Б. Жукову, преемнику С. Крылова на посту редактора стенной газеты Московского КСП "Менестрель", они опубликованы в № 37 за 1988 год под названием "В поисках кризиса".

 

"В 1968 году резко ускорился процесс свертывания и зажима всех проявлений свободы и самодеятельности в нашей общественной жизни. Ударам идеологической стражи подверглись самодеятельные художники, любительские театры, первые рок-группы; увеличилось число и придирчивость всякого рода цензур. Новосибирский фестиваль послужил предлогом для целой серии административных погромов клубов, газетной травли Высоцкого и вообще бардов и в итоге – практически полного исчезновения авторской песни практически из всех официальных каналов распространения (кроме, пожалуй, кинематографа). Членство в КСП стало основанием для вылета из института, начались первые санкции против Галича, Киму пришлось отказаться от профессии и имени. Одним словом, наша песня из своеобразной и довольно автономной области "обычной" культуры была насильственно превращена в область культуры подпольной. Для многих это выглядело ее гибелью, однако теперь мы знаем, что именно тогда компании и клубы любителей песни сцементировались в движение. Оно стало средством выжить песне, снятой с духовного довольствия "общественным мнением" в годы цензурного разгула. А гонения на КСП, ограничивая его численный рост, обеспечивали в то же время здоровый нравственный климат внутри движения.

 

Однако плата за столь почетную роль, увы, не исчерпывалась сужением аудитории и "личными неприятностями" активистов. В условиях травли любая критика автора или клуба, песни или мероприятия выглядела уступкой врагу, критика публичная — союзом с врагом. На многие годы в движении снизилась способность конструктивно воспринимать критику, особенно внешнюю. Последствия этого постепенно накапливались, причем их проявление подчас бывало парадоксальным...

 

Другой "налог на независимость" состоял в трате слишком большой доли времени и сил чисто на вопросы выживания и самосохранения – от бюрократических согласований концертов до защиты творческого достояния от разного рода мародеров. Последнее – отнюдь не дань мнительности. Вспомним покушения эстрадников на наши песни, на стихи настоящих (и даже сугубо "наших") поэтов – как правило, после появления наших песен на те же стихи. Вспомним, как строчки из песен, петь которые нам не разрешалось, становились газетными заголовками.

 

Но оправданность нашей настороженности не делала ее менее опасной. Неотвратимо формировался "синдром оборонной психологии" — враждебное и подозрительное отношение к любым внешним силам, стремление ограничить контакты с ними, отгородиться.

 

Впрочем, даже столь радикальный изоляционизм не приносил особого вреда в условиях прогрессирующего слабоумия массовой песни и все новых фильтров на пути настоящей литературы. Как бы то ни было, именно в таком виде движение КСП пережило не только административные гонения, но и затопившую тогда же каналы личных магнитофонов первую волну рока ("Битлз", "Роллинг стоунз" и т. д.).

 

Отметим, что именно этот период подарил нам такую форму работы, как лесной слет (своеобразный гибрид городского фестиваля, похода агитбригады и туристского слета с песенной программой) и особенно закрытый лесной слет. Особенности последнего (тайна места, многочисленные пересадки, отсев чужих) были направлены в ту пору не столько против избыточного народа (откуда он, избыточный?), сколько против возможных информаторов разного рода начальства. Разумеется, довольно скоро это превратилось в обоюдно соблюдаемый ритуал: КСП делал вид, что все делается тайно, контролирующие организации – что они и впрямь ничего не знают. Такое положение более-менее устраивало всех и потому сохранилось на многие годы.

 

В середине 70-х обстановка существенно изменилась. Трудно сказать, что было причиной: то ли движение КСП было признано меньшим злом по сравнению с неиссякающим потоком западной музыки, подпольной эстрадой и зарождающимся советским роком, то ли просто на некоторых постах в какой-то момент оказались люди с относительно широкими взглядами (в комсомоле руководители менялись часто даже в период "стабилизации кадров"). Однако легализация и возможная помощь были недвусмысленно обусловлены установлением определенного идеологического контроля над КСП: литовка, представительство комсомола и органов культуры в жюри конкурсов, отсечение от сцены определенного репертуара, прекращение контактов с диссидентскими изданиями и организациями (и исключение из клубов тех, кто будет сохранять эти контакты). Условия эти были приняты – многие восприняли это как измену и смерть движения. И снова замелькали в разговорах и выступлениях "диагнозы" и "некрологи"...

 

Трудно сейчас сказать, был ли тот выбор правильным – контрольного-то эксперимента не поставишь. Но, во всяком случае, "приручения" КСП не получилось. Крамольные песни, изгнанные со слётовских сцен, звучали у костров, дерзкие приветствия – на сценах кустовых слетов. Все это успешно распространялось в записях и дополнялось регулярными проколами вроде "Монахов" А. Ткачева на XX Московском слете.

 

Таков был очередной этап развития КСП. И снова за уникальность положения Ц единственного действительно самодеятельного легального движения – пришлось платить:

 

вновь приходящие искали прежде всего именно политически острых песен, и под напором этой части публики политическая дерзость – вне зависимости от глубины мысли и художественного совершенства – стала залогом успеха, а для многих и самоцелью. Кроме того, быстрый численный рост не мог не привести к появлению людей случайных, затянутых потоком моды или лишенных возможности самовыражения в органичных для себя формах.

 

Между тем напряженность в отношениях с официальными органами нарастала. И дело было даже не в том, что последние оказались в положении медведя из сказки про вершки и корешки, а в усиливающейся чужеродности никем не учрежденного движения в обществе, охваченном бюрократическим параличом. Кризис в Польше в 1980—1981 годах (как в 1968-м Пражская весна) вызвал очередной приступ иррационального страха перед всеми непредуказанными проявлениями общественной активности, который и повлек за собой разгром Московского клуба летом 1981 года и разрозненную серию гонений в других городах. Годом раньше под "олимпийскую профилактику" попал Грушинский фестиваль.

 

Этот период у всех на памяти, поэтому мы опустим подробное описание его, отметив два не всегда оговариваемых момента. Во-первых, в отличие от конца 60-х удар пришелся только по движению КСП – сами песни продолжали звучать везде, где это не было связано с КСП (в фильмах, спектаклях, эфире, официальных концертах, на пластинках), с той же или даже большей частотой. Во-вторых, окончательно запутавшаяся в собственной структуре и собственном вранье бюрократия так и не решилась на категорический и недвусмысленный запрет КСП. Доходило до анекдотов: в 1982 году, наиболее тяжелом для Московского КСП, в штате комитета комсомола МГУ появилась должность "инструктор по КСП". В целом же срыв общегородских слетов, абонементных концертов и т. п. сильно затруднил жизнь движения, но практически ничего не изменил в его структуре, составе и развитии (разве что усилив перекос в сторону организационной замкнутости и политических выпадов). Фактически внешнее давление стало главным фактором поддержания целостности того пучка все более расходящихся направлений, каким было к тому времени КСП".

 

Умная и острая статья редактора "Менестреля", которая здесь весьма обильно процитирована, к сожалению, деликатно обошла одну из самых грозных внутренних болезней, начавших исподволь развиваться в движении КСП, – коммерциализацию – и чуть дальше я обязательно на ней остановлюсь, но в целом с его взглядами и системой аргументации следует согласиться.

 

СТЕНОГРАММА ВЫСТУПЛЕНИЯ НА МАССОВОМ МИТИНГЕ

 

Итак, переходим к оценке последнего по времени периода развития КСП, к 80-м годам, и тоже прибегнем к документальному свидетельству. На этот раз я приведу собственное выступление, которое состоялось при открытии первого общегородского московского праздника самодеятельной песни в ЦПКиО имени Горького 8 июня 1986 года. (Короткая справка: как сообщила администрация парка, на праздник было продано свыше 120 тысяч билетов.)

 

"Дорогие товарищи! Мы все присутствуем сейчас на прекрасном празднике. Действительно, на удивительном празднике в честь удивительного явления. И мы должны отчетливо представлять себе — и те, кто знает, и те, кто не знает, что такое самодеятельная песня, – почему во все времена ее существования мы глубочайшим образом верили в нее и любили ее. Все дело в том, что она по сути своей исключительно соответствует природе человека, универсальной природе человека как существа чувствующего и мыслящего, способного к волевым решениям и к действию. То есть вся палитра человеческих возможностей представлена в самодеятельной песне. И в этом плане она, конечно, есть прямое продолжение самых лучших традиций народного искусства, народной песни. А для того, чтобы стало ясным, совершенно ясным то, о чем идет речь, я хочу сравнить ее с массовым фоном, к сожалению, существующим сейчас, – с так называемой эстрадной песней. (Аплодисменты.) Я не имею в виду, конечно, лучшие произведения профессионального искусства, я говорю именно о массовом фоне, в котором вместо всей богатейшей палитры человеческих чувств, мыслей и дел существует лишь узконаправленный луч, изображающий человека исключительно и единственно в качестве млеющего и блеющего от счастливой любви существа. (Аплодисменты.)

 

Самостоятельная песня создается хозяевами жизни, теми, кто видит жизнь во всех ее проявлениях – и в добрых, и в недобрых, и в возвышенных, и в тех, которые должны быть устранены. Для того, чтобы сразу стало ясным, что имеется в виду, я назову лишь одно имя: Владимир Высоцкий. (Аплодисменты.)

 

Это наша традиция, это традиция подлинных хозяев жизни, и им следовала и будет следовать самодеятельная песня. Сейчас я хочу сказать, что ее достаточно хорошо и подробно уже изучают за рубежом, что в Германской Демократической Республике, например, уже защищена докторская диссертация на эту тему. И есть надежда, что она будет переведена, эта диссертация, и мы наконец узнаем о том богатстве, каким мы владеем. (Смех, аплодисменты.) То есть возникает полная аналогия русским сапожкам, которые через Францию вернулись к нам, в Россию.

 

Что еще хочется сказать на нашем празднике: не только об этом великолепном человеческом содержании, но и о тех формах организации, которые приняло движение самодеятельной песни. Выскажу мысль, которая, может быть, покажется некоторым сейчас удивительной и странной, потом большинство скажет: в этом что-то есть, а потом все будут говорить; а кто же этого не знает? Дело в том, что движение самодеятельной песни является тем великолепным зерном, на примере развития которого можно проследить принципы развития социалистического общества, более того, человеческого сообщества вообще, к замечательной справедливости своего устройства, когда на место авторитета власти, этапа совершенно необходимого в истории, приходит власть авторитета. Это самоорганизующееся движение строится по принципу определения подлинной ценности людей и места, занимаемого ими, в соответствии с их реальной ценностью, и именно это зерно позволяет следить за нашим движением с огромной надеждой как за очень перспективным социальным явлением. Таким образом, мы имеем чрезвычайно важное и показательное для всего советского общества явление, и мы ценим его не только за ту гармонию человека, которая отражается в песнях во всех ее проявлениях, но и потому, что принципы его организации видятся в перспективе.

 

И последнее, что следует сейчас сказать. В наших руках колоссальное общественное богатство, авторская песня, которую мы любим, которую ценим. А то, что мы любим, то, что мы ценим, к тому мы должны и относиться с величайшей ответственностью. В наших руках действительно удивительное явление, и обращаться с ним всем нам необходимо так, чтобы общество не путало те ракушки, которые прилипают к днищу этого великолепного корабля, с самим этим замечательным кораблем.

 

Итак, большому кораблю — большое плавание! С праздником, дорогие товарищи!" (Крики "ура!", аплодисменты.)

 

Все вышеприведенные документы были, как говорится, во здравие, между тем ситуация, сложившаяся в движении КСП в целом, в авторской песне, сейчас не такова, чтобы предаваться благодушию. Те сложности и опасности, которые диалектически противоречиво существовали в нашем движении даже в самые бурные времена его качественных и количественных достижений, на новом, современном этапе выявили во весь рост свои потенциальные возможности, вполне реальные угрозы. Подобно тому, как вирус до поры до времени дремлет в здоровом организме, а затем, дождавшись своего часа, активно принимается за свое черное дело, так и в движении КСП стало бурно расти и множиться столь отрицательное явление, как коммерциализация песни. И, подобно тому, как вирусу никогда не втолкуешь о самопогубительной опасности его деятельности – ведь в сырой яме двухметровой глубины вместе с "отработанным" им организмом навеки окажется и он сам,— так и здесь я отнюдь не рассчитываю на сознание "пожирателей" нашей идеи, но надеюсь на создание таких обстоятельств вовне и внутри самого организма, которые побудят свернуть свою вредоносную деятельность эти активизировавшиеся вирусы.

 

Ложка дегтя в бочку меда

 

Выступая летом 1980 года на защите докторской диссертации "Советская молодежная городская песня", написанной фольклористкой из ГДР Ингой Клагге (это о ней говорил я на митинге в ЦПКиО), я полностью поддержал общую высокую оценку, данную соискательницей нашей авторской песне, но в достаточно деликатной форме позволил себе высказать и критическое замечание — в том плане, что в диссертации следовало бы обратить большее внимание и на недостатки исследуемого явления.

 

Какие же конкретные угрозы видятся мне? Первая — это поверхностное, ленивое мышление, опасное для долговременного существования песни особенно в том случае, когда посвящается она событиям общественным, динамически изменчивым, важным, в масштабах страны даже судьбоносным. Вторая — это коммерциализация нашего творчества, разрушающая саму кроветворную основу нашего организма —— искренность и независимость самодеятельной песни от внешних обстоятельств, и его костяк — клубную систему — во имя золотого тельца. Все важнейшие метаморфозы в авторской песне, вплоть до появления и активизации ее как жанра, были следствием весьма серьезных, даже грандиозных социально-политических причин. Начиная с концепционных новаций апрельского (1985 года) Пленума ЦК КПСС, случилось так, что темпы изменений и развития общественного сознания в нашей стране в целом, что темпы развития гласности в нашем обществе резко обогнали те передовые для своего времени умонастроения, которые господствовали до того в КСП! Парадокс заключался в том, что люди в движении авторской песни, всей своею деятельностью подготавливавшие почву для перестройки, буквально в одночасье оказались позади того общего фронта, той передовой линии, которая принялась удаляться от них все дальше и стремительней. И понятно, почему удаляться: ведь сознание наших бардов, возросших на здравом смысле и на представлениях нормальных людей, являлось в основе своей бытовым сознанием. Те же перемены, те противоречия, те тенденции, которые проявились в жизни советского общества, плоскостным зрением схвачены быть не могут, они нуждаются в многомерном, воистину философском, воистину творческом понимании их. Поэт, песенник, мастер – художник в полном смысле этого слова, стремясь остаться на уровне общественных перемен, если уж не опередить их, не может сейчас не быть мыслителем действительно высокого ранга, не может продвинуться вперед в осмыслении им происходящего, не вникнув глубоко в социальные и в исконно человеческие предпосылки того, что происходит сейчас в нашей стране — во всех положительных и отрицательных сторонах совершающегося.

 

Сила наших бардов — в их стремлении к правдивости. В свое время они ненавязчиво помогли лучшим из профессиональных композиторов и поэтов-песенников стать в этом смысле адекватными требованиям времени. Каким образом? Прежде всего в очеловечивании их интонации, в их переходе на позиции действительно гуманистического отношения к человеку сложному.

 

Грамотно построенного, умного, художественно оформленного разоблачительства сейчас недостаточно: пощекотать себе и другим нервы умеет каждый, особенно в условиях полной безопасности подобного занятия, но ведь этого чрезвычайно мало!

 

Разумеется, отсутствие позитивной программы далеко не всегда является виной, но чаще – бедой. Язвить, бичевать, уничтожать пороки нужно и крайне необходимо, но при этом надо знать, ради чего это делается. Жить на одном разрушении, тем более длительное время, невозможно, это непродуктивно с точки зрения общего хода истории. Между тем я не чувствую у наших авторов-исполнителей очень уж большой озабоченности о нашем будущем, не наблюдаю сколько-нибудь заметных мыслей о том, что является актуальным сейчас и определяющим для грядущего развития. Может быть, потому, что подобное осмысление требует значительных усилий?

 

Необходим новый уровень понимания происходящего.

 

Нет лидерства – нет и соответствующего эмоционального настроя, убежденности страстотерпца и первопроходца. И в этом плане, в этом смысле – я имею в виду эмоциональный накал – авторская песня наших дней начала заметно меркнуть в сравнении с массовым роком. Не бог весть какие стихотворные шедевры чаще всего лежат в основе песен, исполняемых под напор грохочущих децибелов, о русской мелодичности и говорить не приходится. Но какова убежденность в правоте прокричать свое ничто!

 

Вот этой-то убежденности в своей единственной правоте, этого пафоса первооткрывателей сейчас недостает нам. Мы утрачиваем статус первопроходцев.

 

Итак, леность мышления, боязнь или нежелание глубины раздумий и, как результат, поверхностное порхание подчас с чисто спекулятивными целями над безднами трагической и героической народной истории. Но разве не подобная же ситуация лежит в истоках и того нового для нас положения, что авторскую песню жадно принялись продавать в качестве выгодного, доходного товара? Я ни в коей мере не противник эквивалентной оплаты за затраченный труд. Но недопустимы непомерные поборы с собратьев по духу, членов КСП! Возникают целые деловые организации, которые без стеснения, откровенно декларируют своей первоочередной целью кассовые сборы и готовы на любые черные меры, лишь бы дискредитировать "конкурентов".

 

Не может не удручать заезжий автор (в брюках или в юбке — это роли не играет), который за свой концерт перед клубом единомышленников, скажем, в Урюпинске, заламывает четырехзначное число, мотивируя это тем, что в противном случае оне тотчас едут в Нижнетупинск, где их ждут на любых условиях. Ободрав как липку единоверцев, данный автор (-ица) демонстрирует затем со сцены свою лиричность, интеллект, тонкую духовность, детскую наивность при встрече с грозным миром и все другие атрибуты искренности и поэтичности. Но и на этом фарс еще не кончается; вечером того же дня, когда произошло ограбление (по конвейерной системе) трех-четырех урюпинских клубов, автор (-ица), многозначительно задумываясь после вопросов ведущего, дает интеллектуальное интервью местному телевидению.

 

Ничего нельзя возразить против стремления тех, кто понял, что главным в его жизни является служение песне, стать профессионалом — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Совершенно естественным становится и вопрос о своего рода профсоюзе (или творческом союзе) авторов-исполнителей, вышедших на орбиту исключительно профессионального исполнительства. Подобные союзы бардов существуют в разных странах и защищают их права. Но это уже особая тема, и профессионалы нуждаются в ином разговоре, по иным критериям.

 

Да, мы знаем многих уже, к сожалению, деятелей-администраторов, которые совращают нежные души авторов КСП посулами высоких гонораров, действуя подобно богатым престарелым барыням, берущим на содержание юных молодцев. Но, с другой стороны, растлить можно лишь того, кто сам готов пойти на это. Не хочу утверждать, что раньше все было хорошо. Лучше – да, но ведь ясно, что нарыв из ничего не возникает. Опубликую еще одно документальное свидетельство – послание к нам из далекого 1967 года, из той же поры, которую столь высоко оценил тогдашний студент-медик Михаил Чулаки. Данное письмо будет, однако, с весьма критическим настроем по отношению к происходящему. Удивительно, но и данная оценка, которая принадлежит инженеру Владимиру Лосеву, автору и исполнителю, одному из организаторов клуба "Восток", тоже справедлива — со своей точки зрения.

 

Дело в том, что острые, нестандартные умы отметили начальные симптомы заболевания уже давно, в самые что ни на есть благодатные годы авторской песни, когда вовсю творили, одаряя нас талантливейшими песнями, и А. Галич, и В. Высоцкий, и Ю. Визбор, и Н. Матвеева, и многие другие, не говоря уже о ныне здравствующих авторах, которые работают и сейчас, не снижая уровня своего мастерства.

 

Инженер В. Лосев с тревогой писал, прочитав мою статью "Проблемы молодежной песни" ("Октябрь", 1967, № 1), о том, что песню повсеместно "загнали в душное кафе, надели на нее манишку, а штормовку сняли, и дым костра заменили дымком сигареты".

 

О чем же прозорливо предупреждал нас без малого четверть века назад этот чуткий к беде человек?

 

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ДАВНЕГО ТРЕВОЖНОГО ПИСЬМА

 

"Конечно, с возрастом, зрелостью приходят гражданские темы, но эти темы находят свое решение и у профессионала, и подчас совсем неплохое ("Безымянная высота" В. Баснера). Как ты видишь жизнь на одной платформе с профессионалами? Только через колоссальную работу над собой, через профессионализм? Но сильно сомневаюсь в том, что все наши способны на такой труд, потому что заедает их суета. Где и когда работать?

 

И меня на буксир,

И меня — нарасхват,

В институт, в интернат

И в кафе-автомат...

 

Остается стричь купоны — хоть день, да мой.

 

Ты пытаешься сравнивать ребят с зарубежными певцами-гитаристами. Но там же все предельно четко: прежде всего коммерческий успех, пробивной импресарио, миллионная пластинка... Где идея? Юра, очень душно. Нужен ветер, нужна идея, алый парус, компас. Нужны новые, точные средства обнаружения зла. Непринцев в "Заметках о поэзии Новеллы Матвеевой" очень хорошо это сказал. И еще – нужно разрушать гипноз непобедимости зла... Нужны очень и очень четкие позиции, с которых начинается выступление. На гребне любой, самой мощной волны может оказаться пустая бочка "в тоге Платона", тут я с тобой целиком согласен. И должно каждому явственно представлять безбрежный горизонт, чтобы иметь право петь: "Мы капитаны, братья, капитаны!.."

 

Содержательная форма

 

(Суждения о структуре КСП — с журналистскими зарисовками, социологическими изысками и рекомендательными документами)

 

Движение КСП — это движение прежде всего общественное. Надо ясно осознавать именно эту его генеральную особенность, ибо мы имеем дело не с любителями определенного музыкального жанра (например, прежними девушками-психопаточками, обожательницами опереточных премьеров), а с объединением нормальных людей вокруг индикаторов (показателей) этой нормы. И поскольку нормальных людей в нашем социуме – преобладающее большинство, постольку общественная база КСП потенциально чрезвычайно широка, а наши фундаментальные ценности привлекали к себе симпатии множества людей, побуждая их уже давно самоорганизовываться согласно тем принципам, которые были у нас провозглашены в качестве определяющих лишь во второй половине 80-х годов (гласность, демократизация, перестройка).

 

Спрашивается, что понимается здесь под высоконаучным термином "нормальный человек", "нормальные люди"? Разумеется, речь здесь идет не о категориях психиатрии, а о таком качестве человека, как неприятие расхождений между словом и делом, между декларациями и действительностью, провозглашенными идеалами и их реализацией. Одной из негативных сторон нашей действительности прошедших лет явилось то, что прекрасным, передовым, гуманным уложениям, провозглашаемым во всеуслышание, все меньше и меньше соответствовало реальное положение дел. Нормальным людям данная ситуация представлялась уродливой – особенно после того, как на XX съезде КПСС были сдернуты повязки с наших глаз. Стремление истинно оценивать жизнь и искренно выражать свои суждения о мире и человеке, о быте и бытии, характерное для советской самодеятельной песни, явилось тем катализатором, который не только привел к активному появлению все большего числа авторских песен, но и к крутому увеличению их ценителей и любителей, образующих свои клубы, живущих по своим законам. Чтобы сказанное о "своих законах" не выглядело некой абстракцией, позволю конкретизировать это положение на примере жизнедеятельности обитателей палаточного лагеря "Борзовка" под Керчью. Концентрация там преимущественно активистов КСП естественно способствует более рельефному проявлению особенностей всего движения.

 

ЗАРИСОВКА О "БОРЗОВКЕ"

 

..."Волга" с шашечками на боках уже подъехала по вызову за человеком с больными ногами, как сказали шоферу, капот чуть ли не уперся в шлагбаум, преграждающий путь на территорию, счетчик аккуратно отстукивал свою лихорадочную мелодию, и рослый, с холеными бачками таксист вышел из машины. А навстречу ему двигалось некое шествие, которое даже его, все в мире познавшего и повидавшего, побудило учащенно заморгать. Человек на костылях двигался впереди колонны веселых, полуодетых, загорелых дочерна певцов и гитаристов. Они то приплясывали, то шли степенно, то исполняли все вместе какой-то мрачный гимн, время от времени перебиваемый взрывами смеха, а калека, со счастливой улыбкой на лице, отмахивал шаги на костылях, как маятник, и на глазах его явно поблескивали слезы. Когда колонна вплотную приблизилась к такси, шофер отчетливо услыхал, что его пассажира... отпевают!.. и что слова этого прощального и печального гимна, нарушаемого смехом, посвящены отбытию тела его пассажира в мир иной и пределы иные... Настала последняя минута. Отбывающий повернулся к толпе, оставшейся за шлагбаумом, поднял руку и прокричал:

 

– Здравствуйте, товарищи!

 

– Здрав-ствуй-те! — прогремел ответ.

 

Набежавшие смуглые девы водрузили на шею человека с костылями ожерелье из лиан, водрузили на его голову венки из цветов, и машина отчалила под взмахи рук и прощальные крики этой невероятной музыкальной общины.

 

И обдали на прощание всю эту шеренгу гитаристов глаза водителя холодным презрением, потому что в его жизненные представления — его, серьезного человека с длинными бачками и подкрученными усами—подобные несолидные выходки никак не укладывались.

 

Да только ли в его представлении и только ли такие несолидные выходки? Когда в одной из молодежных газет появилась восторженная статья инженера С. Александрова "Легенда о "Борзовке", немедленно воспоследовали вполне реальные меры со стороны людей (которые не имели длинных бачков и закрученных усиков), направленные на то, чтобы впредь не было никакого въезда в этот песенный лагерь со стороны шлагбаума. Более того, чтобы" не было самой "Борзовки" — палаточного лагеря под Керчью, на "диком" берегу Азовского моря, где летом собираются авторы и актив клубов самодеятельной песни.

 

И понять этих, еще недавно власть имущих деятелей вполне возможно: как, в самом деле, можно допустить, чтобы отпускники из десятков городов ("от Москвы до самых до окраин") да еще с детьми собирались в палаточный городок, объединенные приверженностью к некой самодеятельной (значит, нелитованной!) песне?! Кто утверждал их регламент дня? На каком основании и по какой программе они проводили День Нептуна, День театра, какие-то околонаучные симпозиумы по проблемам жизни не только своего лагеря, антиникотиновые дни, детские праздники?.. И вообще, что это за самодеятельность, если свою столовую их столяры, прибывшие ни близко, ни далеко — из Свердловска, выстроили в виде парохода? Кто утверждал?..

 

Короче говоря, организаторам из керченского клуба самодеятельной песни "Галс" во главе с Юрием Черноморченко, которые договорились о подобном лагере с колхозом имени Калинина (ежедневно по нескольку часов лагерники помогают колхозу в обработке полей и садов и уборке урожая), этим организаторам всыпали, как следует, чтобы не очень-то вылезали со своими, невесть откуда взявшимися, инициативами.

 

Но, как известно, "эту песню не задушишь, не убьешь": и в следующем после "внушения" году, и в последующем, и в этом, и, надеюсь, в будущих годах "Борзовка" будет светить столь ярко и привлекательно, что многие вполне заслуженные и уважаемые работники в случае отказа им в отпуске, нацеленном на недели ее функционирования, упрямо увольняются из своих учреждений, чтобы хлебнуть этого удивительного солидарного воздуха, чтобы окунуться в это теплое море дружественного, солидарного общения. "Население Борзовки состоит в основном из безработных и программистов",— как-то пошутил на вечерней линейке по этому поводу известный острослов Виктор Байрак из Полтавы, лауреат 1 Всесоюзного фестиваля КСП.

 

Да разве в одной ежелетне, возрождающейся из небытия "Борзовке" заключается беда для ретивых запретителей? Подобный же лагерь любителей самодеятельной песни вовсю циркулирует неподалеку и от города Новокуйбышевска, подобный же лагерь, только раз в пя<