Любовь означает любить другого человека за то, что другой именно такой, какой есть

 

Когда я был ребенком, улицы в Элизабет были по большей части грязными и без покрытия. Только центральную улицу вымостили камнем. Транспортом служили лошади и повозки. Электричества еще не провели. У нас в семье было газовое освещение, но в домах всех моих друзей по соседству стояли только керосиновые лампы.

По воскресеньям отец брал нас на катания, запрягая лошадь в легкий экипаж. Люди работали по 12 часов в день, шесть дней в неделю. Но они были дружнее. Наступало воскресенье, и мы организовывали пикник или шли в гости.

Развлечений было мало, поэтому для веселья люди собирались вместе. Мне кажется, что это был более приятный образ жизни, чем сегодня.

 

В то время не было ни радио, ни телевидения, ни кино. Первые кинотеатры появились примерно в 1918 году. Тогда за 5 центов можно было посмотреть «Белую Жемчужину», «Смесь Тома» и другие фильмы.

Я собрал радио в 1920 году, учась в старших классах, когда радиотехника была еще в младенческом периоде развития. Взял коробку из-под овсянки, намотал на нее провод, поставил скользящий регулятор, добавил детекторный кристалл и пару наушников, и, к моему удивлению, это заработало. Первая песня, которую я услышал, была: «Завтра, как счастлив я буду завтра». Это было так волнующе, что я никогда не забуду этого момента.

Я всегда любил науку и механику. Обычно я занимался на чердаке, где у меня была электронная лаборатория, экспериментируя с разными маленькими устройствами.

Ребенком я все постоянно разбирал. Например, разбирал и собирал обратно часы, после чего они обычно снова начинали идти, но оставались некоторые лишние детали.

Мне было около 9 лет, когда я разобрал пианино.

Помню, однажды я вытащил стальную пружину из граммофона. Боже мой, как мне пришлось постараться, чтобы затолкать ее обратно! Только когда я приложил всю свою силу, мне удалось вставить тяжелую стальную пружину на место, после чего граммофон заработал снова.

Мои родители знали о моих склонностях и всегда предупреждали: «Не трогай!», потому что первые часы, которые я разобрал, не заработали снова.

Помню, меня поймали за кое-чем еще.

Мне было 9 лет. Родители сказали, что я могу брать все, что хочу в нашем магазине. И я брал сигареты.

Конечно же, на это подбили меня пацаны из нашей компании. Обычно я брал пачку «Лаки Страйк». Потом мы переключились на «Кэмел».

Мы собирались по вечерам на отцовском сеновале и изображали из себя больших парней, покуривая сигареты.

Как-то в субботу мы попробовали даже сигары, после которых нас начало качать и шатать по всему сеновалу. Накатила такая ужасная слабость и тошнота, что всякий интерес к сигаретам пропал навсегда.

Я был так слаб, что мама не могла этого не заметить, хотя я и пытался скрывать свое состояние. Она хотела вызвать врача, но я сопротивлялся, опасаясь, что меня выведут на чистую воду.

Однажды я дал сигарету Дорис, которой тогда было всего 4 года. Она попросила, я ответил «конечно» и дал ей сигарету.

Это было на кухне. Я не знал, что отец где-то рядом.

Она сделала большую затяжку, вдохнула и начала безостановочно кашлять. И как раз в тот момент, когда она начала кашлять, вошел мой отец! Ох, как он на меня кричал!

Я удрал из дома, потому что все это было настоящей катастрофой.

В то время приличные женщины не курили. Это считалось очень неприличным. И уж конечно, никто не давал сигарет четырехлетнему ребенку.

В те дни, когда я учился в младших классах, мои родители были так заняты, что дети были предоставлены самим себе. Как только мы приходили из школы, то немедленно отправлялись на улицу, чтобы встретиться со своей компанией. Мы брали черенки от метел, используя их как биты, кусок хозяйственной сумки в качестве мяча и играли в бейсбол. Еще мы играли пустыми жестяными банками в утку-на-скале и в другие игры, которые придумывались на ходу. В то время среди детей был настоящий добрый дух товарищества.

К счастью, нас не душила родительская гиперопёка. Мы учились сами о себе заботиться – это было нашим преимуществом перед современными детьми.

Помню, как я получил свой первый велосипед.

В возрасте 10 лет я в течение полугода каждый вечер молился Богу о велосипеде. Но желаемое не появлялось. А я так сильно хотел получить велосипед! И тогда я серьезно задумался. И понял, что могу найти работу разносчика газет и тогда, возможно, купить велосипед самому. Я получил эту работу. 50 центов в неделю копились не слишком быстро, но в итоге эта работа позволила мне купить первый велосипед – подержанный, побитый, за пять долларов.

 

***

 

Моя мама, великий пацифист, учила меня, что всегда лучше сбежать, чем драться. То, чему она меня научила, было совершенно ужасно - дети в то время были жестоки и объединялись против меня в шайки, ведь я был евреем, да еще и маленьким.

Однажды я оказался на земле, а меня били 5 человек. Я больше не мог этого вынести и потерял терпение. И начал отбиваться, как бешеный. Они побежали, а я преследовал 5 человек!

Тогда я остановился и осмотрелся. И сказал про себя: «Боже мой, обычно я умирал от страха перед ними, а теперь вот они, пять человек убегают от меня!» И я решил: «Никогда в жизни я не буду показывать страха». Мне было 9 лет, я был в третьем классе. Этот урок остался со мной навсегда.

Пока я учился в школе, мы довольно часто переезжали. Я знал по опыту, что как только я поступал в новую школу, очередной школьный хулиган начинал меня преследовать, потому что я был маленьким еврейским мальчиком. Поэтому я быстро вызывал забияку и запугивал его до такой степени, что нам не приходилось драться. Мне было страшно, но я научился скрывать свой страх. Впрочем, со временем мои страхи уменьшились, потому что напускное бесстрашие научило меня реальному бесстрашию.

 

В 1952 году, после своей Реализации, у меня исчезли любые страхи. Как это приятно!

 

***

 

Не думаю, что у меня были какие-то духовные переживания в детском возрасте. Я был против подобной «чепухи».

На самом деле, я был очень анти-религиозен. И даже боролся с родителями относительно религиозных предписаний, особенно с отцом и его идеями диетических законов. Я нарушал кошеризм нашего дома, потому что считал все это полной ерундой. У нас была горничная, и я заставлял ее покупать стейки в некошерной мясной лавке. Кошерные стейки были жесткими, как кожа. А не-кошерные были выдержанными и нежными.

Однажды во время еды отец заметил, какие у нас великолепные стейки. Я уточнил: «Они тебе действительно нравится?»

«Они великолепны», - ответил отец.

«Нуу», - говорю я, – «они не-кошерные». Отец посмотрел на меня так, как будто хотел меня разорвать. Он был так разъярен, что не смог сказать мне ни слова. Но бифштексы есть не перестал.

Мне не следовало так поступать. Просто во мне проявлялся бунтарь.

 

***

 

Единственная причина, по которой мы содержали кошерный дом, была в том, что неподалеку жил дедушка. Мои дед и прадед были праведными людьми, ортодоксами.

Я получал обычное раннее религиозное обучение до 12 лет.

Когда я поступил в колледж и начал глубоко размышлять об этом религиозном воспитании, то подумал: «Ну и дела, как они меня дурачили!» Я взбунтовался и перешел к полной противоположности. И стал настолько  антирелигиозен, что насмехался над Богом.

Помню, как однажды я заявил моему правоверному деду: «Ты не можешь доказать, что твой Бог существует. Что заставляет тебя верить в него?» Он ответил: «Всю свою жизнь я верил в Него. Сейчас, к концу жизни, стоит ли мне рисковать и разувериться?» Эти слова позволили мне осознать широту его взглядов и его любовь ко мне.