Отграничение клеветы от смежных составов преступлений и иных правонарушений

Необходимость комплексного рассмотрения вопроса отграничения клеветы от смежных преступлений, правонарушений и прочих проступков не вызывает сомнений. Обусловлена она тем, что в настоящее время клевета яв­ляется единственным общим составом преступления против чести, достоин­ства и репутации, существующим в нынешней редакции уголовного закона, имея при этом общие признаки с деяниями, ответственность за которые за­креплена в нормах различных отраслей права. К их числу следует отнести: доведение до самоубийства (ст. 110 УК РФ); нарушение неприкосновенности частной жизни (ст. 137 УК РФ); клевета в отношении судьи, присяжного за­седателя, прокурора, следователя, лица, производящего дознание, судебного пристава (ст. 298¹ УК РФ); заведомо ложный донос (ст. 306 УК РФ); заведо­мо ложные показания (ст. 307 УК РФ); оскорбление (ст. 5.61 КоАП РФ). Кроме того, в ст. 152 ГК РФ содержатся положения о защите чести, достоин­ства и деловой репутации. Отграничение от данного гражданско-правового деликта также представляется нам необходимым.

Переходя к анализу состава неправомерного отказа в предоставлении гражданину информации (ст. 140 УК РФ), отметим, что таковой, как правило, принято начинать с объекта преступления. В этом смысле настоящая работа не будет выступать исключением. Вместе с тем раскрывать общетеоретические аспекты значимости правильного (четкого и непротиворечивого) определения объекта посягательства, полагаем, будет излишним. В отечественной доктрине уголовного права об этом написано значительное количество работ, полно и обстоятельно раскрывающих данный вопрос. Кроме того, многое из того, что можно было бы сказать об объекте выделенных нами преступлений против свободы слова уже было раскрыто в первой главе диссертации. По этой причине позволим себе сконцентрировать усилия на анализе доктринальных разногласий в определении непосредственного объекта неправомерного отказа в предоставлении гражданину информации и осмыслении имеющихся подходов к определению дополнительного объекта данного посягательства, а также его предмета и потерпевшего.

Одним из наиболее распространенных подходов к определению непосредственного объекта преступления, предусмотренного ст. 140 УК РФ, является его определение как специфической группы общественных отношений, охраняющих (обеспечивающих, регулирующих и т.п.) право человека на получение информации. В частности, такую позицию формулирует и обосновывает в своей работе К. К. Грошиков.

В свою очередь А. В. Серебренникова предлагает говорить о праве не на любую информацию, а о праве на информацию, касающейся прав и свобод конкретного гражданина.

В самом начале работы мы отмечали институциональную природу свободы слова, ее многослойную структуру, которая включает целую систему правомочий. В связи с этим полагаем, что определение непосредственного объекта преступления, предусмотренного ст. 140 УК РФ, только как права на информацию страдает некоторой близорукостью, поскольку данная норма защищает не столько информированность гражданина, сколько его право на свободное формирование собственных убеждений по вопросам практически любого порядка, а значит и право на свободное самовыражение, высказывание собственных суждений, отстаивание собственных позиций. Информированность гражданина сама по себе не самоцель отказа в предоставлении гражданину информации, она так или иначе всегда выступает промежуточным звеном в достижении другого результата - оставить какое- либо обстоятельство втайне, сделать невозможным само осмысление ситуации, предупредить критику. Именно поэтому мы полагаем, что непосредственным объектом преступления, предусмотренного ст. 140 УК РФ, являются общественные отношения, связанные с реализацией естественного, гарантированного Конституцией Российской Федерации права на свободу слова.

А. Е. Ратникова критически оценивает употребление в диспозиции анализируемой статьи такого признака как «гражданин» и обосновывает необходимость изменения конструкции ст. 140 УК РФ в части описания правового положения потерпевшего, которым, по мнению автора, может быть не только гражданин РФ, но и любой человек (иностранный гражданин, лицо без гражданства)^[74].

Понимая логику приведенного выше вывода, соглашаясь с предлагаемым решением по существу, следует все же указать, что проблема узко-формального понимания признака «гражданин» в отечественном уголовном законе традиционно решалась использованием того аксиоматичного допущения (по сути юридической фикции), что под ним следует понимать человека вообще, если из самой конструкции состава не следует иное (как например, в составе государственной измены и шпионажа). При всем своем несовершенстве именно такой подход позволял и позволяет преодолевать многие технические неточности отечественного уголовного закона. Так, например, если следовать узко-формальному пониманию признака «гражданин», необходимо будет сделать вывод, что отечественный уголовный закон охраняет тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений исключительно граждан (ст. 138 УК РФ). Абсурдность такого заключения в аспекте содержания и смысла соответствующих положений самой Конституции РФ и вызывает к жизни прием юридической фикции, когда теоретики и практики вкладывают несколько иной (правильный, предполагаемый законодателем) смысл в букву уголовного закона.

Анализ диспозиции ст. 140 УК РФ, позволяет обосновать вывод, что потерпевшим от соответствующего преступления может выступать: 1) лицо, в отношении которого были собраны в установленном порядке определенные документы и материалы; 2) лицо, заинтересованное в получении информации, затрагивающей ее личные права и законные интересы; 3) лицо, заинтересованное в получении информации, затрагивающей права и законные интересы других физических лиц. Такой подход, на наш взгляд, позволяет преодолеть встречающуюся в отечественной теории уголовного права позицию, существенно купирующую охранительный потенциал ст. 140 УК РФ. Суть позиции состоит в том, что по смыслу ст. 140 УК РФ потерпевшим может выступать только то лицо, непосредственно права и свободы которого были затронуты и явились поводом для обращения в органы государственной власти или органы местного самоуправления. Если согласиться с подобным видением признаков потерпевшего от преступления, предусмотренного ст. 140 УК РФ, возникают обоснованные сомнения в возможности применения данной ^[75] нормы в случаях, когда отказ должностного лица касается информации, затрагивающей репутацию умершего человека, либо лица, неспособного в силу психического расстройства либо физической болезни самостоятельно осуществлять действия, связанные с истребованием соответствующих сведений и защитой своих прав и законных интересов.

Дискуссионным вопросом является признание соответствующих материалов и документов (в том числе в электронной форме) предметом или средством совершения преступления, предусмотренного ст. 140 УК РФ. В современной литературе при характеристике объекта отказа в предоставлении гражданину информации авторы по-разному раскрывают содержание данного признака. Так, К. К. Грошиков под предметом преступления, предусмотренного ст. 140 УК РФ, предлагает понимать «материалы и документы, собранные в установленном законом порядке и содержащие сведения, интересующие гражданина в силу того, что они затрагивают его права и свободы».

В современной литературе справедливо раскрывается, что такие материалы и документы могут быть получены в результате проверок, проводимых органами дознания до возбуждения уголовного дела; архивные судебные дела; персональные данные; информация, находящаяся в органах и учреждениях социального обеспечения, здравоохранения, образования и др.

Другие авторы к предмету исследуемого преступления относят «находящиеся в органах государственной власти или органах местного самоуправления и собранные в установленном (т.е. только законном) порядке документы и материалы, непосредственно затрагивающие права и свободы гражданина (например, материалы служебных расследований, прокурорских проверок и т.п.), а также неполная или заведомо ложная информация в таких документах и материалах»^{[76] [77] [78]}. В подобной трактовке предмета преступления,

предусмотренного ст. 140 УК РФ, дискуссионным представляется выделение материалов с неполной и недостоверной информацией.

Как известно, под предметом преступления понимается элемент объекта посягательства, воздействуя на который лицо нарушает последний (объект преступления). В науке российского уголовного права было обосновано, что предмет не просто подвергается непосредственному воздействию со стороны преступника, он в равной мере характеризуется тем, что выступает материальным субстратом объекта, его овеществленным воплощением^{[79] [80]}.

Из этих соображений В. К. Глистин делает закономерный вывод о том, что все предметы материального мира, так или иначе присутствующие при осуществлении общественного опасного посягательства, но которые «стоят вне охраняемого общественного отношения», предметом преступления признаваться не могут, выполняя при этом совершенно иную роль - средства либо орудия преступления^{[81] [82]}.

Об этой же проблеме пишет В. Я. Таций: «Остаётся неясным, как быть с теми предметами, которые не входят в состав охраняемых общественных отношений, но с которыми действующее уголовное законодательство связывает определённые правовые последствия, влияющие на ответственность, квалификацию и т.д. Так, поддельные денежные знаки, порнографические предметы... не входят в состав охраняемых общественных отношений... С другой стороны их нельзя отнести и к объективной стороне, ибо они не могут рассматриваться как орудие совершения преступления. Вместе с тем с этими предметами, а точнее, с их признаками, действующее уголовное законодательство связывает ряд вопросов уголовно-правовой ответственности и поэтому они не могут быть вынесены за пределы состава преступления».

На определенном этапе развития отечественной доктрины уголовного права стало распространенным допущение, что разделение объекта преступления и тех предметов, которые не выражают суть охраняемого общественного отношения, является искусственным. По этой же причине в многочисленных литературных источниках стала встречаться модель квалификации клеветнических листовок, экстремистских материалов, порнографических фильмов и подложных документов как предметов соответствующих преступлений.

Полагаем, что согласиться с этим нельзя. Здесь в науке произошел отход от когда-то доказанного советской школой правильного понимания органической связи между объектом преступления и его предметом, между объектом преступления и потерпевшим. Ю. Е. Пудовочкин совершенно справедливо по этому поводу пишет, что такие предметы, не являющиеся элементом охраняемых законом общественных отношений (поддельные деньги, наркотические средства, психотропные вещества и др.), правильно рассматривать как «орудие» совершения преступления.

В связи с этим следует сделать вывод, что предметом преступления, предусмотренного cm. 140 УК РФ, могут выступать: 1) материалы и документы, которые были специально собраны в отношении лица в установленном законом порядке; 2) материалы и документы, содержащие информацию, затрагивающую личные права и законные интересы гражданина; 3) материалы и документы, содержащие информацию, затрагивающую права и законные интересы других лиц.

Поддерживая точку зрения Ю. Е. Пудовочкина, отметим, что ошибочным представляется расширение понятия предмета преступления путём включения составленных или собранных должностным лицом документов или материалов, содержащих неполные либо заведомо ложные сведения, которые не только не выражают сущность охраняемого законом общественного отношения, а по существу выступают инструментом причинения вреда последнему. В связи с этим, на наш взгляд, такие материалы и документы необходимо рассматривать как средство совершения преступления, предусмотренного ст. 140 УК РФ.

В части законодательного определения признаков предмета отказа в предоставлении гражданину информации необычную критику высказывает А. В. Суслопаров. Автор обосновывает вывод о необходимости разделения категорий «сведения» и «информация» на том основании, что первые представляют собой «любые объективно существующие данные, не вызвавшие новых смыслов в сознании человека», а вторые - «осмысленные данные, породившие новые смыслы». В связи с этим А. В. Суслопаров пишет, что в случае со ст. 140 УК РФ «более правильным было бы установить ответственность за отказ в предоставлении гражданину неполных или заведомо ложных сведений, а не информации. Гражданин может получить много документов, в которых будут различные цифровые обозначения, которые его сознанию не дадут какой-либо новой информации, но которые будут иметь значение после их обработки в соответствующих системах, банковских, налоговых и т.п. Ответственность же должна наступать за сам факт непредоставления этих данных, вне зависимости от того, сможет их гражданин самостоятельно осмыслить или нет»^[83].

С одной стороны, нельзя не согласиться с тем, что точность используемых категорий критически важна как для законодательной техники, так и соответственно последующего правоприменения. Вместе с тем такое размежевание понятий «сведения» и «информация» видится весьма субъективной (если не умозрительной) позицией отдельного автора. Несмотря на широкую распространенность понятия информации и сведений остаются одними из самых дискуссионных. В разных источниках можно обнаружить определение информации как сведений независимо от формы предоставления, так и наоборот. Поэтому полагаем, что в этой части еще нет должных оснований для корректировки конструкции исследуемой уголовно-правовой нормы.

Название уголовно-правовой нормы, предусмотренной ст. 140 УК РФ, не отражает в полной мере содержание объективной стороны преступления. Анализ диспозиции ст. 140 УК РФ позволяет сделать вывод, что она включает в себя следующие общественно опасные деяния: 1) неправомерный отказ в предоставлении информации, затрагивающей права и законные интересы гражданина; 2) предоставление неполной информации; 3) предоставление заведомо ложной информации.

Выявление смысла исследуемой нормы позволяет заключить, что объективная сторона данного преступления предполагает исключительно активное поведение виновного - лицо должно либо официально отказать в предоставлении документов (материалов), либо предоставить неполные или недостоверные сведения. Таким образом, субъект должен подготовить и передать гражданину в установленном порядке документ с ответом на обращение в определенной форме.

Устный отказ в предоставлении гражданину информации либо отказ в любой другой форме, который был реализован вопреки принятого в соответствующем ведомстве порядка официального документооборота, на наш взгляд, еще нельзя квалифицировать как преступление в соответствии со ст. 140 УК РФ. Полагаем, что такие действия, сопряженные с последующим нарушением сроков рассмотрения обращения граждан, правильно оценивать как уклонение от предоставления информации.

По смыслу ст. 140 УК РФ отказ в предоставлении гражданину информации не следует смешивать с официальным ответом представителя государственного органа (допустим, по истечении предельного срока рассмотрения обращения гражданина), в котором разъясняется невозможность предоставления соответствующей информации по причине необходимости получения дополнительных документов, проведения каких-либо проверок и т.д. Понятно, что здесь возникает вопрос о том, что подобное поведение должностного лица может иметь злонамеренный характер и по сути составлять уклонение от предоставления гражданину соответствующих сведений. Буквальное толкование диспозиции ст. 140 УК РФ позволяет сделать вывод, что такое уклонение не охватывается данной нормой. В связи с этим следует поставить под сомнение встречающуюся в теории уголовного права позицию, что в объективную сторону отказа в предоставлении гражданину информации входит также уклонение от предоставления информации - активное поведение, выражающее завуалированные формы отказа в виде непредоставления информации под различными предлогами, не имеющими ни юридических, ни фактических оснований (например, ссылка на отсутствие запрашиваемой информации, которая фактически имеется), а также бездействие, когда виновный не дает ни устного, ни письменного ответа на запрос¹⁴².

Полагаем, что изложенное расширительное толкование конструкции диспозиции ст. 140 УК РФ в определенном смысле противоречит принципу законности. Признаки исследуемого состава ни по отдельности, ни в своей совокупности не позволяют сделать вывод, что уклонение должностного лица от предоставления гражданину документов, материалов либо информации может быть квалифицировано как преступление, предусмотренное ст. 140 УК РФ. В сложившихся правовых условиях, на наш взгляд, в зависимости от фактических обстоятельств дела такое уклонение может быть квалифицировано в соответствии с уголовно-правовыми нормами за совершение должностных преступлений общего характера (ст. 285, 286 или 293 УК РФ).

Подводя итог настоящего параграфа, остановимся на следующих положениях.

Клевета и оскорбление исторически представляются наиболее схожими составами правонарушений, что неоднократно подчеркивалось в науке уголов­ного права. В настоящее время оскорбление является административным пра­вонарушением и ответственность за него закреплена в ст. 5.61 КоАП РФ. Раз­граничение между клеветой и оскорблением необходимо проводить по объек­ту, объективной и субъективной сторонам. Нам представляется, что решение о декриминализации клеветы и оскорбления было преждевременным и необос­нованным. Вследствие возвращения уголовно-правовой нормы об ответствен­ности за клевету возникает вопрос о неравной оценке этих правонарушений со стороны законодателя. Однако, на наш взгляд, они являются равными по сте­пени общественной опасности посягательствами на честь и достоинство лич­ности. Кроме того, в действующей редакции УК РФ до сих пор имеются спе­циальные составы оскорбления в статьях 148, 297, 319, 336, которые отлича­ются по факультативному признаку объекта преступления - потерпевшему. Это является еще одним аргументом в пользу возвращения общей нормы об ответственности за оскорбление в уголовный закон.

В действующей редакции УК РФ можно выделить 5 составов преступ­лений, являющихся смежными с клеветой. Они закреплены в статьях 110, 137, 298¹, 306 и 307. Отличаются они объективной стороной преступления (систематичность действий, унижающих человеческое достоинство); субъек­тами преступления (свидетель, потерпевший); лицами, в отношении которых допущено оскорбление (судья, присяжный заседатель); обстоятельствами со­вершения деяния (исполнение потерпевшим должностных обязанностей) и т.д. Поэтому при квалификации данных деяний необходимо учитывать эти особенности.

Уголовно-правовой и гражданско-правовой способы защиты чести, до­стоинства и репутации личности имеют различия, которые обусловлены спе­цификой этих отраслей права. Различия эти заключаются как в квалификаци­онной, так и в процессуальной составляющей. Защита указанных прав может осуществляться посредством применения норм, установленных как в ст. 128¹ УК РФ, так и в ст. 152 ГК РФ, как в совокупности, путем подачи гражданско­го иска в уголовном производстве, так и независимо друг от друга.