H: вы описали свое одиночное восхождение на Эверест как глазурь на торте вашей альпинистской карьеры. Почему же тогда вы продолжили восхождение на остальные восемь тысяч человек?

М.: Когда я впервые посетил Тибет, во время экспедиции на Эверест в 1980 году, это был как бы другой мир—тибетская культура, широкие просторы высокого плато. Я нашел для себя совершенно новый вызов. Я подумал, что было бы интересно прогуляться по Тибетскому плато, но я мог вернуться в Тибет только с разрешением на восхождение, поэтому в 1981 году я отправился в Шишапангму. У меня было еще несколько идей в рукаве: “тройная корона” восьмитысячников, переходы через 8000-метровые пики и тому подобное!

- Когда вы закончили все четырнадцать восьмитысячников?

М.: В 1986 году с Макалу и Лходзе, на которые я поднимался в составе более крупной экспедиции. Я достиг последней из своих самостоятельных целей на 8000-метровых вершинах. Теперь могла начаться новая глава моей жизни.

Однако у моих спонсоров были другие идеи. Они хотели, чтобы я остался “горцем".” Я хотел поехать в Антарктиду, и это то, что я сделал, несмотря на оппозицию со стороны моих спонсоров и сцены восхождения в целом. Моим спонсорам не нужен был исследователь, они хотели активного альпиниста, чтобы рекламировать свою продукцию. Поэтому мне пришлось реорганизовать сбор средств.

Н:А где же тут южный фасад Лходзе?

М.: Это произошло после завершения восьмитысячников, как своего рода эпилог. Однажды, еще в 1975 году, я уже потерпел неудачу. В 1989 году я попробовал это с международной командой, и мы снова потерпели неудачу, как и все до нас.

H: что делает его более сложным, чем лицо Рупала на Нанга Парбат?

М.: Это круче и технически сложнее, но не так опасно. Советский Союз поднялся на него в 1990 году. Это было огромное усилие, с тридцатью людьми, несколькими километрами закрепленных веревок-и кислородом, естественно. Я попробовал это в 1989 году с четырьмя хорошими альпинистами и двумя помощниками.

На этот раз я был только руководителем экспедиции, отвечал за организацию и материально-техническое обеспечение. Это был первый раз в моей жизни, когда я отправился в путешествие без амбиций восхождения. С самого начала я сказал, что не поеду на саммит. Мне было сорок пять лет, и я, вероятно, уже не мог карабкаться по такому трудному склону, так что я помог остальным дойти до последнего лагеря. Другие, однако,—все отличные альпинисты из Южного Тироля, Франции и Польши—не смогли взять на себя обязательства по самому сложному участку маршрута. Все они хотели подняться на вершину, но никто из них не хотел делать решающую работу по прокладке тропы. Поскольку я просто отвечал за логистику, я сказал себе, что должен отступить и оставить это другим. Очевидно, они все думали об одном и том же!

Часто бывает так, что самые смелые альпинисты отправляются первыми из последнего лагеря, но не добираются до вершины, потому что это слишком далеко или подъем слишком труден. Иногда это следующая команда, которая управляет им, в треках парней, которые потерпели неудачу впереди них. В 1989 году Лхоцзе южной стороны поездки, это то, что они все хотели сделать. Они поднялись в последний лагерь группами по двое и просто сидели там, ожидая, когда кто-нибудь перехватит инициативу. Я находил все это одновременно забавным и раздражающим.

Я видел такое поведение несколько раз с тех пор, как начал заниматься альпинизмом на большой высоте в 1970 году. Вообще говоря, те, кто позже чувствовал, что их перехитрили, просто не смогли воспользоваться своим шансом, когда он был там. Если прорвать тропу к вершине, риск будет больше, но никогда в жизни я не сталкивался с ситуацией, когда альпинисты в последнем лагере спорили о том, кто должен идти первым. Остальные всегда радовались, что кто-то был готов сделать первый толчок на вершину. В ту поездку 1989 года никто не мог набраться смелости, чтобы пойти на это.

Мы потерпели неудачу на южной стороне Лходзе, но в моем воображении я уже был в Антарктиде. Начался новый этап моей жизни.

глава III

В БЕСКОНЕЧНОСТЬ...

ПУСТЫНЯ

1986–2004

Авиакомпании допустили в лучшем случае почти абсурдное сокращение времени в пути, но не в расстояниях. Они остаются такими же огромными, как и раньше. Давайте не будем забывать: линия полета-это только линия, а не дорога. С физиогномической точки зрения мы-пешеходы и бегуны.

- Кристоф Рансмайр

ПУСТЫНИ И ЛЮБОВЬ

Моя жена и дети принесли стабильность в мою жизнь. Однако я не стал вести малоподвижный образ жизни. Никто никогда не совершал пешего перехода через Антарктический континент, никто не шел вдоль Гренландии с севера на юг, и никто даже не думал о том, чтобы пересечь пустыню Гоби, расстояние в 2000 километров, одним толчком. Так что я решил попробовать.

Снова и снова меня тянуло к внешним границам цивилизации, где я снова должен был научиться видеть невидимое, справляться с удаленностью и экспозицией, жить с крайними холодами и жарой, так же, как я учился в детстве в Доломитовых Альпах инстинктивно чувствовать рыхлую породу. И снова меня направляли коренные народы-эскимосы В Гренландии и тибетцы на плато Чанг-Тан, уйгуры на краю пустыни Такла-Макан и последние из коренных жителей Патагонии. Эти хранители нашей планеты стали моими наставниками. Так же как и Арктическая ночь, туман и открытые воды Северного Ледовитого океана. Я уже сдался и однажды вернулся туда. Очередной провал.

Но я хотел попробовать еще раз. Мы быстро сошлись на том, что летние месяцы-лучшее время для трансарктической экспедиции, чем март и апрель. Но вот в чем мы не были уверены, так это в том, как нам попасть на многовековую центральную ледяную массу и как и где мы собираемся высадиться в Канаде.

Виктор Серов, который провел много летних месяцев на исследовательских станциях по дрейфующим льдам, подтвердил, что в июле и августе местность состояла из льда и пресноводных озер и что температура была приятной. Проблема заключалась в том, что открытые водные каналы после мая не замерзают, а снега выпадает много. Летом тоже часто бывает довольно туманно.

Виктор Боярский рассказал о проблемах, с которыми они столкнулись в 1995 году во время трансарктической экспедиции на собачьих упряжках, и о лодках, которые можно было бы тащить по льду, как сани. Мы договорились о следующей стратегии: старт в конце апреля-начале мая из Сибири, с двумя лодками, загруженными провизией и топливом на сто дней. План состоял в том, чтобы ждать на мысе Арктическом—в течение нескольких недель, если это необходимо,—благоприятного ветра и толстых льдин, а затем дрейфовать с ветром на север. Провизию можно было купить на месте. В июле и августе мы хотели оказаться в самой середине Арктики.

В это время года ледовые барьеры уже растаяли и можно кататься на санях под парусом. Мы знали, что последние сто километров будут трудными. Но мы полагали, что можно было бы направиться на запад по большой дуге и достичь острова Уорд-Хант, даже если бы это означало Гребля. Тактика была такова: две лодки по 150 килограммов каждая—мы могли бы охотиться на тюленей, если бы это было необходимо,—два человека тащили сани по очереди, с днем отдыха каждый третий день; и третий человек, чтобы выйти вперед в свой день отдыха, чтобы найти лучший маршрут. Члены команды: Виктор Боярский, Хьюберт и Рейнхольд Месснер. Логистика и организация: Виктор Серов.

Переход через Северный Ледовитый океан, к сожалению, так и не состоялся, и позже в том же году я упал со стены замка Юваль и сломал ногу, что на некоторое время исключило любые дальнейшие попытки. Это была просто еще одна неудача, с которой мне пришлось столкнуться. Неудача сама по себе не важна. Важно то, что происходит сразу после этого—внутренние чувства, смятение и неуверенность в себе-и как вы справляетесь с этим. Это может означать новый старт, возможность испытать свои ограничения и расти в результате. Мой образ мыслей и мое отношение изменились с годами, и это в значительной степени связано с моими частыми неудачами. Может быть, я и не сильно смягчился, но определенно стал более выносливым.

Именно через неудачу мы испытываем наши ограничения. И именно по этой причине неудача является более мощным опытом, чем успех. Когда вы добираетесь до вершины, все это означает, что вы поднялись на гору, ничего больше. Достигнув своей цели, цель перестает существовать. Когда вы терпите неудачу, цель остается. За этим может последовать отчаяние, желание понять неудачу, попытка понять свои собственные пределы. Я действительно достаточно часто терпел неудачу. Даже когда был маленьким мальчиком. Но те, кто никогда не испытывал неудачи в свои молодые годы, могут позже не понимать чувство отчаяния как послание, осознание своей собственной ограниченности и вместо этого воспринимать свою неудачу как безнадежность.

Да, чтобы хорошо провалиться, требуется практика, и вам нужно сначала сделать небольшие шаги. Человек, который впервые терпит неудачу и позволяет ей уничтожить себя, подобен альпинисту в расщелине, который ничего не делает, чтобы помочь себе, который не использует свою агрессию, свое мужество и свою силу, чтобы противостоять отчаянию. Я не продолжал принимать новые вызовы, потому что я более амбициозен, чем другие люди; возможно, это было потому, что в неудаче я видел достаточную причину, чтобы рискнуть еще одной попыткой.