A название легенд и преданий

Содержание

Название

Авторские права

Содержание

Примечание издателя

Глава I: Бросая Вызов Гравитации 1949-1969 Гг

Глава II: высотный альпинизм 1969-1986 гг.

Глава III: в бескрайнюю пустыню 1986-2004 гг.

Глава IV: поиск ответов 1995-2009 гг.

Глава V: формирование Родины 1991-2004 гг.

Глава VI: наследие 1998-2008 годов

Глава VII: связывание распущенных концов жизни 2009-2014 гг.

Основные этапы

Примечание переводчика

Записка Спонсоров

Об авторах и переводчике

РЕЙНХОЛЬД МЕССНЕР

Моя жизнь на пределе

 

 

РЕЙНХОЛЬД МЕССНЕР

Моя жизнь на пределе

Интервью взял Томас Хютлин
переводил Тим Каррутерс

A НАЗВАНИЕ ЛЕГЕНД И ПРЕДАНИЙ

 

Книги альпинистов-некоммерческое издательское подразделение альпинистов, организация, основанная в 1906 году и посвященная исследованию, сохранению и наслаждению открытыми и дикими районами. 1001 SW Klickitat Way, Suite 201 * Seattle, WA 98134 800.553.4453 • www.mountaineersbooks.org

Mein Leben am Limit: Eine Autobiographie in Gesprächen mit Thomas Hüetlin © 2004, 2014 by Piper Verlag GmbH, München, опубликовано под отпечатком Malik English-language translation © 2014 by Mountaineers Books

Все права защищены. Никакая часть этой книги не может быть воспроизведена или использована в любой форме, либо любыми электронными, механическими или другими средствами, без предварительного письменного разрешения издателя.

Печатается в Соединенных Штатах Америки
17 16 15 14 1 2 3 4 5

Редактор копий: Элизабет Джонсон
дизайн и макет: Эмили Форд
фотографии: архив Рейнхольда Месснера

Обложка Фотографии: www.arneschultz.com
Фронтиспис: © David C. Tomlinson / Getty Images. Доломиты в Parco Naturale Puez-Odle

German text credits: Horst Höfler and Reinhold Messner: Hermann Buhl: Am Rande des Möglichen. AS Verlag, Zürich, 2003; Alexander Langer: private writings; Ralf-Peter Märtin: Nanga Parbat: Wahrheit und Wahn des Alpinismus. Berlin Verlag, Berlin, 2002; Christoph Ransmayr: Die Schrecken des Eises und der Finsternis, S. Fischer Verlag, Frankfurt a. M., 1996; Raoul Schrott: Gilgamesh. Hanser Verlag, Munich, 2002.

Библиотека Конгресса каталогизация-в публикации данных

Messner, Reinhold, 1944-

[Mein Leben am Limit. Английский]

Рейнхольд Месснер: моя жизнь на пределе / интервью Томаса Уэтлина; перевод Тима Каррутерса.

страницы cm

- Название книги легенд и преданий."

ISBN 978-1-59485-947-2 (ткань) - ISBN 978-1-59485-852-9 (ПБК.)- ISBN 978-1-59485-853-6 (Электронная книга)
1. Messner, Reinhold, 1944- 2. Месснер, Рейнхольд, 1944-Интервью. 3. Альпинисты-Италия-Биография. 4. Путешественники-Италия-Биография. 5. Экстремальные условия. И. Хуэтлин, Томас, 1961-интервьюер. II. титул.

ГВ199. 92.M47A313 2014
796.522092-dc23
[B]

2014018059

Напечатанный на рециркулированной бумаге

ISBN (твердая обложка): 978-1-59485-947-2
ISBN (Мягкая обложка): 978-1-59485-852-9
ISBN (Электронная книга): 978-1-59485-853-6

СОДЕРЖАНИЕ

Примечание издателя

ГЛАВА I БРОСАЯ ВЫЗОВ ГРАВИТАЦИИ

1949–1969

ГЛАВА II ВЫСОТНЫЙ АЛЬПИНИЗМ

1969–1986

ГЛАВА III В БЕСКРАЙНЮЮ ПУСТЫНЮ

1986–2004

ГЛАВА IV В ПОИСКАХ ОТВЕТОВ

1995–2009

ГЛАВА V ФОРМИРОВАНИЕ РОДИНЫ

1991–2004

ГЛАВА VI НАСЛЕДИЕ

1998–2008

ГЛАВА VII СВЯЗЫВАНИЕ РАСПУЩЕННЫХ КОНЦОВ ЖИЗНИ

2009–2014

Основные этапы

Примечание переводчика

Записка Спонсоров

ПРИМЕЧАНИЕ ИЗДАТЕЛЯ

В 2004 году, а затем снова в 2014 году, легендарный альпинист Рейнхольд Месснер сел с журналистом Томасом Хуэтлином за серию широких бесед. В результате обмена мнениями Месснер размышляет о том, как его жизненный опыт привел его от детства в послевоенной Италии, чтобы стать самым известным альпинистом в мире до его нынешней страсти: куратор группы из шести музеев гор, совместно известных как горные музеи Месснера.

Эта новая книга, Reinhold Messner: My Life at the Limit, собирает и перегоняет эти разговоры в формате интервью. Когда вы читаете, “М “означает, что говорит Рейнхольд Месснер, а” н " - Томас Хютлин.

ГЛАВА I

БРОСАЯ ВЫЗОВ ГРАВИТАЦИИ

1949–1969

Мысли, достойные осмысления, должны быть не просто поняты, но и прочувствованы.

- Граф Гарри Кесслер,
Май 1896 Года

ДЕТСТВО НА КАМНЯХ

Сколько себя помню, я всегда был скалолазом.

В детстве я не просто взбирался на скалы местных гейслеровских вершин, а карабкался на валуны размером с дом на опушке леса, на стены разрушенных зданий и на кладбищенскую стену во время школьных каникул. Больше всего я мечтал о восхождении.

Думая, что я был немного более способным, чем на самом деле, я представлял себе, что поднимаюсь все круче и круче по скалам—пока не оказалось, что для меня нет невозможного маршрута. Перед моим мысленным взором возникла серия первых восхождений на самые высокие вершины Доломитовых Альп, а также на Айгер, Килиманджаро и Аконкагуа.

Я тоже ходил в школу и, как все мои братья и сестра, должен был помогать ухаживать за курами дома; именно это позволило моим родителям прокормить девять детей. Мой отец был сельским учителем. Он также был моим первым наставником в альпинизме, но в возрасте десяти или двенадцати лет я поднимался по более сложным маршрутам с моим младшим братом, и вскоре мы должны были войти в царство, которое принадлежало только нам.

В последние годы учебы в школе я понял, что мой путь к знаниям не приведет меня к библиотекам, профессорам, университетам и учебе. Мой путь к знанию лежал через живую жизнь и переживание реальности. Я мог бы многому научиться из вторых рук, но ничто никогда не могло превзойти опыт, который я имел в пустыне. Все мои знания по социальным, научным и религиозным вопросам были приобретены на личном опыте.

Это одна из причин, по которой в дальнейшей жизни я продолжал заставлять себя организовывать следующую экспедицию, следующее Большое путешествие. Как часто во время экспедиции я говорил себе: "хватит!” а потом, через несколько недель, когда все эти усилия, тревоги и трудности были забыты, я начал мечтать о новом путешествии, планируя новое восхождение. Очень скоро я снова уйду. И опять же, это было бы опасно.

Я никогда не собирался рисковать своей шеей, но знал, что если когда-нибудь перестану мечтать или путешествовать, то буду старым. И это привело бы меня в отчаяние.

Был полдень, и мы вчетвером сидели на остром скалистом гребне Секеды в Гейслеровом хребте—мой отец, два моих брата и я. Над нами висела Кляйне-Фермеда. Южное лицо было ярко освещено солнцем. Он выглядел крутым, но хорошо очерченным; линия маршрута была логичной. Несколько рассеянных облаков висели, как вата, над вершинами юго-восточных Доломитов, возвышавшихся над плато Пуэц. Это означало, что погода будет оставаться прекрасной.

Но не только любопытство или приподнятое настроение заставляли меня постоянно смотреть на лицо над нами. Возможно, это можно было бы описать как желание соответствовать.

Поскольку отец не возражал, я отправился один, без веревки. Я немного спустился по каменистой террасе, потом поднялся наверх и пошел направо. Скала была довольно гладкой, и вначале она не была особенно крутой, хотя утес резко обрывался подо мной. Я не смотрел вниз, только на скалу передо мной, делая шаг за шагом, держась за нее. Это было именно то, что я хотел сделать, чтобы подняться без отвлечений, следуя своим инстинктам, найти маршрут, как я шел. Я почувствовал гордость за себя.

Теперь я дошел до сути дела и хорошенько рассмотрел вертикальную стену надо мной. Выискав несколько точек опоры для рук и ног, я снова начал подниматься.

Все остальное было забыто; это были просто опоры для рук и ног и безудержное движение. Я не обращал внимания ни на что вокруг. Я мог бы немного поколебаться, посмотреть вниз на свои ноги и увидеть пропасть, которая опускалась на 300 метров к зеленым альпийским пастбищам внизу. Через несколько метров подъем снова стал легче, и вскоре я уже осторожно стоял на южной вершине, прежде чем взобраться по отвесной скале на главную вершину. Посмотрев на север, я увидел прямо перед собой пастбища Гшмагенхарт-Альма, куда мы отправились с самого утра. На юге виднелись все знаменитые Доломитовые вершины-от Лангкофеля до Сасс-Сонхера, а за ними Мармолада, Монте-Пелмо и Чиветта.

Альпинизм для меня был больше, чем спорт. Опасность и трудность были частью игры, вместе с приключениями и экспозицией. Восхождение на большой маршрут означает полную приверженность делу. Это требует полной уверенности в себе, возможно, в течение нескольких дней, когда вы пытаетесь раскрыть его секреты.

Восхождение-это все о свободе, свободе выйти за пределы всех правил и рискнуть, испытать что-то новое, обрести понимание человеческой природы. И всегда есть более чем один ответ на вопрос, более чем одна история за каждым опытом. Для меня воображение в скалолазании важнее, чем мышечные или сорвиголовные выходки. Это стоит больше, чем технологии. Развитие человека важнее, чем наличие болтовых лестниц везде. Есть несколько сокровищ, которые можно найти в защищенных болтами подъемах. Мы должны защищать разнообразие скалолазания, а не каждый метр скалы.

 

Ч: в один день?

М: ДА. Мой отец не смог бы содержать семью только на зарплату своего учителя. У него также была пара скрытых мотивов, когда он обременял нас работой. Во-первых, он не хотел, чтобы мы, дети деревенского учителя, занимали привилегированное положение в долине. Все дети в долине должны были работать. Просто бездельничать и играть или быть в состоянии позволить себе вообще ничего не делать считалось аморальным. Крестьянские дети должны были работать в конюшне или коровнике, ухаживать за животными, резать кукурузу и приносить сено. Так что нам тоже пришлось вмешаться и помочь—с курами. Во-вторых, давая нам работу, он держал нас подальше от улицы и от любых возможных пороков.

Х.: В футбольном фильме "Бернское чудо" кролика разделывают на воскресное жаркое. Когда маленький мальчик узнает об этом, он рассыпается на части. Были ли у вас подобные отношения с животными, или вы просто рассматривали их как полезный товар?

М.: По субботам, когда мне было около десяти лет, я убивал и ощипывал до пятидесяти цыплят самостоятельно.

Мать госпожи Дегани в отеле "Кабис" тоже держала кур, и она часто приходила за нами, когда готовила цыплят для своих гостей. - Мальчики, - говорила она, - идите сюда и помогите мне ощипать цыплят.- Убивать их и ощипывать-это все равно что делать домашнее задание. Мы сделали это и для приходского священника.

H: после Второй мировой войны Южный Тироль все еще принадлежал Италии, но большинство жителей Южного Тироля ненавидели итальянцев и чувствовали, что они находятся под иностранным правлением. Знали ли вы об этом чувстве в детстве?

М.: В 1950-е годы было сильное антиитальянское чувство. Это было вполне понятно. В 1930-е годы, во времена итальянского фашизма, мы были разбиты и Итальянизированы. В Риме говорили: "Через пятьдесят лет все в стране будут говорить по-итальянски, и тогда не останется ни одного немецкого Южнотирольца!- Даже школы были только итальянские. Попробуйте представить себе это: вам двенадцать лет, и со дня на день вы должны посещать итальянскую школу, а итальянский учитель не может сказать ни слова по-немецки.

Там были ужасные разрушения. Люди понятия не имели, что с ними происходит. И они чувствовали себя настолько плохо, что в 1939 году, когда был согласован “вариант Гитлера-Муссолини”, 86 процентов всех жителей Южного Тироля решили покинуть Южный Тироль и стать гражданами “великой Германии"."Почти все рабочие, многие, многие фермеры—у которых здесь были свои дома, свои владения, свои фермы, люди, для которых дом был всем-они голосовали за Германию.

У вас была своя комната?

М.: Нет! Долгое время нас было шестеро мальчиков, спящих в одной комнате.

Х: это звучит как убийство.

М.: В двухъярусных кроватях. У нашей сестры была своя крошечная комнатка. У наших родителей была своя комната, а у моего отца-что-то вроде кабинета, где он исправлял груды домашних заданий. Там была кухня-гостиная. Никакой ванной.

Х: а что еще у тебя было?

М.: Две пары обуви, две пары брюк, один пуловер. От моего старшего брата. Но мы всегда были аккуратно одеты.

Х.: Что же ты ел и пил?

М: наша еда была комбинацией итальянских блюд из пасты и типичной Южно-тирольской еды. Существовал фиксированный еженедельный план питания: понедельник-пельмени; вторник-что-то еще; и среда-что-то еще. Но каждую неделю одно и то же. Год за годом, на протяжении десятилетий подряд. Пельмени с беконом или что-то жареное или жареное. Мясо раз в неделю. Курица из наших собственных курятников или кролика. Мы пили воду. Молоко, хлеб и варенье на завтрак. Только не вино и не пиво.

Х.: А фрукты?

М.: У нас было несколько собственных яблонь. У нас был крошечный клочок земли, на котором кое-что росло: вишни, сливы, черная смородина. У нас также были разрешения на сбор фруктов и сбор древесины. В начале лета мы отправились в лес собирать клюкву и малину. Мы часто собирали 30 или 40 килограммов ягод, которые затем отваривали, чтобы сделать варенье. Еще мы собирали лисички. А еще мы собирали дрова в лесу, чтобы зимой отапливать дом. Мы также срезали папоротники для курятников. Они были хорошим лекарством от вшей.

Н: А что означали эти горы для других жителей Вильнесса? Может быть, им тоже нравилось взбираться на опасные куски скалы? Были ли горы также символом свободы для них? Или они верили, что там, наверху, живут злые духи?

М.: Ты ходил в лес за дровами и на высокие пастбища за сеном, но дальше этого никто не ходил. Может быть, кроме нескольких браконьеров. Вы заходили так далеко, как вам было нужно, чтобы получить то, что вам нужно: дерево, сено или дичь. Только глупые люди идут дальше этого.

Х: почему глупо?

М.: глупо, потому что они не понимали мир. Люди, у которых дома не было никаких разумных занятий.

Х: а какой это был класс?

M: ранг III

H:как выглядит grade I?

М.: Класс I - это когда хороший альпинист должен использовать свои руки для выполнения движений; в противном случае он потеряет равновесие и упадет. II класс-умеренно сложный. Обычный маршрут на Гросс-Фермеде-это маршрут II, а может быть, даже III степени, и III степень может быть описана как трудная для компетентного альпиниста. Это означает, что вам нужны опыт, сила и выносливость. Вы должны знать, как подняться, и вы должны иметь основные навыки поиска маршрута.

Восхождение также связано с соотношением мощности и веса. Это означает, что ребенок не обязательно найдет себя трудным в восхождении. У ребенка также есть маленькие руки, поэтому он может держаться за маленькие захваты. Недостаток в том, что он не сможет дотянуться так далеко. Если следующий поручень находится вне досягаемости, он вне досягаемости.

H: как выглядел молоток?

М.: Она была огромной. Большая, тяжелая громадина, сделанная деревенским кузнецом. Это была его реликвия, оставшаяся с 1930-х годов.

Х.: Вы были всезнайкой?

М.: вовсе нет. А как еще я мог научиться? Когда я начинал, я склонялся перед опытом других. Но как только я понял, что они действительно не могут этого сделать, я принял решение. Просто так. И остальные тут же согласились с этим. Без колебаний. Между мной и моим отцом никогда не было соперничества. Или между мной и моим братом. Когда мы поднимались вместе, это было: “я поведу, ты второй.” Это никогда не было проблемой. Я был старшим братом. Мы никогда об этом не спорили. Тот, кто возглавлял маршрут, взял на себя большую ответственность. Это было очевидно. Я был больше, и у меня было больше опыта.

 

Н: есть один хорошо известный случай, когда тебе было двенадцать лет и ты нашла Гюнтера съежившегося в собачьей конуре возле твоего дома, скулящего, потому что твой отец так сильно избил его хлыстом, что он не мог ходить. Именно тогда вы поняли, что Гюнтер был такой же жертвой вашего отца, как и вы сами, и вы стали друзьями. Вы стали одним из самых легендарных альпинистских товариществ в истории альпинизма. Но сначала очень простой вопрос: Что такое собачий хлыст?

М.: Это было похоже на резиновую дубинку. Не дубинкой, как у полицейских, а резиновой трубкой, которой мой отец бил собаку, пока та не стала послушной.

Х.: Но это ужасная история.

М.: Да, это ужасная история.

Х.: А за что тебя избили?

М.: За все. За то, что не кормили кур в нужное время, или за драку в доме. В детстве нас шлепали за то, что мы кричали или просто играли. Дом был маленький. Когда вокруг было так много детей, отец мог поддерживать порядок только с помощью своей трости. Я думаю, это был случай пощадить розгу и испортить ребенка. Так что да, он ударил нас.

 

Молодой Рейнхольд Месснер на Чинкве Торри в Доломитовых Альпах (1965)

H: тупиковая ситуация?

М.: После войны у моего отца не было возможности формировать собственную жизнь, развиваться как личность. У него не было выбора. Раньше он был человеком с идеалами, видением, будущим. Он был хорошим альпинистом, он учился, он был южным Тирольцем, который представлял себе жизнь для себя.

Х.: И что же это было?

М.: Я хотел быть авантюристом, но не исследователем в общепринятом смысле этого слова.

Х: цыганка?

М.: Да.

Х.: современный цыган?

М.: Мне всегда хотелось побывать в последних великих диких местах, куда другим так легко не добраться.

Х: вернемся к истории с твоим братом. Что же вас свело вместе в тот день, когда он беспомощно сидел в собачьей конуре и не мог ходить? Вам никогда не приходило в голову, что вы с ним продолжите создавать свой собственный мир в горах?

М.: Мы стали заклятыми союзниками; это было совершенно ясно. Они могли бы командовать нами и заставлять нас что-то делать, но они не могли сломить нас. Мы бы построили для них курятники, но не навсегда!

Может быть, у нашего отца была нечистая совесть, так как он позволил нам пойти в горы самостоятельно позже. Когда я думаю об этом, мне было восемнадцать, моему брату было шестнадцать, и он позволил нам пойти на северную грань Монте-Пелмо, гигантское лицо, 800 метров высотой, вертикальное. Очень большая стена. И мы тоже попали в шторм. Отец одолжил нам свой мотороллер "Ламбретта", чтобы добраться туда. На следующий день, в пять часов утра, мы отправились по этому маршруту, на который уже несколько десятков раз поднимались лучшие альпинисты Альп.

Х.: Вы попали в шторм?

М.: Поначалу подъем был трудным. Скала была гладкой и плотной, подъем оказался труднее, чем мы ожидали. После этого все прошло гладко, очень быстро. Мы были в хорошей форме и держали все под контролем. Затем, около полудня, разразилась гроза.

H: своего рода субкультура?

М.: Да, экстремальная сцена восхождения имеет свою собственную культуру.

H: поступки диктуют мораль?

М.: Не своими действиями. Находясь в опасной для жизни ситуации.

H: что такое хорошая линия?

М.: Тот, который приспосабливается к природным особенностям горы. А не наоборот, что означает, что я не приспосабливаю гору к своему недостатку способностей. Альпинист, который использует естественные особенности скалы-края, трещины, последовательности трюмов—следует хорошей линии.

H: что такое плохая линия?

М.: Когда я ставлю болты, потому что я не могу сделать ходов. Я не включаю страховые болты на современных маршрутах.

Х: ты был застенчивым?

М.: очень застенчивая.

Х.: А что в этом плохого?

М.: Ничего. Но такие вещи всегда были для меня проблемой. Поболтать, выпить бутылку вина или даже две, подняться вместе на гору или посмотреть на картину-да, но не за мороженым. Убивая время, я испытываю ужасы.

ВЫСОТНЫЙ

АЛЬПИНИЗМ

1969–1986

Непреодолимый порыв гонит меня вперед, заставляя стремиться к более высоким и трудным вещам, доводить себя до предела.

—Hermann Buhl

ШТОРМ И ГОЛОЛЕДИЦА

Я попал в высотный альпинизм случайно. В 1969 году я был в колледже, когда я присоединился к тирольской экспедиции в Анды, потому что Курт “Gagga” Schoisswohl, отличный скалолаз, бросил ее. Это был хороший год спустя, когда я вернулся в Падуанский университет после трагической экспедиции в Нанга-Парбат и ампутации нескольких пальцев на руках и ногах, и я обнаружил, что не могу продолжать свои исследования. Так я стал высокогорным альпинистом.

Мое скалолазание было затруднено ампутациями, и в частности болью в безымянном пальце правой руки, поэтому с тех пор я сосредоточился на больших горах. Я много путешествовал, работал в качестве руководителя группы, чтобы заработать на жизнь и финансировать свои собственные поездки, а также писал книги и читал лекции о своих экспедициях. И вскоре я стал представителем целого поколения альпинистов и путешественников с жаждой приключений, но без средств и навыков, необходимых для того, чтобы самостоятельно подняться на эти высокие вершины, которые были доступны лишь немногим. Я хотел набраться опыта и отчитываться о своих поездках. Для меня это всегда было то состояние неопределенности, которое существует между жизнью и смертью, и беспомощность человеческого существования на вершине мира.

В наши дни приключение часто путают с получением быстрых ударов. Скалолазание и высотный альпинизм стали туристической деятельностью, и даже гора Эверест стала товаром, который можно забронировать на длительный отпуск, поездку по системе "Все включено" с развлечениями, страховкой и кислородными складами на вершине. Я не жалуюсь, но одно несомненно: без уверенности в себе и подверженности риску, опыт восхождения на высоту очень отличается; вы могли бы также быть в классе детского сада.

 

H: чистый лед?

M: лед ниже вниз, смешанный скалолазание—камень и лед—выше.

Тогда у нас были только ледорубы, но не современные ледорубы. Я отправился в путь рано, с первыми лучами солнца, с топорами, кошками и веревкой, обвязанной вокруг моей талии. Сейчас маршрут не имеет большого значения, но тогда было страшно. К полудню я уже был на вершине, и за мной наблюдали несколько честолюбивых горных гидов из Шамони. Это сделало меня известным во Франции и принесло мне мой первый рекламный контракт. Это было началом моей профессиональной альпинистской карьеры.

H: тогда хорошая погода?

М.: Да. Иначе я бы не тронулся с места. Но это означало, что хорошая погода будет только на некоторое время. Во второй половине дня снова повалил туман, а на следующий день, когда мы спускались с вершины, под нами даже шел снег. Плохой прогноз погоды был решающим фактором для решений, которые я принял в регионе саммита.

H: как все прошло?

М.: Все шло хорошо, но мне все равно приходилось пересекать дорогу, чтобы избежать крутых участков. Поиск маршрута стоил мне драгоценного времени. И сосредоточенность. Я избавил остальных от тяжелой работы. Им не нужно было карабкаться по запутанной местности в поисках маршрута.

Путь наверх становился все легче, но мне все равно было ясно, что кулуар станет сущим адом, если пойдет снег—никаких шансов выжить. Там постоянно будет падать снег, бушующий поток, который сметет вас с лица земли.

Х.: Было ли еще светло?

М.: Да, было еще светло.

H: как вы пришли к решению спуститься с лица, на котором не было закрепленных веревок и лагерей? Это была совершенно неисследованная территория для вас, она была известна своей склонностью к лавинам, и там не было ни одного члена экспедиции, который мог бы помочь вам на каком-то этапе.

М.: местность на той стороне действительно была неизвестной величиной, но мы могли видеть, что она не была такой крутой, как путь, по которому мы поднимались. Мы также знали, что участок вниз до последнего лагеря на склоне Рупала также не был зафиксирован, и этот участок действительно крут и труден, отвесно вертикальный в некоторых местах. Один промах там, один неверный шаг, и вы бы ушли.

Х.: И что же он сказал?

М.: Он сказал: "я туда не пойду. Это слишком опасно, слишком страшно.”

Х: а какой это был класс?

М.: Вряд ли стоит упоминать. Может быть, первый класс. Мы были хорошими альпинистами; это не было проблемой.

Если бы мы действительно намеревались спуститься с западной стороны в этот момент времени, то спускаться к ущелью Меркля было бы глупо. Логичнее было бы направиться прямо на Запад. Простой, удобный путь вниз, засунув руки в карманы, лежал прямо к западу. Но мы только спустились на запад на короткое расстояние, а затем повернули налево, на более крутую землю, чтобы добраться до ущелья Меркля, намереваясь найти путь обратно на Рупальский склон на следующий день.

Стало ясно, что о том, чтобы спуститься хоть немного дальше пропасти, в тот день не могло быть и речи. Мы добрались до прохода часов в семь-восемь. Мы разбили лагерь не в самом ущелье, а чуть раньше, где было больше укрытий. Мы хотели вернуться на поверхность Рупала на следующий день.

H: есть те альпинисты, которые утверждают, что верхняя часть лица Рупала не особенно требовательна и что трудности, о которых беспокоился ваш брат, на самом деле начинаются гораздо ниже—ниже точки, в которой вы намеревались воссоединиться с Merkl Couloir.

М.: Во-первых, наш маршрут спуска был на несколько ступеней легче, чем наш маршрут восхождения, даже на верхней части. А во-вторых, мы должны были как можно быстрее выбраться из зоны смерти; другими словами, мы должны были быстро потерять высоту. Кроме того, мы договорились с погодой и ракетой—красная ракета означала, что нам придется спускаться по всей стене вершины без веревок и никакой защиты.

Х.: А почему бы и нет?

М.: Сверху все это выглядело вертикальным, покрытым продуваемым ветром снегом.

H:как далеко это было?

М: около 80 до 100 метров. И вертикальный, почти до самого конца той секции, на которую мы забрались вчера.

H: абсолютно вертикальный?

М.: Да, он был вертикальный. Это было так, как будто я стояла на высоком здании, на краю крыши, глядя вниз. Любой нормальный человек почувствовал бы тошноту, глядя вниз, боясь потерять равновесие. Я все время наклонялся вперед и смотрел вниз. Я видел, что спуститься туда было невозможно. Мне не нужно было спрашивать брата, осмелится ли он попробовать. Я тоже не доверял себе, чтобы сделать это.

Х.: Вы писали о том, что холод настолько силен, что вы можете пошевелить пальцами ног, но не можете их почувствовать. Там, наверху, были только боль и страх. И все же ты потратил три часа на то, чтобы позвать на помощь.

М.: Да, но не постоянно. Я не оставлял своего брата одного целых три часа. Я подошел к пролому, крикнул, а затем вернулся на место бивака.

Х: Как Же Так?

М.: Кстати они двигались и по цвету своей одежды. Куэн большой и очень худой. Похоже, Шольц был с ним. Но первым я узнал Куэня-по его движениям, размерам и рюкзаку.

H: эффект восстановления?

М.: Ноль. Ночь на горе в ледяной холод действительно истощает вас. И мы все больше и больше обезвоживались. Но больше ничего не оставалось делать, кроме как сидеть и ждать. Либо вы сидите там и пытаетесь пережить ночь, либо вы можете также спрыгнуть.

Х.: И как он отреагировал?

М.: Сначала раздраженно. Тогда он сказал, что я, должно быть, ошибаюсь. Но в основном он принимал мои заблуждения.

Х.: Как долго вы его ждали?

М.: Я не стал ждать. Существовал еще один возможный маршрут спуска с нижней, вогнутой части скалы. Чтобы получить хороший обзор этого маршрута, мне пришлось забраться на боковую морену справа. Вот тут-то Гюнтер и должен был спуститься, подумал я, потому что он спустился не так, как я.

Главная причина, по которой я спустился вниз, была в том, что это был сильный снег, снежная лавина. Альтернативный спуск был через осыпи и валуны, не опасная местность, но неудобная и напряженная, хотя там не было никаких расщелин, что было преимуществом. Вопрос был в том, какой из них самый простой? Я выбрала твердый, плотный снег. Я бы сказал, что, вероятно, выбрал более длинный, более напряженный маршрут, но это была более легкая местность.

Я убедила себя, что Гюнтер скоро придет, возможно, потому, что я не думала, что смогу вернуться обратно. После того, что мы пережили, я не могла просто уйти назад тем же путем, которым пришла. Я все время повторяла себе, что мой брат скоро спустится. И только через некоторое время, когда он все еще не появлялся, я начала беспокоиться. С того места, где я находился, казалось, что там, внизу, есть выход из долины. Но сначала мне нужно было выпить. Я нашел источник и просто продолжал пить и пить.

Х.: снег был мягким?

М.: Да, я тонул, когда поднимался обратно. Это была настоящая пытка. Из-за изнеможения, мягкого снега и палящего солнца мне потребовалось в несколько раз больше времени, чем за короткое время до этого. Я мог сделать только один шаг за раз. Один шаг, отдых, потом еще один шаг.

Ч: Паника?

М.: Еще нет. Я все еще надеялся, что найду своего брата у подножия скалы и смогу ему помочь. Конечно, мне было интересно, не упал ли он в расщелину или попал под лавину. Там было так много “если".”

Х.: Откуда ты это знаешь?

М.: тот факт, что он, должно быть, мертв, был очевидным выводом. Но мои эмоции говорили мне об обратном. У меня было постоянное чувство, что мой брат был где-то рядом.

Х.: И что же он сказал?

М.: Я пошел туда, откуда доносились крики, но там никого не было. Но Гюнтер был там. Все, что мне нужно было сделать, - это обернуться, и я увижу его. Разум подсказывал мне, что мой брат мертв; другого ответа быть не могло. Но эмоционально я чувствовала его присутствие.

Так продолжалось весь день, весь вечер, всю ночь напролет. Я искал его до самого утра, а потом спустился к источнику. Когда солнце ударило в лицо, я понял, что грядут следующие лавины.

Н: люди, которые нашли тебя, а затем помогли тебе спуститься, которые несли тебя на деревянных носилках, связанных вместе с веревкой из шерсти яка на последнем отрезке пути вниз к дороге и безопасности.

Баур, оператор экспедиции, теперь утверждает, что вы планировали полностью пересечь Нанга Парбат все это время. Он говорит, что вы хотели установить мировой рекорд и пожертвовали своим братом в погоне за этой одержимостью.

М.: Это просто смешно. Если это так, то почему Баур не связался по радио с базовым лагерем 28 июня и не сказал им, чтобы они немедленно послали кого-нибудь в долину Диамира, так как именно туда спускались братья Месснер и что если они действительно спустятся живыми, то будут мертвы и нуждаются в немедленной помощи?

Это было прискорбное положение вещей. Конечно, если бы они знали, что мы там окажемся, то все остальные тоже пришли бы в долину Диамира, но никто не ожидал, что мы так поступим. Все эти разговоры о том, чтобы пересечь гору, были просто широко раскрытыми глазами, воображая о будущем; я никогда не рассматривал это как реальную возможность.

Другой участник экспедиции, Макс фон Кинлин, говорит, что когда Вы наконец добрались до Гилгита, вы были совершенно измучены и понятия не имели, где находится ваш брат. Он говорит, что не было никаких разговоров о лавине и что вы с ним состряпали эту версию событий.

М.: А зачем мне было что-то выдумывать? Макс фон Кинлин, который был гостем экспедиции без какого-либо альпинистского опыта вообще, просто посоветовал мне стоять рядом с моим заявлением “мертвый в лавине”. Мой брат был потерян без следа. Сначала я рассказал Херлигкофферу о трагедии, потом фон Кинлину-в точности так, как это было. Эрлигоффер узнал об этом еще до того, как фон Кинлин узнал, что я все еще жив. Тут нечего было придумывать.

Х: а что сказал Твой отец?

М.: Когда мы впервые встретились, отец спросил меня, почему я не взяла с собой Гюнтера, и я рассказала ему. Мать просто приняла это. Конечно, она страдала больше всех, но она также понимала мое положение.

H: на пресс-конференции Макс фон Кинлин утверждал, что если ваш брат действительно когда-нибудь будет найден у подножия лица Диамира, ваши критики будут выглядеть глупо. Задолго до этого, 20 июля 2000 года, если быть точным, в экспедиции, организованной вами, горный гид Ханспетер Айзендле нашел человеческую кость на высоте 4400 метров у подножия склона Диамира.

М.: Это была большеберцовая кость. Мой брат Хьюберт, врач, был в экспедиции, и когда он увидел кость, то сказал, что она не могла принадлежать Гюнтеру, потому что была слишком большой. Я все равно забрал кость с собой и хранил ее в своей библиотеке в Ювале.

H: после нескольких месяцев испытаний профессор Медицинского Университета Инсбрука доктор Ричард Шайтауэр пришел к следующему выводу: “коллективные результаты классических судебных тестов, и в частности анализ ДНК, показывают вне всякого разумного сомнения, что кость, которая была исследована, происходит от брата Рейнхольда и Хьюберта Месснера.” После того как профессор сделал свои выводы, извинился ли перед вами кто-нибудь из ваших бывших товарищей по экспедиции, обвинивших вас в том, что вы пожертвовали своим братом ради своих личных амбиций?

М.: Нет.

 

H: как далеко был лагерь?

М.: Спуск в лагерь был, безусловно, осуществим за один-два часа. Легкая пешеходная местность. Но я могу только догадываться о том, что произошло на самом деле. Франц Егер, должно быть, добрался до последнего лагеря задолго до того, как началась буря. Затем он вышел из палатки, чтобы найти меня, и заблудился.

Как такое возможно? Ну, в тумане ты мгновенно теряешь ориентацию. И это была самая сильная метель, которую я когда-либо испытывал.

H: Видимость?

М.: практически ноль. В конце концов, я понял, что хожу по кругу. Мне было ясно, что у меня не будет никаких шансов выжить, если я просто останусь там, где был. Я бы просто замерз или умер от жажды, подумал я.

Х.: Они не вернулись?

М.: Нет. Я не мог этого понять. Но оказалось, что за пятнадцать минут они потеряли чувство направления и не могли найти дорогу обратно в палатку.

Х.:И где же они оказались?

М.: В снежной яме под каким-то сугробом. Они сами вырыли себе яму и позволили засыпать себя снегом.

Х.: Был ли какой-то спор?

М.: Нет. Хорст сказал: "просто оставайся здесь, это бесполезно. Нам нужно дождаться рассвета, а потом мы найдем палатку.” Но Шлик все равно пошел.

Х.: Зачем он это сделал?

М.: Потому что он запретил Булю и всем остальным отправляться на вершину. Только представь себе. Они очищают все лагеря, поэтому ведущие альпинисты застряли там самостоятельно. Если бы с Булем что-то случилось, никто не смог бы ему помочь.

H: разве нет правила, что вы никогда не должны позволять никому спускаться вниз самостоятельно?

М.: Что вы подразумеваете под правилом? Кто устанавливает правила? Глядя на это с другой стороны, вы можете сказать, что все большие успехи были достигнуты в основном против правил. Существует также “правило", которое гласит, что вы не должны солировать маршруты. Ну и что с того? Если у вас есть партнер по скалолазанию и веревка, и вы можете страховать друг друга, тогда отличн<