Х.: В раннем детстве вы с Гюнтером не очень хорошо ладили. - А почему это было?

М: Мой брат Гюнтер выглядел точь-в-точь как мой отец: стройный, жилистый, с крючковатым носом и черными, как уголь, волосами. Я больше походила на свою мать. Гюнтер был упрямым и волевым человеком, а я-капризным ребенком. Я обычно терял самообладание и действительно слетал с катушек. Мой брат просто уперся бы каблуками и сказал: "я этого не потерплю. Я не собираюсь больше ничего говорить, но я не собираюсь мириться с этим.- Мы становились все ближе друг к другу, поднимаясь вверх, через тайный мир над облаками, который мы открыли для себя сами. Как контрастные персонажи, мы хорошо дополняли друг друга. Вместе мы с Гюнтером были непобедимы.

H: а раньше вы сознательно избегали Гюнтера?

М.: Мы вместе катались на лыжах, и нам пришлось вместе работать в курятнике.

Х: ты когда-нибудь приходил к дракам?

М.: Я не помню, чтобы когда-нибудь дрался с Гюнтером. Мы ссорились с другими ребятами в деревне и в школе. На самом деле, довольно часто. Тогда это было нормальным поведением. На короткое время, как раз перед окончанием начальной школы—так что мне было бы около двенадцати—я был довольно страшным драчуном.

H: ты был самым крутым ребенком в школе?

М.: Там было несколько парней, которые были больше и намного сильнее меня. Я никогда не брал их на работу. Они считались самыми крутыми парнями, поэтому ты держался на расстоянии. Во всяком случае, они не тронули бы меня, потому что я был намного моложе; я был вне их Лиги, так сказать. Но в моем собственном классе я был известен как ужасный скандалист.

Не то чтобы я был особенно умелым или сильным, но даже тогда у меня было достаточно энергии и выносливости, и я мог быть очень агрессивным. Почему? Я не знаю. Я все еще могу иметь эти агрессивные вспышки даже сегодня. Я понятия не имею, откуда он берется. Но я могу очень быстро возбудиться. Это отчасти игриво, отчасти серьезно. Но когда я сталкиваюсь с несправедливостью, агрессией или обманом, я могу стать опасным. И когда это случится, я смогу напугать двадцать человек. К несчастью. В этом не должно быть необходимости.

H: вы раньше били людей, или это были в основном крики и крики?

М.: Мы никогда не использовали кулаки и не бросали камни; это был просто вопрос о том, чтобы показать другому мальчику, кто был сильнее.

Х.: Пока один из вас не сдался?

М.: Пока один из нас не лег на пол, или пока один из нас не сказал: “Я сдаюсь!”

Н: есть один хорошо известный случай, когда тебе было двенадцать лет и ты нашла Гюнтера съежившегося в собачьей конуре возле твоего дома, скулящего, потому что твой отец так сильно избил его хлыстом, что он не мог ходить. Именно тогда вы поняли, что Гюнтер был такой же жертвой вашего отца, как и вы сами, и вы стали друзьями. Вы стали одним из самых легендарных альпинистских товариществ в истории альпинизма. Но сначала очень простой вопрос: Что такое собачий хлыст?

М.: Это было похоже на резиновую дубинку. Не дубинкой, как у полицейских, а резиновой трубкой, которой мой отец бил собаку, пока та не стала послушной.

Н: Что же Гюнтер сделал не так?

М.: Что-то тривиальное. Да это и не важно. Меня там не было. Во всех смыслах и целях эта ситуация была просто фактом жизни, повседневным явлением в послевоенную эпоху.

Х.: Но это ужасная история.

М.: Да, это ужасная история.

Х.: Когда с ребенком так плохо обращаются, что он не может ходить.

М.: Это случилось не только с нами. Дети были избиты в нашей долине, в Южном Тироле и во всем немецкоязычном мире. К счастью, не везде.

H: избиение как метод обучения?

М.: Это был нормальный метод воспитания в нашей долине. Что происходило за пределами долины, я не могу сказать. В то время меня там не было, чтобы увидеть это.

Х.: А за что тебя избили?

М.: За все. За то, что не кормили кур в нужное время, или за драку в доме. В детстве нас шлепали за то, что мы кричали или просто играли. Дом был маленький. Когда вокруг было так много детей, отец мог поддерживать порядок только с помощью своей трости. Я думаю, это был случай пощадить розгу и испортить ребенка. Так что да, он ударил нас.

 

Молодой Рейнхольд Месснер на Чинкве Торри в Доломитовых Альпах (1965)

H: это было систематическое наказание, или он ударил вас в пылу момента?

М.: И То, И Другое. Преднамеренный метод воспитания и импульсивная реакция. Может быть, это было своего рода бегство нашего отца от отчаяния, которое он испытывал в безвыходной ситуации, в которой он оказался после войны.

H: тупиковая ситуация?

М.: После войны у моего отца не было возможности формировать собственную жизнь, развиваться как личность. У него не было выбора. Раньше он был человеком с идеалами, видением, будущим. Он был хорошим альпинистом, он учился, он был южным Тирольцем, который представлял себе жизнь для себя.