Особенности языка исландских саг

«Серый гусь» или Грагас (исл. Grágás), исландский свод законов XII в., сообщает, что все скандинавские народы (шведы, норвежцы, даны и исландцы) говорили тогда на одном языке – древнескандинавском («norrœnt mál» букв. «северный язык» или «северная речь»; либо «dǫnsk tunga» букв. «язык данов»), развившемся к VIII в. из протоскандинавского. Впрочем, незначительные диалектальные различия существовали уже тогда, хотя в пределах Скандинавии они не осознавались. Большинство первопоселенцев, прибывших в Исландию в период с 874 по 930 годы, были норвежцами и говорили на западном диалекте этого языка – древненорвежском или древнезападноскандинавском (исл. «fornnorræna», норв. «norrønt språk»). Латинское письмо пришло в Исландию в форме так называемого каролингского минускула, причем к буквам латинского алфавита были добавлены специальные знаки. К ХIII в. исландцы уже сложились как народ, но их язык, хотя и претерпел небольшие изменения (под влиянием кельтских языков, на которых говорили привезенные из Ирландии и Шотландии рабы), все еще не воспринимался как язык только жителей Исландии. Начиная с XIV в., в силу происходивших в Норвегии серьезных языковых изменений, различия между исландским и норвежским языками становились все существеннее. Древнеисландский язык просуществовал приблизительно до 1550 г., понятие «исландский язык» (исл. «íslenzkt mál») сформировалось лишь к XVI в. Поэтому язык древнейших исландских рукописных памятников (особенно датируемых XII-XIV вв.) в научной среде принято называть не только «древнеисландским», но также «древнесеверным», «древнезападноскандинавским» («old norse») или «древненорвежским». Это классический древнеисландский язык. В международной лингвистике для его обозначения широко используется англ. термин «old norse». Древнеисландский – самый архаичный из всех скандинавских литературных языков и ближайший к скандинавскому языку-основе, поэтому он занимает центральное место в скандинавском языкознании и немаловажное – в германской филологии, являясь первым представителем северной (скандинавской) группы германской ветви индоевропейской языковой семьи. Первые тексты на древнеисландском языке, датируемые VIII в., были написаны рунами, которые с принятием Исландией христианства в начале XI в. сменил латинский шрифт. Самые ранние сохранившиеся тексты на латинице относятся к XII в. Одни из таких памятников, конечно, это исландские саги. Оставаясь независимой до середины XIII в., Исландия сохранила не только общественный, культурный и религиозный уклад, существовавший в Норвегии до правления Харальда Прекрасноволосого (872-930 гг.), но и язык [25, с. 412]. Обособленное, удаленное от материковой Европы географическое положение острова Исландия способствовало появлению феномена исландского языка, который, формируясь в условиях минимальных межъязыковых контактов, как бы «законсервировался» более чем на тысячу лет – мифы и саги в оригинальном варианте доступны практически любому современному носителю языка. Исландцы по праву считаются самой литературной нацией мире – на одного исландца издается книг больше, чем на представителя любой другой страны. Современные потомки викингов безмерно гордятся своим национальным достоянием, бережно его хранят, изучают и прививают интерес и любовь к богатейшему древнеисландскому литературному наследию молодому поколению. В частности, на исландском радио каждый день в самый «прайм-тайм» в течение получаса читают, а затем обсуждают одну из древнеисландских саг [70, с.45]. Помимо исторической, саги имеют высокую художественную ценность. Стиль повествования в сагах об исландцах определяется их функцией и ретроспективностью. Он отличается исключительной лаконичностью, сдержанностью, спокойствием, объективностью, фактичностью, максимальной целенаправленностью изложения и экономностью описательных средств – каждая деталь чрезвычайно важна. Он крайне прост, не терпит патетики и лиризма, немногословен. Язык саги, как повествования, так и диалогов, – это язык пpостой pазговоpной pечи. Тон изложения на протяжении всего текста – безэмоциональный, строгий, протокольный. «Фактура письма» в саге (темп повествования, детализация, напряженность) равномерна на протяжении всего текста – как в самые спокойные, так и в самые драматичные моменты. Специфика саговой прозы, тяготеющая к биографичности, создает впечатление летописи (долгое время историки считали сагу точным, чуть ли не протокольным историческим свидетельством). Рассказ ведется от третьего лица, которое выступает в роли хроникера, фиксируя происходящее в его прямой последовательности, упоминая только значимые детали, сжато, без лишних подробностей, с упором на важные для дальнейшего развития ситуации моменты. Повествование о событиях, как трагических, так и нейтральных или даже комических – что редко, но бывает – ведется в одной и той же тональности. А.Я. Гуревич сравнивает ее с тональностью средневековой музыки, также не имеющей целью вызвать сопереживание у публики [80, с. 18]. Идеализирующего гиперболизма и выспренности, присущих эпосу, рыцарской и церковной литературе, доминировавшей в феодальной Европе, в сагах нет. Такая «заземленность», обыденность языка саг не характеризует их, тем не менее, как простые бытовые хроники – сага состредотачивается на судьбоносных моментах жизни исландцев, поэтому, при всей своей незатейливости, она отличается мощным динамизмом и драматизмом. Практический крестьянский реализм саг чужд «аристократического литературного этикета, лишен приверженности к литературным штампам и сравнениям и не способен к свободному полету фантазии» [17, с. 16]. Стиль повествования в разных частях одной саги может заметно различаться из-за того, что, записывая сагу, автор вставлял в нее рассказы об описываемых им исторических событиях из уже имеющихся письменных источников. Это также может в той или иной степени служить доказательством подлинности саг об исландцах. Так, в «Саге о Ньяле» есть два таких фрагмента – рассказ о принятии Исландией христианства (гл. C–CV) и рассказ о битве ирландцев с викингами при Клонтарфе, произошедшей 23 апреля 1014 года (гл. CLIV CLV CLVI CLVII) Эти главы существенно отличаются от остальных стилем повествования и обилием чудес. Общеизвестно, что в художественном тексте не может быть лишних слов (об этом, например, писал В.Г. Белинский [5]), для саг это утверждение особенно актуально – в них нет не только нефункциональных слов или художественных приемов, но и не упоминаются лица, предметы или подробности, не имеющие отношения к конфликту (здесь будет актуально чеховское «Если на стене висит ружье, то оно обязательно выстрелит»). Буквально каждая фраза в тексте имеет значительную смысловую нагрузку. Даже описание природы крайне скупы и приводятся исключительно, если они являются сюжетообразующим фактором, если они хоть как-то повлияют на дальнейшее развитие действия, либо для пояснения описываемых событий. Имеет свою функцию даже описание одежды героя – человек, намеревающийся совершить убийство или акт мести, как правило, одевается в синее. Поэтому чтение саг требует предельной концентрации внимания – малейшая упущенная деталь (как правило, это имя одного из многочисленных персонажей, либо информация о нем) в начале повествования может помешать пониманию какого-то эпизода в дальнейшем, из-за чего придется возвращаться к началу текста, чтобы восстановить этот пробел. Немалое значение в саге имеет прямая речь, но и она крайне сжата, точна и не менее существенна, чем действия персонажей. Она нисколько не затормаживает ход повествования. При этом диалоги в сагах неизменно живые, пересыпанные афоризмами и пословицами. Нередко герои цитируют скальдические строфы. Объективность родовых саг подтверждается, помимо всего прочего, изобилием таких речевых оборотов как: «говорят», «рассказывают», «о нем говорят», «об этом ничего не рассказывается» и т. п. «Кинематографичность» самых эпических сцен в сагах достигается с помощью особенного языкового приема (как в оригинальном тексте, так и его переводах): настоящее и прошедшее время в тексте чередуются как в соседних фразах, так подчас и в пределах одной фразы. На первый взгляд, такое чередование форм глаголов может показаться произвольным и служить свидетельством того, что произведение представляет собой запись устного рассказа, в котором подобная непоследовательность вполне естественна. Но перемежающееся употребление прошедшего и настоящего времени вовсе не случайно, здесь есть ценностно-смысловая закономерность: актуальное действие, которое привлекает наибольшее внимание слушателя, передается как бы крупным планом и описывается в настоящем времени, тогда как действия второстепенные, лишенные актуальности, изображаются глаголами в прошедшем времени. В результате достигается некоторая «рельефность» повествования. В текстах саг проявляется такая свойственная мифологическому сознанию черта как интровертивное символическое мышление, фетишизм (приписывание мистической силы материальным объектам) и магизм в целом. Например, в качестве орудия мести постоянно фигурирует такой архетип как «магическое оружие», которое воспринимается таковым как героем, так и автором. Воинственный характер викингов отразился и в их языке – в богатом древнескандинавском словаре содержится большое количество слов, обозначающих, например, оружие (меч – «brandr», «hjǫrr», «hǫggvápn», «glaþil», «sax», «sverþ», и т.д.), заимствованных из боевого обихода метафор, эпитетов и основанных на них кеннингов («буря мечей» – битва, «ясень битвы» – воин), а также множество пословиц на батальную тему («Skamma stund verðr hǫnd hǫggvi fegin» – недолго рука радуется удару, «Þræll einn þegar hefnist en argur aldrei» – Только раб мстит сразу, а трус – никогда, и др.). Этимология большинство древних скандинавских имен связана с концептосферой битвы (так, слова «hildr», «gunnr» – «война», «бой» являются морфемами многих женских имен; «sigr» – «победа» – мужских и женских) [17, с. 16]. Исследуя информационную структуру древних и современных текстов, Д.Д. Пиотровский освещает интересную особенность повествования в исландских родовых сагах. Рассматривая соотношение «данного» и «нового» в литературно-художественных произведениях, ученый утверждает, что, в отличие от большинства предполагающих письменное бытование жанров словесности, где новая информация вводится постепенно и последовательно, в сагах, восходящих к устной традиции, тема-рематическая прогрессия ориентирована на «данное» [65, с. 488]. В отличие, например, от романа, основная синтаксическая единица которого – организованное структурно предложение, в саге таким элементом является организованное семантически «сверхфразовое единство» («места, времени, действующих лиц и характера действия») [38, с. 62-63]. Предикативность как главное свойство предложения предполагает, что его квинтэссенцией является основное средство ввода новой информации – глагол, тогда как в художественном произведении устной формы новую информацию несет в первую очередь имя [76, с. 188]. Устный текст не претендует на информативность так, как письменный. Д.Д. Пиотровский приводит пример, подтверждающий осведомленность аудитории о событиях, послуживших материалом для саг – детально описанная в «Саге о Ньяле» распря между людьми с Фльотсхлида и людьми из Лососьей Долины, упоминается также в «Саге о людях из Лососьей Долины»: «Hrútur kvongaðist og fékk konu þeirrar er Unnur hét, dóttir Marðar gígju. Unnur gekk frá honum. Þar af hefjast deilur þeirra Laxdæla og Fljótshlíðinga» («Хрут женился и взял себе в жены женщину по имени Унн, дочь Мёрда Скрипицы. Унн развелась с ним. Из-за этого началась распря между людьми из Лососьей Долины и людьми с Фльотсхлида» [65, с. 490].