Глава XL. Как едва несорвалось чудесное спасение

Настроение у нас после завтрака было самое отменное – мыпошли к берегу, подняли со дна мой челнок, выплыли на реку, порыбачить, съеливзятую с собой еду, вообще время провели превосходно, да заодно и плотпроведали, с ним ничего плохого не случилось. А вернувшись домой и запоздав кужину, застали всех в страшном беспокойстве и суматохе, – все у них валилось изрук, а нас они сразу после ужина отправили спать, не сказав, в чем причинатревоги, и о новом письме тоже ни слова не сказали, да мы в этом и ненуждались, потому что и так знали о нем, и побольше ихнего, и как только мыподнялись до середины лестницы, а тетя Салли повернулась к нам спиной, мыпроскользнули в подвал, набрали там в буфете всякой еды – на добрый обедхватило бы, – отнесли ее в нашу комнату и забрались в постель, а в половинедвенадцатого встали, и Том влез в украденное им платье тети Салли и принялся собиратьпровизию, чтобы ее вниз отнести, но вдруг говорит:

– А масло-то где?

– Я его на кусок кукурузной лепешки положил, – говорю, –большой такой шматок.

– Ну, значит, там и оставил, – здесь его нет.

– Да ладно, и без него обойдемся, – говорю я.

– С ним мы обойдемся гораздо лучше, – отвечает он. –Давай-ка, сбегай в подвал и принеси сюда масло. А после спустишься погромоотводу и нагонишь меня. Я пока пойду, набью соломой одежду Джима, чтобы унас было чучело его переодетой матери. Да, и приготовься помемекать по-овечьи,– как помемекаешь, так мы сразу все и смоемся.

Он вылез в окно, а я спустился в подвал. Шмат масла,большой, с мужской кулак, лежал, где я его оставил, я взял кусок лепешки, задулсвечу, и осторожно поднялся по лестнице, но едва вошел в дом, вижу: тетя Саллиидет со свечой в руке, ну я и сунул лепешку с маслом в мою шляпу, а саму ее наголову нахлобучил, а в следующий миг тетя Салли увидела меня и говорит:

– Ты что, в подвале был?

– Да, мэм.

– И что ты там делал?

– Ничего.

– Ничего!

– Ничего, мэм.

– Так зачем тебя туда понесло среди ночи?

– Не знаю, мэм.

– Ах, ты не знаешь? Ты мне так не отвечай, Том.Говори, что ты делал в подвале.

– Ну вот совсем ничего не делал, тетя Салли, ей же ей,ничего.

Я думал, она меня отпустит, да в обычный день так оно и случилосьбы, но, видать, происходившие в доме чудеса довели ее до того, что она стала с опаскойотноситься к любой не понятной ей мелочи, и потому сказала, очень твердо:

– Отправляйся в гостиную и жди меня там. Ты явно какое-тонеподобие учинил и будь уверен, я выясню, какое, и получишь ты у меня позаслугам.

Пошла она выяснять, а я открыл дверь гостиной и, матьчестная, сколько же в ней оказалось народу! Пятнадцать фермеров и все до единогос ружьями. Меня аж замутило с перепугу, и я, бочком подобравшись к креслу,плюхнулся в него. Они сидели вокруг, некоторые вполголоса переговаривались, ивсем им было не по себе, все нервничали, делая вид, будто это не так, но я-топонял – так и есть, потому что они то и дело снимали шляпы и надевали снова, искребли в затылках, и ерзали на стульях, и пуговицы свои пальцами вертели. Мнеи самому-то было шибко не по себе, однако я шляпу не снимал.

Очень мне хотелось, чтобы тетя Салли поскорее вернулась ивоздала мне по заслугам – ну, высекла, что ли, если ей потребуется, а послеотпустила и тогда я смог бы сообщить Тому, что на сей раз мы перестарались, разбередилижуткое осиное гнездо, и лучше нам поскорее уносить вместе с Джимом ноги, – покау этой публики еще не лопнуло терпение и она не занялась нами всерьез.

Наконец, тетя Салли пришла и принялась задавать мне вопросы,а я просто не мог внятно ответить ни на один, у меня уже в голове все ходуномходило, потому как фермеры до того разнервничались, что кое-кому из нихзахотелось сей минут бежать в Джимову хибарку и устроить там засаду наотчаянных злодеев, тем более, говорили эти фермеры, что до полуночи всего-топара минут и осталась, – однако другие твердили, что надо терпеть и ждатьовечьего сигнала. Тетя Салли все сыпала и сыпала вопросами, и меня уж всеготрясло от страха, я рад был бы сквозь пол провалиться, а тем временем, вгостиной становилось все жарче, жарче, и масло начало таять и потекло у меня позагривку и за ушами, а когда один из фермеров сказал: «Я за то, чтобы сейчас жеперейти в хибару и напасть на них, когда они явятся», – я чуть со стула несвалился, и теперь уж струйка масла потекла по моему лбу, и тетя Салли увиделаее, побелела, как полотно, и говорит:

– Господи помилуй, что же это такое с ребенком? У неговоспаление мозгов, это как пить дать, вон они уж и наружу полезли.

И все повернулись ко мне, посмотреть, а она сорвала с моейголовы шляпу, и лепешка с остатками масла вывалилась на пол, и тетя схватиламеня, прижала к себе и говорит:

– Ох, до чего ж ты меня напугал! И до чего же я рада иблагодарна Господу, что с тобой ничего страшного не приключилось, что тыжив-здоров, потому как счастье от нас совсем отвернулось, а ведь пришла беда,так жди другой, и я, как увидела это масло, сразу решила, что долго тебе непротянуть, оно ж и по цвету, и по всему прочему совершенно такое какими были бтвои мозги, если бы… Боже, боже, ну почему ж ты мне сразу не сказал, зачем вподвал лазил, я бы и сердиться на тебя на стала. Ладно, отправляйся в кровать ичтобы я тебя до утра не видела!

Через секунду я был наверху, а через другую уже слетел погромоотводу вниз и в темноте понесся к пристройке. У меня и слова-то почти нешли изо рта, до того я был перепуган, но я все же сказал Тому, как смог, чтонам надо убираться отсюда, и поскорее, потому что вон там, в доме полно мужчини все с ружьями!

Глаза у него загорелись, и он говорит:

– Да ну? Не может быть! Вот это лихо! Черт, Гек, если быможно было все сначала начать, я бы сюда точно человек двести нагнал! Эх, подождатьбы нам немножко, пока…

– Скорее! Скорее! – говорю я. – Где Джим?

– Да вот же он, рядом с тобой стоит, протяни руку,дотронешься. Он переоделся, все готово. Сейчас вылезем отсюда и овечий сигналподадим.

И тут мы услышали, как фермеры с топотом подбегают к двери иначинают с замком возиться, и кто-то из них произносит:

– Говорил же я вам, что мы поспешили – дверь-то еще назамке. Ладно, я запру нескольких из вас в этой хижине, чтобы вы поубивализлодеев, когда те покажутся, а остальные пусть залягут вокруг в темноте и ждут,когда послышатся их шаги.

Ну, стало быть, набились они в хибару, но нас в темноте неразглядели и чуть не затоптали совсем, пока мы под кровать улезали. Однако мывсе же улезли и проскользнули, быстро, но тихо, сквозь подкоп – Джим первым, заним я, а последним Том, так он распорядился. А оказавшись в пристройке, сразууслышали снаружи чей-то топот, близко-близко. Подкрались мы к двери, Томостановил нас и приложил глаз к щели, но ничего не разглядел, темень же стояла;и он прошептал, что будет прислушиваться, пока шаги не удалятся, а послеподтолкнет нас локтями и тогда Джим выскользнет первым, а он, Том то есть,последним. Вот, и прижался он к щели ухом и слушал, и слушал, и слушал, авокруг все равно люди топтались, но, наконец, подтолкнул он нас и мывыскользнули, пригнулись и, не дыша, да и вообще никакого шума не производя,гуськом побежали к забору, и добрались до него, и мы с Джимом перелезли надругую сторону, а вот у Тома штанина намертво зацепилась за отставшую отверхней перекладины щепку, и он, услышав чьи-то приближавшиеся шаги, какрванется, – ну щепка и отлетела, да с треском, и Том спрыгнул к нам, а зазабором какой-то фермер как завопит:

– Кто это? Отвечай, не то стреляю!

Отвечать мы не стали, просто припустились бежать во вселопатки. И бросился за нами и «бах! бах! бах!» – вокруг нас зазудели пули! А послемы слышим крик:

– Вон они! К реке побежали! За ними, парни, да собак незабудьте спустить!

Ну и погнались они за нами на всех парах. Мы хорошо ихслышали, потому как они все в башмаках были и орали, а мы – без башмаков итихие. Мы бежали по тропе, которая к лесопилке ведет, и, когда они совсем ужеблизко подобрались, нырнули в кусты, пропустили их мимо себя и потрусили заними. Все собаки еще с вечера заперты были, чтобы они грабителей не спугнули, однакок этому времени их уже кто-то выпустил, и теперь они неслись к нам с такимгамом, точно их там целый миллион, но ведь это ж наши были собаки, – мыостановились, подождали, пока они нас нагонят, и когда собаки увидели что этовсего-навсего мы и ничего интересного им предложить не можем, то воспитаннопоздоровались с нами и рванули дальше, на топот и крик, ну а мы побежали следоми почти у самой лесопилки свернули в заросли, дошли до моего челнока, забралисьв него, и я стал грести, что было сил, выходя на середину реки, но стараясь приэтом шуметь, как можно меньше. А выйдя на нее, мы тихо-мирно направили челнок кострову, на котором был спрятан плот. Мы слышали, как люди и собаки носятсявзад-вперед по берегу, орут друг на друга и лают, но шум этот уходил вседальше, а после и замер. И когда мы вступили на плот, я сказал:

– Ну вот, старина Джим, ты снова свободный человек и, готовпоспорить, рабом никогда больше не будешь.

– Да, Гек, а еще мы здорово потрудились. И задумано все былопрекрасно, и сделано тоже. Такого запутанного и богатого плана, как ваш, никто бы нипочем не придумал.

Конечно, довольны мы были – дальше некуда, но пуще всех Том,потому что у него пуля в ноге засела, в икре.

Когда мы с Джимом услышали об этом, радости у наспоубавилось. Тому было больно, из раны кровь текла, так что мы уложили его вшалаше и разодрали одну из рубашек герцога, чтобы перевязку сделать, однако онсказал:

– Давайте сюда ваши тряпки, перевязку я и сам сделать могу.Сейчас для нас главное, раз уж мы так блестяще ускользнули от злосчастнойсудьбы, не торчать на одном месте, не задерживаться здесь, поэтому беритесь завесла и поплыли. Но как же мы все красиво обделали, а? Да, если бы это мы устраивали побег Людовика Шестнадцатого, то в его биографии не говорилось бы:«Сын Святого Людовика вознесся на небо!», нет, сэр, мы бы его в два счета черезграницу переправили, вот что мы сделали бы, да еще и без сучка без задоринки.Беритесь за весла, беритесь!

Однако мы с Джимом посовещались, поразмыслили с минуту, апотом я говорю:

– Скажи ему ты, Джим.

Он и говорит:

– Ну, в общем я так думаю, Гек. Если бы мы с тобой марсаТома освобождали и кто-то из нас схлопотал бы пулю, так разве бы он сказал: «Вы,давайте, меня спасайте, а раненый ваш и без доктора обойдется»? Разве марса Томсказал бы такое? Сказал бы? Да ни в коем разе! Ладно, а разве Джим можеттакое сказать? Нет, сэр, я тут хоть сорок лет просижу и с места не стронусь,пока доктора не увижу!

Я же всегда знал, что нутром Джим – самый что ни на естьбелый человек, и потому таких слов от него и ожидал, и теперь говорить было большене о чем, и я сказал Тому, что привезу сюда доктора. Томрасшумелся-раскричался, однако мы с Джимом стояли на своем и плыть куда-либоотказывались; тогда Том попытался выползти из шалаша, чтобы своими руками плототвязать, но мы его удержали. Ну, рассказал он нам в подробностях, что про насдумает, однако и этим ничего не добился.

А когда увидел, что я в челнок сажусь, говорит:

– Ладно, раз уж без этого никак не обойтись, слушай, что тыдолжен сделать, когда доберешься до городка. Как только войдешь в дом доктора,так сразу запри дверь и крепко-накрепко завяжи ему глаза, и заставь поклясться,что он будет нем, как могила, и вложи ему в руку набитый золотом кошелек, апосле поводи его подольше в темноте по задним улочкам и закоулкам, и привезисюда в челноке, но не прямо, а кружным путем, попетляв среди островов, и обыщиего, и отбери кусок мела, который он в карман спрячет, и не отдавай, пока невернешься с ним в городок, а то он наш плот весь мелом разрисует, чтобы еголегче найти было. Они всегда так поступают.

Ну, я пообещал непременно так все и сделать и уплыл, сказавДжиму, чтобы он, как увидит издали доктора, спрятался в лесу, и не вылезал,пока доктор не уедет.