Орбита Тэрты, система Макран

 

Тэрта была одной из крупнейших колоний Конкордии за пределами метрополии – системы Зерван.

Можно сказать, что из тысяч изученных и сотен колонизованных Великорасой землеподобных планет Тэрта уверенно входила в первую двадцатку.

Как все колонии своего класса, Тэрта могла рассчитывать на мощнейшую систему противокосмической обороны.

Основой планетарной ПКО, как известно, являются орбитальные крепости.

Тэрте полагалось иметь не менее восьми крепостей, собранных в три «укрепрайона».

В начале года крепостей было даже больше – десять.

Но вот в середине марта отгремело роковое сражение за Восемьсот Первый парсек. Клонам стало ясно, что Объединенные Нации вот-вот перенесут войну на территорию агрессора. И незадачливые агрессоры, то есть клоны, перебросили большинство крепостей с орбиты Тэрты на усиление обороны люксогеновых сокровищниц системы Вахрам и метрополии – планеты Вэртрагна под солнцем Зерван.

Таким образом, наши оккупационные силы в системе Макран приняли от клонских гарнизонов лишь три крепости: «Шаррукин-23», «Шаррукин-29» и «Тиглатпаласар».

Легко догадаться, что крепость с названием «Тиглатпаласар» русским людям не нужна. И действительно, двухкилометровый стальной утес, утыканный допотопными четырехсотмиллиметровками, наша инспекция признала настолько ветхим, что в отчете значилось:

 

Тиглатпаласар» представляет значительно большую опасность для своего гарнизона, нежели для любого неприятеля, превосходящего уровнем технологического развития фелицианских сирхов.

 

Так что наши гарнизоны сокращенного состава были введены только на два номерных «Шаррукина». При этом крепость «Шаррукин-23» была переименована в «Память «Шлиссельбурга», а ее товарка – в «Память «Керчи» (крепости «Шлиссельбург» и «Керчь» геройски погибли в битве за Город Полковников).

Новые названия приживались плохо. Когда со мной связались из планетной комендатуры и велели прибыть на «Память «Шлиссельбурга», я вообще не понял, о какой именно боевой единице идет речь. И только когда мне пояснили, что речь идет о «Шаррукине-23», я прозрел.

Самое интересное, что за нами прислали целых четыре «Сэнмурва». При этом приказ был довольно странный: на два «Сэнмурва» погрузить «Тарпаны» с мехводами и стрелками-операторами, а весь остальной состав роты во главе со мной летел двумя другими машинами.

Из атмосферы четыре «Сэнмурва» выходили чуть ли не крыло к крылу, тесным строем.

Нас сопровождал щедрый эскорт из полной эскадрильи «Орланов».

На опорной орбите два «Сэнмурва» (с «Тарпанами» на борту) и четыре «Орлана» врубили полную тягу и в считанные секунды исчезли.

– Слушай, Афонин, а куда это твои коллеги урвали со всей моей броней? – спросил я у нашего пилота.

– Сам удивляюсь, Лева… Их пилоты – Рябышев и Ямской – получали инструктаж отдельно от нас. С ними какой-то смурной кап-три из штаба говорил.

– Не Бондарович, часом?

– Да кто его разберет? Я штабных плохо знаю… Ты лучше, Лева, терминал правой полусферы включи.

– Надеюсь, там чемпионат флота по самбо?

– Чемпионат системы Макран по долбодятлизму…

После такого анонса я, конечно, терминал сразу включил.

Пару секунд он не показывал ничего, кроме прискучивших звезд. Но затем Афонин синхронизировал хвостовую пару камер со своей командирской и моим глазам предстал можно сказать родной линкор «Кавад».

Когда мы покидали его – два дня назад, – «Кавад» уже выглядел изрядно потрепанным. Но то, что я увидел, даже словом «потрепанный» описать было нельзя. Просились другие слова – «многострадальный», «измочаленный», «распотрошенный»… Носовая башня главного калибра походила на скомканную консервную банку, из которой враскоряку торчали два оплавленных обрубка стволов. А примерно на уровне главной палубы, под левым спонсоном зенитной батареи, пролегла семидесятиметровая пробоина-трещина, будто линкор был гоночным болидом, не вписавшимся в поворот и ненароком чиркнувшим об угловатый астероид.

– Афонин, а кто это так «Кавад» отделал? Точнее, кто отделал – ясно. Но вот когда? Где?

– Где-где… В Караганде! – Афонин коротко хохотнул. – Клоны сегодня спозаранку отправились искать приключений на свои благоверные задницы. А папочке ничего не сказали. Хотели небось всю славу победителей ягну себе присвоить.

– И что?

– И то. Прилетели к Алборзу. Собирались превзойти позавчерашний успех – расстрелять астрофаги ягну, которые зарылись в планету. Тут-то их ягну и встретили хлебом-солью… Хорошо еще товарищ Иванов лично к ним прилетел на яхте «Зор» и чуть ли не за уши от ягну оттащил… А то они там уже гимны распевали… в парадку переоделись… В общем, «врагу не сдается наш гордый «Варяг», ты понял…

– Очень в их духе, – хмыкнул я. – Но от Фази Маджида я такого не ожидал. Благоразумный вроде бы человек…

– Да все они благоразумные! Только стоит семи пехлеванам в одном кубрике собраться – и начинается. «Родина», «честь», «умрем, но не сдадимся»… То есть это вроде верно все, сами такие… Но зачем же с голой пяткой на шашку бросаться?

– А кроме «Кавада» кто там был?

– Да вся их эскадра, шесть вымпелов. Удивительно еще, что в безвозврате – только один фрегат.

– Повезло… Ох и всыплет же им теперь товарищ Иванов!

В итоге, ступив на ангарную палубу крепости «Шаррукин-23», я был уверен, что нашим новым местом службы станет старое, то есть линкор «Кавад». Отстранить героев-самоубийц от полетов мы никак не можем себе позволить, а вот возобновить контроль – придется.

Я ошибся.

Не прошли мы и двадцати шагов между двумя рядами «Хагенов», как из-за оружейного кара нам навстречу выступила фигура в гермокостюме «Саламандра» редчайшей серебристой расцветки.

Обладатель статусной «Саламандры» снял облегченный гермошлем и… я остолбенел. Это был товарищ Иванов собственной персоной. Человек-штаб (ведь есть же такое понятие – «человек-оркестр»!), офицер-легенда, бич ягну и гроза клонов, генерал-майор ГБ и многая прочая…

– Степашин? Вы мне нужны, – бесстрастным тоном сказал Иванов.

– Товарищ генерал-майор! Капитан Степашин со вверенным подразделением по вашему приказанию прибыл!

– Молодец, – кивнул Иванов. – Давай-ка отойдем, разговор требует уединения.

– Слушаюсь.

Я оставил циклопов на Водопьянова и проследовал за Ивановым.

Генерал-майор искал уединения недолго. Дойдя до ближайшего штабеля ящиков со снарядами к пушкам «Гиацинт», он уселся на один из них и жестом пригласил меня сесть рядом. Что я и сделал.

– Как тебе Масленников?

– Дельный… Содержательно побеседовали.

– По захвату чоругских Х-ворот вопросы есть?

– Есть. Два.

– Слушаю.

– Какой у нас будет штурмовой транспорт?

– А тебе бы чего хотелось? «Фалангу»?

– Да, товарищ Иванов, хотелось бы «Фалангу»… Но ведь их нет?!

– Для тебя одну найдем. Все вы, конечно, на нее не поместитесь. Поэтому к ней получите еще «Кирасир». Давай второй вопрос.

– Он деликатный, товарищ Иванов, – смущенно сказал я.

– Опять в вашей роте кто-то официантку… хм… наследничком осчастливил и жениться не хочет? – Иванов строго сдвинул брови.

– На этот раз, слава Богу, нет… По моим данным… У меня про диспетчерскую вопрос. Масленников говорил, ее клоны брать будут…

– Верно говорил. Пойдут два взвода «скорпионов» под командованием старшего сержанта Надера Бехруза.

– Но, товарищ Иванов… Это ведь клоны… Они же неуправляемые! Как можно поручать такую ответственную задачу иноверцам?!

– Отставить «неуправляемые»! – насупился Иванов. – Я товарища Бехруза знаю пятнадцать лет. И еще ни разу он меня не подводил!

– Даже во время войны? – Я не удержался от сарказма.

– Даже во время войны, – невозмутимо подтвердил Иванов.

Разговор зашел в тупик.

– Да ты не обижайся, Степашин, – сказал Иванов примирительно. – Во-первых, реакторную Х-ворот я считаю участком не менее, а более ответственным, чем диспетчерская. Если в диспетчерской напортачить, то самое худшее, что может случиться, это поломка пары-тройки пультов, которые все равно имеют многократное дублирование. А вот если в реакторной все пойдет наперекосяк, то пиши пропало. И от людей Масленникова, и от Бехруза, и от твоих героев останутся одни быстрые нейтрино.

– Умеете вы обнадежить, товарищ Иванов.

– Ну, может, еще и медленные останутся, – улыбнулся тот.

Повисла пауза – подозреваю, и я, и товарищ Иванов думали об одном и том же – о штурме. Но выглядело это со стороны так, будто каждый размышляет о своем.

Вокруг кипела жизнь – техники в спешном порядке готовили «Хагены» к новому боевому вылету. Оружейные кары подвозили к флуггерам дальнобойные ракеты «Мартель» и блоки «Оводов». Похожие на гигантские металлические колбасы, рукава подачи снарядов к автоматическим пушкам были выпростаны из околофюзеляжных крыльевых наплывов и младшие техники, так сказать, подмастерья и стажеры, набивали их сорокамиллиметровыми снарядами к европейским пушкам LK-102. Я машинально отметил про себя, что, судя по этим пушкам, весьма нетипичным для тяжелых истребителей, «Хагены» намерены использовать для штурмовых ударов по корветам ягну.

Наконец товарищ Иванов нарушил затянувшуюся паузу:

– Третий вопрос. Ты должен был его задать. Но на задал. Догадываешься какой?

– Что будет дальше, после прорыва через Х-ворота? – предположил я.

– Что будет дальше – в глобальном смысле, – о том я не имею ни малейшего представления, – сердито сказал Иванов. – Но ход мыслей у тебя правильный. Ты не спросил, что будет дальше лично с тобой и твоей ротой. Каков порядок отхода с Х-ворот и куда вам надлежит направиться.

– Ну, я полагаю… нас примет на борт мателот эскадры и мы на его борту пройдем через Х-ворота… Так?

– Не так. Ты не знаешь – потому что тебе было не положено до сего момента знать, – что в системе Макран с десятого августа сего года пребывают авианесущие рейдеры «Изумруд» и «Кельн». Сейчас это уже не имеет никакого значения, но, упреждая твой вопрос, скажу: я вызвал рейдеры из метрополии, поскольку собирался привлечь их к поискам мятежной эскадры «Сефид». Ну а потом ягну установили Х-блокаду. Рейдеры, наряду с другими нашими кораблями, оказались взаперти. Я приказал им удалиться на полмиллиарда километров от Тэрты и ничем не обнаруживать своего присутствия. Хочется верить, что ягну по сей час не знают об этих кораблях.

– Они-то нас и заберут… Верно?

– В конечном итоге – да. Но не думай, что рейдеры подойдут прямо к Х-воротам. Поступить так значило бы показать их до срока нашим противникам. С ворот вас снимут те же самые «Кирасир» с «Фалангой», которые доставят вас туда… Затем они направятся к астероиду М-415. Это небесное тело сейчас находится в девятнадцати миллионах километров от Тэрты, но на момент операции астероид успеет еще немного приблизиться. Расчетно ваши флуггеры достигнут его за одиннадцать с половиной часов. Вот там-то, на астероиде М-415, вас будет ожидать рейдер «Изумруд».

– Спасибо, товарищ Иванов. Но как сами рейдеры покинут систему Макран?

Иванов посмотрел на меня в упор.

– Рейдеры систему Макран не покинут, капитан Степашин. Вы знаете, сколько людей останется на Тэрте после того, как взлетит последний эвакотранспорт?

– Ну… миллион?

– Четыре миллиона. Разумеется, если ягну подорвут одно из центральных светил системы, взорвется и второе. И все эти четыре миллиона либо сгорят заживо, либо будут обречены на медленную смерть в подземных бункерах… Я считаю, надо попытаться их спасти. А вы как думаете?

– Так же, – хмуро ответил я.

– Вот и чудно. Если с Х-воротами все пройдет нормально, вы получите шанс спасти население планеты Тэрта.

– Горжусь оказанным доверием, товарищ Иванов.

 

 

Глава 3

ЭЗОШИ

 

22 августа 2622 г.

Чоругские Х-ворота

Орбита Курда, система Макран

 

Удар русской космической субмарины быстр и страшен. Как топором по лысому черепу.

Вынырнув из Х-матрицы, «Ключевский» принялся залп за залпом опустошать свои ракетные установки и торпедные трубы.

Стаи смертоносных стальных рыбин веером разошлись от закутанного туманом защитных полей корабля.

Три многочисленных барража из чоругских планетолетов были сметены за считанные секунды.

Последний раз я наблюдал наши Х-крейсера в работе при взломе многослойной орбитальной системы обороны Паркиды и должен сказать, что с того времени мастерство наших звездолетчиков только возросло.

Не успели последние ракеты «Шпиль», выполненные в специальном варианте «летающая батарея», покинуть пусковые установки, как «Ключевский» начал подъем флуггеров.

Сперва – «Орланы». За ними – «Белые вороны».

Третьими стыковочные узлы покинули «Андромеды» и «Кирасиры», на борту которых находился клонский спецназ «Скорпион», а также доктор Масленников со товарищи.

Моя «Фаланга» под управлением виртуоза прецизионных маневров капитан-лейтенанта Введенского и «Кирасир» (его пилотировал балагур Боря Мамин) отошли от борта «Ключевского» последними, под прикрытием заблаговременно выставленной «вуали».

С противным стрекотом включились генераторы всережимной невидимости «Гриффин».

Эти новомодные и, подозреваю, жутко ненадежные штучки были созданы талантливыми выкормышами Масленникова на основании клонских заделов, которые достались нам после войны. Заделы эти, как я понял из туманных намеков коменданта Манежного, клоны, в свою очередь, то ли купили, то ли украли у чоругов. Впрочем, все эти разговоры можно было списать на объяснимую склонность моих коллег отказывать клонам в какой-либо способности к самостоятельному получению эффективных научных результатов…

– Говорит Алиханов. Погружаюсь в Х-матрицу для перезарядки ракетных шахт. Надеюсь, еще увидимся!

Вслед за этими словами прославленного каперанга Х‑крейсер, чей матово-серый борт еще секунду назад загромождал всю левую полусферу нашего обзора, исчез.

Сделал он это очень вовремя.

Потому что в следующую секунду через точку его погружения пронеслась дюжина зловещих теней. Это были какие-то чоругские торпеды. Но я, к счастью, в этом барахле не разбираюсь…

Мои циклопы вели себя смирно. В десантном отсеке вяло муссировалась тема о плюсах и минусах службы на Х-крейсере.

Как обычно разделились на две партии.

– Как по мне, так я ни за что на Х-крейсер бы не пошел. Надбавки там скромные… Условия службы – скотские… Разве что почет… Ну, гонор… Оригинально это… Как по мне, в осназе лучше! – В партии «противников» верховодил Свиньин.

– Свиньин, ты лучше вот о чем подумай. Мы вот каждый день скачем, как клопы, в своих «Валдаях». Грузов носим – страшное дело сколько, я думаю, если пересчитать в килограммах, то получится, каждый из нас работает как паровоз из далекого двадцатого века… Лазим во все щели, за все отвечаем… Кого освобождать – нас кличут. Где кого спасать – тоже мы. А эти, на Х-крейсере-то… Белая кость! Их только в самых экстренных случаях используют. Перетрудить боятся! После каждой операции – отдых… Награды, поощрения… Я бы так не возражал! – Партию «завистников» возглавлял рассудительный Намылин.

– А вы слышали, был случай во время войны, – встрял Черныш, – на одном Х-крейсере что-то гикнулось, люксогеновый шлак отовсюду повалил… А он радиоактивный – аж светится! Так вся команда его обычными ведрами три дня вычерпывала и за борт выбрасывала!

– Ты еще скажи, без скафандров, голыми руками, – не удержался я.

– Ну, наверное, в скафандрах… Да только разница?

– Разница такая, Черныш, что вместо пятидесяти жмуров имеем пятьдесят орденоносцев и внеочередных повышений в званиях. А так – одна малина, конечно.

– Вы нам лучше скажите, Лев Иванович, – это снова был Черныш, – вы-то сами какого мнения о службе на Х-крейсерах? Рассудите спор наш, что ли.

– Для меня, мужики, что Х-крейсер, что тралец, что авианосец «Слава» – один хер, – честно сказал я. – Скучно там почти как на гражданке. Ни тебе с парашютом попрыгать, ни пострелять с двух рук, по-македонски… На ранце не полетаешь… Я уже молчу про то, что врага ты видишь только на экране, а задушить его голыми руками тебе не дают!

– А вот есть такой кап-два, – снова завелся Черныш, – Меркулов его фамилия… Так он в Городе Полковников, в штыковой атаке, лично заколол семерых клонов! В «Небесной гвардии» писали! А вы говорите скучно…

– Да ты «Небесную гвардию» свою внимательней читай, – парировал я. – Меркулов твой – не звездолетчик, он пилот, истребитель. А я про пилотов ничего не говорил.

– Вот бы познакомиться с этим Меркуловым, – мечтательно вздохнул Черныш.

– А я, между прочим, с ним знаком.

– Серьезно? – недоверчиво спросил Черныш.

– А то! В лагере военнопленных вместе сидели, на планете Глагол. Это тут, кстати, сравнительно недалеко… Парсеков восемьдесят.

– И какой он собой?

– Импульсивный очень. Как щенок… В хорошем смысле.

– Группе аналитиков Генштаба просьба зачехлить языки! – послышался в наушниках глумливый голос пилота Введенского. – Подлетаем.

Наша «Фаланга», подрабатывая маневровыми, заложила элегантный вираж, на ходу выпуская двадцатиметровые телескопические конечности-захваты.

Вот сейчас мы действительно стали похожи на крупного пустынного паука-фалангу, который дал имя летательному аппарату. И хищность в нас проснулась практически паучиная.

Клац!

В шестнадцать «Нарвалов» разом воткнулись удлиненные магазины, снаряженные патронами со штурмовыми безрикошетными патронами.

Клац-клац!

Пулеметчик Демин защелкнул на «Валдае» дюралевую арматуру своего восьмиствольного агрегата «Смерч-9».

Главного «клац» мы не услышали – в безвоздушной пустоте десять конечностей «Фаланги» разом приклеились к куполу чоругского храма на уровне его нижнего среза.

Монструозное полимерное стекло чоругов, о котором так красиво рассказывал Масленников, было уничтожено на площади шесть с половиной квадратных метров в течение одной пикосекунды посредством субквантовой детонации.

«На вашу хитрую технологию, господа раки, у нас свой болт с обратной нарезкой припасен», – злорадно подумал я.

Мы покинули «Фалангу» и оказались перед стеклом второго купола.

Воспользоваться здесь субквантовым детонатором, смонтированным на борту штурмового флуггера, мы уже не могли. И пришлось вскрывать стекло по старинке – плазменным резаком.

Тем временем к «Фаланге» пристыковался «Кирасир». Используя «Фалангу» как переходной кессон, из него высадились остальные циклопы.

Еще двадцать минут все шло хорошо. Просто изумительно.

В храме мы положили десяток чоругов – сонных, едва живых. Медитировали они, что ли?

Достигли галереи. Воспользовались услугами скоростного эскалатора. Там же, на эскалаторе, нас первый раз обстреляли, но пулемет Демина положил конец этому вялому недоразумению.

Наш дебют в реакторной тоже удался.

Мы перестреляли немногочисленный персонал. Выставили у пультов охрану. И предоставили трем специалистам, коллегам Масленникова, которые шли с нами, полную свободу действий.

После этого я связался с «Суворовым» и отрапортовал о благополучном выполнении задачи.

– Спасибо, товарищ капитан, – ответил мне Алексей Романович Бык.

И хотя я не спрашивал, он радостно сообщил:

– У «Скорпионов» тоже дело движется. Они взяли диспетчерскую, и теперь наши ученые осваивают управление Х-воротами. Надеемся, в общем, на товарища Масленникова… Только бы не подкачал!

Когда у начальства развивается излишняя болтливость – жди беды.

Не успел я услышать от Быка «конец связи», как одновременно исчезли и связь, и свет.

Да, мы располагали достаточно точными схемами реакторной и Х-ворот в целом.

Да, я знал, что это гигантское помещение, размером с десять футбольных полей и высотой в полторы Спасских башни, имеет свыше двадцати различных входов и выходов, не считая отворов всевозможных технологических шахт.

Да, мы приняли меры. Все меры к тому, чтобы превратить реакторную в неприступную крепость.

За те семь минут, пока мы безраздельно господствовали в этой цитадели, мои циклопы заминировали все двери, наиболее подозрительные шахты, щедро расшвыряли пригоршнями сотни датчиков движения и обустроили четыре опорных пункта, один из которых находился прямо на «хоккейной шайбе» – чудовищном рабочем блоке реактора в слепой зоне магнитных лазеров.

Но еще двух минут нам не хватило…

Пятнадцатым пунктом в списке тактических мероприятий значилось двухэшелонное минирование шлюзового бокса.

Это направление я посчитал самым безопасным, поскольку шлюзовые двери, согласно разведданным, были наглухо заварены. Но даже если бы чоруги попробовали воспользоваться шлюзом, предварительно взломав или вырезав двери, им, как я полагал, пришлось бы для начала подлететь к шлюзу на планетолетах.

Но ведь наши «Орланы» должны были надежно прикрывать подходы к реакторной из космоса!

В общем свет погас.

Когда четверо саперов из взвода Пешина подошли к боксу, на ходу переставляя взрыватели мин в боевое положение, все три шлюза раскрылись с сухим хлопком пистолетного выстрела.

В кромешной тьме ритмично задергались длинные выхлопы пламени чоругских штурмовых винтовок.

Пораженные разрывными пулями, мины взорвались прямо в руках у саперов.

Наш пулеметчик в опорном пункте на рабочем блоке реактора среагировал молниеносно. И все равно не успел.

Чоруги уже прыгнули и, разминувшись с потоком пуль в миллиметрах, приземлились на стены и потолок реакторной.

Да-да, именно так. На стены и потолок.

Это были пресловутые эзоши – чоругские разведчики-диверсанты.

Наши, так сказать, коллеги…

В отличие от чоругских офицеров флота, которые практиковали прямохождение, и, если бы не клешни и лишняя пара конечностей над ними, могли бы даже сойти за гуманоидов, эзоши и в обычной жизни бегали, по-паучьи стелясь над землей, используя шесть конечностей из восьми.

Более того, боевые скафандры эзошей удваивали число конечностей, поскольку каждая нога дублировалась специальным скоростным манипулятором с автономным искусственным интеллектом.

Атаковав нас, эзоши сразу же разбросали во все стороны крошечные инфракрасные прожекторы кругового свечения.

Это позволило им не полагаться на наши собственные тепловые сигнатуры, к слову, у «Валдаев» весьма слабые, а подсветить нас при помощи внешних источников в привычном для себя спектре.

– Маскировочные дымы! – крикнул я. – Быстро!

Это штатное средство имелось у каждого. И вот уже реакторную начало затягивать непрозрачными облаками серо-желтого, малинового, лимонного цвета.

– Перейти на целеуказание от системы датчиков движения! Колбас, выстрели в потолок зонд и не высовывайся!

– Есть!

Колбас был одет в специальную модификацию «Валдая», которая служила своеобразным мобильным информационным центром. Именно его «Валдай» собирал информацию от датчиков движения, а главное – мгновенно обрабатывал ее и передавал всем бойцам роты. Короче, Колбаса надо было беречь.

С того момента, как я переключился на прием целеуказания от Колбаса, мой скафандр, точнее сказать, бронестекло моего скафандра, начало подменять реальную оптическую картинку картинкой искусственной, синтезированной. И если раньше я не видел ни черта, то теперь вокруг меня светились схематические контуры всех предметов, а высоко над головой перемещались красные крокозябры врагов.

Из того, что я рассказываю, может сложиться впечатление, будто я отдавал приказы и рассматривал эзошей в меланхолическом сосредоточении. Это – ложное впечатление. Все было совсем не так. Поучая циклопов и Колбаса, я мчался по реакторной со скоростью лося, зачуявшего в ближайшем ельнике запах текущей самки.

На бегу я отстрелял два магазина «Нарвала» и успел убедиться, что, пока чоруги бегают по потолку, повышенная сила тяжести работает против нас.

Устремляясь вверх, пули успевают основательно замедлиться и теряют убойную силу.

Поэтому следующим моим приказом стал вот какой:

– Перейти на предельный расход жидкого пороха!

Я первым подал пример, и мой «Нарвал» заревел что твой истребитель на взлете.

Языки огня, бьющие крестом от дульного тормоза моего автомата, заметно удлинились. Это раскрывало мое положение в плотной дымовой завесе, но по крайней мере баллистика пуль заметно улучшилась.

Эзоши, наоборот, повысили свою скрытность: использовав поначалу штурмовые винтовки с выключенными глушителями, они вдруг все разом включили их.

И если раньше мои циклопы, из тех, которые находились в опорном пункте на крыше рабочего блока, а стало быть, ближе всего к противнику, могли пеленговать врага дополнительно по звуку выстрелов, то теперь они временно утратили ориентацию.

– Суки! Мозговитые твари! Сучьи мозговитые твари! – в сердцах прокомментировал этот тактический прием Свиньин.

Я добежал до прикрытых бронестеклами в ажурных переплетах пультов управления реактором на пятидесятой секунде боя.

Следовало признать, эзоши пока побеждали.

Сосредоточенным огнем они перебили всех бойцов опорного пункта, расположенного в дальнем конце реакторной.

Их же потери я точно не знал. Достоверно уничтоженным я мог считать только одного эзоша – он свалился мне едва ли не прямо на голову, его скафандр лопнул с неожиданно сочным звуком треснувшего колокола. При этом тварь была еще жива. Эзош попробовал достать меня верхней конечностью-клешней, в которой жужжал устрашающих размеров штурмовой электронож.

Но хрен ему. Я располосовал и клешню, и электронож на мелкие кусочки из своего «Тульского Шандыбина», предусмотрительно выставленного в режим автоматической стрельбы. И сам того не заметил, как подбавил из «Нарвала», который, разумеется, держал в правой руке.

Извольте видеть, совпадение: незадолго до того заливал циклопам про прелести службы в осназе, про стрельбу по-македонски, и вот она, в кои-то веки!

Когда я был на пороге пультовой, о маленьком реванше доложил Петросов, командир секции снайперов.

– Здесь Петросов! Поразили четыре цели!

– Молодцы. Продолжайте в том же духе, – ответил я. И с облегчением подумал: «Ну еще бы! Из пятнадцатимиллиметровой дуры с начальной скоростью пули три километра в секунду уж можно кого-нибудь поразить… Если бы у снайперов ничего не получилось, можно было бы сразу сливать воду… Хотя вряд ли эзоши берут пленных…»

В пультовой я обнаружил оцепеневшего научного сотрудника Лейкина под охраной нервничающего Крушкова. Крушков со своим штатным гранатометом был в реакторной скорее опасен, нежели целесообразен. Потому он и был сразу поставлен охранять ученых. (А вот Лейкин о бесполезности Крушкова, по-видимому, не подозревал и наверняка полагал, что, стоит только эзошам подступиться к пультовой, Крушков устроит ракам вырванные годы в лучших традициях наших военно-приключенческих мюзиклов.)

– Меня интересует свет, – сказал я обмирающему от страха Лейкину. – На потолке, вдоль стен под потолком. Можете сделать?

– Д-да… С-сейчас… Я тут был з-занят блокировкой всех воз… возможных внешних управляющих каналов… Согласно плану Сильвестра Константиновича, – уточнил Лейкин извиняющимся тоном. – Если этого не сделать, чоруги смогут в любую минуту…

– Да не важно, – беспардонно перебил его я. – Ты скажи, что со светом?

– С-судя по всему, перед нападением чоруги смогли подсоединиться к одному из узлов вспомогательной энергосистемы и путем б-банальнейшего короткого замыкания…

– Стоп! Три слова или меньше! Ты можешь включить какой-нибудь свет?

– Вряд ли… Разве только аварийно-монтажную подсветку на рабочем б-блоке…

– Давай на блоке! Хоть что-нибудь давай! – рявкнул я.

Обычный, «повседневный» цвет чоругских светильников – зловещий багровый. Он ассоциируется у них с покоем и уютом, ибо родное солнце чоругов – невеселый красный карлик. Уж не знаю почему – возможно, таков в их представлении цвет опасности, – но аварийная подсветка была у чоругов лазурно-голубой. И притом куда более яркой, чем их штатное освещение. Сюрприз!

Вверх и в стороны от рабочего блока ударили десятки снопов искристой лазури.

Теперь стало видно то, что раньше было только «понятно»: дно реакторной затоплено маскировочным дымом. То здесь, то там дым бурлил и озарялся вспышками – это вели огонь мои циклопы. А наверху, в ярком свете, сновали юркие эзоши, причем их распределение по потолку реакторной сильно меня обеспокоило.

Они явно готовились к молниеносному броску к пультовой – прямо на меня.

– Пулеметчики! Сейчас они полезут к пультам. Сделайте выводы!

– Мой вывод, командир, уже перегрелся слегонца, – проворчал Демин, похлопывая ладонью свой «Смерч». – Но мысль я усвоил…

– Товарищ капитан, – в радиообмен включился Хамадеев, – прошу разрешения подорвать мины, установленные на потолке реакторной.

– Зачем? – не понял я.

– Да хочется как-то эту нечисть… вниз струсить.

– Сейчас, погоди, – ответил я Хамадееву и обратился к Лейкину:

– Что скажете, если все разом мины рвануть, ничего важного не накроется?

Лейкин засопел.

– Э-э… Не знаю… Честное слово… Но лучше не рисковать… Мой вам совет – лучше включите систему пожаротушения.

– А что она собой представляет?

– Четыре десятка форсунок на потолке, – отвечал Лейкин. – И около сотни – на стенах. Рабочее тело – газ-пиродепрессант.

– И что им от этого газа сделается? Они же в скафандрах все!

– Если верить техдокументации, впрыск пойдет под давлением сто атмосфер. При этом газ создаст реактивную тягу, под воздействием которой форсунки начнут авторотацию с порядочной скоростью… Температура на всех поверхностях в районе форсунок резко упадет…

– Короче говоря, чоругов сдует – верно? – догадался я.

– Кого-то сдует… Но, главное, используемый чоругами пиродепрессант имеет склонность к конденсации. На потолке и стенах образуется своего рода каток, понимаете? И они уже не смогут перемещаться по нему с той же скоростью, что раньше… Сцепления с поверхностью у них не будет…

– Каток? Люблю катки… – задумчиво сказал я.

Лейкин не был бы ученым, если бы не поспешил добавить:

– Впрочем, это всего лишь мои предположения… Я размышляю по аналогии с одним случаем, который имел место на Харьковском авиакосмическом заводе… Я там практику проходил, в студенческие годы… И вот, помнится, загорелись разом два стенда с плазменными двигателями…

Я так и не узнал, что за ЧП произошло на Харьковском авиакосмическом. Потому что в этот момент эзоши ринулись в атаку.

Три группы эзошей по три-пять раков каждая открыли шквальный огонь на подавление наших пулеметчиков. А штурмовая группа – особей десять, – подрабатывая реактивными ранцами, запрыгала зигзагами к пультовой.

Эти головорезы атаковали без стрельбы. Только в передних конечностях каждого душераздирающе выли циркулярные электроножи. Вгрызается такой ножик в «Валдай», и уже на второй секунде дела твои плохи… Не спасает «Валдай» от электроножей.

– Включай свое пожаротушение, – сказал я Лейкину.

Я ожидал, что Лейкину достанет одного нажатия кнопки. Но нажав одну кнопку, он нажал еще штук пятнадцать, а потом принялся лихорадочно вращать какие-то штурвальчики.

Эзоши были уже совсем близко. Двое из них, прогудев великанскими майскими жуками, плюхнулись прямо перед нами.

Бронестекло брызнуло бриллиантовой пылью под ударами электроножей.

Лейкин сгорбился и заскулил от ужаса.

Крушков, это был его звездный час, с какой-то нечеловеческой матерщиной выкатился из пультовой, заливая чоругов потоками смертоносного вольфрама из двух «Тульских Шандыбиных» (кстати, снова же по-македонски!).

И тут наконец реакторную наполнил резкий, буравом ввинчивающийся в мозг, шипящий свист – это из форсунок ледяными рапирами ударили струи пиродепрессанта.

Эзоши кубарем полетели вниз.

Кто-то успевал в последний миг дать тягу на реактивном ранце и худо-бедно приземлялся.

Кто-то, менее расторопный, упал на рабочий блок реактора и дальше его судьба решалась чистым везением. Очутившиеся в фокусе магнитных лазеров были мгновенно расплющены в газетный лист. Везунчики отделались легким испугом и потерей штурмовых винтовок, после чего попали под шквальный огонь пулемета нашего опорного пункта. Были еще и третьи, те, кого тугие струи газа обошли стороной. Они удержались на потолке и нам оставалось надеяться лишь на эффект катка, обещанный Лейкиным.

Эзоши из группы мастеров ножевого боя попадали вниз все до единого. Травмы, несовместимые с жизнью, получил только один из них. А остальным их пришлось устраивать практически вручную – озверев, мы топтали их и били прикладами… Кто погуманнее – расстреливал в упор из подствольного гранатомета…

При этом, черт возьми, ножи в автономных конечностях их боевых скафандров жили дольше своих владельцев на горе нашим «Валдаям». Несколько циклопов вышли из строя из-за местных разгерметизаций.

Еще троих бойцов в горячке этого страшного побоища мы потеряли от огня чоругского снайпера, который удачно закрепился за полуоткрытую диафрагму вентиляционной шахты.

Правда, перезаряжая магазин, он одним из «локтей» разозлил сенсор нашей мины-прилипалы. Бездушный триокфол отомстил снайперу за моих ребят…

А потом начался «каток».

Я заметил это, лишь когда первая пара эзошей ни с того ни с сего шмякнулась в дальнем углу реакторной. Черныш, который оказался ближе всех, тут же воспользовался случаем.

И тут мне стало ясно, что хотя враг понес тяжелые потери и временно дезориентирован, что хотя до победы совсем близко, именно сейчас мы можем изведать горечь сокрушительного поражения. Не спрашивайте – как, но мне удалось перехватить волну страха и самоубийственной ярости, которую источал коллективный разум эзошей.

Все эзоши, которые еще оставались на потолке и стенах и вот-вот должны были соскользнуть с них вниз, прыгнули на рабочий блок реактора, подрабатывая реактивными ранцами.

Трое из них обрушились прямо на наш опорный пункт. И хотя они были прошиты очередями «Смерча», мощные наступательные гранаты в их конечностях уже стояли на боевом взводе.

Череда ярких вспышек поглотила и чоругов, и циклопов.

– Все взлетаем! – завопил я. – Они хотят подорвать реактор!

Я прыгнул вперед. Но на гулкую палубу уже не опустился – реактивные струи, бьющие из ранца и ножных газовых рулей, подхватили меня и понесли, понесли вверх, откуда хлопьями сыпался синий иней.

Я, а со мной два десятка циклопов, зависли на уровне верхней крыши рабочего блока.

Перед моим мысленным взором встало широкое, бесстрастное лицо товарища Иванова.

«И от вас останутся только быстрые нейтрино…» – донеслось эхо его волевого, вкрадчивого голоса.

Мои худшие опасения подтверждались.

Пять эзошей энергично сооружали башенку из однотипных черных призм. Это был, вне всякого сомнения, сборный подрывной заряд, вроде наших «сонных торпед».

Пятеро собратьев прикрывали «подрывников». Они встретили нас стрельбой из своих штурмовых винтовок.

Но мы имели огневое преимущество пять к одному.

Чтобы убить всех, нам потребовалось две секунды.

Сметенная шквалом пуль башня подрывного заряда разлетелась и уже в полете часть модулей взорвалась.

К счастью, обшивке рабочего блока все это не повредило.

«Ну, трындец», – едва слышно подытожил Черныш.

 

Мы стояли в отворе шлюза и, как две муромские матрены из резного окошка горницы, смотрели на то, как течет снаружи жизнь.

А она текла…

Прямо перед нами чоругский улей отвечал огнем на назойливые атаки наших «Дюрандалей» и «Хагенов».

Правее и ниже, практически у нас под ногами, зеленела в лучах Макранов галерея и шел голубыми сполохами купол храма.

Оба наши флуггера, «Фаланга» и «Кирасир», были на месте, терпеливо дожидаясь нашего возвращения. Это обн