Сцены из жизни Али, болезнь и угасание

 

Алина болезнь обострилась, и ее положили в больницу…

Не включая свет, экономя электроэнергию, в полутьме ее мамаша собирала свертки в сумочку. Алина комната с распахнутой дверью уже не привлекала ее своей запретностью и потеряла всякий интерес. В дочерином холодильнике все завяло, но мать боялась пока это выкидывать, надеясь, что, возвратившись, дочь поймет, что мать ничем не пользовалась. В этом она видела свою заслугу и независимость. Еще мать сохраняла чистоту во всех комнатах, чтобы, опять же, дочь похвалила ее. И вот сейчас, увидя какой-то сор на полу, она не поленилась, а подняла его, положила себе в карман с тем, чтобы выбросить на улице.

Мать Али накинула пальто и вышла из дома на белый снег. Сапоги скрипели. Она ровно дышала, разрумянилась. Никого она теперь так не любила, как свою дочь, – заходя на территорию больницы и продвигаясь, боясь поскользнуться, между серыми корпусами. Она неожиданно для себя заплакала, но очень быстро вытерла слезу и вошла в нужный корпус, сбивая снег с каблуков.

Она уже всех здесь знала. Не скрывая, что только что плакала, кивнула гардеробщице и даже специально перед ней еще раз вытерла уже вытертую слезу. Та сочувствующе покачала ей головой и издалека спросила:

– Ну как?

Старушка подошла к ней и пожаловалась:

– Ну что, гонит меня, не велит приходить, грубит. Но что поделаешь, надо терпеть.

– Да, – согласилась гардеробщица, принимая у нее пальто.

Мать перед зеркалом надела темный платочек, громко высморкалась, натерев до красноты крупный нос, и, жалостливо поглядывая на каждого, кто бы ни шел ей навстречу, стала подниматься на второй этаж.

Она встретила санитарку. Та уже ее знала. Бабка сунула ей что-то завернутое в фольгу:

– Здесь четыре сосиски, перекусишь, – сказала она. Старая санитарка не обижалась такому дару. Она закивала и деловито спрятала сверток под халат.

Мать постучалась к Але. Она лежала в огромной, заставленной множеством других кроватей, на которых лежали и болели другие женщины, палате. Алина кровать стояла у стены, головой к окну. Больница была на окраине, в окнах виднелись шоссе и серый лес из поломанных сухих деревьев. Аля не поднималась с подушки. Мать села на стул, шурша принесенной в свертках едой.

– Мне кто-нибудь звонил? – спросила Аля, морщась на темный «театральный» платочек матери.

– Нет, нет, никто, – кротко отозвалась мать, стараясь ее не раздражать. – Вот тебе пюре с котлетками.

– Да я не хочу, – сказала Аля.

– Как не хочешь, съешь, – настырно проговорила старуха, как истинная мать.

– Да невкусно ты готовишь, – сказала Аля.

– А где ж денег на вкусное взять? – отозвалась мать. Аля отвернулась.

– Какая же ты дурная, – сказала она.

– Как ты ко мне относишься, – укоризненно протянула мать, – неблагодарная, э-эх! – Она все свернула и стала копаться в ее тумбочке.

– Вот тут, понимаешь, есть совсем безнадежные больные, – сказала Аля, ей уже было не важно, с кем делиться, – и знаешь, что они все переживают напоследок? Они итоги какие-то подводят, жалеют о каких-то целях, планах. Моя же жизнь – сплошная нелепица. Я в ней не могу разобраться. Я же не живу, я существую, вот что. Я слабею с каждым днем, мама! И мне очень жаль тебя, старуху. Как ты одна? И какой смысл всего? То есть я его не могу уловить.

Старуха с жалостью поправила ей одеяло в ногах.

– У меня такая апатия, – сказала Аля. – Но ночью мне стали сниться платья, которые я хотела бы приобрести. То, как я иду по солнечной улице на тонких высоких каблуках и вся обтянутая красивым черным платьем. То я на каком-то приеме, и у меня в руках бокал с чем-то вкусным, и я в длинном платье, до полу, а плечи и спина открыты. И столько вариаций! – Аля улыбается. – Ну, ты прости, если что не так, – сказала Аля.

– Я сейчас приду, – мать увидела проходящего врача.

– Нет, не приходи, я хочу одна полежать.

Старуха ушла, как бы уступив свое место Алиному сыну. Тот пришел румяный с улицы. Она схватила его руку и попросила:

– Скажи ей, пусть она больше не приходит. Она мучает меня! – Аля отвернулась к стене.

Сын нахмурился.

– Она позорит меня, носит какие-то сверточки санитаркам. Мне стыдно. – Аля поглядела ему прямо в глаза.

– Хорошо, я скажу, – не выдержал сын.

– Вот у меня не получается, а надо быть сильным, сильным, сильным, – вдруг заметила Аля.

В коридоре мать догнала крупную женщину-врача. Та, отдавая на ходу приказания другим врачам, остановилась:

– Ну, мы ее переведем в другую, отдельную палату, – сказала она безразличным тоном. Заранее скорбящий вид матери не внушал ей доверия, и она не вступала с ней в откровенные разговоры.

– Очень жалко мне одну женщину, – говорила та же самая врач у себя дома, сидя за круглым столом. Здесь у нее было тепло, кипел чайник. – Очень жалко мне эту женщину. – Врач закурила, держа крупную руку у усталого прищуренного глаза.

– Какую женщину? – спросил муж, сидевший на лавке напротив. Она равнодушно поглядела на него и заговорила:

– Что… женщину одну жалко, лежит у меня. Аня, нет, Аля… Ладно, я стала какой-то равнодушной теперь; когда умирают старые, черт с ними, но она, молодая такая, приятная, на нее обращают внимание.

– А что такое? – посерьезнев, спросил муж. Она так же в тон ответила ему:

– Я не могла ее никуда пристроить… в хорошее место, у них нет свободных мест. Ты же знаешь! А что мы… у нас ее не вылечим. Там надо одно, другое делать, пройдет время. Будет поздно. И так уже катастрофически много прошло времени.

– Ну что, умрет?

Врачиха только молча покачала головой: «месяц-два…»

– А что, – с большим сомнением начал муж, – где-то ее, думаешь, спасли бы?

– Да. Могли бы. – Она раздражалась на его попытки оправдать ее вопросами, вставленными в ее честный, по крайней мере, рассказ.

Так была поставлена окончательная, официальная, но сказанная в домашнем доступном тоне, точка в маленькой несчастной жизни Али К. И мы уже не узнаем продолжений всех оборванных немногочисленных ее связей.

И все дальнейшие описания, к сожалению, не могут ни изменить, ни остановить событий – они бессильны, бесполезны, их можно опустить.

Аля лежала уже в отдельной узкой палате. Матери, на Алину муку, позволили постоянно находиться при больной. Для нее поставили специальный мягкий стул, на котором и сидела старуха.

Але все мерещилось, что перед ней сидит не мать, а Лена и что-то ест из стеклянной литровой банки (такая у нее была привычка – всюду носить за собой банку с едой). Аля спрашивает у нее:

– Ну что, вкусно? – И видит, Лена вздрагивает.

Вздрагивает мать и низко наклоняется к ней, вглядываясь в худое лицо. Аля спрашивает у нее:

– Мне никто с работы не звонил? Вот откуда мне никто не звонил еще!

Аля начинает водить рукой по воздуху перед собой, словно прочищая для себя воздух, чтобы лучше разглядеть. Мать хватает ее за руку, прижимает к постели, потому что от этого жеста ей становится жутко.

Аля чувствует теплую полную руку матери, пожимает ее. Пожимает несколько раз, хочет подняться, но только в груди у нее от этого что-то напрягается и шумит.

И тут у Али появилось такое ощущение, будто она лежит в теплой ванне, откуда только что была выпущена вода. И все вокруг приятно белое. Она слышит шум труб, такой приятный домашний звук, по которому она так соскучилась. И она для удобства поворачивает голову, смотрит в ослепительную стену ванной и видит, что стена не плоская, а с углублениями, белая и сверкающая. И она начинает сливаться с ней, становиться чем-то однородным, потому что чувствует, что уже больше ничего не шевелится у нее в сердце, оно не стучит. Все замерло, как при вздохе. И только где-то с краю уходящая жизнь показывает ей черный сумеречный кусок палаты, от которого ее всю передергивает…

Вошла ночная дежурная сестра. Она важно отворила дверь, неторопливо вошла, поглядывая, когда же повернется к ней широкая спина Алиной матери. Но та была глуховата и не могла слышать чужих шагов. Сестра, не теряя достоинства, обошла стул и первым делом обратилась к старухе:

– Ну что? Спит?

– Пожала мне несколько раз руку, – спокойно сообщила мать, – значит, попрощалась и умерла.

– Как? – закричала сестра. – Что ж вы не позвали?!

Мать значительно поглядела на нее, поправила черный платочек, пожала плечами и сказала:

– А зачем?

 

 

О СЧАСТЬЕ И О ЗЛЕ…

(«Богиня: Как я полюбила»)

 

Фотографические портреты людей, документальные и постановочные.

Начинаются голоса.

Фразы, которые преследуют всю жизнь, накапливаясь и забываясь:

1. – Хо-о-о-лодно…

2. – Любовь – ну, это не мясо, но что-то кровавое.

3. – Даже дети в меня плюются из трубочек на улицах.

4. – Не смотри на меня так. Я просто не смогу забыть тебя.

– Забудь. Забудь. Забудь.

5. Я люблю их вначале, а они меня – в конце. А они со мной всегда только когда пьяные.

6. У меня много желаний – и самое главное – оно не исполняется.

7. Мне хочется сказать «Я люблю тебя», но мне некому это сказать.

8. Смерть в исполнении всех условий красоты.

9. – Он не поймал пулю телом!

– Пуля такая маленькая, мир огромен, ее, наверно, отнесло куда-то вбок от этого урода!

10. Он бьет ее, догоняет, опять бьет, она кричит, а потом они целуются… В общем, они делают все то, что я так ненавижу.

11. Жизнь, я недостаточно физически активна в тебе, я тренирую волю, экспериментирую с людьми, но болезни и холода душат меня.

12. Все достижимо, но не теперь, может, завтра?

13. Мне кажется, за мной следят, уважаемый.

14. Вам непременно нужно дожить до следующего заседания.

15. Родина превыше всего.

16. Черные люди.

17. Я бы хотела дарить свои фотографии с разными надписями и пожеланиями всяким едва знакомым людям.

18. Я была несчастна тогда, но сейчас, из моего теперешнего несчастья, мне кажется, я была очень счастливой.

19. В моей голове поселилась добрая, но тупая вата, я осталась без крайностей.

20. Мой стиль – все непоследовательно и вздохами.

21. Как я счастлива, как я счастлива, как я счастлива.

22. И никто тогда не подал мне руки и не пожалел, и не улыбнулся, хоть я так старался!

 

Множество черно-белых фотографий с лицами: портреты, документальные или любительские, в профиль или просто смотрящие в упор… Некоторые портреты сдвоенные, смотрят два лица, прижавшись щека к щеке, или в друг друга в профиль.

Голос: От этих людей уже не избавиться никогда, когда закрываешь глаза.

(На этих фразах проходят титры.)

 

СОН

 

Посередине комнаты стоит женщина в белом. Она вытягивает руки ладонями вперед и вдруг взлетает метра на полтора от пола, зависает, из рук ее исходят лучи. На ресницах, под глазами у нее – иней, окна и стены в комнате тоже зарастают инеем. Конец сна.

 

Зима в Москве. Бой курантов на Кремлевской площади. Ночь. Вьюга. (Несколько планов переулков.)

В переулках, недалеко от Красной площади, – ресторан. Ветер рвет афишу, на которой изображена блондинка в сверкающем платье с микрофоном.

Вот она, Маргарита, после песни спускается со сцены неверными шагами. На секунду заходит в гримерную, забирает пальто. Идет по узкому коридору. Ее заносит, плечом протирает стену. Проходит мимо кабинета директора, на табличке сего фамилией с отвалившейся последней буквой «с»: «Директор М. А. Богу…»

– Что же ты гаснешь и гаснешь, дорогая? – обращается к сигарете. Сигарета начинает гореть опять.

 

(ТИТР НАЗВАНИЯ ФИЛЬМА)

 

Телефонный звонок. Рита в своей квартире, проснулась на кровати между шкафом и стеной. Нашарила телефон. Кровать узкая, как монашенская. Пол под ней усыпан множеством газет, там же стоят несколько пустых чашек и стаканов.

Рита (в трубку): Алле…

Женский голос: Рива?!! Рива, это ты?

Рита: Нет, это не Рива…

Женский голос: Рива, скажи, что это ты!

Рита: А кто вы?

Женский голос: Это я, твоя мама!

Рита (пауза, потом говорит вежливо-уважительно): А… Здравствуйте. Это я, Рита, вашей Ривы подруга, но ее тут нет, а что случилось?

Молчание.

Рита: Алле!..

Женский голос: Как у вас похожи голоса, даже обманулось материнское сердце!..

Рита: Что вы… Спасибо.

Женский голос: Это правда, не ты, Ривочка?

Рита: Это правда. Я не Рива. Правда.

Женский молящий голос: Рита, девочка моя Рива ушла три дня назад в булочную и не вернулась, может, она звонила вам?

Рита: Я не видела ее два месяца с тех пор, как она уехала на родину… К вам.

Голос заплакал: Убили мою девочку, уже прошло три дня… – И связь прервалась.

Рита спустила ноги на зашуршавшие газеты, покатилась пустая бутылка.

 

РИТА И РИВА

 

Железнодорожный вокзал этой же ночью. Рита стояла у головного вагона, когда грязный поезд причалил к платформе. Рива, девушка лет двадцати пяти, появилась среди последних пассажиров. Подпрыгивающей походкой как-то набок и наискось она прошла мимо. Ростом почти вполовину ниже Риты, в руках – только прозрачная сетка, набитая палками копченой колбасы. Еще сбоку блестели ключи. Лицо трагическое, шагами она не попадала в такт толпе. Странность добавляли домашние туфли на ногах в сочетании со старомодной норковой шубой.

– Рива! – Рита радостно позвала. Та вздрогнула, медленно разворачиваясь к ней. – Здра-вствуй-те!

– О, Рита… (Нерадостно, голосом интеллигентной девушки.) Что ты здесь делаешь, Рита?

– Я вычислила тебя!

– Как ты узнала… я никого не предупреждала. Тут вообще такая история… (Возвращается потерянное выражение лица.)

– Твоя мама позвонила и сказала, что ты пропала три дня назад.

– Да?!! (Пронзительный голос и пронзительный взгляд.)

– Я сразу подумала, что поезд от твоего города идет как раз три дня, и вычислила тебя! А твоя мама думает, что тебя убили.

– О, не напоминай мне, а то я сейчас умру.

Рита дает подруге сигарету, огонь. Та жадно затягивается.

Идут. Их разговор:

Рива: У меня с собой только паспорт и деньги. Я всем сказала дома, что пошла за хлебом, а сама взяла все деньги из шкатулки… Вот, вышла в тапках, еще сама точно не зная, что со мной будет. Ах!.. А сама я пошла на вокзал. Это было как наваждение. И как раз в те полчаса, что я там оказалась, отходил поезд на Москву. Я купила билет, причем я купила все купе, чтобы меня никто не спрашивал… чтобы быть совсем одной! Мне стало ужасно уже часа через три, когда поезд разогнался и не было никакой возможности ни сойти с него, ни позвонить… Он не сделал ни одной остановки более пяти минут!!! На одной станции я только успела бросить телефонистке в окошечко номер мамы и деньги, чтобы позвонила… Что ей стоило позвонить!..

Рита: Она не позвонила.

Рива (словно оправдываясь): …А поезд имел такие короткие остановки, и не успевала позвонить ни на одной станции. Я сидела одна в этом купе и куда-то ехала-ехала-ехала!..

Рита: Ты же уже пропадала два раза, может, мама привыкла… (Пытаясь утешить.) Наверно, ты знала, что поедешь, потому и надела эту шубу.

Рива: Это мамина… Она ее только один раз надела, чтобы не завидовали. Видно, что старый фасон?

Рита: Ты решила вернуться к нему?

Та молчит.

Рита: Он уже один раз погубил тебя!

Рива: Я сама от него ушла.

Рита (показывая на колбасу): А это что, все ему? Он же и так стал толстый! Я его тут недавно видела – он даже не поздоровался. А до этого я его видела, он так насмешливо разговаривал со мной. «Не понимаю, – все время говорил мне, – не понимаю твою жизнь…» А сам рассказывал, как его нанимают воры стоять под домом, как водителя, пока они выносят вещи, а он делает вид, что не понимает.

Рива: Да?.. (Пауза.) В поезде не знала, какие подарки купить… пополам разделю, половину – тебе, половину… его маме, она хорошая и живет в бедности, гордая… Хочешь, возьми всю колбасу?

Неожиданно чужая женщина подошла к ним сбоку, как из-под платформы вылезла, и стала предлагать пирожки.

– С мясом, – сказала она. – Покупайте пирожки с мясом!

– А у вас нет с яблоками? – спросила Рита.

– Вот с мясом хорошие же!

– Да я не хочу с мясом, у меня и так все горит внутри. Они хотели пройти мимо.

– А вы не сдаете квартиру? – Проницательно и целеустремленно спросила продавщица.

– Нет, не сдаю. А что, похоже, что я сдаю квартиру? – спросила Рита.

Продавщица: А что-то мне показалось, что вы сдаете комнату?!!

Рита: Нет, не сдаю. И никогда не сдавала.

Продавщица: Вы же здесь где-то неподалеку живете?

Рита: Да. Вон мои окна можно увидеть в том доме. Но я не сдаю квартиру. Почему вы решили, что я сдаю?

Продавщица: Моей дочери с мужем так нужна комната, чтобы недорого!

Рита: Нет, я не сдаю.

Продавщица: Может, сдадите? (Заканючила.)

– Не нойте, женщина, не нойте!.. – приструнила ее Рива.

Продавщица помолчала, опять начала: У меня есть шторы, вам не нужны шторы дешевые?

Рита: А стаканы, высокие, из белого хрусталя, на свадьбу у вас есть?

Рива: На какую свадьбу? Ты женишься?

Рита: Да. Я тебе сейчас все расскажу.

Продавщица: Есть. Завтра могу принести. В это же время. Я на этом месте каждую ночь.

Рива: А какого цвета шторы, не пронзительно-древесно-коричневые, чтобы были теплого цвета?

Продавщица: Я своей родной сестре купила – ее город как раз пасмурный, всегда дожди, и я купила ей «согревающие».

Рива: Какой цвет?

Рита (осуждающе): Это ты ему хочешь? Я так против!

Продавщица: Такой… желтый, как будто в комнату вошло солнышко!

Рива: Нет, наоборот, хочется, чтобы они отгораживали от солнца!

Продавщица: Дайте мне свой телефон. Мне не разрешают давать свой телефон. Давайте вы свой. И я вам позвоню!

Рита: А кто вам не разрешает?

Продавщица: Мои хозяева мне не разрешают. Не мой телефон, не могу дать.

Рита написала ей свой номер телефона. Та, тяжело вздыхая, отошла.

Рита (неуспокоенно): Неужели у меня такой образ, будто я сдаю комнаты? – И откусила пирожок. – Эй, смотри, у меня внутри пирожка стекло, а у тебя?

Рива: Плюнь-плюнь!

Рита послушно плюнула на платформу осколок зеленого бутылочного стекла – разбившись, зазвенел. Продавщица пропала.

Рива (выплевывая свой чебурек): Они все набиты стеклом!

Рита: Не надо было ей давать телефон!

Девушки обошли вокзал и завернули за угол, где двое мужчин, один в засаленном белом халате и другой – просто в гражданском, пронесли мимо них носилки с телом, покрытым белой простыней. Видны были худые нестарые ноги.

– Какие бедные у него ботинки, – сказала Рива.

Ветер приподнял несвежую простыню, показав худой живот.

Рита: Худой – мало ел. И непожилой-немолодой, и бедно одетый…

Рива: Нет, все-таки молодой!..

Ветер сильнее дернул, и они увидели, что у тела не было еще и головы.

Рита (сочувствуя, пронзительно): А где его голова?

Тот, что был в конце носилок, с пронзительным взглядом, спросил ее:

– Тебе это надо?

Рита: Нет.

Подруги вышли на дорогу ловить такси. Издалека они увидели несущийся на огромной скорости грузовик. Не доезжая до них метра три, он резко вильнул, и поехал уже прямо на них. Они чудом отскочили, увидев за рулем улыбающегося узкоглазого водителя.

– Смотри, когда мы вместе, у нас всегда такое начинается, – сказала Рива. – В последнюю вашу встречу у меня украли паспорт. Помнишь?

– Это он у тебя его и украл, чтобы ты от него зависела. Еще помогал отрывать половицы, якобы искал, помнишь?.. А ты к нему еще возвращаешься через такие страдания мамы.

 

В КВАРТИРЕ У РИТЫ

 

Рива за столом опрокинула бокал с шампанским – она наклонилась под стол и стала салфеткой вытирать не само пятно, а рядом с пятном. Она тщательно потерла сухое место несколько раз и выпрямилась.

Рита: Сколько у тебя сейчас близорукость?

Рива: Сейчас минус пять.

Рита (через паузу): Та девушка, которую ты знала, та Рита – уже давно скончалась. У меня уже поменялась кровь… У меня скоро будет тайная свадьба.

Рива: Почему тайная? Почему не явная?

Рита: Сейчас я тебе расскажу. Ночь. Все торжественно встают и выходят во двор из-за стола: ты, его друзья, я, он, а на улице лошади будут бить копытами. Идти оперный снег. А сани завалены цветами. Всех избранных друзей мы соберем в ту ночь… Подожди, мне надо отойти, – сказала Маргарита.

Она подошла к окну, отогнула тяжелый занавес от окна и стала смотреть – ровно, когда стрелки на ее часах показали три часа ночи, в здании напротив кто-то стал подавать «огненные знаки» – из башенок чердака вспыхивал и потухал яркий фонарь. В ответ она коротко помигала зажигалкой в окне.

– Смотри! – позвала Рита, когда увидела, что подруга стоит за спиной, надев очки. – Всегда в одно и то же время!

Рива: Кому ты подаешь знаки? Рита: Это мне подают знаки. Рива: Лично тебе? Рита: Мне. Рива: Зачем?

Рита: Мне напоминают, меня не оставляют: что-то будет, помни о нас!

Рива: Откуда ты знаешь, что прямо такие фразы… тебе?

Рита: Есть приметы, я одна не сплю в это время, окно угловое, и мне ЭТО… очень близко!

Рива: А ты не хочешь сходить и поймать, кто это?

Рита: О! Не надо!..

Рива: Проверить. Познакомиться. Разглядеть лицо.

Рита: Это такая сила, что ее нельзя поймать, да и недостойно поступать с ней так. Не-благо-родно!

Рива: Это пугает меня, Рита. Это не пугает тебя?

Рита: Меня никто не поддерживал в этой жизни, кроме этих огней. Нет такой силы защитить меня, нет такой Богини…

Рива {вставила): У тебя заниженная самооценка.

Рита: Вот какое у меня теперь положение: я пела. Один Господин послал мне букет цветов и аккомпаниатору, хоть он и мужчина, погнался за мной до туалета, я дала ему телефон. Мы выпили. Господин оказался старше на двадцать лет… За этот год, что я его знала, он превратился из очень богатого человека в излишне богатого – все, о чем он мечтал в своей бедной юности, он достиг и стал колоться! И пять дней назад к нему приехал его сын Михаил!.. Если бы все можно было вспомнить… В тот день я приехала к Господину в гостиницу. Номер был открыт…

 

ОТСТУПЛЕНИЕ 1

 

Огромный многокомнатный номер в гостинице. В большой комнате с роялем накрыт низкий стол.

Как только они увиделись, Рита и Михаил, Господин закричал:

– Ну, что же вы, поцелуйтесь! – И Рита, удивленная, поцеловала его сына в щеку. На вид ему было лет семнадцать-восемнадцать. Вблизи он поражал неестественной красотой бледного своего лица. Он не смотрел в глаза. Опустив голову, мучил в руках длинный бокал с водой.

Расслабленно сидел чуть наискось дивана. Сидеть ему было низко, и длинные ноги торчали над круглым столиком.

Ужинали втроем: отец, сын и Рита. Постучался официант, принесший шампанское. Михаил вежливо и сдержанно улыбался.

Господин: Какая же ты красивая, Рита! (Обращаясь к сыну.) Красивая она?

Тот отстранено вглядывался в нее и кивал.

Господин: А красивый у меня сын?

Рита (вторила): Красивый.

Господин: Я был таким двадцать лет назад.

Ему позвонили, и, когда он вышел с телефоном, Михаил вдруг перевоплотился, ожил и заговорщически спросил:

– Передай мне сигарету, Рита! Чтобы он не видел… – Он стал торопливо курить. Прищурился хитро. – Почему ничего не ешь? – Он улыбнулся, как будто что-то знал про нее.

Она, удивляясь, сказала:

– Потому что я не голодна.

И тут вошел Господин.

 

А ночью Михаил ушел в соседнюю комнату, закрыв за собой дверь. Стало тихо.

Когда Господин стал целовать Риту, кровать заскрипела. Господин не стал раздеваться, а просто вытянулся на кровати, закинул руки за голову, закурил. Он сказал тихо:

– На этой самой кровати я спал с одной женщиной. Я ее очень любил. Первый раз в своей жизни я полюбил тогда.

– Когда? Вчера?

– Да нет же! Давно. Как я любил эту женщину!.. – сказал Господин, и непонятно было, правда это или неправда, но говорил он очень пронзительно.

Тогда Рита тоже легла, повторяя его позу – на спине, закинув за голову руки. Они лежали, раздельные друг от друга, отстраненные.

Господин: Ночью она убегала от своего мужа, и я ждал ее на улице… А потом она возвращалась к нему.

Рита: Ты что, ее любишь?

Господин: Нет! Я рассказываю…

Он снял с нее свитер.

Господин: Скажи, ты любишь меня, любишь? Любишь, любимая? Ничего, ничего, скоро мы будем вместе…

Утром Рита проснулась на одной из двух в этой комнате кроватей. Она огляделась. На соседней – лежал Михаил и смотрел на нее.

Она спрятала ногу под одеяло.

Рита: Доброе утро.

В соседней комнате за закрытыми дверями сильно кричали.

Рита: А что там?

Михаил: Одного знакомого ночью в гостинице убили. Прямо в номере. Ты его, наверно, вчера видела.

Помолчали.

Михаил: Что у тебя на руке?

Их кровати разделял метр, не больше. Она посмотрела на свою руку с синяком.

Рита: Верно, током ударило… У меня что-то с электричеством. Возьму в руку – всегда лампочка взрывается.

Михаил сдержанно посмотрел.

Рита: Что он так кричит?

Михаил: Он уколотый. (Спокойным тоном сказал про своего отца.)

Рита (вставая на одном локте): Да?!! А ты знаешь про это?

Михаил: Да видно же! А ты никогда не пробовала?

Рита: А ты?

Михаил: Да. Пробовал. Вчера мне один его друг приносил в номер героин. И утром у меня один куб был, я в туалет выходил, уже уколол. (Он как будто гордился, докладывая ей это.)

Рита (стараясь не показать своего потрясения): Да?.. Хорошая вещь?

Михаил: Хочешь попробовать?

Рита (стараясь не обидеть): Интересно… Но странно. Как вы друг от друга отдельно колетесь. А тебе сколько лет?

Михаил: Семнадцать.

Рита: Никогда бы не дала тебе, намного взрослее! Я старше тебя…

Михаил: Ну, есть у тебя сигарета? (Тон разговора у них быстро стал заговорщический, как вчера вечером.)

Рита: Есть.

Михаил: И напиши, куда тебе звонить, если он тебя сегодня увезет. Я достану тебе попробовать. Я знаю, он уже снял для тебя квартиру.

Рита: А кто достанет? Друг отца, который из них? – обеспокоенно застращивала она.

Михаил: А! Нет! Ты думаешь, я без него не сумею достать? – Он усмехнулся и быстро спрятал сигарету, потому что в номер зашел Господин.

Господин (задумчиво): Зря я выбрал эту гостиницу… Теперь у меня не будет здесь покоя. Что вы сейчас хотите? Есть хотите?

 

Потом Рита лежала на подоконнике за занавесками. И Господин распахнул их и сказал, показывая ее Михаилу:

– Посмотри, как она лежит!

И у Михаила был влюбленный взгляд.

В номер пришел фотограф и сфотографировал их втроем. Рита обняла Михаила, как маленького, и Господин стоял над ними, как коршун, раскинув руки.

Господин долго разглядывал фотографию.

– Как вы друг другу подходите, – сказал он. – Михаил, пригласи Риту танцевать. – (Хотя не было музыки.)

– Я не умею, – сказал сын.

 

Она положила руки ему на плечи. Получился «медленный танец».

– А ты знал ту женщину, которая была у твоего отца до меня? – спросила Рита.

– Да, – сказал Михаил.

– Красивая она была?

– Нет, большая, не знаю… Ты красивая. Мой отец любит тебя.

– Спасибо.

Он посмотрел на ее жемчужные бусы:

– Настоящие?

– Нет, ты что!

– А у моей мамы таких много-много, длинные, и все настоящие! – Он испытующе посмотрел на нее.

– Да?.. – Она покраснела.

– А ты любишь его? У моего отца много денег, я не верил той его женщине. Женщины хитрые, – наивным голосом говорил он.

– Да, это так, – сказала Рита. – Ну, а ты в кого-нибудь влюблялся?

– Никогда! – сказал Михаил. – Никого не полюблю!

 

Когда она уезжала, Михаил принес ей пальто. И тихо сказал на прощанье:

– Завтра позвоню… Завтра!..

 

ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ

 

Он приехал к Рите днем с двумя букетами.

Михаил: Больше у продавщицы не было. Кончились.

Сели у стола друг напротив друга.

Михаил: Сколько тебе сделать? – И достал шприц.

Она пожала плечами.

Михаил: Ладно, давай руку. – Она подала ему руку. – Куда колоть будем?

Рита: Только не здесь! Здесь больно будет!

Михаил: А куда? Я больше никуда не попаду.

Некоторое время он прокалывал и прокалывал кожу ей на руке, как нарочно, оставляя синяки. Она каждый раз вскрикивала.

– Что? Больно? – жестоко спрашивал он.

– Да нет… Просто что ты делаешь?

Он оставил ее руку. Стал смотреть на нее.

– Это большой грех перед Богом – колоть первый раз. Я не буду тебе этого делать. – Тон был чуть театральный, будто он разыгрывал спектакль.

– Спасибо. – Она забрала руку, потирая синяки.

– За что мне говорить спасибо? – вскрикнул он и усмехнулся.

Зажав свою руку между скрещенными коленями, чтобы вздулись вены, он исступленно стал втыкать иголку, словно напоказ. Она отвернулась.

– Поцелуй меня, – вдруг сказал Михаил. – Такой закон есть, – пояснил он, – когда уколются.

– Нет такого закона. – Поцеловала его в щеку. – Ты в школе учишься?

– Нет, в институте. На первом.

– В каком?

Он нахмурился.

– Не знаю. То есть… не помню… Она засмеялась:

– Как это?

Он «припоминал-припоминал» и сказал:

– Зато факультет – экономический! Факультет помню! – Они засмеялись вместе.

– Жарко. – Она подошла к окну.

– Иди сядь, что ты все время встаешь. Давай поговорим.

– Давай поболтаем, – сказала она, улыбаясь и рассматривая его лицо. – Если бы твой отец узнал, Боже мой, Боже мой!..

Михаил: Он ничего не узнает. Если ты не скажешь. Я точно ничего не скажу.

Рита: Я тоже ничего не скажу.

Михаил: Поклянись. {Сказал очень серьезно.) Ну, хорошо, не надо, я тебе верю.

Рита: Как странно…

Михаил: Что странно? Ты любишь моего отца?

Она пожала плечами, неуверенно, виновато улыбаясь.

Михаил: Давай, роди ему ребенка. Девочку! Будет моя сестра.

Рита: Правда? Ты будешь любить ее?

Михаил: Да, конечно. Давайте вместе поедем куда-нибудь в путешествие.

Рита: Куда?

Он пожал плечами.

Михаил: Вместе куда-нибудь на пароходе…

Рита: Да… Красиво… А как это будет? Как ты думаешь? Михаил: Мы будем вместе, все время вместе… Рита: А если вместе, то обязательно что-нибудь будет… Михаил: Да, будет, – вдруг твердо сказал он. И он притянул ее к себе и стал смотреть прямо в лицо, не целуя.

– Можно попробовать… – сказала она, и тогда он поцеловал ее.

Сначала они целовались за столом. Потом встали. Он сказал:

– Пошли туда.

 

Они легли и целовались уже на кровати.

– Вот видишь, – сказал он. – Я не интересуюсь тобой для постели. Я люблю тебя!

– Что?!! – переспросила она.

– Я люблю тебя! Ты – моя любимая! Я люблю тебя! Я люблю тебя! – положив голову наискось подушки, повторял он.

– Какой ты красивый! – сказала она.

– Ты – самая красивая. Я люблю тебя!

Он тянул ее за руку.

А ты? – спросил он. – Ты любишь меня? Хоть немного? Любишь? – требовательно, как ребенок, повторял он. – Любишь меня?

– Да, да! – подтвердила она. – Как я сразу этого не поняла! Я люблю тебя! Я люблю тебя! Как только я увидела тебя, я полюбила.

– Я люблю тебя больше!

 

Потом они лежали. Он говорил:

– Мы убежим. Я брошу все. Я хочу быть только с тобой. Я брошу наркотики. У нас будут дети.

– Ты – сам ребенок. Я старше тебя.

– Мы вместе постареем. Ты всегда будешь самая красивая.

– Ты – сам ребенок.

– Да, ты поймала ребенка. – Он стал надевать крест, который до этого снял, поцеловал его, пошутил: – Грешница прикасалась к нему. Я люблю тебя! Как я люблю тебя!

в зеркале улыбалось ей странной счастливой улыбкой. Рита схватилась за свой рот – желая поймать эту улыбку у себя на лице.

 

Проступает голос Риты: И теперь я пытаюсь обмануть Господина… и с кем? С его сыном!

На улице с визгом затормозили несколько машин, стали сигналить распространенным позывным: «Та, та, татата…»

Рита (испуганно): Это Господин!

И почти сразу же – звонок в дверь. Обе вздрогнули.

Рива: Он как метеор!

Рита: Господин – очень большой человек. Но он, Рива, очень, очень черный человек.

Открыла дверь. Появился Господин с двумя бутылками шампанского под мышками, не один, а с вечно сопровождающим его Жориком – толстым мужчиной лет пятидесяти. Не снимая верхней одежды, все проходят на кухню.

Рива остается в комнате и наливает себе шампанское.

 

Разговор ведут без Ривы на кухне. Господин мимоходом тут же открыл и обследовал холодильник, заваленный одной колбасой. Положил туда же бутылку.

Господин (представляя Рите товарища): Это мой самый близкий друг Жорик!

Рита: Ты всех называешь своими «самыми близкими».

Господин: Ты что! Жорик – это как я сам. Мы с ним!.. Скажи, Жорик!

Жорик (очень польщенный, долго думает, потом выдавливает довольное): Да.

Господин: Жорик, иди скажи Михаилу, что я останусь у любимой моей здесь. А, не скрывай, не скрывай. (Он приглядывается к Рите.) Рита – моя любимая. Скажи, Рита, мы любим друг друга?

Рита: Зачем так спрашиваешь?

Господин вынул из кармана деньги. Дал Жорику. Тот значительно загреб деньги к себе во внутренний карман. Преданно мигнул ему глазами. Ушел.

ном спрашивает): А скажи, нравится тебе Жорик, не подозрительный? (Впивается в нее взглядом немигающим.)

Рита (как будто застигнутая врасплох, отвечает): Да… нет, только смотрит как-то… маниакально…

Господин: Как ты сказала? Ма-ни-а-кально? (Подумал.) Да, да, точно, как ты точно сейчас сказала!

Вглядывается в окно на кухне. Вдруг вскрикивает притворно.

Господин: Смотри, мой сын! Михаил!

Рита смотрит туда, куда он ей показывает, начинает очень сильно волноваться – по ней это видно.

Под фонарем в окружении нескольких мужчин с угодливыми лицами стоит строгий и надменный полуюноша-полумальчик лет семнадцати. Он высокого роста, взгляд отстраненный, одет во все черное. Некоторое время, секунд двадцать, Господин с Ритой в молчании наблюдают за ним, как загипнотизированные. Первым «ожил» Господин:

– Помаши, прошу тебя, рукой ему из окна, хорошо?

Рита машет ему рукой. У Михаила непроницаемое лицо, как у принца по меньшей мере. Рита неловко и как-то неестественно вынужденно пару раз тоже махнула ему. Михаил посмотрел на нее – это длилось с полсекунды – и отвернулся, скрываясь за фигурами черной свиты Господина.

Господин: Мой сын влюбился в тебя! Но я первый встретил тебя.

 

Рива все это время сидела за столом в комнате и, нервничая, пила шампанское.

Вдруг дверь открылась – на пороге стоял Господин в сером пальто с меховым воротником. Рива как раз занесла стакан, но выпить ей так и не удалось – так она загляделась на значительные гримасы, которые все время пробегали по лицу Господина. В руках он зажимал то ли огромный фужер, то ли вазу с шампанским. Он сделал навстречу из дверей всего один шаг, протянул руку так, что Риве пришлось поспешно вскакивать из-за стола и бежать к нему чокаться, как к более старшему.

Он выше ее уже не в два, как Рита, а в три раза…

Господин (начал веско): Я услышал вашу историю! – Тут он вгляделся в нее, потом, словно потеряв интерес, запнулся, с рассеянным лицом достал из кармана деньги, положил их на край стола, кивая головой, мол, это тебе. – Купите себе теплые туфли и еду. (Значительно кивнул.)

Как в театре, ретировался опять в двери, закрывая обе створки за собой.

 

Рита стояла у окна на кухне, она вздрогнула, когда он вошел.

– Я помог этой несчастной… (Пауза.) Так это она выпила мое шампанское? Кто у нее отец?

– Академик, – сказала Рита.

– А мать?

– Профессор.

Господин был поражен. Опять пауза.

– А я добился всего сам. Я из простой семьи. – Еще раз пауза. – Да. Рива хорошая. Пускай пока с тобой живет. Она хорошая, ты точно знаешь? Она не обворует тебя?

– Ты что?!! Я знаю ее много-много лет. И нечего у меня обворовывать.

– У тебя денег нет? – Сразу принимает на свой счет. Одновременно вынимает, как огромные гири, пакеты с деньгами, которыми у него набиты карманы пальто и внутри и снаружи.

Господин (объясняет): Всем надо платить наличными в моей жизни. Все хотят от меня денег.

Вдруг испытующе вглядывается в нее.

Господин: Покажи мне свои руки! Покажи мне свои вены! – Он проверяет ее руки.

 

Господин с бутылкой шампанского идет в комнату с Ривой.

– И