Стоят Станиславский и Чехов, рядом ангел-хранитель режиссера, он плачет. Все трое смотрят вниз.

СТАНИСЛАВСКИЙ (глядя вниз). Не могу на это смотреть, каждый раз содрогаюсь…

ЧЕХОВ. Да бросьте! Я вижу, вам это нравится.

СТАНИСЛАВСКИЙ. У меня сложные чувства. С одной стороны – это дикое варварство, но с другой… Это наши традиции!

ЧЕХОВ. Вы ему объясните. (Указывает на ангела-хранителя.)

СТАНИСЛАВСКИЙ. Объяснял, но он глух совершенно…

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ. Спасите… Спасите… Спасите…

Все трое смотрят вниз.

Толпа актеров расступается, истерзанное тело режиссера обезображено, он мертв.

КОРНЕЕВ. Ну, все.

ЧОХМАНДА. Подох…

Смотрят.

ГАДИН. Есть будем?

АФИНОГЕНОВА. Я уже не хочу…

ФЛЯГИН. И я.

ЛОРА ПРУН. И я.

САТАНОВСКАЯ. Я тоже его расхотела.

КОРНЕЕВ. Ну, начались капризы…

ЛУРЬЕ. А ты забыл, как предыдущего съели? У всех неделю изо рта дерьмом пахло! 

ВДУНОВ (на режиссера). Этот умник был самый говнистый.

САЙДУЛЛАЕВ. Да, в самом деле… 

Смотрят.

КОРНЕЕВ. Ну, тогда в подвал его, где Кафрос лежит с Толстоноговым. (Громко). Монтировщики! Хлам унесите!

Входят монтировщики.

МОНТИРОВЩИК. А ключ?

КОРНЕЕВ. У директора.

Монтировщики берут за ноги мертвого режиссера, чтобы унести. За кулисами суета, крик уборщицы.

Вбегают два оперативника с оружием.

МЛАДШИЙ ОПЕР. Всем стоять! Ни с места, сказал!

СТАРШИЙ ОПЕР. Извините, граждане, у нас был сигнал, что здесь преступление.

Пауза.

КОРНЕЕВ. Кто вы такие?

СТАРШИЙ ОПЕР. Хамовничье РУВД.

ЧОХМАНДА. Это заметно…

ОПЕР (на тело режиссера, монтировщикам). Чо понесли?

ЛОРА ПРУН. Это часть декорации.

ОПЕР. Ну-ка, посмотрим. (Смотрит в мертвое лицо режиссера). Труп называете декорацией? (Разглядывает тело, младшему.) Мертвый.

САТАНОВСКАЯ. Простите, у нас репетиция!

ОПЕР. Неужели? (Сатановской.) Красавица, это ты ему череп проломила? (Чохманде.) Или ты, старый пузач?

ЧОХМАНДА. Что вы себе позволяете?! Я народный артист!

ОПЕР. Вы убийца, радость моя. А актерство – всё уже в прошлом. Сидеть будете, я клянусь!

ЛУРЬЕ. Клоунада…

ОПЕР. Нет трупа, нет следствия, есть труп – есть статья. Влипли вы, братцы. Все поголовно. (Младшему.) Звони в спецотдел. Скажи – взяли целую банду актеров известных.

АФИНОГЕНОВА. Смешно…

КОРНЕЕВ. Голубчик, а можно ваш документик?

ОПЕР. Ксиву? Прошу. (Отдает удостоверение, младшему.) Посчитай всех.

МЛАДШИЙ ОПЕР. Не могу… Их очень много…

ОПЕР. Отойти всем к стене!

ЧОХМАНДА. Как это всё неприятно…

Быстро входит директриса.

ДИРЕКТРИСА. Простите, могу я узнать, что тут такое?

ОПЕР (натягивает ленту через сцену). Сюда не ходить, здесь отпечатки.

ДИРЕКТРИСА. Я директор театра.

ОПЕР. Да что вы? А мы – Хамовничье РУВД.

ДИРЕКТРИСА. Очень приятно.

ОПЕР. Да приятного мало. Видите труп?

ДИРЕКТРИСА. Ужас какой…

ОПЕР. Это хуже, чем ужас… Это – Ад, преисподняя. Смотрите, как они издевались над ним. Такой страшный труп я вижу впервые. Маньяки-рецидивисты и то милосерднее, чем ваши актеры…

ДИРЕКТРИСА. Чочкарёв, это всё вы?!

ЧОЧКАРЕВ. Я?!!

ОПЕР. Нет-нет… Он был не один. Это было спланировано, организовано всей труппой. (Смотрит на мертвого режиссера). Я, конечно, кино больше люблю, чем театр… И спектакли этого… как его… режиссера я не видел, но все равно – он был человек…

ДИРЕКТРИСА. Может, мы как-то… (В руке сумка с деньгами.)

ОПЕР. Нет уж, я на принцип пойду, но вас всех упеку. И президент не поможет. Это ж кранты: известные люди, артисты, а убивали хладнокровно, цинично, каждый знал свою роль! А это обстоятельство отягчает. Организованная группа убийц – это статья пострашней! Но главное что – они хотели съесть человека. Съесть как дикари! Ладно, я понимаю, были б голодные, а то ведь икра прет из ушей.

ВДУНОВ. Докажите.

ОПЕР. Докажем. Я еще за это звездочку получу.

ЛОРА ПРУН. Что мы одни? В Москве много театров!..

ОПЕР. А меня не интересуют другие театры. Меня интересует только моя жена. Она служит в вашей клоаке. Месяц назад устроилась реквизит подносить, всю жизнь мечтала работать в среде любимых актеров… И увидела, блин… (Чохманде.) Вот вас вся страна любит, вы герой на экране, а здесь ну просто редкий подлец! (Сатановской.) А вы принцесс всё играете, а в жизни бьете детей… Приходит вчера жена после спектакля, и плачет: «они человека сожрать собрались»… А сейчас домой приезжает, рыдает: «Спаси, у нас режиссера пытают!» Я думал, моя бедняжка тронулась вовсе… Ведь это в здравом уме не придет дикость такая! А потом думаю - дай-ка съезжу, проверю… Проверил… (На Чохманду.) Чем известнее человек, тем он поганее. Горькая правда.

Пауза.

ЧОХМАНДА. Вы хотите признания? Вы хотите признания?! Да, да! Это я его убил! Я! И я требую открытого суда, чтобы вся страна знала! (Задыхаясь от волнения.) Раньше… я режиссеров очень любил… Они для меня… были как боги: всё видят, всё понимают, и любят актеров больше, чем жизнь! Дурак был наивный!!! Сколько я этой братвы повидал… Есть режиссеры-всезнайки, я их называю «интеллект в грязных носках», такие всегда говорят о новых течениях, а на деле, кроме Беккета ни черта не читали! Или вот: есть эстеты. Такие ходят в шикарном костюме и галстуке, говорят о прекрасном, и вдруг забудутся во время репетиции, и начинают в носу ковырять… А есть алкаши, задорные парни, но любят подраться, но хуже всех ненормальные! Этим только секс за кулисами подавай! (Заплакал.) А ты живешь, и год за годом ждешь свою роль, а время уходит, стареешь, стареешь… И вот – появляется новый паук! Придет, концепцией соблазнит, разбередит твое сердце: «Вы же великий актер, вы же круче Богарта Хампфри, давайте играть «Дядю Ваню»! И ты на крыльях летишь, его сивый бред исполняешь, а потом после премьеры сидишь в гримерке один, и вдруг понимаешь – в таком дерьме я еще не играл… И бац! – получаешь инсульт. (Плачет.) Все режиссеры, как близнецы, их где-то печатают под копирку! Чудовища, самодуры, подонки, тираны!!! Я их убивал, убиваю, и буду убивать! Они гадят жизнь не только актерам, но и губят великий русский театр! 

КОРНЕЕВ. Не оговаривай себя! Это я!

ЛУРЬЕ. Ты?! Да это я!!!

ФЛЯГИН. Да нет, это я!

ЛОРА ПРУН. Фляга, ты-то при чем, сволочь такая…

ВДУНОВ. Я! Я его убил! Я!!!

ЧЕРТИЛОВА. Нет, я!

АФИНОГЕНОВА. Я!

САЙДУЛЛАЕВ. Я!