Истинная любовь к жизни коварна и безрассудна.

Пыль на ветру.

 

Улицы, арки и даже этот старый довоенный фонарный столб хранили в себе историю.

Черно-белые картинки с шумом по углам и прищуренными глазами постояльцев фотографии,от вышедшей вспышки, охраняли в себе мгновение, которое способно рассказать о целом мире, оставленном на задворках времени. Хотя почему на задворках? поток, видевший восстание Спартака, завоевания Наполеона и ещё мириады действий и содействий. Для него то, что было 70 лет назад- всего лишь щелчок, малое пятно синего цвета на картине Айвозовского. Это так невообразимо! Для тебя и меня 70 лет - это цифра, длину которой мы не можем представить во всю её величину, а для других людей, наших отцов и дедов и прадедов - это данность. Это их прошлое, о котором мы можем только читать и слушать! Какие бы мы заметки не отыскали, книги какие бы мы не изучали до атомных подробностей, что бы иное мы не делали, мы не способны понять, как оно было. Да, естественно, мы можем узнать основу, можем прочитать мемуары великого и невеликого создания того времени, но полностью этот мир нам неподвластен. Но рвение его постичь благородно.

Глава 1

Свет упал на мои веки, окрасив черноту ярко-красным цветом. Луч на моей кровати освещал, как пылинки кружатся в мелодичном танце, безудержно сменяя друг друга в падении вниз. Они упадут, от того так ярко проживают данные им мгновения. живут в веселье. В постоянном движении отыскав покой, пылинки стали мудрее любого человека, ставящего во главу жизни достаток. Безмерно благородная цель оплатить своею жизнью жизнь своих детей, ставит крест на судьбе принимающего решение.

Столь светлая мысль самопожертвования, как в самых чистых сказаниях о вере и Боге, в конечном итоге безмерно глупа и наивна!

Ведь ты перестаёшь жить, видя смысл в смерти.

Каждый день, давая дорогу жизни другому, ты обрубаешь тропу своей собственной.

А надо жить! Всеми способами жить! Пусть она будет коротка, пусть в глазах иных глупа до тошноты, жить так, чтоб умирая не оправдываться, не убеждать себя, что жил ради другого, не жалеть об упущенном.

Глава 3.

Я встал из-за запаха черного густого кофе, пройдя на кухню, я увидел Ангелину в моей рубашке. Я подошел к ней и поцеловал. Ей надо было идти на учебу в университет неподалеку, сегодня две пары по философии.  А тем временем я, попивая кофе смотрел на облачное утро, скатившееся на меня с бархатно-голубого неба, и читал книгу о выдуманной стране, в которой любовь – есть иное понятие, нежели то, что мы привыкли воспринимать, в том прекрасном,для меня, Мире понятие любви- есть ничто иное, как первородная страсть, как единение творческого порыва с красотами мира. Конечно, мира духовного, а вот, что за простор – есть отображение твоего сакрального “я” есть вопрос вечный и непростой. Однако, в том мире, если ты в двенадцать часов ночи посмотришь в зеркало, то вместо отражения себя наружного, увидишь иное, увидишь себя настоящего, Бегающего в невероятных просторах, и у каждого пристанище свое. Будь то изумрудный лес, скребущий небеса, или синие море, ласкающее берега, будь то горы или вулканы. Твой простор – это твой характер. Это и есть ты. И я уверен, что в том мире, истинно любвеобильный человек, лишь нашел гармонию меж простором внутри себя и жизнью в мире том насущном.

Отложив книгу в сторону, я подошел к окну, рассматривая кирпичную стену, как ни странно, мальчугана я не увидел, да и вся улица пустовала, странная тишина, она казалась мне гнетущей, я ее, почему-то, сильно возненавидел. Мне стало плохо, а душа будто покрывалась алой сыпью, неизвестная болезнь, похожая на тоску, как паралич съедала меня совсем глупо и внезапно. Будто стрелой пронзив сознание. Укутавшись в одеяло, я хотел уснуть, просто уснуть, чтобы не видеть той громоздкой серой тишины.

Серое море билось о брега моей печали, такая грусть не красива, но затягивает вглубь против воли твоей. Она съедает твое тело с помощью рыб, а кости выплевывает, как Харибда и ты разлагаешься. Тело заполняют черви с небесной тверди. Белоснежные облака покрываются волдырями, желтеют. Страшно. Страшно.

- Женя, ты плачешь…

Рядом со мною сидела Ангелина и судорожно трясла мою голову.

Молча я встал, я хотел убежать, уйти. Я не хотел, чтобы она видела мои слезы.

Я бежал.

Мне холодно, куда я иду? Что вообще я здесь забыл, почему так холодно, на дворе же лето!

Я что-то ищу? Но что, странный внутренний голос пронизывал меня, что могло его вызвать. Рутина? Вряд ли…

Выйдя в парк, я увидел старика, который одиноко тащил что-то. Его тело было обмотано толстой веревкой, глаз почти не видно из-за морщин, он то и дело останавливался от удушающего бессилия.

Осмотрев его вид, я понял, что он уже очень стар, а несет он старое фортепиано. Но зачем? И куда?

 

Глава 4.

Это было так давно. Кружка чая стыла на столе. Зеленый? Не люблю. Хочу кофе, черный, без сахара.

- Зай, зачем мне это, принеси мне мой заказ. Я просил кофе, а не чай, так еще и зеленый.

Девушка по ту сторона стола смотрела на недовольного клиента, да и,наверняка, она бы приняла оплошность за свою, но что еще сделать, если он кто-то больший, чем просто клиент? Смотреть на то, как человек сам гробит себя, свое здоровье. Что остается сделать?

- Пей чай, снова хочешь мучиться всю ночь, старый идиот? Того раза не хватило тебе?

-Живем один раз, знаешь ли. – хмурясь, ответил мужчина.

-Ах так? Ну, что могу тебе сказать – говорила девушка, добавляя зерновой кофе в белую кружку- выпьешь кофе, можешь меня не ждать, я уеду к матери, теперь уже навсегда!

Сказала та, протягивая кружку ароматного кофе постояльцу кафе. Мужчина не хотел сдаваться, поэтому лишь демонстративно взял кружку и отвернулся на телевизор, антенна на котором отошла в сторону, поэтому картинка то и дела шумела, а голос вовсе было не разобрать. Что-то говорили о наследии Маяковского, но мужик не вслушивался.  Что же, ты сделал свой выбор – искусственно тихим и спокойным голосом сказала официантка, снимая фартук.

- да постой ты, истеричка. Видишь, нет налета- Во все зубы улыбался мужчина, тыкая в бледные зубы, по которым одиноко скатывалась капля едва не выпитого кофе.

- идиот.

- сегодня после семи жду тебя, я написал свою новую – сказал он, закидывая кофту себе на плечо

На выходе, крикнув “спасибо” он направился домой. Ночь, она сидит напротив и слушает низкий голос, рвущийся с такой напористой нежностью, что даже жутко.  Время уходит, время поет. Мы останемся вдвоем, но не всегда. Все же должно кончаться, ты, как и всегда чертовски права.  И время уходило, старость брала свое. И получила.

- старик, извини, что ты делаешь?

- тебе какое дело? – щурясь ответил незнакомый старикашка.

- честно говоря, мне понравилось фортепиано, куда ты его?

- в ломбард – тихо пробасил старик, ставя точку в разговоре

- в какой?

- слушай, парень, отъебись, хорошо?

- извините – с грустью ответил Женя

Направляясь обратно в подавленном состоянии..

Стоп. Но ведь можно просто выкупить напрямую.   

- извините, а за сколько отдадите?

- оно старое, звук стал глуховат-было начал говорить дед, но остановился- но звучит все также хорошо!

-так за сколько? – огненным взглядом спросил Женя – 40 тысяч.

- ждите здесь, я скоро.

Направляясь домой, он бежал. Бежал быстро, как мог, на красный цвет, сбивая людей. Никого не существовало, только цель. Врываясь в комнату, Женя поднял кровать, под которой лежало около 60 тысяч, взяв нужную сумму, он снова побежал, оставив Ангелину удивленной и совсем незамеченной. Казалось, минут через пять, он уже стоял перед дедом, тряся сверток ценных бумаг. Старик ошалел, взяв сверток, он начал пересчитывать деньги, но напоследок, выкрикнул что-то удивительно мягким голосом – будь аккуратен, оно мне дорого. Но зачем тогда продавать? Не знаю, причин может быть много.   Впереди была дорога ярости, боли, усталых возгласов, отчуждения и боли. Но явно оно того стоило. Явно было нужным, необходимым. На подходе к подъезду к Жене выбежала Лина, до сих пор не отошедшая от внезапного появления, а затем и исчезновения Жени, она хотела было начать расспрашивать, но, завидев огненный взгляд, лишь вздохнула. Кое-как затащив фортепиано в комнату, Лина грохнулась на ранее убранную постель, а Женя был поражен. Собрав пальцами пыль, он долгое время рассматривает пыль, она, как тропинка перед вратами в целый невероятный мир. Врата во что-то неизведанное и неизбежно прекрасное.

Глава 5.

На улицу упала ночь пластом и лишь фонарный столб напротив освещал музыкальное одиночество человека, открывшего для себя мир музыки, блаженного искусства. Лина устала, но она спала, как ангел, а сон ей целовала музыка. Она такая умиротворенная в этот час – Подумал Женя, нежно, будто гладя, нажимая на клавиши старого советского пианино.

Нет, у него не было образования, все, что он делал – перебирал на слух, передавал собственные глубинные мысли, через мелодии. Трепет цикад, запах скошенной травы и,конечно, оседающие гранулы пыли, нашли в этой музыке свое отражение. Он не замечал. Как идет время, просто играл, каждым прикосновением признаваясь в любви,непросто инструменту, а душе, заключенной в потертой древесине. Он назвал ее “Пыль”, наверно, не стоит объяснять почему.

Лина проснулась в 7 утра, заметив, как перед кроватью, положив голову на крышку, спит Женя, она подошла и укрыла его мягким пледом, а сама отправлялась на утреннюю пробежку в парк. Пробегая мимо пустых снаружи панельных многоэтажек, Лина хотела было вернуться, но дорогу ей преградила странная девочка, которая что-то делала рядом с мусорными баками. Что это такое – подумала Лина, поглядывая в сторону бака. Там она увидела девочку с голубыми волосами, которая посмотрела Лине прямо в глаза.

(Дальше с мыслей Лины)

- Боже, какой у нее взгляд и жуткая маска, как-то неспокойно, может, стоит уйти?

Глава 6.

- Кофе, пожалуйста

- Здесь кофе не пьют – чей-то хриплый голос донесся до Жени – пива ему, я плачу. Тебе-то, паренек, есть восемнадцать – Женя неуверенно кивнул головой – А похер, знаешь, я вообще с пятого класса пью и ничего, жив- здоров. А ты че такой зажатый, на, это, хлебни – Сказал незнакомец, протягивая пиво.

И Женя устремился домой, пробегая улицы, в голове он продумывал. Что сказать. Как успокоить, может, обнять, а быть может, сходить вместе с ней к психологу, одно понимал он точно, то бегство, тот порыв – был глуп и неэтичен.

Одиночество длится вечность. Оно так ощущается. Оно убивает, а выход из одиночества – есть перерождение, происходящее после самых страшный мук. Одиночество сбивает с ног. И Вот, от горящего жизнью парня, осталась лишь одинокая грош. Так глупо, порыв сбивается.

Прошла неделя, затем еще одна и еще. Телевизор, который, казалось, всю жизнь был выключен, теперь трещал день и ночь. Встав с кровати и, проходя мимо запылившегося фортепиано, Женя посмотрел в экран, где говорили. Что девочка спрыгнула с крыши, Женя упал.

- почему так? Почему я думаю, что это она, нет, этого не может быть… Это невозможно, просто невозможно. Почему.

Пролежав на полу и выплакав все слезы, Женя направился в тот самый бар, но прейдя туда, не было ни бара, ни мужчины. Пройдя дальше в сторону моста, он увидел, как мужчина стоял на краю, он готовился спрыгнуть, Женя крикнул и тот повернулся, это был тот самый мужчина из бара, он улыбался. Он прыгнул. Женя подбежал к краю моста, но тела не видел, дождь, кажется, не мог скрыть слезы. Да и как. Женя направился домой. Зайдя в пыльную комнату, он сел за фортепиано и поцеловал запылившуюся “Пыль”. И начал играть, такая спокойная мелодия, но очень грустная, очень тяжелая, буря, сокрытая в штиле, которая успокаивала заболевшую душу.

Только музыка, только она помогает Жене, очищает от зверских мыслей вины. Быть может, это и есть любовь? Такая чистая.. Любовь спасает ровно также, как и способна убить. Музыка становится хранилищем нас самих, тех нас, которые оживают наедине, оживают в одиночестве.

Пыль на ветру, так много значащая для кого-то одного, является обычной грязью для другого, мы – лишь  на антиквариате, которую однажды обязательно сотрут. А наши жизни так и не смогут представить. А кто знает. Может, такие сюжеты не снились даже лучшим творцам. Мы никогда не узнаем.

Конец

Автор – Ильяс Ташматов.  

Пыль на ветру.

 

Улицы, арки и даже этот старый довоенный фонарный столб хранили в себе историю.

Черно-белые картинки с шумом по углам и прищуренными глазами постояльцев фотографии,от вышедшей вспышки, охраняли в себе мгновение, которое способно рассказать о целом мире, оставленном на задворках времени. Хотя почему на задворках? поток, видевший восстание Спартака, завоевания Наполеона и ещё мириады действий и содействий. Для него то, что было 70 лет назад- всего лишь щелчок, малое пятно синего цвета на картине Айвозовского. Это так невообразимо! Для тебя и меня 70 лет - это цифра, длину которой мы не можем представить во всю её величину, а для других людей, наших отцов и дедов и прадедов - это данность. Это их прошлое, о котором мы можем только читать и слушать! Какие бы мы заметки не отыскали, книги какие бы мы не изучали до атомных подробностей, что бы иное мы не делали, мы не способны понять, как оно было. Да, естественно, мы можем узнать основу, можем прочитать мемуары великого и невеликого создания того времени, но полностью этот мир нам неподвластен. Но рвение его постичь благородно.

Глава 1

Свет упал на мои веки, окрасив черноту ярко-красным цветом. Луч на моей кровати освещал, как пылинки кружатся в мелодичном танце, безудержно сменяя друг друга в падении вниз. Они упадут, от того так ярко проживают данные им мгновения. живут в веселье. В постоянном движении отыскав покой, пылинки стали мудрее любого человека, ставящего во главу жизни достаток. Безмерно благородная цель оплатить своею жизнью жизнь своих детей, ставит крест на судьбе принимающего решение.

Столь светлая мысль самопожертвования, как в самых чистых сказаниях о вере и Боге, в конечном итоге безмерно глупа и наивна!

Ведь ты перестаёшь жить, видя смысл в смерти.

Каждый день, давая дорогу жизни другому, ты обрубаешь тропу своей собственной.

А надо жить! Всеми способами жить! Пусть она будет коротка, пусть в глазах иных глупа до тошноты, жить так, чтоб умирая не оправдываться, не убеждать себя, что жил ради другого, не жалеть об упущенном.

Истинная любовь к жизни коварна и безрассудна.

Именно поэтому я так люблю предметы прошлого. Они, будто застывши, хранят в себе уйму прошедших судеб. Любой предмет тоже может погибнуть. Сгинуть от старости, уйти в небытие в огне, став горсткой пепла на чёрной земле. Но пока они живы и хранят в себе жизни других, о боги! В них той самой единицы измерения насыщенности прожитого, куда больше, чем у нас с вами. Ведь они, возможно, хранят в себе десятки, а то и сотни историй с сюжетом, который, быть может, не снился ни Шекспиру, ни Достоевскому.

Я убеждён, что с течением времени, предмет, теряя глянец и выверенную обложку, с трещинами на себе обретает нечто невозможно хрупкое, но от того безмерно ценное, как самая настоящая жизнь.

И пылинки, которые живут совсем недолго, но после падают на стул, доставшийся мне от прошлых постояльцев, становятся частью целой книги прожитых мгновений.

Эти мысли заставляли чувствовать себя пылинкой, которая должна лететь куда-то вдаль, что-то делать, чтобы стать частью истории.

Я - есть пыль на антиквариате, которую протрут однажды, даже не знав, что эта пыль означала целую жизнь.

И это прекрасно! Твоя жизнь может быть такой личной и бесценной для одного в будущем, а значит, ты должен сделать её максимально яркой для себя в настоящем.

Вставая с кровати, я старался не задеть этот луч. Встав, я пошёл делать себе завтрак. Открыв холодильник и посмотрев в окно, я увидел, как маленький мальчик одиноко пинал в кирпичную стену мяч, который,казалось вот-вот лопнет, из-за легко заметной грыжи.

Крикнув в окно, я поприветствовал паренька.

-Привет, Гриша!

-Здравствуйте, дядя Женя

-не менее  радостно меня поприветствовал мальчуган.

Я помахал ему так сильно, как только мог. В голове моей вспыхнул диссонанс, для него я - взрослый мужчина двадцати лет, который машет, как чокнутый из окна каждое утро. Но ему это даже нравилось, чего говорить обо мне. Я был в восторге. Но вряд ли его родители…
Ветер подул, хоть и лето,но все же, раннее. Поэтому, в 6 утра, все равно прохладно, а на мне не было даже футболки, я прикрыл старое окно, деревянный каркас и ржавые металлические застежки составили для меня оркестр старческих песен, которые я невероятно сильно любил. Моя квартира очень уютная, во всяком случае, мне так казалось.

Многим не нравилось, ну и пусть! Она же моя.

Старый потолок, который вот - вот даёт трещины. Линолеум в клеточку, полностью деревянная мебель и только плита выбивалась из общей картины.

Разбив 3 яйца, я поставил чайник на соседнюю плиту, дожидаясь протяжного свиста, Я сел за стол, на котором одиноко стояли чашка и недочитанная книга стихов Мандельштама.

Взглянув на все то же старое окно, моё внимание привлекли занавески. Сделанные из неизвестного мне материала, они привлекали меня настолько, что я просто не мог оторваться от них, ветер покачивал их из стороны в сторону, как будто это волосы на лице любимой девушки.

Мне захотелось снять эти занавески, сделать из них элемент одежды, например, юбку! Я всегда любил женскую одежду. Она такая мягкая и удобная… В Ней я чувствовал, как моё тело дышит. Дело даже не в красоте, в удобстве. Ходить в длинной отцовской рубашке я любил ничуть не меньше.

Мои размышления прервала плита. На которой уже вот-вот приготовиться яичница. Я перевернул яйцо с помощью ложки, но не прошло и секунды, как чайник заиграл протяжным свистом. Сняв его с плиты, я достал заварку чёрного и зелёного чаев. Я всегда их соединял, в унисон они создавали такую палитру вкусов, что я буквально таял от наслаждения. Прошло какое-то время, и мой завтрак был полностью готов, а затем и съеден. Посмотрев на то, какой солнечный день за окном, я, как ребёнок, захотел выйти на улицу.

Глава 2

Солнце потихоньку просыпалось ото сна и начинало греть своими лучами лужи.

Асфальт, впитавший в себя влагу, блестел на лучах, ослепляя прохожих. Было так светло и свежо! Чудная погода для прогулки в парке, подумал я, направляясь к дубовым вратам.

На мне была белая рубашка, ведь я всегда любил этот цвет, он такой лёгкий и непринуждённый. Ты чувствуешь свободу, тебе удобно, ведь она просторная и, вместо того, чтобы стягивать твои движения, обрамлять полет серебристыми наручниками, она дает телу дышать, даёт чувствовать себя воистину свободным.

Направляясь в парк, проходя сквозь густые кроны деревьев, мне хотелось взобраться на верхушку дерева, понаблюдать за миром, стоя на ветке. Так я и решил сделать! Я выбрал дуб, он был высотой максимум в три этажа, в самый раз! Это не составляло труда, интерес и опыт детства помогали мне, но, чем выше я взбирался, тем уже становился ствол дерева, с одной стороны, легче охватить ногами, но ветки, с другой стороны, становились худее и худее.

Встав ногой на одну из них, она хрустнула подо мной, и я полетел вниз. Мне повезло, что другие ветки смягчили моё падение. И вот, я лежу на земле и смотрю на то, как солнечные зайчики бегают по листьям, это так романтично. Я заплакал, так это было красиво! И даже моё падение - это целое искусство жизни!

Мы падаем, затем встаём, а Лучи все ложатся на ветки..

Мне не хотелось вставать, сколько я так уже лежу? Час или два? Я заметил маленьких воробьёв, которые постепенно начали обходить меня, я старался не двигаться, хотел понаблюдать за ними. Один подбежал ко мне и даже клювом тронул мою руку. Мне показалось, что он хочет, чтобы я встал, кажется, он волнуется за меня! Вставая, я дал ему понять, что со мной все в порядке, он может лететь, он зря волновался. Моя рубашка была измазана в застывшей грязи, поэтому, отряхнувшись, следы хоть и остались, но уже не в таком количестве, да и это было не важно.

Я шёл к пруду. Осмотрев его, я понял, что в нем нет никого, он абсолютно пуст и декоративен.

Я не хотел разочаровываться, поэтому пошел на звуки музыки. Там пела девочка, а вокруг неё уже столпились люди. Песни были очень грустные, я убеждался в том, что именно грустные песни связывают людей воедино.

Они греют душу, как камин, а в качестве дров - чувства, которые хочется побыстрее забыть или сжечь. Грусть - это невероятно красиво!

Ко мне она тоже приходит, как правило, с наступлением темноты.

Скрываясь под кроной дерева, я задавался вопросом. Почему грустные люди такие красивые? Они могут быть непритягательны внешне, но их грусть, обрамленная в искусство, так притягивает одних, как столь же отталкивает иных.  Быть может, внешняя красота переоценена вовсе? Некоторые кладут жизни на то, чтобы понравится своей внешностью большинству людей, совсем теряя ту красоту, которую в них вложила жизнь. Надевая маску общепризнанной красоты, люди теряют нечто большее, и только чувства, которые, как бы ты не старался скрыть, способны пробудить истинную притягательность внутри, способны дать человеку второй шанс, и только от него зависит, воспользуется ли он им.

Я слушал песни о любви, очень грустные и от того, такие близкие мне. Неважно то, что слова мрачные, гораздо важнее, что в конце каждой песни была вспышка надежды, что однажды все наладится, однажды. На улицу со временем падала тень вечера, сопровождая себя мелодией ветра, выкрутившего свой звук настолько, что девочку, минут на 5, совсем стало неслышно. Когда ветер стих, люди, пришедшие в парах, стали танцевать медленный танец, типичный вальс, как в лагерях, сплотил также храбрых людей, которые не струсили пригласить незнакомых  девочек потанцевать с ними. “Я тоже так хочу” – подумал я, и пошел вперед, к стоявшей у дерева напротив, девочке. Завидев то, как я иду к ней, она покраснела и увела взгляд в пол.

- Зачем ты смотришь на асфальт, ведь он же совсем некрасивый, посмотри на вон тот месяц

Девочка, все также, не смотрела на меня, но взгляд подняла.

- очень красивая музыка, можно я приглашу тебя потанцевать со мною?

Девочка, молча, кивнула, и я взял ее руку. Положив руку на талию, мы сливаемся в потоке истинной красоты. Как опавшие листья, но чуть больше, что было бы, если листья с тонкой ветки падали не на землю, а в космос? Они бы летели! Летели до конца времен, покоряя новые неизведанные горизонты. Так и мы, листья, хотя нет, мы космическая пыль, покоряющая жизнь.  Мы так малы, но мы есть большее.

Музыка затихла, а девочка, игравшая все эти песни, поблагодарила всех слушателей и собралась уходить, но мы продолжали кружиться, совсем не замечая окончания песни. Подул сильный ветер, а фонарный столб загорел, освещая полет однокрылых птиц, которые способны лететь только воедино. Я взял ее за руку и повел с собой по всем известным мне садам и паркам.

Я вижу ее улыбку, я вижу ее! Я влюблен, я без памяти. Странное возбуждение внутри меня, живот такой тяжелый, ноги будто ходят по густым пушистым облакам, а по ним бегают помехи. Так приятно, воодушевляет. Мы спустились к берегу Волги. Слушать волны, которые разбиваются о прибрежный  песок. Встав с песка, мне так захотелось поймать эти волны чистой воды руками. Сняв одежду полностью, я пошел навстречу водам. Она ласкала мое тело, по которому бешено бегали мурашки. Мне хотелось всегда стать частью воды. Стать частью невероятного шедевра природы, дающего путь и источник творцам. В воде ты чувствуешь себя невероятно легким. От раздумий меня прервала девушка, которая шла ко мне, оставив одежду на бреге, она рукой прикрывала грудь, продолжая идти ко мне. Мои объятия встретили ее, и наши тела соприкоснулись. Это так естественно, ничто не сковывает тебя!    Полная свобода от удушающих устоев. Полное спокойствие мысли и ее пылающий восторг. Я посмотрел в ее глаза, в них я не увидел страха, только страстное желание. Мы слились в долгом поцелуе.  Многие бы удивились такой решительности, но только не я. Тихони храбрые и открытые люди, просто им нужно подстраиваться под этот мир, а у него, в плане норм и морали, очень низок потолок.

 Одевшись, я повел ее к себе домой, совсем уставшие, мы легли спать. Она спросила меня только об одном: “Как тебя зовут?”- и правда, мы ведь даже и не узнали имен друг друга.

 

Глава 3.

Я встал из-за запаха черного густого кофе, пройдя на кухню, я увидел Ангелину в моей рубашке. Я подошел к ней и поцеловал. Ей надо было идти на учебу в университет неподалеку, сегодня две пары по философии.  А тем временем я, попивая кофе смотрел на облачное утро, скатившееся на меня с бархатно-голубого неба, и читал книгу о выдуманной стране, в которой любовь – есть иное понятие, нежели то, что мы привыкли воспринимать, в том прекрасном,для меня, Мире понятие любви- есть ничто иное, как первородная страсть, как единение творческого порыва с красотами мира. Конечно, мира духовного, а вот, что за простор – есть отображение твоего сакрального “я” есть вопрос вечный и непростой. Однако, в том мире, если ты в двенадцать часов ночи посмотришь в зеркало, то вместо отражения себя наружного, увидишь иное, увидишь себя настоящего, Бегающего в невероятных просторах, и у каждого пристанище свое. Будь то изумрудный лес, скребущий небеса, или синие море, ласкающее берега, будь то горы или вулканы. Твой простор – это твой характер. Это и есть ты. И я уверен, что в том мире, истинно любвеобильный человек, лишь нашел гармонию меж простором внутри себя и жизнью в мире том насущном.

Отложив книгу в сторону, я подошел к окну, рассматривая кирпичную стену, как ни странно, мальчугана я не увидел, да и вся улица пустовала, странная тишина, она казалась мне гнетущей, я ее, почему-то, сильно возненавидел. Мне стало плохо, а душа будто покрывалась алой сыпью, неизвестная болезнь, похожая на тоску, как паралич съедала меня совсем глупо и внезапно. Будто стрелой пронзив сознание. Укутавшись в одеяло, я хотел уснуть, просто уснуть, чтобы не видеть той громоздкой серой тишины.

Серое море билось о брега моей печали, такая грусть не красива, но затягивает вглубь против воли твоей. Она съедает твое тело с помощью рыб, а кости выплевывает, как Харибда и ты разлагаешься. Тело заполняют черви с небесной тверди. Белоснежные облака покрываются волдырями, желтеют. Страшно. Страшно.

- Женя, ты плачешь…

Рядом со мною сидела Ангелина и судорожно трясла мою голову.

Молча я встал, я хотел убежать, уйти. Я не хотел, чтобы она видела мои слезы.

Я бежал.

Мне холодно, куда я иду? Что вообще я здесь забыл, почему так холодно, на дворе же лето!

Я что-то ищу? Но что, странный внутренний голос пронизывал меня, что могло его вызвать. Рутина? Вряд ли…

Выйдя в парк, я увидел старика, который одиноко тащил что-то. Его тело было обмотано толстой веревкой, глаз почти не видно из-за морщин, он то и дело останавливался от удушающего бессилия.

Осмотрев его вид, я понял, что он уже очень стар, а несет он старое фортепиано. Но зачем? И куда?

 

Глава 4.

Это было так давно. Кружка чая стыла на столе. Зеленый? Не люблю. Хочу кофе, черный, без сахара.

- Зай, зачем мне это, принеси мне мой заказ. Я просил кофе, а не чай, так еще и зеленый.

Девушка по ту сторона стола смотрела на недовольного клиента, да и,наверняка, она бы приняла оплошность за свою, но что еще сделать, если он кто-то больший, чем просто клиент? Смотреть на то, как человек сам гробит себя, свое здоровье. Что остается сделать?

- Пей чай, снова хочешь мучиться всю ночь, старый идиот? Того раза не хватило тебе?

-Живем один раз, знаешь ли. – хмурясь, ответил мужчина.

-Ах так? Ну, что могу тебе сказать – говорила девушка, добавляя зерновой кофе в белую кружку- выпьешь кофе, можешь меня не ждать, я уеду к матери, теперь уже навсегда!

Сказала та, протягивая кружку ароматного кофе постояльцу кафе. Мужчина не хотел сдаваться, поэтому лишь демонстративно взял кружку и отвернулся на телевизор, антенна на котором отошла в сторону, поэтому картинка то и дела шумела, а голос вовсе было не разобрать. Что-то говорили о наследии Маяковского, но мужик не вслушивался.  Что же, ты сделал свой выбор – искусственно тихим и спокойным голосом сказала официантка, снимая фартук.

- да постой ты, истеричка. Видишь, нет налета- Во все зубы улыбался мужчина, тыкая в бледные зубы, по которым одиноко скатывалась капля едва не выпитого кофе.

- идиот.

- сегодня после семи жду тебя, я написал свою новую – сказал он, закидывая кофту себе на плечо

На выходе, крикнув “спасибо” он направился домой. Ночь, она сидит напротив и слушает низкий голос, рвущийся с такой напористой нежностью, что даже жутко.  Время уходит, время поет. Мы останемся вдвоем, но не всегда. Все же должно кончаться, ты, как и всегда чертовски права.  И время уходило, старость брала свое. И получила.

- старик, извини, что ты делаешь?

- тебе какое дело? – щурясь ответил незнакомый старикашка.

- честно говоря, мне понравилось фортепиано, куда ты его?

- в ломбард – тихо пробасил старик, ставя точку в разговоре

- в какой?

- слушай, парень, отъебись, хорошо?

- извините – с грустью ответил Женя

Направляясь обратно в подавленном состоянии..

Стоп. Но ведь можно просто выкупить напрямую.   

- извините, а за сколько отдадите?

- оно старое, звук стал глуховат-было начал говорить дед, но остановился- но звучит все также хорошо!

-так за сколько? – огненным взглядом спросил Женя – 40 тысяч.

- ждите здесь, я скоро.

Направляясь домой, он бежал. Бежал быстро, как мог, на красный цвет, сбивая людей. Никого не существовало, только цель. Врываясь в комнату, Женя поднял кровать, под которой лежало около 60 тысяч, взяв нужную сумму, он снова побежал, оставив Ангелину удивленной и совсем незамеченной. Казалось, минут через пять, он уже стоял перед дедом, тряся сверток ценных бумаг. Старик ошалел, взяв сверток, он начал пересчитывать деньги, но напоследок, выкрикнул что-то удивительно мягким голосом – будь аккуратен, оно мне дорого. Но зачем тогда продавать? Не знаю, причин может быть много.   Впереди была дорога ярости, боли, усталых возгласов, отчуждения и боли. Но явно оно того стоило. Явно было нужным, необходимым. На подходе к подъезду к Жене выбежала Лина, до сих пор не отошедшая от внезапного появления, а затем и исчезновения Жени, она хотела было начать расспрашивать, но, завидев огненный взгляд, лишь вздохнула. Кое-как затащив фортепиано в комнату, Лина грохнулась на ранее убранную постель, а Женя был поражен. Собрав пальцами пыль, он долгое время рассматривает пыль, она, как тропинка перед вратами в целый невероятный мир. Врата во что-то неизведанное и неизбежно прекрасное.

Глава 5.

На улицу упала ночь пластом и лишь фонарный столб напротив освещал музыкальное одиночество человека, открывшего для себя мир музыки, блаженного искусства. Лина устала, но она спала, как ангел, а сон ей целовала музыка. Она такая умиротворенная в этот час – Подумал Женя, нежно, будто гладя, нажимая на клавиши старого советского пианино.

Нет, у него не было образования, все, что он делал – перебирал на слух, передавал собственные глубинные мысли, через мелодии. Трепет цикад, запах скошенной травы и,конечно, оседающие гранулы пыли, нашли в этой музыке свое отражение. Он не замечал. Как идет время, просто играл, каждым прикосновением признаваясь в любви,непросто инструменту, а душе, заключенной в потертой древесине. Он назвал ее “Пыль”, наверно, не стоит объяснять почему.

Лина проснулась в 7 утра, заметив, как перед кроватью, положив голову на крышку, спит Женя, она подошла и укрыла его мягким пледом, а сама отправлялась на утреннюю пробежку в парк. Пробегая мимо пустых снаружи панельных многоэтажек, Лина хотела было вернуться, но дорогу ей преградила странная девочка, которая что-то делала рядом с мусорными баками. Что это такое – подумала Лина, поглядывая в сторону бака. Там она увидела девочку с голубыми волосами, которая посмотрела Лине прямо в глаза.

(Дальше с мыслей Лины)

- Боже, какой у нее взгляд и жуткая маска, как-то неспокойно, может, стоит уйти?