К. М. Веригин. Благоуханность. Воспоминания парфюмера. Бал.

 

Сиянье люстр и зыбь зеркал
Слились в один мираж хрустальный,
И веет, веет ветер бальный
Теплом душистых опахал.
И. Бунин.

 

Молодость неисчерпаемо богата яркими чувствами и переживаниями. Кажется порой, что с годами многое забывается, но, чем старше становишься, тем более выступают из глубины сознания свежие, молодые воспоминания, и среди них во всех своих милых подробностях сияют первые наши балы. Сколько грез, волнений и мечтаний они вызывали. К ним готовились неделями, месяцами, и в воспоминаниях они кажутся чудесными, нереальными, выхваченными из обычной жизни, овеянными музыкой, сказочными встречами прекрасного принца и задумчивой Царь-Девицы. Само ожидание бала было чудесным, наполненным грезами; каждый новый день увеличивал радость будущего, манил и звал. И вот наконец просыпаешься с чувством, что ждать остается лишь до вечера, что день бала уже наступил.

Платья, вызывавшие столько размышлений, разговоров и примерок, готовы. Легкие, светлые, воздушные — в них та же девичья прелесть, что и в их юных хозяйках. Сшитые обычно не в больших домах, а местными швеями по моделям модных журналов, они были все же полны милой фантазии и скромной простоты, так как о больших декольте у барышень и речи быть не могло.

Конец первой мировой войны связан для меня даже не с настоящими балами, а с нарядными танцевальными вечерами, уютными, семейными, такими же, вероятно, какие устраивали наши отцы в дни своей молодости. Уклад жизни тогда еще не менялся так быстро, как он меняется в наши дни. Люди были гостеприимны и просты; принимали широко, но поразить никого не хотели, хотя и готовили все на славу. Танцевали еще старинные польки, венгерку, мазурку и краковяк, полонез, кадриль, падекатр и падеспань, и новшеством являлись танго и фокстрот. Однако высшим достижением бальных танцев, уносивших нас на крыльях, опьянявших своей воздушностью и быстротой, был вальс. И музыка его, веселая, разнообразная, легкая, певучая, всегда особенно ярко отзывалась в душе.

Фокстрот тоже танцевался легко и весело, но настоящим танцем его не считали; роль же танго была тогда еще не столь значительной, как стало позже. О нем рассказывали немало анекдотов, порой не совсем скромных; но мы, молодежь, еще не ощущали его задумчивого ритма, таинственных замедлений, страстности.

В жизни молодежи танец занимает всегда большое место, и, быть может, это объясняется тем, что ничто так быстро, приятно и легко не сближает, как он. Не надо думать о теме разговора, не надо угадывать мысли партнера, уметь заинтересовать его, достаточно отдаться музыке и знать, что всем танцующим так же весело и легко, как тебе.

В нарядном, залитом светом зале танец имеет свою особую магию. Как часто вызывает он увлечение, влюбленность и даже любовь. Хорошо танцующая дама вся отдается его ритму и вверяется своему кавалеру; он же, попадая под власть музыки, теряет свою отчужденность и незаметно для себя, в благоуханной близости своей дамы, попадает во власть ее очарования...

Бальный зал казался мне всегда волнующей оранжереей, чудесным зимним садом, в котором, как яркие и нежные цветы, в переливах огней, в волнах музыки мелькают благоуханные девушки.

Роль духов на балу особенно велика. Нигде условия для их полного аккорда не являются такими благоприятными. Все содействует этому: температурa в зале и теплота тел танцующих, свет и музыка, движение и желание нравиться, уверенность в своем очаровании и молодость и, вероятно, еще целый ряд других причин... Роль духов, их увлекающую силу женщина поняла раньше мужчины и прибегает к ней все чаще и чаще. Правильно выбранные духи, их постоянство — и женский облик встает в памяти с особой силой, полный власти, шарма и обаяния. И когда через многие годы вспоминается прошлое, то не ярче ли всего милого и ушедшего воскресает в памяти веяние аромата!...

И вот сейчас, переносясь мыслью на первые мои балы, в благоуханной прелести духов я вновь вижу милыe лица, слышу молодые голоса.

На этот памятный вечер приехали мы с небольшим опозданием. Из зала неслись лихие звуки мазурки, и пара за парой мелькали перед нами. Дамы казались легкими, воздушными, как птицы, а кавалеры, полные мужественной отваги, гремели шпорами и каблуками.

Вот пролетает Милочка — общая наша любимица... Невысокая, тоненькая, прелестная шатенка с огромными темными и яркими глазами. Она весела до озорства. Все притягивает в ней, волнует, захватывает, и она не скрывает своего желания взять от жизни все радости. Восторг ее передается окружающим и пленит их, как и она сама. Кажется, есть в ней что-то южное, вакхическое, хотя она и русская без всякой примеси иной крови. На ней коричневая туника под цвет ее глаз, и надушена она недавно появившимся, замечательным "Chypre" от Коти. Задорность ее юной благоуханности как нельзя лучше дополняется и подчеркивается искристой душистостью "Chypre", создавая незабываемый облик.

Немало на балу девушек красивее ее, и все же она остается одной из его цариц; и много юных поклонников окружают ее и мечтают танцевать с ней. "Chypre" и она, она и "Chypre" кружат голову, манят счастьем, весельем, молодостью...

Напевный вальс сменяет мазурку. Плавно, легко скользят пары. Близость танцующих рождает мечты, мечты переходят в надежды, сливаются с музыкой, танцем, слегка пьянят.

Золотая головка, нежно-голубое платье — это проносится первая красавица бала — Надин. Ее родители, крупные коммерсанты из Балтийских провинций, малопривлекательные люди. Как случилось, что их единственная дочь воплотила в себе такую чудесную античную красоту? Все в ней безукоризненно. Маленькая головка на красивой, точеной шее, большие глаза, нежный овал лица, чудесная кожа, тонкое сложение, породистые руки и ноги, но холодом веет от нее, даже вальсирует она безжизненно и невесело. Я часто встречал ее и знал, что у нее немало хороших, дорогих духов, но на ней они теряли свой аромат, разрушались. И хотя и думала она и читала не менее других, разговаривать с ней было трудно. Она казалась нам статуей, лишенной прелести, благоухания, теплоты живого существа, и, несмотря на редкую красоту, успеха она не имела.

Закончился вальс, но мы не успеваем сесть и обменяться впечатлениями, как задорная мелодия падекатра зовет нас опять в зал.

Быстро наполняется он парами, стремительно несущимися в танце, исполняющими несложные фигуры с детства знакомого танца. Да и есть в нем что-то детское, наивное.

В паре с высоким, стройным брюнетом проносится Люся. Ей только что минуло семнадцать. Она, высокая, стройная, длинноногая, кажется еще подростком, большой девочкой, случайно попавшей на бал. Люся прелестная, голубоглазая, с золотистыми, светящимися волосами и очень светлой кожей, к которой никогда не пристает загар, так огрубляющий кожу блондинок. На ней простое, но очень милое платье под цвет ее глаз. Взор ее затемнен длинными, загнутыми ресницами, а на левой щеке очаровательная ямочка дополняет правильный овал ее милого лица. Она напоминает мне полевой цветок или едва раскрывшийся бутон розы. Танцует она весело и живо, как-то по-детски; настоящей женственности в ней еще нет. Танец радует ее — и только, она не переживает его, и танцующие с ней понимают это и ценят в ней милую партнершу, с которой не желательно танцевать более задушевные танцы...

Надушена она не духами, а чудесным лосьоном "Violette des Bois" от Пино. Тонкая нежность ее девичей благоуханности ярко сплетается с благородной свежестью лосьона, и создается незабываемый образ в акварельно-голубых тонах восемнадцатого века.

Потушены главные люстры. Освещение зала стало интимнее; медленно, замирая и плача, пропели скрипки первые аккорды танго. Танцующих стало меньше, легче следить за скользящими парами, наблюдать и делать заключения...

Танго выдает взаимоотношения людей более других танцев. Вальс зовет к полету, веселью, жизни. Он выражает силу, самостоятельность. Танго же полно тихой грусти, задушевности, слабости... Впрочем, в 1918 году для исполнения этого танца еще требовались сложные па, и это несколько смягчало беспомощную грусть сопровождавшей его музыки.

Но вот одна из самых красивых пар этого вечера. Они оба — восточные люди, смуглые, крупные, с тонкими талиями. В его улыбке таится что-то хищное и неспокойное. В ее огромных миндалевидных глазах горит опасный огонь, во взгляде — притупленность и страстность. Смуглый цвет ее кожи привлекателен, прелестен правильный овал лица и маленький, яркий, чувственный рот. В семнадцать лет она уже настоящая женщина в полном расцвете своей красоты, но кажется, что пройдет совсем немного времени, и она пополнеет, расплывается и огрубеет... Танцует она превосходно. Видно, что они станцевались, ибо каждое их па, каждый поворот полны тончайшей согласованности. Но моментами держится она слишком близко, и в эти мгновения она отдается власти своего партнера и не скрывает этого.

Темно-красное шелковое платье оттеняет ее смуглую кожу и иссиня-черный отлив волос, и льется от нее могучей волной смущающий и дразнящий аромат. Это "Heure Bleue" от Герлена; у нее эти знаменитые духи достигают максимальной силы. Уже и без духов — на прогулках, у моря и особенно под вечер — запах ее вызывающе крепок, и есть в нем что-то от восточной пряности, и присущий ей от природы аромат могуче дополняется духами того же тона.

И прелесть ее совсем не семнадцатилетней девушки, а настоящей женщины; вероятно, такое же очарование было у нашей прародительницы Евы после вкушения от древа познания добра и зла...

За танго опять следует танго. Бал достиг своей кульминации. В замедленном повороте красиво проходит Анна со стройным, интересным юношей, совершенно ею очарованным. Маленькая, стройная, чудесно сложенная шатенка с зелено-коричневыми глазами, она невольно притягивает взгляд. Ее небольшая красивая рука с несколько удлиненными ногтями грациозно лежит на плече кавалера. Прелесть ее тоже нерусская. Много сотен лет назад ее предки пришли из Азии на служение Русской земле и, потеряв всякую связь с Востоком, стали совершенно европейцами. Она же словно сошла с древней гравюры, чтобы напомнить о связи своего рода с бесстрашными завоевателями Чингисхана, покорителя вселенной...

Замирают движения танго, плачут скрипки, сближаются головы танцующих, и в глубокий плен тонкой благоуханности Анны заключается стройный паж. Она надушена только что прибывшими из дамского Парижа "Mitsouko" от Герлена, который как бы создан для нее. У нее этот шипр амброво-фруктового характера приобретает необычайную прелесть, и аромат его то тонко сплетается с ее собственной благоуханностью, то вдруг ярко и мощно отрывается и развивается в собственной душистости...

Танцуют они такой трудный танец, как танго, безукоризненно: сдержанно, строго и легко, и вместе с тем как полна она прелестной женственной грации и как хорош ее кавалер!

Оркестр отдыхает. Приносят угощения, напитки. Молодежь — кто стоит, кто сидит. Все оживленно разговаривают, ожидая новый танец; антракт продолжается недолго. Музыканты рассаживаются, настраивают инструменты и для начала играют веселый фокстрот. Пара за парой вступают в танец, доступный всем своей простотой.

Среди массы танцующих резко выделяется новая пара, вызывая невольное восхищение. Он — высокий блондин, северный красавец с серыми глазами и милой улыбкой. Его дама тоже высокого роста, чудесно сложенная, с копной великолепных рыжих волос и удивительно нежной, чистой кожей. У нее правильный овал лица, большие зеленые глаза и четко очерченный рот. Огнем веет от ее красоты и аромата, который притягивает мужчин и не нравится женщинам. И кажется, что благоухание это близко древнему хаосу, что таится в душе каждого смертного. Страшно приблизиться к нему. Надушена она прославленным "Origan" от Коти, который так ей идет. Элен знает свою власть, но не злоупотребляет ею, так как дополняет ее красоту и ум, и доброе сердце. Только ложь да клевета заставляют вспыхивать ее глаза, загораться зеленым светом, и она умеет оборвать, остановить и смутить виноватого...

Блестящим мигом проносится танец за танцем, но вот наконец и последний — полька-бабочка.

Весь зал наполнился танцующими, и все лица искрятся улыбками и задором. Наблюдения мои закончены, так как и я в золотом плену. Ласково светятся карие глаза моей дамы, и мне кажется, что кругом весна, хотя за окнами декабрь...

Имя Веры горит во всех моих помыслах и мечтах, а тут и она сама со мной в нежной близости танца. Счастьем веет от нее, от ее духов, от милого образа. Танцует она легко и музыкально, и чудится мне, что мы составляем одно целое.

Вера — светлая шатенка с золотистым отливом и чудесной кожей. Нежная прелесть ее благоуханности напоминает мне аромат чайных роз. Зная, как дорога мне, она лишь слегка надушилась своими любимыми духами "Quelques Fleurs" от Убигана. "За ушком только", — мило сознается она мне. Это так хорошо оттеняет ее!

Близость, аромат, танец дают мне такую полноту счастья, что слова бледны это выразить...

Константин Веригин - доброволец лейб-гвардии конно-гренадерского полка (1919-1920).

Полькой-бабочкой заканчивается вечер. Мы выходим. Горы, море, сады утопают в лунном сиянии. Экипаж ожидает нас у подъезда. Быстро уносят нас добрые кони, и сказочность продолжается в поездке в горы, по дороге в Учан-Су.

Лесков в "Островитянах" дает замечательное определение духов. "Понюхай-ка, — сказал, завидя меня и поднимая муфту, Фридрих Фридрихович. — Чем, сударь, это пахнет? Не понимая, в чем дело, я поднес муфту к лицу. Она пахла теми тонкими английскими духами, которые, по словам одной моей знакомой дамы, сообщают всему запах счастья. Счастьем пахнет, — отвечал я, кладя на стол муфту. Да-с, вот какие у Роман Прокофьича бывают гости. От них счастьем пахнет..."

Эти слова были написаны в прошлом столетии. С тех пор, пользуясь открытиями химии, ароматическое искусство сделало огромный шаг вперед и дало миру целый ряд замечательных духов. С начала нашего столетия гегемония в искусстве аромата перешла во Францию и утвердилась в ней благодаря исключительному таланту ее парфюмеров, сумевших наиболее тонко, гармонично и оригинально слить искусственные и натуральные благоуханности. И французские парфюмеры, создавая свои духи, увеличивая красоту мира и радуя человека, подтверждают слова Лескова о счастье. Они дают его. Они приносят счастье, которое так необходимо каждому из нас, особенно теперь, когда жизнь в больших и душных городах все больше лишает человечество чистого и благовонного воздуха лесов и полей. Действие аромата на человеческий организм сложно и многообразно, но особенно сильно способствует оно полету фантазии... Так благоуханность духов как бы окрыляет мечту, преображая жизнь, унося от повседневной серости.

Если же переживаемый момент сам по себе полон яркости, то, обрамленный ароматом, он особенно сильно запечатлевается в памяти. И годы не только не могут его стереть, но, наоборот, в старости он становится еще ярче и рельефнее, подобно последним цветам осени. Но аромат осенних цветов всегда как бы пронзен землистой горечью, тогда как воспоминания овеяны сладостной грустью. Беззлобность, бестелесность этих воспоминаний помогают стареть, спокойнее уходить от жизни. Вспомним Тютчева, который полагает, что сама природа в своих звуках, красках и благоуханиях готовит человека к переходу в иной мир. Голос природы и дыхание ее даже утишают смертную муку, услаждают само расставание с жизнью.

Как ведать? Может быть, и есть в природе звуки,
Благоухания, цвета и голоса,
Предвестники для нас последнего часа
И усладители последней нашей муки.

К. М. Веригин. Благоуханность. Воспоминания парфюмера.
Благоуханность. Конец первой части.

 

Цветов и неживых вещей
Приятен запах в этом доме.
А. Ахматова.

Предыдущей главой хотел я закончить первую часть моей книги и начать во второй ее части разбирать саму работу в парфюмерии. Но воспоминания бала вызвали во мне целый рой иных воспоминаний, длинную вереницу забытых лиц и событий. Памятные встречи, знакомства, переживания кажутся особенно значительными в молодости, и, вероятно, основным фундаментом нашей жизни являются впечатления, накопленные до двадцатилетнего возраста. Тогда даже мимолетные знакомства не лишены значения. С каким вниманием дети, особенно самые маленькие, разглядывают новые лица, словно взвешивают их на весах, определяют свое к ним отношение. Впрочем, и у взрослых первое впечатление часто является верным. Симпатии и антипатии людей, как и инстинкты животных, предупреждают их, ограждают, и считаться с ними следует как с неведомой нам, но реальной силой. От чего зависят эти симпатии? С какими чувствами связаны они? Думается мне, что со всеми: голос человека, движения его, выражение глаз, улыбка не воспринимаются ли нами так же остро, как пожатие его руки или запах его одежды? Нередко женщины как существа более восприимчивые, доверяющие непосредственному чувству, инстинкту разбираются в людях лучше мужчин, особенно молодых, еще лишенных опыта, но привыкших анализировать свои чувства. Все мы принадлежим по рождению к определенной расе, народности, общественному кругу; все одарены различными физическими и душевными особенностями. Но во всех условиях жизни, во всех расах и народностях человек может искать мир душевный и открывать истиную, глубинную красоту жизни. Как найти ее? Думается, что отсутствие гармонии в музыке, нервные, резкие движения, крикливое сочетание красок, ломаные линии, терпкий и горький вкус да неароматные, неприятные запахи никак не вяжутся с чувством красоты. И если человечество начинает любоваться ими, не является ли это признаком неблагополучия, общего упадка?

Правда всегда прекрасна, тиха, гармонична и благоуханна. Ложь, эгоизм, скупость, жестокость и разврат несут в себе запахи разложения. Никакие ароматы, никакие духи не могут скрыть их и уничтожить, и не в дуновении ли тихого ветра открылся Бог Моисею!

Итак, воспринимая ароматы, разлитые в природе и людях, мы незаметно подошли к самой сущности нашей жизни, к внутреннему благоуханию души. Материалистический мир, весь погруженный во внешнюю, шумную жизнь, забыл собственную душу. Да и не только те, кто из всего человечества хочет сделать бездушный материал, навоз для удобрения будущего утопического мира, но и те, кто, веря в иные ценности, все же ищет оправдания себе, своим слабостям и грехам в условиях окружающей жизни, — все они забывают о великих возможностях всякой души человеческой. Войти в себя, смириться, познать собственные недостатки — и весь мир Божий откроется нам в свете любви. Окружающим станет легко с нами, и сами они захотят мира и любви, так как тот, кто преобразил свою душу, преображает и близких ему людей.

Оттого-то так хорошо искать дружбы со светлыми людьми, молитвенно связанными с Богом.

Увы! Нередко внешняя воспитанность, внимательность и просто тонкая лесть не позволяют нам видеть истинной сущности человека, и мы вверяем себя тому, кто живет совсем другой, чуждой нам жизнью. Но как же сделать правильный выбор? Не является ли путь инстинкта, симпатии, притяжения самым простым и верным? Каждому человеку присущи своя аура, своя атмосфера, свой аромат. Эта аура может притягивать или отталкивать, и наша душа, отдаваясь непосредственно своему чувству, без умственного осуждения, без сухости сердца может почувствовать радость от общения с близкими по духу людьми. В чем только не выражается эта атмосфера! Уже при самом входе в жилище мы чувствуем его обитателей. Светлой, теплой благожелательностью дышит передняя добрых и милых людей. Если они небогаты, эта бедность не бросается сразу в глаза и не замечается нами. Помещение же людей эгоистичных и неприветливых, даже красиво и богато убранное, встречает холодно, сдержанно и как-то скучно.

Конечно, и чисто материальные, бездуховные условия имеют также огромное значение в ароматической приятности помещения. И первым из них является чистота. Однако в соблюдении ее нужна осторожность. В прошлом столетии чистота была всегда благоуханной, но в настоящее время это не так. Рынки и магазины наводнены таким количеством дешевых химических продуктов: хлорных вод, феноловых мыл, мастик для полов и мебели на дурно пахнущих керосиновых основах, различных дезинфицирующих жидкостей и порошков, — что большинство этих продуктов постоянно отравляют атмосферу домов.

Впрочем, свежее дыхание дома зависит главным образом от самой постройки его. От подвала до чердака, от канализации до тяги печной трубы — все должно быть сделано добросовестно и из хорошего материала. Освещенность, размер и количество комнат в отношении к населяющим их людям тоже имеют немалое значение. От расположения их и особенно кухни, от ее изоляции от других комнат и хорошей тяги очага зависит в наибольшей мере вся благоуханность квартиры. К сожалению, даже в новых, удобных и хорошо построенных домах на эту сторону дела обращается недостаточно внимания и нередко уже в передней вас встречает ужасающий запах жареной рыбы или вареной капусты.

Одной из главных комнат квартиры является спальня — комната для сна и накопления новых сил. Никогда не следует преображать ее в салон для приема гостей или в помещение, где проводится большая часть дня. Атмосфера спальни должна быть пронизана духом чистоты, свежестью и пoлумраком в яркие летние дни, светом и легким, сухим теплом в холодную зимнюю пору. Вечером белоснежные простыни должны манить ко сну своим ароматом. Выстиранные простым и хорошим мылом (типа марсельского), без всякой примеси хлорных или других химических продуктов, просушенные на свежем воздухе и в лучах солнца, они сами впитывают в себя свет и воздух и способны дать отдых и сон спящему на них человеку. Как радостно бывает в деревне ложиться на такие свежие, славно пахнущие простыни и как малопривлекательна постель, отдающая химией. Увы! Даже в зажиточных домах и дорогих отелях это приходится испытывать все чаще...

Атмосфера квартиры связана и с деревом ее лестницы, паркета, дверей и окон, и с качеством обстановки, и с облицовкой стен и потолков.

Так, дух дубового вестибюля с дубовой лестницей необычайно прятен. Дуб — благороднейшее дерево Европы, и запах его полон тончайшей, строгой благоуханности мужского характера. Однако это первое впечатление строгости быстро сменяется чувством благожелательного радушия, чем и объяснится неизъяснимый шарм старинных дубовых столовых, где так славно пролетело немало часов моей жизни среди близких сердцу людей.

Иное чувство вызывает гостиная из карельской березы с окнами и дверями того же дерева. Веет от нее чем-то солнечным, девственным, светлым, чем-то веселым, как и сам цвет ее обстановки.

А сколько прелести в будуаре из ценного розового дерева с дорогими шелками пастельных тонов, где на фоне аромата цветов и духов чувствуется милая благоуханность хозяйки!

И как замечательно дыхание кабинета-библиотеки с его мягким ковром и массивными шкафами, в которых дремлют многочисленные фолианты в тяжелых кожаных переплетах. Вокруг на стенах висят портреты и картины в ценных рамах, и от них веет особой музейной душистостью. Перелистаешь страницы, и поднимается знакомый сухой запах, близкий сердцу всех любителей книг. Большой письменный стол с бронзой, канделябрами и несколькими фотографиями или миниатюрами; большая тахта, укрытая ковром, что-то мускусное в воздухе, призывающее к действию, вдохновляющее мысль; тонкий запах табака и сигар в часы беседы; аромат пылающего камина в зимние дни; благоухание черного кофе, коньяка, ликеров... Мужской угол, на фоне которого женская прелесть еще обаятельнее.

И вот, удаляясь в глубь детства, еще одна яркая величественная картина встает передо мной. И вся она пронизана ароматом. Вижу себя маленьким кадетом Второго Петербургского корпуса при посещении Зимнего дворца. Анфилада великолепных комнат. Но не великолепие залов и гостиных сохранила моя память, а удивительный аромат, царивший в них. Это был живительный еловый запах на фоне чего-то драгоценного и утонченного. Словно пахло всем богатством великой Империи, всеми произведениями искусств, собранными здесь. Могучей, великодержавной приветливостью был преисполнен аромат, и во все время посещения дворца это впечатление не покидало нас.

А вот и другое воспоминание, более скромное, но полное очарования. В Ялте нашими близкими соседями и друзьями были княжны Елизавета и Вера Петровны Багратион. Их небольшая, всего в восемь комнат, деревянная дача была очень красиво и уютно обставлена. Несмотря на огромное количество кошек, собак и птиц, дом встречал благожелательным сдобным ароматом. Княжна Вера — младшая из сестер и покровительница всякой твари Божией — была чудесной хозяйкой: необычайно хлебосольной и гостеприимной и как-то вся светилась приветливостью и подлинной добротой. Княжна же Елизавета, деятельная, умная, горячая, прошедшая всю войну 1914 — 1918 годов на передовых позициях сестрой милосердия, отдавала всю свою жизнь больным и несчастным. Она тоже была приветлива, но с ноткой строгости, без женственной доброты княжны Веры.

Вспоминается их большая желтая гостиная с цельным окном во всю стену, выходящим на море, с родовыми портретами в золоченых рамах, среди которых выделялся своей работой портрет их деда, генерала князя Багратиона, героя войны 1812 года. Этa гостиная во всякое время года была полна цветов. Пахло ими, хорошим деревом обстановки и чем-то своим, очень светлым и благородным.

В маленькой же диванной царила совсем иная атмосфера. Низкие татарские тахты, столики с инкрустацией, ковры на полу и стенах (так ясно помню всадников с изогнутыми луками!) — все вещи, находившиеся в этой комнате, были подлинные, восточные. Здесь всегда стоял низкий, густой, пряный аромат, и так хорошо звучала гитара, и тревожили сердце напевы цыганских песен.

А в большой гостиной мне не раз доводилось слушать серьезную музыку в прекрасном исполнении. Особенно запомнилась великолепная игра пианиста Николая Орлова.

И каждый уголок этого дома и большого сада дышал гостеприимством. Здесь всякий чувствовал себя на высоте, проявлял себя с лучшей стороны под лучами улыбки милой, доброжелательной княжны Веры да под внимательным и ясным взглядом старшей княжны. (Мне приходилось и потом встречать совсем особое очарование пожилых барышень-сестер, проживших всю жизнь вместе и дополнявших друг друга. Замужние женщины часто не успевают читать, думать, развивать свою душу. Они уходят с головой в семью и застывают в семейном эгоизме. Девушки же, умеющие стареть без горечи и скуки, бывают такими добрыми друзьями, такими сокровищницами духа.)

Душилась княжна Вера модными в то время духами "Vera Violetta" от Роже и Галле. Этот свежий и веселый аромат очень шел ей. Он как бы передавал ту непосредственную живость, какой искрилась она сама, дополнял ее и сливался с атмосферой этого милого дома.

Совсем иное впечатление производили дома некоторых других моих знакомых. Помню чопорную старуху лет шестидесяти и ее племянника под пятьдесят. Мать очень их уважала и несколько раз в год возила нас к ним, несмотря на наши протесты. Племянник был милый, простой человек, но тон всему дому задавала она, дама, любезная на людях, но всегда всем недовольная среди близких. Людям этого типа свойственно все критиковать, делать всем замечания, придираться к мелочам, не допускать мира в своей семье. Занимали они обширную квартиру, окруженную тенистым садом, но казалось, что воздух не проникал в нее. Гнетущая атмосфера охватывала нас у самого порога, и не хотелось улыбаться, говорить, дышать... Вполне приличная обстановка казалась застывшей. Умирание брюзжащей старости покоилось на всем. С нами, детьми, она была любезна, но мы только и мечтали об окончании этого визита, о свежем воздухе улиц... Другой дом был еще нестерпимее. Там жили люди знатные и богатые, но все же определенно (для меня) неблагородные. Они часто и долго путешествовали, многих встречали, но единственным их интересом были сплетни и пересуды. Многие знали об этой их страсти, и все же появление их в городе являлось началом ссор и недоразумений между многими семьями, прежде дружными между собой. Богатство и положение в свете спасали их от бойкота, но, несмотря на изысканность обстановки, дух их дома был невесел. Пахло сплетнями, недоброжелательством, и приличные люди не засиживались у них.

Совсем исключительное место среди моих знакомых и друзей занимала семья Мещеряковых, Состояла она из матери-вдовы, трех сыновей и дочери. С младшим из сыновей — Владимиром — пришлось мне пройти весь курс ялтинской гимназии, и я сохранил о нем самую светлую память. Чудесный товарищ, лихой гимнаст, один из первых учеников класса, он имел открытое, интересное лицо, и весь класс любил его за выдержанность, услужливость и приветливость. Он и ввел меня в свою семью, когда мы уже почти заканчивали гимназию. Жили они небогато, но все же с достатком. Мать была настоящим другом детей, всю себя им отдававшим и всегда умевшим разговаривать с ними и понимать их. Да и дети относились друг к другу с таким же вниманием, интересом и уважением. Никогда ни в какой семье я не встречал такого благожелательного уважения друг к другу, и вся квартира их благоухала глубокой и светлой молодостью.

Мир, наполненный светом, дружелюбие, но не обращенное на себя, а открытое всему возвышенному и прекрасному — жизни, науке, искусству, святости.

В их доме бывали лишь друзья, и у них всегда было весело, интересно, занимательно...

К чаю не подавалось дорогих тортов, все было домашним, вкусным и разнообразным. И подано было хорошо, а на буфете, между блюдами с едой, всегда стояли изюм, миндаль, орехи и пастила для молодежи дома. И пахло так приятно! Перед праздниками в спальнях теплились лампады; слышалось потрескивание фитилей, чуть пахло маслом с примесью тонкой душистости церкви...

Вера, единственная девочка в семье и самая младшая из детей, была блестящей ученицей, но это не мешало ей быть милой, простой и приветливой. Но самым выдающимся был старший из братьев, Александр, человек высокой души, светлого ума, обладавший абсолютной памятью. Он был много старше нас, и я хорошо узнал его лишь в 17-м году, когда, по слабости здоровья, ему пришлось приостановить учение в Московском университете и переехать к матери в Ялту. Он был высокого роста, с правильными чертами лица, с незабываемыми глазами. Говорил он замечательно сжато, ясно, убедительно. Все прочитанное навсегда им запоминалось, и так как в эти годы все его интересовало, то эрудиция его была огромна. Он был так же силен в математике, физике, химии, как в философии, истории, литературе; был блестящим шахматистом, любил и понимал серьезную музыку. Получив классическое образование, он был большим поклонником античного мира и античной красоты.

В его устах жизнь Эллады оживала перед нами, и, казалось, ее солнечная благоуханность нисходила на нас. Он любил прогулки в горы, и среди скал и сосен мы часто просили его почитать нам стихи. Он помнил и знал наизусть и классиков и новейших поэтов и часто завораживал нас ритмичной гармонией слов. И было в нем особое понимание нас, своих друзей, так как умел он прочитать именно то, что нам хотелось услышать... Читал он стихи просто, без эффектов, но каждое слово жило, звучала музыка строф, и мысль выделялась ясно и глубоко.

Во время ночных прогулок, когда так сильно благоухают земля и ночные цветы, он любил говорить о звездном небе, показывая нам созвездия, рассказывал связанные с ними легенды, и, слушая его, мы жили глубокой, полной и такой красивой жизнью.

Многим обязан я этой семье, и особенно тем, что только у них я понял, что значит мир, любовь и взаимное уважение членов семьи между собой. Только такие отношения рождают полную гармонию семейного очага, но встречаются они нечасто.

Революция уничтожила семью Мещеряковых. Владимир не пережил 20-го года, Александр — 26-го, но память о них неизменно ярка в моей памяти.

Среди многочисленных знакомых матери особое место занимала госпожа X. Жила она в Ялте не круглый год, ни от кого не зависела, визитов не придерживалась, бывала лишь у милых людей. Тонкая, сухая, всегда в строгом костюме, уже немолодая, но энергичная и живая, она была отличной наездницей, и я часто любовался ее великолепной посадкой в седле, когда она выезжала в горы в сопровождении татарина-проводника, который ехал от нее на почтительном расстоянии. Дом ее находился на самом высоком месте города, и вид из него был замечательно красив. Все в доме было продуманно и удобно, так как строился он по ее собственным планам и указаниям. Сад был полон роз, за домом расстилался виноградник... Попал я к ней впервые холодным зимним днем, и сразу же обдало меня радостным и приветливым теплом: вся середина вестибюля была занята монументальным камином из темно-красного гранита и в нем весело пылал огонь. Пахло горящими дубовыми дровами — тончайшим ароматом зимы. Большинство деревьев, сгорая, пахнут живительно и приятно, но дуб особенно тонок в своей благоуханности. Впрочем, хорош бальзамический запах солнечного дня елей и сосен, трескучесть березовых дров, восточный кадильный аромат кипариса...

Ко всем этим древесным сгораниям наше сознание относится доверчиво; мы замечаем их, входя в помещение, радуемся их теплу и душистости и потом спокойно их забываем, привыкая к ним. Совсем иное чувство вызывает в нас темный запах горящего угля и кокса: наше обоняние настораживается, подсознание как бы с недоверием следит за огнем, так как в запахе угля таится постоянная опасность, возможность отравления.

Как-то поздней осенью зашли мы с матерью к госпоже X. Было еще не холодно, но день был сырой и туманный. И опять встретил нас веселый огонь и уют камина, только на этот раз горела виноградная лоза и пахло бодрящей осенью. И не только вестибюль, но и все комнаты, которые мне пришлось увидеть в этом доме, были хороши. Окна, двери, мебель, рамки картин и фотографий — все было из светлого дерева. Вся обстановка поражала своей прямолинейной легкостью, и везде стоял удивительно приятный аромат. В светлой дубовой столовой, с несколько массивной мебелью, не висело никаких картин, но облицовка стен была из дуба; по стенам комнаты шла дубовая же полка, уставленная великолепной коллекцией серебряных кубков, чаш и ковшей. В выдержанном стиле этого дома преобладало мужское начало, что казалось странным для одинокой женщины. Быть может, в этой исключительной наезднице сказались черты амазонок древней Тавриды, гордых и мужественных. Да и легкий аромат, обвивавший ее, был скорее мужского типа: пахло смесью кожи, лаванды и табака, то есть именно запахом, который так хорошо дополняет облик элегантного мужчины.

Совсем еще недавно мало кто интересовался ароматами; говорить же о запахах человеческих считалось неуместным и невоспитанным. Не умея и не желая бороться с ними, человечество уподоблялось страусу, который думает, что никто не заметит его, если он сам не видит себя, спрятав голову под крыло. Доктор Монен был первым европейцем, посмевшим заговорить об этом. В своей книге "Les odeurs du corps humain" ("Запах тела"), выпущенной в 1885 году, он обстоятельно и интересно показал связь запаха с болезнью и дал в некоторых случаях советы о способах борьбы с этим злом. Но работа его пришлась многим не по душе и не имела заслуженного успеха. Лишь с открытием свойств хлорофилла американцы посмели заговорить о неприятных человеческих запахах и необходимости борьбы с ними. Коммерция подхватила это открытие, чуя возможность наживы. Официальная же медицина заняла выжидательную позицию, вместо того чтобы серьезно заняться этим вопросом. К сожалению, изыскания эти не могли быть доведены до конца, несмотря на очень большие затраты. Объясняется это тем, что до сих пор неизвестно, что есть запах и каковы законы его.

Вероятно, как только это будет выяснено, люди найдут способ улавливать и запечатлевать любой аромат или запах, возможность вызывать его вновь, как кинематографическая лента вызывает образ или граммофонная пластинка музыку. Это открытие будет и