Восемнадцать часов в Ла - Игуэре.

 

Около половины восьмого вечера Эрнесто Гевара второй раз в жизни вошел в Ла-Игуэру, но на сей раз уже как побежденный. Эта жалкая деревушка, где в не более чем тридцати глинобитных домиках ютилось человек пятьсот жителей, имела еще одно имя: Смоковница - в память о том, что здесь некогда в изобилии рос исчезнувший теперь инжир. Удаленная отовсюду Ла-Игуэра, куда можно попасть лишь пешком или верхом по тропе, не проходимой для транспортных средств, это место, где, по утверждению фольклора, вечны одни лишь камни.

На окраине селения собралось несколько испуганных крестьян. Спустя двадцать лет после смерти Че одна престарелая крестьянка расскажет, что видела, как он прошел в колонне перед ее домом в Ла-Игуэре и что потом его увезли на небо... в вертолете, наконец, выговорила она, словно это явление, объяснение которого она столько раз слышала, все еще казалось ей не менее диковинным, чем тот факт, что Че улетел на небеса.

Командиры рейнджеров, полковник Селич и майор Айороа, прилетевшие на вертолете, дожидались уже давно. Пленные и мертвые партизаны были доставлены в здание школы, глинобитный дом с черепичной крышей, в котором были лишь две классных комнаты, разделенных между собой перегородкой. Симона Кубу заперли в одном из классов вместе с трупами Оло и Рене. Че поместили в другом. Его развязали и дали аспирину от боли в раненой ноге.

Хуан Пабло Чанг, получивший рану в лицо, также был задержан. Когда его поймали - одновременно с другими или же позже?

В полдевятого вечера Гари Прадо отправил то же самое сообщение, которое передавал в течение всей второй половины дня, воспользовавшись на сей раз телеграфом: "Папа ранен". Вместе с Селичем они просмотрели жалкое содержимое рюкзака Че: двенадцать кассет фотопленки, две дюжины карт, исправленных Че цветным карандашом, портативный радиоприемник, два маленьких шифровальных блокнота, еще два блокнота с записями текстов полученных сообщений и пара записных книжек - возможно, дневники? - полностью исписанные убористым торопливым почерком Че.

Полковник Селич по телефону запросил указания у штаба 8-й Дивизии. Спустя десять минут раздался ответный звонок: "Арестованные должны оставаться в живых до тех пор, пока не поступят указания сверху". Еще через час из Валье-Гранде поступило новое распоряжение: "Сохраните Фернанадо в живых до моего приезда. Прибуду завтра утром вертолетом при первой же возможности. Полк.овник Сентено".

Тем временем в Ла-Игуэре три собравшихся там командира попробовали допросить Че, но ничего не добились, так как он отказался говорить с ними. Прадо вспоминал о том, как Селич сказал Че: "А что, если тебя сначала побрить?" - и дернул его за бороду. Че отмахнулся от него. По словам телеграфиста из Ла-Игуэ-ры, когда Че отказался отвечать на вопросы, Селич зашел еще дальше - грозил убить пленника, отобрал у того две трубки и часы.

Городишко пребывал в состоянии тревоги и ожидал нападения уцелевших партизан в любой момент. Вокруг школьного здания были размещены два концентрических заслона охраны, а на ближних подступах еще и многочисленные дозоры.

В десять минут одиннадцатого ночи "Сатурно" (позывной 8-й дивизии из Валье-Гранде) переслал телеграмму, пришедшую из Ла-Паса от верховного командования вооруженных сил, генералов Овандо и Лафуэнте. Депеша была составлена с использованием шифра, специально изобретенного на случай возникновения непростой проблемы пленения Че. Шифр был несложен. "Фернандо" (Че) - "500"; "Живой": "600", передавать первое только азбукой Морзе, остальное по радио. "Мертвый": "700".

Телеграмма "Сатурна" содержала следующий текст: "Добрый вечер. Последнее сообщение подтверждает, что мы задержали 500. Запросите четкие инструкций: или 600, или 700".

Верховное командование ответило: "Должен сохраниться 600. Повышенная боевая готовность. Имеются утечки".

Верховное командование в Ла-Пасе пребывало в затруднении. Первое сообщение было получено генералом Лафуэнте Сото, командующим армией, Васкесом Семпертеги, начальником штаба армии, и подполковником Араной Серрудо из военной разведки. Аргентинский писатель Хорхе Гальярдо дал незабываемое описание всех этих трех персонажей: Лафуэнте был приземистым человечком с мордой орангутана, таким же интеллектом, густой бородой и имел прозвище Чкампу ("Грибная рожа", на языке кечуа). Васкес, виновник преступной резни восставших шахтеров, был коренаст и имел циничную улыбку. Арана был кривобоким, с очень длинной, но толстой шеей на совершенно не подходящем для нее теле и очень темнокожим.

Они отправились на поиски военного министра, генерала Альфредо Овандо; тот оказался в своем излюбленном небольшом кабинете в крепости Мирафлорес. Приняв этих троих, он вызвал генерала Хуана Хосе Торреса, начальника штаба вооруженных сил, занимавшего кабинет напротив зала заседаний, примыкавшего к кабинету Овандо. В этом самом зале заседаний и состоялась встреча этих пяти человек. Возможно, что они консультировались и с некоторыми другими высокопоставленными военными, такими, например, как командующий военно-воздушными силами Леон Колье Кето, который, что вызывает большое удивление, был братом одного из руководителей Боливийской коммунистической партии Хорхе Колье.

На совещании, состоявшемся в этом зале, не велось никаких стенограмм или протоколов. Известен только результат. Договорившись между собой, генералы доложили о своем решении президенту Баррьентосу, который одобрил его.

Той же ночью, за полчаса до полуночи, полковнику, Сентено в Валье-Гранде пришло следующее распоряжение, в азбуке Морзе: "Президент приказывает Фернандо 700".

Че Гевара был приговорен к смерти.

Тех восемнадцати часов в Ла-Игуэре достаточно для того, чтобы довести до отчаяния даже наиболее хладнокровных биографов, не говоря уже о вспыльчивых. Вся предшествовавшая этому краткому периоду Жизнь Эрнесто Гевары детально запечатлена в море бумаг, в которые он заносил свои впечатления, описания событий, в дневниках, сохранивших наиболее личные его чувства и переживания, в письмах, статьях, интервью, речах, протоколах и пометках на полях книг. Его жизнь проходила в окружении многочисленных свидетелей - будущих рассказчиков, чьи дружественные голоса говорили и говорят о нем. А теперь, впервые, биограф должен будет положиться исключительно на враждебно настроенных свидетелей, многие из которых преследовали какие-то своекорыстные цели, имели личную заинтересованность в искажении событий и распространении ложной информации. Все, что нам сегодня известно, собиралось по капельке на протяжении более чем тридцати лет, это результат журналистской настойчивости; это запоздалые доказательства раскаяния, зачастую фальшивого, в своем участии в давно происшедших событиях. Три четверти суток, прошедших в Ла-Игуэре, воплотились в трясину слов, которые не дают, однако, ответа на один, важнейший, вопрос: знал ли он, что его собираются убить?

Как он в это время оценивал Симона Кубу, которого так часто, и не слишком лестно, упоминал в своем дневнике?

А может быть, он проводил мысленную перекличку партизан - оставшихся в живых, попавших в плен, погибших?.. Пачо Монтес де Ока и Помбо находились в это время вместе с Инти Передо, Дариэлем Аларконом, Давидом Адриасолой, Ньято Мендесом и Леонардо Тамайо; Франсиско Уанка и Октавио де ла Педраха ушли с больными и ранеными. Видели ли они, что он попал в плен? Попытаются ли они что-нибудь сделать?

А может быть, Че проводил это время в раздумьях об Алейде и своих детях? Или же он вспоминал погибших, погибших до него, проложивших ему дорогу: о Рене Рамосе Латуре и Хеонеле Родригесе, Камило Сьенфуэгосе и Рикардо Масетти, Элисео Сан-Луисе Рейесе и Мануэле, Вило Акунье и Тане? Этот список был бесконечен...

Сильно ли он страдал от раны? Он никогда не отказывал пленным в максимально доступной медицинской помощи, а ему самому для лечения пулевой раны дали всего лишь таблетку аспирина.

Обдумывал ли он свое поражение, последнее звено в цепи, протянувшейся Далеко в прошлое: группа Пуэрто Малдонадо, отряд в Салте, а теперь и его, Че, собственная партизанская война?

Что готовило для него будущее? Пятьдесят лет тюрьмы? Пулю в затылок? Он не впервые оказывался побитым, но кто мог точно сказать, будет ли этот раз последним?

А его дневник тем временем находился в телеграфной конторе, всего в нескольких ярдах от того места, где их держали под стражей. Да, были и прежде военные поражения, но впервые в жизни Эрнесто Гевара оказался лишен ручки и бумаги, оказался человеком побежденным по существу, потому что не мог по своему обычаю сообщить о положении дел.

Полутора часами ранее в Ла-Игуэре была произведена первая смена караула. Че неловко лежал на полу. Кровотечение из раны в ноге прекратилось. Один из охранников, находившихся на посту в помещении, где Че был заключен, рассказывал несколько лет спустя:

"Я видел одну вещь, которая показалась мне явным оскорблением пленного партизана; это было, когда вошел Карлос Перес Гутьеррес, схватил его за голову и плюнул в лицо. Че не стал терпеть этого - он плюнул в ответ и так пнул обидчика, что тот согнулся пополам. Я не знаю, куда он его пнул, но видел, как Карлос Перес Гу-.- тьеррес свалился на пол, а Эдуарде Уэрта и другой офицер схватили Че".

Вскоре после этого пришел санитар, который промыл раненую ногу Че дезинфицирующим раствором, и это была вся медицинская помощь, которую ему предоставили. Нинфа Артеага, жена телеграфиста, вызвалась отнести заключенным еду. Заместитель караульного начальника отказал в ее просьбе. На это Нин-фа сказала, что "если мне не позволят покормить его, тогда я не буду кормить никого". Ее дочь Элида отнесла немного еды "слепому" партизану (вероятно, это был Хуан Пабло Чанг). Последний ужин Че состоял из миски арахисового супа.

В комнату вошел лейтенант Тоти Агилера: "Сеньор Гевара, теперь вы находитесь под моей опекой". Че попросил у него сигарету. Агилера спросил, действительно ли он был доктором, на что Че ответил, что был, и добавил, что он был еще и дантистом и в свое время вырвал немало зубов.

Лейтенант обошел вокруг комнаты, пытаясь продолжить разговор, но в конце концов ушел. Не было никакой возможности вести беседы с находившимся здесь раненым человеком, живой легендой, всегда необщительным, всегда сохранявшим известное отдаление даже от близких людей. Ну а насколько же сильнее должна быть отчужденность по отношению к незнакомцам, а тем более к врагам.

Позже в комнату вошли несколько солдат. Они поначалу нерешительно принялись задавать Че различные вопросы обо всем на свете. Есть ли у них, на Кубе, религия? Правда ли, что кубинцы хотели обменять его на несколько тракторов? Это вы убили моего друга? Постепенно посетители перешли к оскорблениям. По рассказам, один главный сержант сказал Че, увидев, что того затолкали в угол комнаты:

"Вы, наверно, думаете о бессмертии осла?" - эта испанская идиома означает нечто вроде "милых пустячков".

Че, который всегда любил ослов, улыбнулся и ответил: "Нет, лейтенант, я думаю о бессмертии революции, которой так боятся те, кому вы служите".

Около половины двенадцатого ночи Че остался в обществе двоих солдат; в комнате не было ни офицеров, ни сержантов. Че вступил с ними в беседу и спросил, откуда они родом. Оба были из шахтерской области, сыновья шахтеров. Они считали, что, вероятно, могли бы убежать вместе с ним. Один из них вышел из комнаты, чтобы посмотреть, как обстоят дела. Селение все еще находилось во взбудораженном состоянии, его окружали три кольца оцепления, третье - из солдат другого полка. Солдаты рассказали об этом Че. По их словам, он ответил: "Не волнуйтесь, я уверен, что недолго пробуду в заключении, потому что многие страны потребуют моей выдачи, так что вам совершенно не нужно слишком волноваться. Я не думаю, что со мной может вообще что-нибудь случиться".

Одна из партизанских групп, все еще в полном составе, сумела тем временем проскользнуть через сеть армейского заграждения. Инти Передо вспоминал: "В эту тревожную и трудную ночь мы не имели ни малейшего представления о том, что произошло, и спрашивали друг друга шепотом, не знают ли они, кто еще из товарищей, кроме Анисето, погиб во время столкновения". На рассвете они вновь спустились к ущелью и после непродолжительного ожидания отправились ко второму условленному месту встречи, находившемуся в нескольких милях от Ла-Игуэры. Аларкон: "Мы прошли до второго места встречи, неподалеку от реки Эль-Наранхал. Мы должны были вновь отправиться в Ла-Игуэру, и... рассвет застал нас рядом с небольшой деревней".

Был рассвет 9 октября. Из посольства Соединенных Штатов Америки в Вашингтон, округ Колумбия, летели телеграммы, в которых посол Хендерсон ставил Государственный департамент в известность о том, Че находился среди пленных и был серьезно болен или ранен. Советники Линдона Джонсона по латиноамериканским делам, опираясь на источники из ЦРУ, сообщали, что Баррьентос захватил Че.

С началом дня охрану в Ла-Игуэре несколько ослабили. Вскоре раздался приближавшийся гул вертолета, на котором летел из Валье-Гранде полковник Сентено, Сатурно, в сопровождении агента ЦРУ Феликса Родригеса. По прибытии оба сразу же направились на телеграф, где находились документы, найденные в рюкзаке Че.

А рейнджеры под командой майора Айороа тем временем прочесывали ущелья, разыскивая оставшихся в живых. Официальная версия капитана Прадо была следующей:

"Операция началась утром девятого. Каждый ярд земли тщательно рассматривался. Группа обнаружила пещеры, в которых скрывались Чанг и Пачо; в ответ на предложение сдаться они открыли огонь и убили солдата. На это последовал быстрый ответ рейнджеров, которые ручными гранатами и автоматами заставили их замолчать".

Любопытно, что в другой части своего рапорта Прадо сообщил, что его солдаты сообщили о присутствии в пещере одного партизана, а не двоих. Почему, если в ущелье находилось два человека, уцелевшие партизаны не увидели их минувшей ночью? Почему в дневнике Пачо нет записи от 8 октября?

А в Ла-Игуэре полковник и человек из ЦРУ отправились посмотреть на Че. Один из солдат через несколько лет рассказывал о том, что "один из командиров громко спорил с Че, а за спиной у этого командира стоял еще кто-то, возможно, журналист, который делал звукозапись происходившего на большой магнито-эн, висевший у него на груди".

По словам Родригеса, все происходило куда дружелюбнее. Че Ьывели из классной комнаты и попросили разрешения сделать 'фотографию. Феликс стоял рядом с партизанским командиром, а майор Ниньо де Гусман, пилот вертолета, взял "Пентакс" агента ЦРУ. До наших дней дошла фотография: на голове Че взъерошенная грива волос, мрачный и какой-то опустошенный взгляд. Усталые глаза опущены долу, руки сложены вместе, как будто связанные.

Еще две фотографии, сделанные солдатами в то же утро, очень похожи. На обеих Че отворачивается от камеры.

Сентено отправился в ущелье Юро, чтобы лично руководить ходом операции, а Родригес в это время с помощью своего портативного "RS48" отправил закодированное сообщение. Селич, присутствовавший при этом, был очень точен в описании: "Он нес с собой радиопередатчик дальнего действия, который быстро установил и сразу же передал кодированное сообщение. После этого он немедленно установил на освещенном солнцем столе фотокамеру на штативе с четырьмя телескопическими ногами и принялся снимать". Особенный интерес у Родригеса вызвали два дневника Че, шифровальная книга и записная книжка с адресами людей по всему миру".

Переснимая шифровальную книгу, Родригес заметил, что "в мире существуют только две таких - одна в руках у Фиделя Кастро и эта". Селич на вертолете с двумя ранеными солдатами возвратился к Валье-Гранде, а в половине двенадцатого в Ла-Игуэру вновь прибыл Сентено в обществе майора Айороа с эскортом. Они обнаружили агента ЦРУ в полном замешательстве: Сентено лишь кратко заметил, что успокоил его, пообещав, что американские агенты получат копии фотографий в Ла-Пасе. "Никто не возражал против фотографирования".

Майор Айароа позже вспоминал:

"Утомившись одиночеством в классной комнате, Че попросил, чтобы ему позволили поговорить со школьной учительницей Хулией Кортес.

- Ах, вы учительница. А вы знаете, что "е" в "se" из фразы "уа si leer" пишется с ударением? - спросил он, указав на надпись на классной доске. - Между прочим, на Кубе нет таких школ, как эта. Она больше похожа на тюрьму для нас. Как могут дети крестьян учиться в таком месте? Это непедагогично.

- У нас бедная страна.

- Но правительственные чиновники и генералы ездят на автомобилях "Мерседес" и владеют кучей других вещей... Разве не так? Именно против этого мы боремся.

- Вы приехали издалека, чтобы сражаться в Боливии.

- Я революционер и был в самых разных местах.

- Вы приехали, чтобы убивать наших солдат.

- Посудите сами, на войне возможны или победа, или поражение".

И в какой же именно момент полковник Сентено передал президентский приказ убить Че? Правда ли, что Феликс Родри-гес пытался убедить боливийцев не убивать его, доказывая, что потерпевший поражение Че в это время был бы полезнее живым, нежели мертвым? Агент ЦРУ утверждал в своих мемуарах, что он поступил именно так, но Сентено ни разу не упоминал о таких его поступках.

Родригес также утверждал, что разговаривал с Че в течение полутора часов и что Че даже попросил его передать Фиделю от его имени, что латиноамериканская революция победит, а жене пожелать вступить в новый брак и жить счастливо.

Но на самом деле полтора часа представляли собой самое большее пятнадцать минут, и другие военные источники соглашаются с тем, что Че узнал в Родригесе гусано, кубинского ренегата, работающего на ЦРУ; Че назвал его наемником, и после этого их беседа превратилась в обоюдные крики и ругань.

Фактом следует признать то, что без четверти двенадцать дня Сентено забрал дневник Че и его винтовку и вместе с Родригесом улетел на только что приземлившемся вертолете.

В полдень Че попросил разрешения еще раз поговорить со школьной учительницей, но та отказалась: она была испугана.

В это время уцелевшая группа партизан находилась всего лишь в 500-600 метрах от города, дожидаясь сумерек, чтобы сделать свой ход. Аларкон вспоминал:

"Именно тогда мы поняли, что Че находился в плену... Мы услышали новости по небольшому радиоприемнику с наушником, который был у нас с собой... Мы посчитали это дезинформацией, которую распространяла армия. Но примерно в десять часов утра они уже говорили, что Че мертв, и... говорили о фотографии его жены и детей, которую он хранил в бумажнике. Услышав это, трое из нас, кубинцы, уставились друг на друга, молча роняя слезы... Из этих слов нам стало ясно: он действительно погиб в бою. Нам так и не пришло в головы, что он был там, живой, на расстоянии 500 с небольшим метров от нас".

В середине утра Айороа приступил к поискам палачей-добровольцев среди солдат. Главный сержант Марио Теран попросил позволить ему убить Че; один из солдат вспоминал: "Он доказывал, что партизаны убили троих его приятелей из роты "Б", которых тоже звали Марио, и что в честь их памяти ему нужно предоставить право убить Че". Он был изрядно пьян. Сержант Бернардино Уанка вызвался прикончить товарищей Че.

Сразу же после часа дня Теран, коротышка не более пяти футов двух дюймов росту, коренастый (он весил 145 фунтов), вошел в класс, где был заключен Че. Теран держал винтовку "М-2", которую ему дал главный сержант Перес. В это время в соседней комнате за тонкой перегородкой Уанка в упор расстреливал Чан-га и Симона.

Че сидел на скамье, прислонившись к стене, его запястья были связаны. Теран заколебался, что-то сказал, а Че ответил:

"- Что ты волнуешься? Ты же пришел убить меня".

Теран отвернулся было, словно хотел выйти, но затем все же выпустил первую очередь, услышав вызывающий оклик: "Стреляй, ты, трус. Ты убьешь мужчину". Лишь без малого тридцать лет спустя удалось установить, что Че действительно произнес эти слова.

Сам Теран так рассказывал об этом:

"Когда я вошел туда, Че сидел на скамье. Увидев меня, он сказал: "Ты пришел, чтобы убить меня". Я не мог заставить себя выстрелить, и этот человек сказал мне: "Успокойся, ты будешь убивать мужчину". Тогда я отступил на шаг назад, к двери, закрыл глаза и выпустил первую очередь. Че упал на пол с перебитыми ногами, он корчился, полилась кровь. Я собрался с духом, выпустил вторую очередь и o поразил его в руку, плечо и сердце".

Немного времени спустя в комнату вошел главный сержант Карлос Перес и выстрелил в безжизненное тело. И это оказалась не единственная посмертная пуля: рядовой Кабреро тоже выстрелил в тело Че; по его словам, он желал отомстить за смерть своего друга Мануэля Моралеса.

Различные свидетели, кажется, сходятся в том, что время смерти Че - примерно 3.10 пополудни, воскресенье, 9 октября 1967 года.

Боливийская военщина первоначально обнародовала другую дату гибели Че, чтобы создать впечатление, что он погиб в бою. Из-за этой Дезинформации годовщина смерти Че в течение ряда лет отмечалась 8 октября. Потрясенная учительница кричала на убийц.

Доминиканский священник из близлежащего прихода пытался успеть попасть в Ла-Игуэра, чтобы поговорить с Эрнесто Геварой. Отец Рохер Шильер вспоминал:

"Когда я узнал о том, что Че содержится под стражей в Ла-Игуэре, я добыл лошадь и отправился туда. Я хотел выслушать его исповедь. Я знаю, что он сказал бы: "Я потерян для вас". Я хотел ответить ему: "Ты не потерян. Бог все еще верит в тебя".

По дороге я встретил крестьянина. "Не торопитесь, отец мой, - сказал он мне, - они уже покончили с ним".

Примерно в четыре часа дня капитан Прадо вернулся в город из своего последнего рейда по близлежащим ущельям. На пути в Ла-Игуэру майор Айороа сообщил ему о том, что Че казнен. Капитан нахмурился в негодовании: он-то захватил Че живым. Уже все было подготовлено для того, чтобы перевезти тело на вертолете. Прадо подвязал челюсть Че носовым платком, чтобы лицо не было искажено.

Уличный фотограф делал снимки солдат, окружавших лежавший на носилках труп. Эти фотографии похожи на снимки с воскресных пикников, отличаясь от них лишь отсутствием улыбок. На одной из фотографий около трупа запечатлены Прадо, отец Шильер и дона Нинфа, жена телеграфиста.

Священник вошел в школьное здание, но не знал, что делать. Он подобрал винтовочные гильзы, чтобы сохранить их, а потом старательно вымыл лужи крови на полу. Он хотел смыть часть грехов того человека, который был убит в этой школе.

Марио Терана пообещали наградить часами и поездкой в военную академию в Вест-Пойнт (США) для обучения на курсах старшин, но ни одно из этих обещаний не было выполнено. Вертолет улетел. К одной из лыж его шасси был привязан труп. ^{39}

 

 

Исчезнувший труп.

 

Валье-Гранде, центр провинции, находящийся в 765 километрах (475 милях) к юго-востоку от Ла-Паса. Штаб 8-й дивизии, десять часов утра 10 октября 1957 года. Уругвайский журналист Эрнесто Гонсалес Бермехо дал выразительное описание сцены, на которой разворачивались последующие события:

"Город похож на великое множество других, со своей главной площадью, высохшим фонтаном, бюстом в память кого-то того или этого и несколькими каменоломнями. Ратуша с часами, навсегда остановившимися в десять минут шестого неведомо какого числа, аптека Хулио Дурана, бакалея Монтескларос, заведение доны Евы, которое одновременно служит и пансионом, и, конечно, церковь, которая не без доли тщеславия именует себя собором".

Боливийская военщина, торопясь похвастаться своим триумфом, созвала пресс-конференцию. Со свойственным им цинизмом, они не только не подождали, пока мертвое тело Че остынет, нет, они объявили о его смерти, когда он еще был жив, хотя в то время они были единственными, кто знал об этом. Рене Баррьен-тос сделал заявление в десять часов утра, обратившись, якобы не для печати, к группе журналистов в Ла-Пасе. В свою очередь полковник Сентено устроил пресс-конференцию в штабе 8-й дивизии в час дня. Полковник Сентено объявлял, что Че погиб в ходе столкновения с армией около Ла-Игуэры, примерно в двадцати милях от Валье-Гранде: "вооруженное столкновение продолжалось четыре часа... но Гевара, раненный в пах и легкие, погиб в самом начале..."

Командующий армией, генерал Альфредо Овандо, прибыл в Валье-Гранде в 3.50; его сопровождали генерал Лафуэнте и контр-адмирал Угартечеа. Они зашли в зал, где лежали тела погибших в ходе недавних боевых действий. У Овандо был очень напряженный вид, словно он изо всех сил старался скрыть свою нервозность. Это была какая-то странная победа, после который победители казались скорее испуганными, нежели торжествующими.

Тремя часами позже, ровно в пять часов дня, в местном аэропорту приземлился вертолет; к одной из лыж его шасси было привязано мертвое тело. Транспортной операцией, судя по всему, руководил человек, одетый в военный френч, но без знаков различия. Это привлекло внимание журналистов и заставило их решить, что он был агентом ЦРУ. Некоторые из них сфотографировали его - он был "доктором Гонсалесом". Здесь же находился его коллега Феликс Родригес. Журналисты поинтересовались у тентов, откуда они: "С Кубы? Из Пуэрто-Рико?" - "Ниоткуда", - дружно ответили те по-английски.

Родригес крикнул коллеге: "Давай-ка убираться отсюда ко

сем чертям". Кампесино, оказавшийся в это время в аэропорту, |идел, как тело пронесли мимо него: "Он выглядел невредимым.

1е было похоже на то, что он мертв. Он лежал на носилках с от-Ьштыми глазами, глядя на нас, как будто он был все еще жив". Тело погрузили в крытый автомобиль "Шевроле"-пикап и в окружении огромного количества солдат доставили в Мальтийский

госпиталь Сан-Хосе, а там положили на мраморный стол в больничной прачечной.

Медсестра Сусана Осинага раздела труп: "Он носил куртку, Брюки, черный берет, на котором была вышита - я не знаю, зелёная или красная - маленькая военно-морская звезда; на каждой ноге по три пары носок, пара коричневых, пара полосатых и пара синих". В первичном осмотре приняли участие двое врачей: подполковник Селич, который ни на шаг не отходил от тела.

На второй пресс-конференции, которая прошла в этой самой Зольничной прачечной, журналистам было представлено тело Гевары. У некоторых присутствовавших происходившее вызвало ассоциации с гиперреалистической версией картины Рембрандта "Урок анатомии доктора Тюлпа". Альберто Суасо, корреспондент агентства ЮПИ, сообщал:

"Чуть влажная прозрачность этих выразительных зеленых глаз, равно как и напоминавшее загадочную улыбку выражение, которое можно было разглядеть на его лице, ' производили впечатление, что в этом теле все еще присутствовала жизнь. Я думаю, что не был единственным из нас, журналистов, прибывших в Валье-Гранде тогда, 10 октября 1967 года, кто ожидал, что Че заговорит с нами".

Затем были продемонстрированы фотографии пулевых ранений, сделанные человеком в военной форме; те самые фотографии, которые вскоре будут опубликованы в газетах всего мира.

Военные допустили еще одну серьезную ошибку, надеясь таким образом изгнать из мира дух Че. Они пытались доказать, 1что он несомненно мертв, приводя бесстрастную рациональность фотографий трупа в качестве лживых доказательств причи-1ны. Пугающие фотографии его лица, на котором, как ни странно, несмотря на минувший год ужасного голода, продолжительных и тяжелых приступов астмы, лихорадки, разочарований, (сомнений, запечатлелось странное спокойствие отдыха, благодаря чудесам техники и агентствам новостей оказались доступными миллионам людей по всему земному шару. В соответствии с ужасной христианской традицией поклонения замученному Христу и святым, истерзанным ранами, этот образ неизбежно

- вызывал определенный строй ассоциаций: Смерть, Искупление и Воскресение.

Движимые этими призраками, кампесинос из Валье-Гранде среди устрашающей тишины сплошной вереницей прошествовали перед телом. Когда армия попыталась прекратить доступ, людская лавина прорвалась через кордон солдат. Той ночью в маленьких домишках маленького городка впервые зажглись свечи -во имя Че. Родился новый святой, мирской святой из бедноты.

В полшестого вечера высокопоставленные офицеры сфотографировались рядом с мертвым телом. Тогда же Овандо попытался вложить в уста Че слова: "Я Че; я больше стою живой, чем мертвый", - которые тот якобы произнес в момент пленения. Позднее Овандо изменит текст, не отклоняясь, впрочем, далеко от первоначальной темы: "Я Че, я проиграл". Это оказалось началом длинного потока дезинформации. Армейский офицер показывал журналистам дневник Че и "цитировал" одну из будто бы находившихся там записей: "Я никогда не думал, что боливийские солдаты могли быть такими стойкими".

Линдон Джонсон впервые узнал о смерти Че в шестнадцать часов вечера из меморандума, полученного от Уолтера Ростоу, где излагались сообщение из газеты "Пресенсиа" о захвате Че в плен, и десятичасовое заявление Баррьентоса о смерти Че. Позднее ЦРУ предоставило гораздо более точный рапорт на основе информации, полученной от непосредственных участников и свидетелей событий.

Первая реакция Гаваны была осторожной. Фидель позднее признавался, что под воздействием непрестанного потока фотографий он постепенно начал принимать факт смерти Че, но все еще ждал более точного подтверждения: это был не первый раз,

когда пресса "убивала" Че в той или иной части мира. Но чего он

не мог сказать вслух, было то, что его неуверенность была следствием происшедшей уже несколько месяцев тому назад потери связи с партизанами. Связь прервалась полностью, и даже контакты с остатками городских подпольных организаций не давали никакого результата.

Вскрытие трупа было выполнено в тот же день поздним вечером. Его провели директор больницы Абраам Баптиста и интерн Хосе Мартинес Кассо под пристальным взглядом Тото Кинтанильи, начальника разведки Министерства внутренних дел, и "доктора Гонсалеса" из ЦРУ. Составленная документация была неизбежно полна двусмысленностей. В тексте свидетельства о смерти читаем: "Смерть вызвана множественными пулевыми ранениями грудной клетки и конечностей". А в протоколе вскрытия перечислено девять пулевых ранений: два в ногах - одно в средней трети правой ноги, другое в средней трети левого бедра; два в области ключиц; два в ребрах; одно в грудном мускуле. Причина смерти здесь названа по-иному: "ранения грудной клетки и последовавшее кровотечение".

Однако некий армейский офицер в присутствии журналистов насчитал десять ран. "Дополнительное" ранение в горло не было упомянуто в протоколе вскрытия. На первых порах несоответствие прошло незамеченным, как, впрочем, и тот факт, что раны в груди были смертельными. Именно из-за этого, в случае честного вскрытия трупа, нельзя было бы утверждать, что Че был взят в плен живым, хотя и серьезно раненным, и живым находился в Ла-Игуэре, согласно версии, высказанной на второй пресс-конференции. Ну и, конечно же, он никак не мог разговаривать с теми, кто взял его в плен. Начинало выясняться, что боливийская армия замарана по самые уши. Следует еще принять во внимание то, что ее руководители хотя и смогли договориться между собой об убийстве Че, но не догадались согласовать легенды о его смерти.

Перед военными стоял и еще один животрепещущий вопрос: что делать с телом? В десять часов утра пришла телеграмма от начальника генерального штаба генерала Хуана Хосе Торреса: "Останки Гевары должны быть немедленно сожжены, а пепел развеян". Но с телом нельзя было покончить без достоверного опознания. Призрак Че мог бы оказаться даже опаснее, чем его могила. Овандо предложил отрезать у трупа голову и руки и сохранить их для последующей идентификации. Родригес, агент ЦРУ, приложил много усилий для того, чтобы убедить Овандо ограничиться руками; он доказывал, что по рукам вполне можно будет через некоторое время проверить отпечатки пальцев и что если боливийское правительство отрежет побежденному врагу голову, то стране угрожает опасность оказаться в глазах всего мира каким-то варварским племенем.

Так что в больнице должна была состояться еще одна опера- ' ция. Напряженная обстановка, в которой с самого начала проходило расчленение трупа, оказалась слишком тяжелой для одного из докторов, Мартинеса Кассо, который напился. Так что доктору Баптисте пришлось в одиночку отрезать руки покойного по запястья и поместить их в сосуд с формальдегидом. Была сделана и посмертная восковая маска, но, по словам Сусаны Осинаги, "они изуродовали лицо после того, как сняли с него восковую маску".

11 октября, примерно в три часа ночи, полковник Сентено и подполковник Селич, отвечавшие за всю операцию по сокрытию тела, дали приказ капитану Варгасу Салинасу, тому самому, что месяцем раньше захватил в засаду партизанскую группу Вило Акуньи. Он должен был упрятать куда-нибудь тела Че, а также Альберто Фернандеса Монтеса де Оки, Орландо Пантохи, Симона Кубы, Анисето Рейнаги, Хуана Пабло Чанга и Рене Мартине-са Тамайо - всего семерых человек. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы могилу Че можно было как-то обнаружить - в Боливии не должно было появиться места, где люди могли бы выказать свое уважение к мертвецу и его товарищам.

От первоначальной идеи сожжения отказались после того, как один из докторов разъяснил, насколько трудно ее будет осуществить, не имея настоящей кремационной печи.

Несмотря на принятые предосторожности и темноту, старик, работавший напротив Мальтийского госпиталя, сумел рассмотреть происходившее. Спустя десять лет он так рассказывал об этом журналисту Ги Гуглиетту:

"- Они бросили его тело в старую прачечную и забрали оттуда позже, вместе с другими. Той ночью его увезли в большом армейском грузовике. Они побросали трупы в грузовик и уехали.

- А куда ехал грузовик?

-'Кто же это может знать?"

У другого журналиста, Эрвина Чакона из "Пресенсии", которого Овандо не пригласил на банкет, устроенный для военных в Валье-Гранде, почему-то возникли неопределенные подозрения. Он провел ночь, наблюдая за происходившим около Мальтийского госпиталя, и проследил машину по следам до расположенных неподалеку казарм Пандо, где следы, оставленные грузови-: ком, исчезли. Чакону было известно, что Селич и Варгас были теми самыми людьми, которые должны были проделать грязную работу - избавиться от тела Че.

Итак, тела были доставлены на грузовике в полковые казармы Пандо, размещавшиеся на окраине Валье-Гранде, где уже были заготовлены четыре канистры с горючим, чтобы, невзирая на предупреждения докторов, сжечь трупы. Однако на рассвете 11 октября капитан Варгас отказался от этой мысли и решил остановиться на варианте тайных похорон. Похоронная команда использовала в качестве декораций строительные работы, проводившиеся неподалеку от прилегавшего к казармам аэродрома. Тела просто свалили в глубокую траншею и завалили землей и строительным мусором, который привезли на тачке.

Когда общественность начала интересоваться судьбой тела погибшего революционера, на свет божий явилась история о его исчезновении. С тех пор командиры боливийских вооруженных сил принялись изощряться в создании множества нелепых и противоречивых версий относительно места последнего упокоения Че. Торрес утверждал, что труп был кремирован, Овандо настаивал на версии тайного захоронения, и в конце концов Торрес был вынужден сообщить, что тело сначала было кремировано, а потом захоронено.

В четверть седьмого вечера 13 октября Линдон Джонсон получил меморандум Уолта Ростоу, который докладывал, что дал задание выяснить у Кори Оливера, насколько соответствует действительности информация о том, что боливийцы кремировали тело Че Гевары и что ЦРУ ответило Государственному департамен<