Шкура на кону, но не все время

 

Ставить шкуру на кон более чем необходимо, но не стоит применять этот принцип ко всему тому, что мы видим вокруг себя, особенно когда последствия невелики. Есть разница между интервенционистом из первой части пролога, делающим заявление, которое ведет к смерти тысяч жителей другой страны, и безвредным мнением, высказанным в частной беседе, или словами гадалки, которая скорее утешает и не хочет влиять на ваш выбор. Мы призываем сосредоточиться на людях, которые кривы профессионально и причиняют вред, но не несут за него ответственности в силу специфики своей работы.

Асимметричные профессионалы – явление нечастое, как исторически, так и сейчас. Они создают немало проблем, однако встречаются редко. По большей части те, с кем мы сталкиваемся в реальной жизни, – пекари, сапожники, сантехники, таксисты, бухгалтеры, налоговые консультанты, специалисты по чистке зубов, операторы автомоек (не говоря о специалистах по испанской грамматике), – за свои ошибки платят.

 

 

III. Современность

 

Согласуясь с родовой, древней и античной концепцией справедливости, настоящая книга в силу тех же доводов об асимметрии противоречит нынешнему веку и во многом современному мышлению – мы будем называть его интеллектуализмом. Интеллектуализм – вера в то, что действие отделимо от его результатов, что теория отделима от практики и что сложную систему всегда можно починить иерархически, то есть (по церемониалу) действуя сверху вниз.

У интеллектуализма есть близкий родственник – сциентизм: наивная интерпретация науки как чего-то сложного (в противовес науке как процессу и скептическому подходу). Использовать математику, когда она не нужна, – не наука, а сциентизм. Заменять вашу функционирующую руку какой-то технологией, скажем, искусственной рукой – вовсе не признак научности. Заменять «естественные», древние процессы, пережившие триллионы многомерных стрессоров, чем-то, что «отрецензировано учеными» в научном журнале, но может не пережить копирования и испытания статистикой, – не наука и вообще неправильно. Во времена, когда я пишу эти строки, науку оккупировали торговцы, продающие с ее помощью товары (маргарин, генетически модифицированные продукты); кроме того, парадоксальным образом скептический подход используется, чтобы заткнуть скептиков.

Неуважение к расплывчато-усложненным, выводимым из демагогии истинам в интеллектуальной истории было всегда, но вряд ли вы поймаете на чем-то подобном научного журналиста или школьного учителя: чтобы в чем-либо компетентно усомниться, нужно быть интеллектуально уверенным в себе, глубже понимать статистическую значимость, обладать более строгим разумом – а лучше всего какое-то время торговать коврами или редкими специями на ливанском базаре. Так что эта книга продолжает старинную традицию скептического взгляда и практических решений. Читатели Incerto могут вспомнить школы скептиков (описанные в «Черном лебеде»), особенно диатрибу Секста Эмпирика «Против ученых», созданную восемнадцать с лишним веков назад.

Правило таково:

 

Те, кто говорит, должны действовать, и только те, кто действует, должны говорить.

 

Некоторое послабление можно сделать для обособленных занятий вроде математики, строгой философии, поэзии и прочего искусства; эти сферы и не претендуют на то, что соответствуют реальности. Великий эксперт по теории игр Ариэль Рубинштейн говорит: создавая теории и математические выкладки, не надо говорить людям в реальном мире, как их применять. Пусть те, кто ставит шкуру на кон, сами выберут все необходимое.

Посмотрим с практической точки зрения на побочный эффект современности: чем дальше развиваются технологии, тем больше пропасть между тем, кто творит, и тем, кто использует продукт на практике.

 

Как освещать выступающего

 

Те, кто читает лекции в больших залах, знают: им самим (и другим выступающим) на сцене неуютно. Мне понадобилось десять лет, чтобы осознать причину: сценический свет бьет вам в глаза – и мешает сосредоточиться. (Раньше так допрашивали подозреваемых в полиции: направляли на них лампу и ждали, когда человек «запоет».) Во время лекции понять, в чем дело, невозможно, и в итоге мы думаем, что теряем концентрацию просто потому, что находимся на сцене. И ничего не меняется. Почему? Потому что те, кто читает лекции в больших залах, не работают с освещением, а осветители не читают лекций в больших залах.

Еще один маленький пример прогресса «сверху вниз»: Метро-Норт, железная дорога между Нью-Йорком и северными пригородами, полностью обновила парк подвижного состава. Новые поезда выглядят современнее, изящнее, они раскрашены в более яркие цвета, в них есть даже такие блага цивилизации, как розетки для компьютеров (никто их не использует). Только вот раньше у стены имелся плоский выступ, на который можно поставить утренний кофе: сложно читать книгу, держа стаканчик в руке. Дизайнер (он либо не ездит на поездах, либо ездит, но не пьет кофе, пока читает книгу) счел, что интерьер стоит эстетически доработать, и сделал выступ наклонным, так что ставить на него кофе теперь – себе дороже.

Вот он, корень острых проблем ландшафтного дизайна и архитектуры: архитекторы сегодня строят, чтобы впечатлить других архитекторов, в итоге мы имеем странные структуры, от которых уже не избавиться – и которые не способствуют благополучию жильцов; чтобы ему способствовать, нужно время и активное прогрессивное прилаживание. Иначе какой-то эксперт, сидящий в министерстве городского планирования и не живущий в данном районе, произведет на свет аналог наклонного выступа – еще одно улучшение, теперь уже куда масштабнее.

Специализация, и я буду на этом настаивать, дает побочные эффекты, один из которых – отделение труда от плодов труда.

 

Простота

 

Принцип шкуры на кону означает простоту – обезоруживающую простоту корректно выполненной работы. У людей, порождающих сложные решения, нет мотивации что-либо упрощать. Как мы уже видели, бюрократизированная система усложняет все до бесконечности: интервенционисты сбывают ей сложные решения, потому что этого требуют их образование и профессия.

 

То, что создают люди, не ставя свою шкуру на кон, будет усложняться (пока в конце концов не рухнет).

 

У людей на таких позициях нет никакого стимула предлагать простые решения: когда вознаграждают за впечатление, а не за результат, вы обязаны выдать что-то мудреное. Каждый, кто предлагал «научную» статью в специализированный журнал, знает: чем сложнее она будет, тем больше шансов, что ее напечатают. Отсюда – новый побочный эффект: благодаря ветвящемуся усложнению проблемы усугубляются нелинейно. Хуже того:

 

Люди, не ставящие свою шкуру на кон, не понимают, что такое простота.