Проблема «тотальной войны» и отношение к японской агрессии

 

Широкомасштабная агрессия Японии подтолкнула руководство Гоминьдана к активному отражению агрессии. В начале войны все надежды китайского правительства были обращены к великим державам, которые, как полагали в Китае, могли остановить японскую агрессию. Заявления Чан Кайши и решения Чрезвычайного съезда Гоминьдана в марте 1938 г. - красноречивые тому свидетельства. Прошла мобилизация армии, было создано пять военных зон и поначалу практически ни одна из военно-политических группировок не осмелилась пойти на открытый отказ от национальной цели освобождения от японской оккупации. Была объявлена, по сути, «всеобщая» война, которая отражала осознание элитами и населением необходимости военной мобилизации и сопротивления оккупантам. Перед Национальным правительством стояла задача объединения всех политических сил, включая и самостоятельных местных лидеров[36].

В специальной литературе принято определять степень милитаризации общества уровнем участия населения в приготовлениях к войне. Этот уровень достигается путем усиления пропаганды национализма и патриотизма, формируются особые ценности, связанные с военной службой и безопасностью страны. В какой степени правящие круги и население Китая рассматривали сопротивление японской агрессии как «тотальную войну»? И была ли для Китая война сопротивления «тотальной войной»? Следует отметить, что если агрессивные планы Японии основывались на определенных идеологических, политических и экономических интересах, то при рассмотрении истоков и характера китайского сопротивления японской агрессии необходимо учитывать целый ряд противоречивых факторов. С одной стороны, иностранное вмешательство и война расценивались в массовом сознании китайского общества как продолжение агрессивной политики империалистических государств по порабощению, захвату и расчленению страны, и такая их политика непосредственно увязывалась с наследием эпохи «неравно-правных договоров» (40-60-е годы XIX в.) и установлением «сфер влияния» в Китае, порождая ущемленное чувство «нации-жертвы», стремящейся подняться и дать отпор посягающим на ее независимость иностранцам. С другой стороны, в сознании китайцев иностранцы, в частности представители японской нации, ассоциировались не только с источником позора и угнетения, но и с носителем передовых ценностей и идеологии. Китайские интеллектуалы черпали новые идеи в Японии, бурно развивавшейся в последней трети XIX - начале ХХ вв. Для представителей китайских элит японцы воплощали в себе умение успешно осуществлять модернизацию экономики во имя величия нации[37].

Кроме того, государственно-политическое устройство в Китае базировалось на «милитаристском» типе его организации. Эта система подразумевала существование сложной иерархии соподчинения военно-политических структур различного уровня. Милитаристская модель правления, сложившаяся в Китае первой половины ХХ в., отличалась тем, что модернистские усилия военных элит на региональном уровне парадоксальным образом сочетались с консервацией традиционных политико-социальных структур и архаичной фискальной системы. Постоянные войны 1910-1930-х годов, которые вели между собой региональные милитаристы, подрывали веру крестьянства в способность государства обеспечить порядок и установить справедливое налоговое бремя. Поэтому к началу войны с Японией у широких народных масс, уставших от беспрерывных войн милитаристов, сложилось отрицательное отношение и к военным, и к государству, а это, как известно, является одной из важнейших предпосылок для мобилизации.

Большая часть «нанкинского десятилетия», считавшегося наиболее плодотворным в становлении новой государственности в Китае[38], прошла под знаком «умиротворения внутренней смуты», что также не способствовало позитивному восприятию войны населением. Люди ждали порядка и стабильности, независимо от того, какая политическая сила прекратит постоянную смену местных режимов и изменение фискальных «правил игры». Это могло определять нейтральное (если не позитивное) отношение местного населения в различных районах страны к «сильной руке», будь это коммунисты или даже японская администрация.

Кроме того, непрерывные милитаристские распри и постоянное балансирование на грани войны с Японией создавали в Китае эффект «ожидания войны». Ожидание войны в массовом сознании само по себе могло стать причиной вооруженного конфликта. Превращение военного противостояния с мощной армейской группировкой японцев в Северном Китае в привычное состояние снижало эффективность мобилизационных усилий правительства, порождало пораженческие и пацифистские настроения, в частности, в рядах бюрократии и городских слоев. Надежды на помощь западных держав так же оказывались тщетными: уже в начале 1930-х годов японцев воспринимали на Западе как успешных стратегов и удачливых предпринимателей, сумевших в короткий срок наладить эксплуатацию богатого ресурсного потенциала Северо-Восточного Китая.

Проблема неподчинения в Национальной армии была существенным фактором, влиявшим на действенность антияпонского сопротивления. Центральное командование пыталось бороться с неподчинением жесткими методами. Известны случаи вынесения смертных приговоров военным трибуналом за неподчинение приказам Верховного главнокомандующего. Так, в начале войны генерал Ли Фуин в северной провинции Шаньси произвел эвакуацию города Датун без приказа сверху, за что был казнен. В конце 1937 г. командующий войсками в провинции Шаньдун и губернатор этой провинции генерал Хань Фуцю вопреки приказу начал отступление на запад в направлении провинции Шэньси. В январе 1938 г. он также был казнен по постановлению трибунала. В конце 1940 г. войска генерала Ши Юсаня (губернатора Чахара) должны были быть выведены в западную Хэнань, но военные не только не покинули восточную часть провинции, но и продолжали взимать поборы с местного населения, за что генерал был осужден трибуналом. Инцидент «с Новым 4-м корпусом» 18 января 1941 г. также произошел по причине ослушания командующим Е. Тином приказа Верховного главнокомандующего отвести войска к северу от р. Янцзы до конца декабря 1940 г.[39]

Между тем, представляется, что все-таки мотивация поступков солдата на войне определялась не идеологическими приоритетами, а в большей мере личной преданностью солдата старшим по званию, либо зависимостью от них. Зачастую бывало, что, как и в предшествующие годы, войска НРА комплектовались из довольно разношерстной публики, немалую долю которых составляли люмпенско-пауперские слои, подавшиеся служить, как подмечал В.И. Чуйков, «за ложку риса». В этом отношении более благополучными считались армии, находящиеся под непосредственным командованием Чан Кайши, либо подчинявшиеся бывшему губернатору провинции Шаньси Янь Сишаню, наиболее влиятельному командующему[40].

Таким образом, в китайском варианте «тотальной войны» были свои особенности. Во-первых, раскол в правящей гоминьдановской верхушке относительно условий мира с Японией привел к формированию марионеточного режима Ван Цзинвэя в Шанхае, что оказалось серьезным ударом по организации единого антияпонского фронта и в какой-то степени способствовало подрыву авторитета Гоминьдана как стойкого лидера национального сопротивления. Во-вторых, сами чунцинские власти в течение всего периода войны не оставляли возможности все-таки договориться с Токио. В-третьих, военные действия, в основном, затронули районы Восточного, Центрального, Северного Китая, где, вследствие японской тактики «точечного контроля территории» непосредственными жертвами агрессии стали жители городов и поселков, деревенские жители бывших гоминьдановских районов не рассматривали смену высшей власти как что-то из ряда вон выходящее. Различные слои населения в отдельных районах по-разному испытывали тяготы войны и воспринимали ее. Все это накладывало отпечаток на характер социального протеста, партизанского движения, а также на взаимоотношения между населением и захватчиками[41].

Считается, что гоминьдановское руководство опасалось мощного подъема народной войны и потому полагало, что партизанская война должна была играть вспомогательную роль в организации сопротивления противнику. На наш взгляд, это не совсем так. Говоря о сочетании партизанской и позиционной войн, Чан Кайши не представлял, каким образом он мог бы контролировать разрозненные действия партизанских отрядов, очень напоминавших действия традиционных войск местного ополчения, действовавших на деревенском уровне и подконтрольных местным неформальным лидерам. Больше опыта в этом смысле было у КПК, которая с конца 20-х годов непрерывно вела партизанские войны против самого гоминьдановского режима и поддерживавших его милитаристов. Поэтому в развертывании партизанской борьбы большую роль сыграли представители коммунистического военного руководства и многие партизанские отряды становились основой так называемых «освобожденных районов» на формально оккупированной территории.

Следует оговориться, что у КПК не было «монополии» на руководство партизанским движением. Тем не менее, уже на расширенном заседании Политбюро ЦК КПК в Лочуане (Шэньси) в августе 1937 г. было решено развернуть партизанскую войну против агрессоров независимо от Гоминьдана. Но и у НРА существовал метод засылки в тыл японцев отдельных регулярных частей для ведения «комбинированной» войны: уже в декабре 1937 г. адмиралом Шэнь Хунле, оборонявшим Циндао, был совершен дерзкий рейд подразделением подобных «ополченцев» и моряков, основавшим опорную базу в тылу японских войск. Но лидеры КПК, уже будучи объединенными для оказания сопротивления агрессору, делали упор на вызывавших большие дискуссии «комбинированных методах» борьбы, обвиняя Гоминьдан в чрезмерном увлечении позиционными сражениями[42].

Расширение партизанской войны позволяло формировать вооруженные отряды из регулярных частей подконтрольных КПК армий для закрепления на границах провинций и создания антияпонских опорных баз. В частности, уже в ноябре 1937 г. была образована такая база на стыке провинций Шаньси, Чахар, Хэбэй, где устанавливалась выборная власть с обязательной процедурой одобрения провинциальной и центральной властей, но под влиянием КПК. В последующем, ввиду того, что основные силы японской армии были сосредоточены в центральных районах Китая, у коммунистов появилась возможность расширить свое присутствие в тылу японских войск, в основном в деревенских районах, где отсутствовали регулярные гарнизоны противника.

Такое распространение партизанских методов борьбы в Северном Китае заставило оккупационные власти уже в декабре 1937 г. приступить к широкомасштабной карательной экспедиции по «зачистке» оккупированных территорий. Экспедиция, в которой было задействовано более 3000 японских военнослужащих, продолжалась месяц на территории провинции Шаньси, так и не достигнув поставленных японским командованием целей – «разобраться» с партизанами и убедить население в пользе сотрудничества с новыми властями[43]. Более того, японская карательная операция еще более укрепила коммунистическое руководство партизанским движением во мнении, что следует активно укреплять опорные базы и партизанские районы.

Вместе с тем, стремясь к захвату Китая по частям, японские захватчики старались расставлять приоритеты в своей оккупационной политике. Корректируя свою стратегию в Северном и Центральном Китае, японцы все больше склонялись к принципу «сотрудничества с местными режимами», что вело к созданию местной марионеточной администрации. Интересно, что в районах, где были организованные коллаборационистские местные власти, японские военные вели себя очень дисциплинированно. Британский писатель У. Чемберлен отмечал, что, несмотря на то, что «в городах Северного Китая японцы вели себя скверно, в Бэйпине и Циндао, где города были сданы без сопротивления, поведение их было прекрасным». Все это свидетельствовало о том, что интервенты рассчитывали на поддержку со стороны официальных китайских властей на основе вышеупомянутых принципов: присоединение Китая к державам оси и борьба с коммунизмом, признание марионеточных государств в Китае, «особые» экономические отношения с Японией, присутствие японских войск в ключевых пунктах Северного Китая и Монголии[44].

Необходимо отметить, что формирование марионеточных режимов в начальный период войны оказалось весьма успешным. Уже к концу 1937 г. были созданы марионеточные власти двух провинций Внутренней Монголии - Чахар и Суйюань, под наименованием «независимого правительства Внутренней Монголии», которое в ноябре 1937 г. было объявлено «федеральным автономным правительством Монголии», функционировавшим под контролем Квантунской армии. Еще одной формой создания марионеточной администрации стало образование так называемых «комитетов общественного спокойствия», которые создавались в крупных городах: в августе 1937 г. таковые были созданы в Бэйпине и Тяньцзине. На их основе, например, в Шаньдуне, было вскоре сформировано свое «автономное правительство», которое должно было, как и другие местные «правительства», перейти под контроль единого «независимого» правительства Китайской республики.

В марте 1938 г. японцы, опираясь на ряд политических деятелей бывших милитаристских группировок Cеверного Китая, создали первое правительство в оккупированном Нанкине. Во главе администрации встал Лян Хунчжи, и его власть фактически распространялась на городские центры провинции Цзянсу, Чжэцзян и Аньхой. Он был непопулярен, со слабой администрацией и остатками отрезанной японцами отступавшей на юго-запад китайской Национальной армии. Т. Брук охарактеризовал режим Ляна как «амальгаму из выживших старых деятелей клики «Аньфу» и гоминьдановских диссидентов Южного Китая». Поэтому японцы практически не задумываясь сменили режим Лян Хунчжи на правительство Ван Цзинвэя, согласившегося на союз с Японией ради окончания войны. 30 марта 1940 г. было объявлено о создании «реорганизованного правительства Китайской республики» в Нанкине, которое пришло на смену Лян Хунчжи.

Следует отметить, что было бы ошибкой трактовать переход Ван Цзинвэя на сторону Японии как беспринципный коллаборационизм, «предательство» интересов китайской нации. «Новая политика» Вана в отношении Японии стала, по сути, новой интерпретацией прежней концепции Чан Кайши, нацеленной на решение внутренних проблем ради будущего урегулирования внешних. Уже после перехода на сторону Японии в конце 1938 г. Ван последовательно проводил линию на усиление своего правительства и обретение суверенных прав и независимости. Трагедия китайского «миротворца» состояла в том, что заверения относительно того, что его правительство – «надежный союзник» Японии, которому можно доверять и в политическом, и в военном отношении, не воспринимались в Токио серьезно. В действительности Токио вовсе не собирался сокращать свое присутствие на юге страны и в Центральном Китае, ожидая высадку американских войск и сохраняя свое присутствие в прежнем объеме. Практически японцы продолжали связывать свой уход и подписание японо-китайского мира с состоянием отношений с Чунцином, и к моменту смерти Вана Цзинвэя в ноябре 1944 г. его режим уже не играл никакой роли в японских планах. По словам Д. Барретта, Ван Цзинвэй «...никогда не намеревался стать марионеткой, но он по собственной воле поставил себя в такое положение, из которого оказалось невозможным найти путь к побегу»[45].

Иными словами, китайский коллаборационизм не был таковым в «вишистском» понимании. Даже такой слабый в политическом отношении, как режим Лян Хунчжи стремился создать видимость самостоятельности. В документах об образовании правительства исключалась возможность создания зависимого от японцев государства марионетки, а высшей целью провозглашалось единство независимого Китая, хотя и по-новому строящего свою политику с Токио.

В первом комплексном исследовании коллаборационизма в Китае в период войны Дж. Бойл обратил внимание на двоякое отношение китайского населения к оккупантам. Для любого жителя оккупированных территорий проблема морального выбора (сотрудничать или сопротивляться) стояла действительно остро. Марионеточные режимы были не просто навязанными извне образованиями. Они подразумевали наличие обусловленного разными причинами «встречного движения» со стороны представителей китайских элит и в городе, и в деревне.

Таким образом, многие склонялись к коллаборационизму не из-за отсутствия патриотизма или недостатка национального самосознания. Они просто принимали решения на основе своего накопленного опыта, связанного с судьбами их семей, спецификой социальных отношений и личным интересом. К. Шоппа справедливо заметил, что в целом в Китае были представлены все типы коллаборационизма, выделенные В. Рингзом в его исследовании гитлеровской Европы, однако причину заинтересованности части китайской элиты в соглашательстве с японцами следует искать именно в политическом, социальном и экономическом контексте довоенных лет.

 

Заключение

 

Как показало проведенное исследование, самым трагичным событием ХХ столетия была Вторая мировая война. Одним из главных её театров явился азиатско-тихоокеанский регион, в котором столкнулись национальные интересы всех мировых держав. Катализатором этого столкновения явилась экспансионистская политика Японии в отношении Китая.

Японо-китайская война состояла из двух этапов: 1 этап – 1937-1939 гг. именно этот этап мы рассматриваем в данной курсовой работе. 2 этап – 1939-1945 гг. Поводом для Японо-Китайской войны послужил конфликт 7 июля 1937 года между японскими и китайскими войсками у моста Лугоуцяо не далеко от Пекина.

К основным причинам поражений Китая в Японо-Китайской войне 1937-1939 гг. можно отнести следующее: западные державы продолжали проводить политику попустительства японской экспансии в Китае, лишь на словах сочувствую ему; вооруженные силы Китая все еще отставали от хорошо отлаженной военной техники Японии; по численности китайские войска значительно превосходили японские, однако существенно уступали по технической оснащенности, по выучке, по своей организации; в Китае не было всеобщей воинской обязанности, не было и системы регулярного пополнения армии, организационная структура не была унифицирована. Тяжелое наследие традиционного милитаризма, таким образом, ослабляла китайскую армию. В первый день операции японская оборона была прорвана, но дальнейший ход событий привёл к остановке наступления, отступлению на исходные позиции и переходу к оборонительным действиям. Уханьская операция провалилась из-за недостатков системы управления китайской армии.

Если для европейцев начало Второй мировой войны ознаменовывается вторжением нацисткой Германии в Польшу в сентябре 1939 года, то китайская историография давно уже утверждает, что пора отойти от европоцентризма в оценке этого события и признать, что начало войны падает на 7 июля 1937 года и связана с открытой агрессией Японии против Китая.

Несмотря на то, что оба государства вели периодические боевые действия с 1931 года, полномасштабная война развернулась в 1937 году и закончилась капитуляцией Японии в 1945. Война явилась следствием проводившегося в течение нескольких десятилетий империалистического курса Японии на политическое и военное господство в Китае для захвата огромных сырьевых резервов и других ресурсов. В то же время, нарастающий китайский национализм и находящие всё более широкое распространение идеи самоопределения (как китайского, так и других народов бывшей империи Цин) сделали военное столкновение неизбежным. До 1937 года стороны сталкивались в спорадических боях, так называемых «инцидентах», так как обе стороны по многим причинам воздерживались от развязывания тотальной войны. В 1931 году произошло вторжение японских войск в Маньчжурию (также известное как «Мукденский инцидент»). Последним из подобных инцидентов стал инцидент на мосту Лугоу – обстрел японцами моста Марко Поло 7 июля 1937 года, обозначивший официальное начало полномасштабной японской агрессии против Китая.

На волне патриотического подъема и широчайших дискуссий городских слоев по поводу японской агрессии и отношения к ней формировались политические партии, патриотические ассоциации и группировки, закладывались основы для развития демократических, квазитрадиционных, неотрадиционалистских течений, оказывавших влияние на общественное мнение и восприятие войны и ее последствий. Именно в период войны формировались целостные идеологические концепции и «парадигмы развития» основных политических сил страны, возникали новые веяния в духовной и культурной жизни, происходило смешение местных цивилизационных пластов, новых идей и ценностей, проникавших в Китай в условиях тесного партнерства с державами – союзницами по антифашистской коалиции.

Особенности милитаризации китайского общества и взаимоотношения власти гражданской и военной, власти и населения оказывали воздействие на способность Китая вести «тотальную войну» против Японии. Военная слабость нанкинского режима привела к тому, что «тотальная война» в китайском варианте превратилась в многолетнюю изнурительную кампанию, переживавшую периоды всплеска и затишья. Длительное сосуществование с японскими захватчиками привело к небывалому по своему масштабу коллаборационизму, который, впрочем, в целом остался в виде «коллаборационистского поведения». Война породила специфические формы партизанской борьбы, к которым прибегало население, и которое организовывалось регулярными войсками. Перемещения и миграции населения обусловили тот факт, что война оказалась мощным стимулом, «растапливавшим» региональный менталитет жителей, заставлявшим их отказываться от своей местной идентичности, в особенности в оккупированных районах. Вместе с тем, эвакуация промышленных предприятий, институтов, организаций, а также отток населения на юго-запад – все это придавало новый смысл регулирующей деятельности государства, которое становилось символом идей сопротивления и национальной реконструкции. Медленное отступление в тыловые районы страны позволило гоминьдановской власти провести реорганизацию центрального звена управления, что давало возможность усилить контроль в экономике и мобилизовать население в соответствии с требованиями военного времени.

В период 1931-1945 гг. на территории Северо-Восточного Китая не прекращалась жестокая и кровопролитная партизанская война против японской оккупации. В условиях оторванности от основных районов сопротивления в Центральном Китае, отсутствия снабжения оружием, боеприпасами, продовольствием, усиливавшегося противодействия вражеских карательных органов китайские партизаны опирались на поддержку советских военных и специальных органов. Это позволило сохранить силы для продолжения борьбы и в дальнейшем активно участвовать в освобождении Северо-Востока Китая.

Китай в 1945 после окончания второй мировой войны снова стал 1946 гг. вопрос о политическом объединении Китая. Две основных силы – КПК и Гоминьдан повели между собой борьбу за гегемонию в стране.

До мая 1946 r., в соответствии с соглашением между CCCP и Китайской Республикой, на территории Маньчжурии находились советские войска. Этот район в период существования государства Маньчжоу-го японцы превратили в один из самых экономически развитых, на долю которого приходилось около одной-пятой части всего объема промышленного производства Китая.

1 октября 1949 г. в Пекине официально было провозглашено создание Китайской Народной Республики (КНР). Этому событию предшествовали второй Пленум ЦК КПК (март 1949 г.) й публикация программной работы Mao Цзэдуна «О демократийеской диктатуре народа».

B своей речи на пленуме Mao Цзэдун сформулировал собственное видение развития Китая после окончания гражданской войны. По его мнению, непосредственный переход к социализму в Китае было делом отдаленного будущего, а первоочередной задачей являлась «новая демократия» как своеобразный этап на этом пути. Главной задачей партии провозглашалось превращение Китая в сильную промышленно развитую державу с решающей ролью рабочего класса в обществе.