Имидж как феномен группового поведения

 

Групповое поведение есть естественный и традиционный объект социологического изучения. Автор не раз убеждался, что для профессиональных социологов такой тезис не нуждается в аргументации, вне зависимости от интеллектуальной позиции в вопросе о предмете социологии. Для имиджелогии положение дел совсем не столь очевидно во всяком случае, для многих имиджмейкеров вопрос о ее предмете кажется надуманным уже из-за полного отсутствия финансирования.

Принятая базовая теория прямо настаивает на выведении в фокус исследования феноменов группового поведения. Возникновение имиджа, как уже отмечалось в предыдущих разделах работы, процесс древний и выражающий, по представлениям автора, более коллективистские начала становления разума на планете, нежели только опредмечивание такого разума в государственности, или, тем более, в нормах истеблишмента XX века. Имидж, представляя своеобразный ген нашей цивилизации, ген социализированного общения людей, выражает процессы хранения и использования настоящего и прошлого опыта духовной жизни, объединения людей в группы; причем процессы такого хранения и использования могут идти и бессознательно.

Признание такого статуса имиджей в естественноисторическом процессе движения разума и смены форм человеческого общежития просто логически приводит к гипотезе о существовании своеобразного «генератора» этого положения вещей. Такой «генератор» должен быть устойчив, вырабатывая, генерируя, саму необходимость имиджей, пусть разных по форме и нормативности, в любых известных социально-политических условиях.

Этим «генератором» и является, прежде всего, малая социальная группа, выступающая объектом исследования в данном разделе. Предметом же изучения будут, естественно, имиджи, как сторона жизни малой социальной группы, интересующая нас как основание для ответов на следующие, как минимум, фундаментальные вопросы:

– меняется ли, и как именно, роль имиджей в жизни разных форм объединения людей?

– Выражают ли имиджи саму природу такого объединения, или некий вторичный атрибут, акциденцию такого объединения?

– Как конкретно увязываются индивидуально-личностные начала и групповые нормы в бытии имиджей в социальной группе? Есть ли между ними отношения первичности?

– Что, и исходя из каких нравственных и моральных канонов, можно и нужно менять в метасистеме имиджей социальной группы, при условии накопления критического объема знаний и мотиваций для вмешательства?

В истории гуманитарных наук накоплен колоссальный объем знаний, идей и гипотез относительно различных аспектов жизни социальных групп. В данном разделе автор вынужден потому ввести ряд ограничений в исследовании, чтобы избежать необходимости повторов уже известных систем аргументаций в пользу конкретных концепций, – с тем, чтобы сохранить в фокусе разговора проблемы имиджа. Приведем главные из них:

1. В разделе принимается, как аксиома, тезис о том, что любые отношения в группе опосредованы властью, причем признается рабочим подход М. Вебера, согласно которому власть есть институализированное право навязывать свою волю другим людям, вопреки оппозиции с их стороны. Неопределенности такого подхода признаются наименьшими;

2. В разделе принимается аксиомой аргументация Т. Парсонса о том, что равновесие властных отношений в группе всегда связано с социальным неравенством, выступающим, таким образом, фундаментальной характеристикой жизни социальной группы, причем «социальное неравенство является тем бессознательно развиваемым средством, при помощи которого общество сознательно обеспечивает занятие наиболее важных постов квалифицированными специалистами»;

3. Без доказательств принимается подход Д. Линтона и Т. Парсонса относительно природы групповых статусов и групповых ролей. Напомним, что в рамках такого подхода, роль трактуется как ожидаемое в группе поведение, обусловленное статусом, а сам статус как личностная позиция, регламентируемая формализованными правами и обязанностями в группе. Кроме того, по мысли Т. Парсонса, групповая роль имеет, как минимум, следующие характеристики: способ получения, масштаб, формализация действий, типичные эмоциональные оценки, мотивы достижения и другое;

4. Ролевой конфликт трактуется как необходимость освоения нескольких ролей одновременно, что преодолевается психологической операцией «преференции», то есть выбора важности одной роли по отношению к другой;

5. В разделе почти не рассматриваются проблемы имиджей в макрогруппах, поскольку практические вопросы политического имиджа изучаются в следующей главе, кроме того, анализ таких вопросов просто очень громоздок, связан с необходимостью предварительного сравнения макросоциальных теорий, что заслуживает отдельной работы. Кроме того, ниже, по приведенным причинам, излагаются лишь самые общие тезисы стартовой модели природы социальной группы вообще.

Вполне признавая познавательный потенциал расхожих представлений о том, что общество «сделано» из малых групп, находящихся в сложном взаимодействии, отметим все же, что было бы проще всего прибегать к объяснениям через «изначальную социологичность» всей жизни человека и социальных групп. Во всяком случае, у автора всегда возникало чувство сопротивления при таких трактовках известной мысли К. Маркса о том, что человек есть совокупность общественных отношений. Видимо, элементарный вопрос о том, что такое пресловутая совокупность общественных отношений в их психическом эквиваленте, вообще не оставляет места для вульгарного экономизма в попытках понять природу имиджей и коллективизма вообще, и уж совсем наивно приписывать эту позицию системному аналитику такого интеллектуального масштаба, как К. Маркс. Напомним потому еще раз принимаемую общую логику исследования в вопросе о роли социума в возникновении имиджей в истории человечества.

По мнению автора, загадка формирования коллективизма не может быть объяснена только известными гипотезами о врожденном социальном инстинкте человека. Для такого объяснения необходимо учитывать следующие, как минимум, феномены:

– генетическое происхождение человека от стадных животных, причем роль такого фактора вряд ли стоит преувеличивать;

– упоминавшуюся ранее мощную боязнь личности почувствовать свой потенциал, плохо измеряемый шкалой групповых оценок, что не просто «толкает» человека в общение, но и провоцирует его к освоению норм духовной жизни общества;

– накопление опыта психологической защиты в совместном общении первобытных людей с наиболее развитой «Я-системой». Такое общение позволяло обменяться информацией о неясных опасностях, почувствовать неодинокость в своих боязнях себя;

– постепенное осознание выгодности системы постоянного общения и общежития, что позволяло выживать слабым, достигать более высокой производительности труда за счет его специализации;

– возникновение мощной инерции норм, закрепляющих такое положение вещей за счет неравенства, формирования системы все более централизованной власти.

Иными словами, имидж, особенно при отсутствии письменности, и воспроизводится как особый феномен, выражающий и символизирующий необходимость ориентации индивидуальной психики на групповые нормы ради простого выживания, подавления провоцируемого различными ситуациями чувства тревожности, длительных аффектов и страстей, а так же просто в силу традиций престижности. Последняя просто бракует снижает шанс на социальный успех для людей без имиджа или с явно неудачным имиджем.

Разумеется, такова только общая гипотеза, не учитывающая множество нюансов, например, относительно противоречий нескольких имиджей, степеней свободы для имиджей в конкретной социальной группе. Приведенная гипотеза описывает лишь общецивилизационные основы воспроизводства имиджей, которые принимают достаточно специфические формы в малой социальной группе.

В ней происходят процессы реального опредмечивания упоминавшейся ранее тяги человека к психической защите, избегания состояний, требующих высоких энергетических затрат на освоении норм, всего поля ролевых взаимодействий в малой группе. Дело даже не в факте существования таких норм и воспроизводстве тестовых испытаний для адаптеров, которые уже в стартовых испытаниях субъективно признают необходимость ориентации на социальное поведение.

В группе возникает коммуникативно-символьное поле, которое провоцирует не столько сами социальные поступки, сколько «социальную духовность», чувство групповой общности единых по качеству символов, образов и норм.

Иначе говоря, они приучают человека к стереотипно-ролевым выборам, к постоянному пользованию упоминавшимся «социальным компасом». Человек становится агентом духовной жизни общества, блокируя, чаще всего, способности, мешающие освоению групповых ценностей. Ранжируя таким образом психику, бытие малой группы ранжирует и имиджи, поскольку противоречие духовности и стереотипов гражданского поведения принимает разные формы, бракуя, отбрасывая, делая непрестижными слабосоциальные или неприспособленные для данной группы имиджи.

Такова, по мнению автора, лишь общая зависимость. Она действует по-разному в разных формах человеческого общежития. Рассмотрим поэтому специфику главных из таких форм.

 

Рис. 12. Формы социальных общностей

 

На графике по абсциссе отслеживается время, по ординате уровень сложности задач и целеполагания объединений людей. Общецивилизационные основы коллективизма и имиджей, о которых уже шла речь, находятся за пределами схемы. Стартовой точки графика выступает феномен ассоциаций. Примем, в качестве минимального набора сущностных качеств ассоциаций, их нестабильность, отсутствие постоянного лидерства, наличие неосвоенных ролей, примерную одномерность статусов. Примерами ассоциаций являются, скажем, пассажиры троллейбуса, отдыхающие на пляже.

Автору почти неизвестны работы, фундаментально исследующие бытие ассоциаций. Впрочем, при сегодняшнем положении с наукой в стране, трудно даже фантазировать на тему о финансировании исследований ассоциаций. Автор вынужден просто апеллировать к обыденному опыту каждого, поскольку любой из нас входил в сотни ассоциаций, и изучение их автор вел с помощью простых методик включенного и невключенного наблюдения. Отметим потому, в качестве постоянно проверяемой, и не запрещенной результатами таких исследований, гипотезы, некоторые теоретические выводы относительно роли имиджей в ассоциациях.

В них часто происходит своеобразное «ранжирование» имиджей. Такое «ранжирование» идет в следующих, как минимум, направлениях:

– проверка имиджей делового повседневного общения. Проверка, по наблюдениям автора, чаще всего, идет по двоичному коду;

– опробование ситуативного лидерства и ситуативных эталонов престижного поведения.

В целом ряде ситуаций в ассоциациях некоторые выборы поведения быстро оформляются как престижные, вызывающие желание подражать, не исследуя например, в отношениях с представителями власти, в общих оценках девиантного поведения.

При этом, по наблюдениям автора, выдерживается примерно следующая тенденция: чем больше разброс личностных ориентаций членов ассоциации, тем жестче противостояние нескольких имиджей в ассоциациях. Как правило, это эталоны социализированного поведения, включая образцы ритуального поведения в субкультурах, и несоциализированного, оппозиционного первому. Такая тенденция имеет своеобразный период вызревания, когда столкновение упомянутых эталонов идет открыто например, неожиданные политические дискуссии в транспорте, после чего тенденции уравновешиваются на типичном для данной макрогруппы уровне. Впрочем, для отслеживания более тонких зависимостей требуется, естественно, исследование с большей выборкой;

– создание системы символов общения как стороны процессов имиджеобразования. В ассоциациях вырабатывается простая привычка использовать определенный «интервал» имиджей, причем именно в ассоциациях восприятие людьми такого «интервала» ориентировано на социальные символы в одежде, обращении, мимике.

Таким образом, не продолжая данный список, можно с основанием утверждать факт решающей роли ассоциаций в выработке самой инерции социального поведения человека. В этом смысле ассоциации являются чем-то вроде первичного «социального бульона», где люди стихийно обучаются необходимости имиджа, как непременной стороны общежития.

Подчеркнем именно стихийность такого обучения. В жизни ассоциаций содержатся и символы отрицания имиджа, символы психических состояний тоски, аффектов, действий по чистым квази-потребностям и другое. Но очевидный приоритет чисто социальный микроцелей, совмещенный с чувствованием отчужденной общности, постоянно тренирует человека в выработке конкретных типов имиджей.

Такая стихийная ориентация людей на имиджи общения в ассоциациях выступает, видимо, и как следующее звено в формировании феноменов власти. Имеющие огромный опыт общения в ассоциации, люди стремятся создать такую систему общения, где была бы возможность использовать потенциал группы в своих целях, что есть один из важнейших признаков формирования власти. Иначе говоря, опыт жизни в ассоциациях трансформирует упоминавшуюся экзистенциальную тревожность в готовность вести себя, в основном, в соответствии с ожиданиями других, в надежде использовать их потенциал для себя.

Однако большинство ассоциаций нестабильны и распадаются очень быстро. Лишь некоторая их часть меняет свое качество, превращаясь в малые группы.

Дискуссии о природе таких групп ведутся еще с конца XIX века, начиная с известных работ классиков социологии и кончая идеями П. Лазарсфельда, Г. Блумера, А. Шюца, Д. Хоманса и других.

Даже простое перечисление не только подходов к природе группового поведения, но и собственно дефиниций по такому поводу, требует отдельной работы. У автора, чтобы удержать в фокусе исследования именно проблемы имиджа, остается единственный выход принять чисто рабочий подход в этих сложнейших вопросах, хотя нередко неопределенности таких «рабочих подходов» делают весь последующий анализ чисто декоративным.

Будем понимать под малой группой объединение людей, одновременно обладающее следующими, как минимум, характеристиками:

– число членов такого объединения очень редко превышает 40–50, причем выдерживается тенденция: чем больше превышает число реальных членов такую цифру, тем меньше срок существования такого объединения;

– поведение, типичные реакции такого объединения на изменения среды не «складываются» из особенностей поведения конкретных людей, но выражает такое объединение, как целое, причем целесообразность поведения целого совсем не копирует разумность конкретного человека, в том числе и лидера. Будем называть это групповым феноменом поведения, одним из них и выступает имидж;

– упомянутые типичные реакции, или групповые эффекты поведения, – прямое проявление власти, как принципиальной несиметричности воли разных людей, причем именно благодаря опыту власти группа приспосабливается к изменениям среды, или даже провоцирует выгодные изменения социальной и природной среды; – такое объединение в огромном большинстве случаев имеет стабильное лидерство, да и само по себе такое объединение явно стабильнее, чем ассоциации;

– власть в таком объединении всегда оформлена в системах групповых норм, ритуалов, ожиданий, причем именно в системах, со своей соподчиненностью, иерархией, противоречиями, отчужденностью системного качества различных норм;

– организация власти имеет несколько типичных вариантов, но, при любом из них, она должна позволять выгодные контакты с другими группами. Одной из сторон такого положения вещей является, по мысли автора, наличие формально незаполненных, вакантных ролей в группах. При необходимости такие роли могут выполнятся членами других групп, что позволяет образование масштабных метасистем групп, прежде всего, социальных фрагментов, включая, таким образом, группы в политику.

Другими словами, группа рассматривается как особая «молекула» социума, качество которой совпадает с качеством жизни макроструктур в главном: отчуждении власти, обретающей собственные законы, возникающие из потребности психики человека, но противостоящие душе человека, как чуждые, враждебные силы.

В этом смысле упоминавшиеся принципиальные отличия, противоречия социального, витального и экзистенциального «Я» в структуре человеческой личности в группе трансформируется еще и в противоречия социального, выражающего освоение отчужденной власти, поведения, и поведения девиантного, нарушающего императивы такой власти.

Достаточно условно, учитывая пограничные эффекты, в группе можно выделить несколько взаимосвязанных подсистем поведения людей:

– осознанное социальное поведение, ориентированное на достижение выгодных и престижных ролей, общий, престижный в группе, статус, обладание символами успеха и комфорта;

– поведение по сохранению общей социальной ориентации большинства поведенческих решений и выборов. О механизмах такого поведения шла речь в предыдущих разделах, посвященных психическим аспектам имиджа, и, отчасти, при описании ассоциаций.

По наблюдениям автора, мотивы такого поведения чаще всего неосознанны и сводятся, в основном, к подражанию эталонным образцам в сложных ситуациях, причем выбор таких образцов сопряжен с необходимостью психологической защиты;

– «поисковое девиантное социализированное поведение». К сожалению, автор не смог найти более простого и точного термина для обозначения целого ряда феноменов поведения людей в группе.

Речь идет о так называемых «негациях», системах поступков делающихся словно «назло» ценностям предшествующих типов поведения в группах. Подчеркнем, что мотив «негаций» не запрещается, а подразумевается групповыми нормами. Такие нормы постоянно движутся, определяются именно в ответ на наиболее мощные негации, которые, таким образом, выполняют несколько важнейших функций: опробования конкретных групповых норм, их применимости для все новых систем поступков и реакции группы, как результата такого применения; и реализации тех сторон витального и экзистенциального «я», которые присутствуют в поведении людей и опосредуют социальные цели.

– групповое и индивидуальное девиантное поведение, заведомо нарушающее устоявшиеся групповые нормы и стереотипы, хотя такие цели далеко не всегда выступают как субъективно важнейшие. О конкретных механизмах такого поведения речь пойдет в следующем разделе.

Таковы лишь наиболее очевидные подсистемы группового поведения. Но и очевидность даже таких, выделенных лишь в самом общем виде, поведенческих подсистем, позволяет сделать несколько важных для дальнейшего исследования выводов:

1. В группе существует несколько подсистем имиджей, функционально ориентированных не только на общее «поле восприятия», но и на поддержание поведенческих эталонов соответствующих поведенческих подсистем;

2. Является безнадежным упрощением диалектики жизни группы иногда встречающееся представление о том, что в группе есть единый «групповой имидж», который осваивается, или не осваивается, адаптерами и членами группы. Такой единый имидж просто оставлял бы слишком мало поведенческой свободы для многих типов личностей, и критически большее число лиц провоцировалось бы к сопротивлению групповым нормам. Существуют, видимо, лишь конкретные символы и ритуальные нормы, выражающие принадлежность именно к конкретной группе.

Достаточно большое число имиджей в жизни группы необходимо для сохранения привлекательности общих социальных ориентаций членов группы, провоцирования реальных, или воображаемых, степеней свободы их поведения. Пользуясь известной метафорой Г. Спенсера о группе, как живом организме, можно сказать, что группе выгодно провоцирование в людях не покорности психически отвергаемым нормам, а постоянной реализации себя в заданных социальных рамках;

3. Понятия «групповой имидж» и «имидж в группе» далеко не тождественны. Первое из них выступает как полная абстракция, выражающая простую необходимость согласования имиджей в группе, второе как конкретная необходимость символов формирования поведенческих подсистем;

4. Взаимосвязь подсистем имиджей, как и все в жизни группы, одновременно закономерна и вероятностна, но, в среднем, ориентация такой взаимосвязи может быть выражена в следующей зависимости:

 

Е=(А+ В + С + Д + Е + Х)\ Е

 

где: Е - энергия взаимосвязи, процессов стихийной и осознанной корректировки имиджей; А - символы и действия по воспроизводству ритуальных норм группы; В - символы и действия по воспроизводству общесоциальных норм; С - символы и действия по достижению личного успеха в группе; Д-символы действий по квазипотребностям и по реализации общих несоциальных мотивов поведения; х - другие компоненты, в данном случае не рассматривающиеся; Е - мощность девиантных подсистем поведения.

Иными словами, нормальная жизнь группы подразумевает множество стихийных и плохо предсказуемых связей, коммуникаций разных имиджей, причем далеко не все из них прямо регламентируются поведенческими групповыми нормами, но, в целом, такие связи имеют жесткое ограничение: они должны, как минимум, позволять, реализовывать власть в группе, делать непрестижным или невыгодным то, что ведет к прямому распаду такой власти. Имиджи регламентируются необходимостью централизации власти, несимметричности воли в групповом общении.

Разумеется, существование централизованной власти в группе не вечно, как и сама группа. Большинство групп распадается через несколько лет. Распад групп всегда конфликтен и может быть спровоцирован целым рядом психосоциальных сценариев: негативным воздействием среды, возникновением альтернативных групп, более выгодных для членов данной группы, слишком долгим существованием излишне простых или непосильно сложных для группы задач.

Однако, в любом случае, стороной распада группы является накопление образцов девиантного поведения, некоторые из которых «вырываются» из ниши, описанной приведенной выше формулой. Согласно известной мысли Э. Дюркгейма, распад группы неизбежно ведет к появлению ранее запрещенных образцов девиантного поведения для заметного числа членов группы, – именно так, например, он объяснял рост числа самоубийств при социальных кризисах. Иными словами, теоретически возможен вариант появления девиантного имиджа при кризисном состоянии группы, причем он имеет шансы стать эталонным при углублении деструкции группы, как образ возможной альтернативы.

Подробнее роль имиджей в кризисных состояниях группы исследуется ниже. Пока же отметим еще один важный аспект существования имиджей на уровне групповых объединений. Централизация власти, о которой шла речь, совсем не сводится просто к постулированию лидерствахотя и оно, разумеется, заслуживает отдельного разговора.

Автор согласен с мыслью американской исследовательницы М. Дуглас о том, что такая централизация может, в первом приближении, быть «схвачена» через соотношение групповой регламентации и групповой сопричастности. Будем понимать под первой нормативные действия, формализованное нарушение которых группе выражают не только общепсихические стремления к защищенности, личностные комплексы и фобии, необходимость особых подсистем поведения в группе, о чем уже шла речь, но и соотношение регламентации и сопричастности. Последнее, прибегая к общефизическим метафорам, представляет как бы топологию поведенческого пространства в группе, то полумистическое психологическое поле, о котором так охотно писал американский психолог К. Левин.

Думается, что слишком просто было бы представлять такое поле в виде невербальных символов поощрения и наказания вообще, а не за конкретные поступки, как своеобразный «ярлык», «лейбл» группы, – хотя такой момент, видимо, присутствует.

В имиджах людей в группе стихийно учитывается как индивидуальный, так и групповой опыт столкновения с классическими феноменами группового поведения.

Достаточно подробно автор писал о них в упоминавшейся монографии, потому приведем лишь наиболее простые и известные из них: эффект Латейна, показывающий необходимость концентрации наказаний, в том числе несправедливых, для заданного круга лиц, эффект Йеркса, который автор формулирует так: материальное стимулирование производительности труда членов группы и соблюдения ими собственно групповых норм имеет пороговый предел. Известны эффекты закономерного несовпадения числа членов группы и числа реальных ролей, приоритета ознакомления с известными авторитетными в группе мнениями по отношению к любым неизвестным, и другое.

И имиджи, и нормы, регламентирующие поведение группы, и деятельность лидеров, не могут блокировать групповые эффекты поведения. Они суть реальность человеческого объединения, и одновременно ярлык с указанием цены за отчуждение своей сущности в социуме.

В этом смысле, образно говоря имиджи в группе абсолютно неизбежны, они выражают одновременно и необходимость такого отчуждения «себя во власть», и неизбежное противостояние «я в том, что мне нужно, но мной не является». Жизнь группы, как живого существа, пределом нравственности которого является имидж, есть социальная маска человека; группа выступает как существо, нуждающееся и привычное к маскам, но позволяющее их не только менять, но и сдвигать чуть в сторону, чтобы качество таких масок было не хуже, чем в других группах.

Если, в силу любых причин, такие маски сдвигаются слишком далеко, группа «болеет», или гибнет, от аномии, от спазма централизованной власти, своеобразной «сердечной недостаточности» группы. Человек и группа едины до тех пор, пока причины такого единства не осознаются человеком достаточно, чтобы не бояться себя.

Такого рода метафоры помогают автору перейти к еще одному аспекту бытия имиджей в группе, отраженному на схеме знаком «Колл».

При некоторых редких условиях группа заметно меняет свое качество, превращаясь в коллектив. Если распад группы связан с нарушением механизмов психической защиты, и, соответственно, с кризисом централизованных имиджей лидеров, в том числе референтных, то при образовании коллектива в жизни группы возникает редкая альтернативная тенденция. Иначе говоря, феномен качества коллектива как особой формы общежития показывает, что групповые нормы, ритуалы, поведенческие образцы и имиджи интериоризируются, присваиваются критически большим числом членов группы, как богатство собственной жизни, как сторона жизни индивидуальной психики.

Но вряд ли верно было бы рассматривать коллектив, как некую «сверх-группу», члены которой абсолютно конформны, являясь какими-то «социализированными болванчиками».

Напротив, коллектив показывает новый рубеж, новое качество объединения людей, осознавших или, по крайней мере, добровольно почувствовавших причины и сценарии общежития. На это указывают уже известные характеристики коллективов: высокая производительность труда, определяющая роль сопричастности в групповых действиях, желание проводить время вместе у критически большого числа членов, блокирование групповых феноменов поведения, описанных для группы Латейном, Йерксом, гласность и плюрализм мнений, совместимые с жестокой дисциплиной в необходимых случаях, резкий рост значимости ситуативного лидерства.

Б.В. Князев, например, отмечает:»… предпосылки коллектива становятся необходимыми элементами коллектива свободного объединения трудящихся в производстве для разумного использования, созданных производительных сил».

Случаи возникновения коллективов немногочисленны, а известные автору исследования природы именно коллективов слишком фрагментарны, чтобы настаивать на выводах о закономерности превращения все большего числа групп в коллективы, как перспективы общецивилизованного масштаба. Такие промежуточные стадии продвижения группы к коллективу, которые удается хотя отчасти моделировать один из исследователей, Н. Рудестам, называет «Тгруппой».

При некоторых условиях возникает имидж, обычно не встречающийся, описать который можно приблизительно так: «Нам хорошо вместе, мы можем гораздо больше дать друг другу, и если мы реализуемся, то возникнет что-то новое, нужное и приятное всем». Назовем его условно «имиджем ожидания странного». На некоторое время такой имидж может стать эталоном, но вскоре наступает своеобразная фаза сверки мотивов деятельности, когда влияние упомянутого имиджа резко падает. Представляется, что более вероятно общее падение роли имиджей в коллективе, хотя бы потому, что здесь психическая защищенность большинства людей прямо растет.

2. Любые попытки искусственного формирования коллектива очень опасны для базовой группы. Неудача не отбрасывает группу к точке старта, а уничтожает ее, в полном соответствии с приводившимся законом Йеркса.

3. В коллективе, и, в меньшей степени, в Т-группе, заметно меняется самый мотив пребывания. Если в обычной группе, как уже писалось выше, огромную роль играет «звезда надежды», осознанное или бессознательное желание присвоить возможности группы, как собственные, то в коллективе возникает осознанная, принятая большинством общая цель. В этом смысле ориентация людей на частную собственность ослабевает, и само существование коллектива враждебно среде его обитания;

4. Роль имиджей в коллективе падает, но не ниже какого-то предела, что показывает, видимо, важность имиджей как систем простых коммуникационных символов. Не случайно, скажем, в коллективе часто принимаются решения об особой символике, ритуалах, использовании кодового сленга.

Вообще, идеи интеракционизма о принципиальной важности символьной коммуникации кажутся автору незаслуженно забытыми в нашей литературе, и уж во всяком случае, они не являются простым памятником времен кризиса бихевиоризма. В силу простого закона компенсации способностей, фундаментально описанного в работах Б.М. Теплова, при ослаблении социальных функций имиджей особенно значимыми становятся именно символьные аспекты имиджей в групповом общении в коллективе.

Достаточно просто перечислить процессы жизни коллектива, совершенно не типичные для обычной малой группы:

– явный рост гласности, понимая под последней уровень свободы информации за пределы микрогрупп, формирование привычки к свободе высказывания, в том числе и относительно лидера или лидеров, что прямо связано с невозможностью долгого использования обычных защитных имиджей;

– возникновение образа общей цели, кажущейся ясной для большинства членов коллектива, причем открытые или шифрованные образы такой цели в речи, ритуалах, мотивации, планировании общих и индивидуальных поведенческих действий воспринимаются с удовольствием;

– высокая роль сопричастности, в силу чего диады и микрогруппы, столь типичные для других форм общения, в коллективе довольно слабы и динамичны; вероятность же оказания групповой помощи отстающим очень велика, и так далее.

Иными словами, в коллективе обычные процессы стигмации, своеобразного «навешивания» ярлыка на человека, в зависимости от групповых представлений о его роли в группе и оценивая уровень девиантности его поведения, воспринимается с гораздо большей готовностью.

Результатом является довольно парадоксальное положение. С одной стороны, общее падение значимости индивидуальных имиджей характеризует социализацию; люди с готовностью входят в новые коммуникации, растут психические механизмы заражения, взаимовлияний, подражания.

С другой же стороны, в коллективе добровольно прощаются, и даже подразумеваются, девиантные формы поведения, в том числе и по отношению к лидеру. Видимо, это кратчайшая характеристика социальной свободы.

Отметим, однако, еще раз, что такие тенденции легко обрываются и очень редко наблюдаются в чистом виде.

Выделим еще раз наиболее важные для дальнейшего исследования выводы:

– имиджи, безусловно имея мощные индивидуальные психические корни, в группе резко трансформируется; они не интегрируются в некое полумистическое поведенческое поле, а выражают нормы, ритуалы и состояния групповой духовной жизни;

– бытие имиджей в группе полно мощных динамичных противоречий, постоянно воспроизводящихся, в силу столкновения индивидуального и родового начала в имиджах;

– группа представляет собой мощный континуум опыта общежития, и пребывание в ней есть освоение такого опыта, обучение самой необходимости имиджа;

– имиджи в группах самоорганизуются, и такие процессы есть прямое выражение закономерной централизации власти и бытия социального поведения как прямого результата опредмечивания в группе духовной жизни общества;

– имиджи в группах системны, но почти никогда не образуют общий «имидж»;

– в группе регламентация имиджей идет через освоение групповых ритуалов, норм, ценностей; механизмов подражания лидеру, в том числе на невербальном уровне;

– тенденции организации имиджей в группе так же подчиняются эффектам группового поведения, как все остальные стороны жизни группы.

Таков статус имиджей в группе, описанный в самом общем виде, не сохраняется в кризисных состояниях группы и ориентирован на диалектику группового лидерства, о чем речь пойдет в следующих разделах. В данном случае, первая цель этого этапа исследования описание атрибутивности, но не имманентности имиджей для системы человеческого общения и общежития. Иначе говоря, топология обычных имиджей подразумевает групповое общение, но не всякое общение не всяких людей непременно подразумевает имиджи.

Отметим также, что имиджи, организуя пространство внутригрупповых коммуникаций, все же никогда не копируют их качество, и не только в силу естественных отличий элемента и алгоритма социальной системы. В принципе, что доказывает пример Т-групп и коллективов, общение может идти и вне имиджа другое дело, что мотивы такого общения непривычны и воспринимаются чаще всего, как психологический вызов нашей машинной, товарной цивилизации.