Как сэр Найджел искал дорожных приключений

 

Некоторое время сэр Найджел казался очень опечаленным и подавленным, его брови были сдвинуты, взор опущен на луку седла. Эдриксон и Терлейк ехали позади него едва ли в лучшем настроении, а Форд, беззаботный и легкомысленный юноша, усмехаясь, поглядывал на меланхолические лица товарищей и размахивал мечом своего господина, делая выпады то вправо, то влево, словно паладин, сражающийся с целым полчищем напавших на него врагов. Однако сэр Найджел случайно обернулся, и Форд мгновенно выпрямился и окаменел, словно его хватил паралич. Четверо всадников ехали одни, ибо лучники скрылись за поворотом, хотя до Аллейна доносилось тяжелое топанье их ног, а порой между голыми ветками вспыхивала сталь оружия.

— Поезжайте рядом со мной, друзья, побеседуем, — сказал рыцарь, придерживая коня, чтобы они поравнялись с ним. — Ибо, раз вы уже решились сопровождать меня на войну, вам следует знать, как лучше всего служить мне. Не сомневаюсь, что ты, Терлейк, покажешь себя достойным сыном своего храброго отца, а ты, Форд, — своего. И что ты, Эдриксон, будешь помнить тот старинный род, из которого, как всем известно, ты произошел. Прежде всего затвердите крепко-накрепко: мы идем, чтобы воевать, а отнюдь не чтобы грабить добычу или вымогать богатые выкупы, хотя и это, конечно, может случиться. Мы отправляемся во Францию, а оттуда, я надеюсь, в Испанию и будем смиренно искать поля брани, где могли бы одержать победу и снискать малую толику славы. Поэтому вы должны знать, что я не намерен упускать ни одной возможности, если есть хоть какая-то надежда добыть эту славу. Я хотел бы, чтобы вы запомнили мои слова и отнеслись к ним со всем вниманием, а также сообщали мне обо всех вызовах на поединок, письменных и устных, обо всех насилиях, несправедливостях и низостях и также обо всех обидах, причиненных женщинам. Здесь мелочей не существует, я сам был свидетелем таких случаев, когда оброненная перчатка или крошка хлеба, смахнутая со стола, были так истолкованы, что приводили к благородному турниру на копьях. Но, слушай, Эдриксон, если не ошибаюсь, вон по той дороге среди зарослей едет какой-то всадник. Пожалуй, было бы хорошо, чтобы ты приветствовал его от моего имени, и, если он знатного рода, он, может быть, захочет обменяться со мной ударами?

— Нет, милорд, — заметил Форд, поднявшийся в стременах и смотревший вдаль из-под ладони. — Это старик Хоб Дэвидсон, толстопузый мельник из Милтона.

— Ах да, в самом деле, — согласился сэр Найджел разочарованно. — Однако дорожными встречами не следует пренебрегать, ибо такие случайные встречи бывают особенно удачными, если рыцари ищут успехов. Хорошо помню, как в двух лигах от города Реймса я встретил черезвычайно храброго и любезного французского рыцаря, с которым мы весьма благородно и почетно бились в течение целого часа. Я до сих пор жалею, что так и не узнал его имени, ибо он обрушил на меня свою палицу и поехал дальше до того, как я оказался в силах поговорить с ним; но его герб — скакун на лазурном поле. При таких же обстоятельствах мне проколол плечо Лион де Монкур, я встретился с ним на большой дороге между Либурном и Бордо. Видел я его всего лишь раз, но нет человека, к которому я относился бы с большей любовью и уважением. Такая же встреча состоялась у меня и с кавалером Ле Бур Капилле. Он был бы весьма отважным командиром, если бы остался жив.

— Так он умер? — спросил Аллейн Эдриксон.

— Увы! Таков был мой несчастный жребий, ибо я убил его в стычке, происшедшей между нами на поле поблизости от местечка Тарбеса. Я уже не помню, как все случилось, это было в год, когда Принц проезжал через Лангедок и состоялось множество замечательных поединков. Клянусь апостолом, мне кажется, достойный рыцарь не может и желать лучших условий для успеха, если он, мчась впереди армии, подъезжает к воротам Нарбонны, или Бержерака, или Мон-Гискара, где любезные джентльмены всегда готовы пойти навстречу вашим желаниям или помочь вам исполнить ваш обет. При Вентадуре один из них, к великому восторгу его дамы, трижды успел сразиться со мной между рассветом и восходом солнца.

— И вы тоже прикончили его, милорд? — с почтительным восхищением спросил Форд.

— Я так этого и не узнал, ибо его унесли за ограду, а я ухитрился сломать себе ногу, и мне было очень трудно не только сесть в седло, но и стоять на земле. Однако благодаря божьей милости и благочестивому заступничеству святого Георгия довольно скоро после этого, во время большой битвы при Пуатье, я уже снова был на своем коне. Но кто это идет? Если не ошибаюсь, красивая и приветливая девица.

Действительно, они увидели статную, полную деревенскую девушку, на голове она несла корзинку со шпинатом, под мышкой большой ломоть копченой грудинки. Когда сэр Найджел снял бархатный берет и направил к ней своего крупного коня, она неуклюже присела, испуганно кланяясь.

— Господь с тобой, прекрасная девица! — сказал он.

— Господь да сохранит вас, милорд, — ответила девушка; она растягивала слова на манер западных саксов и смущенно переминалась с ноги на ногу.

— Ничего не бойся, прекрасная девица, но скажи, не может ли ничтожный и недостойный рыцарь случайно быть тебе чем-нибудь полезен? Если кто-нибудь жестоко тебя обидел, я мог бы восстановить справедливость.

— Да нет, добрый сэр, — ответила она, крепче прижимая к себе грудинку, словно за этим рыцарским предложением могло таиться желание покуситься на свинину. — Я скотница у фермера Арнольда, а он уж такой добрый хозяин, лучше и не бывает.

— Ну, хорошо, — отозвался сэр Найджел, тронул поводья и поехал дальше по лесной тропе. — Я прошу вас запомнить, — обратился он к своим оруженосцам, — что у ложных рыцарей есть низменная привычка выказывать нежную галантность лишь в отношении девушек дворянского происхождения, а вместе с тем истинный рыцарь обязан выслушать самую простую женщину, если она поведает ему о своей обиде. Но вот скачет всадник, который, как видно, спешит. Пожалуй, нам следует спросить его, куда он едет, ибо это может быть один из тех, кто хочет добиться успеха в рыцарском поединке.

Гладкая, твердая, подметенная ветром дорога впереди них ныряла в лощинку, снова поднималась по косогору на той стороне и исчезала среди стройных сосен. Далеко впереди, между темных стволов быстрые вспышки показывали путь, по которому продолжал двигаться отряд. К северу тянулись леса, а к югу между двумя холмами чуть виднелось холодное сверкание моря и белое пятно паруса на далекой линии горизонта. Навстречу путникам какой-то всадник поднимался по склону, усердно понукая коня хлыстом и шпорами, — так человек спешит к определенной цели. По мере того, как чалая лошадь приближалась, Аллейн все яснее видел, что она покрыта пылью и бока у нее в клочьях пены, словно она проскакала много миль. У всадника было угрюмое лицо, жестко очерченный рот и сухой взгляд, на боку у него звякал тяжелый меч, а через луку седла был перекинут какой-то предмет, завернутый в белый холст.

— Посланец короля! — рявкнул он, подъезжая к ним. — Посланец короля! Освободите дорогу для слуги короля.

— Не кричите так громко, приятель, — заметил маленький рыцарь, повертывая своего коня и ставя его поперек дороги. — Я сам был слугою короля тридцать лет и больше, но не считал нужным кричать об этом на мирной проезжей дороге.

— Я еду по его приказу, — ответил всадник, — и везу его собственность. Ты загородил мне путь на свою погибель.

— Однако я знавал и врагов короля, уверявших, что они действуют его именем, — заметил сэр Найджел. — Дьявол может таиться и под светлыми ризами. Мы должны получить знак или доказательство, что ты действительно выполняешь возложенное на тебя поручение.

— Тогда я вынужден применить силу! — воскликнул незнакомец, выставив вперед плечо и кладя руку на эфес меча. — Я не позволю, чтобы меня задерживал всякий бродяга, когда я служу королю.

— Если вы джентльмен и имеете герб, я буду очень рад продолжить с вами это объяснение. Если же нет, — у меня есть трое весьма достойных оруженосцев, и каждый из них готов заняться этим делом и поспорить с вами самым почетным образом.

Незнакомец гневно окинул взглядом всю группу, но рука соскользнула с эфеса.

— Вы хотите получить доказательство? — сказал он. — Вот глядите, если оно вам так уж необходимо. — С этими словами он развернул холст, в который был завернут лежавший на луке предмет, и они с ужасом увидели недавно отрубленную человеческую ногу. — Клянусь божьим зубом, — продолжал всадник с грубым смешком, — вы хотели знать, принадлежу ли я к знати, — да, так оно и есть, ибо я состою офицером при дворе главного лесничего в Линдхерсте. Эту воровскую ногу следует повесить в Милтоне, а другая уже висит в Брокенхерсте, чтобы все люди знали, какая участь ждет слишком большого любителя паштета из оленины.

— Фу! — воскликнул сэр Найджел. — Переезжайте-ка на другую сторону дороги, давайте расстанемся поскорее. Мы поедем рысью, друзья, напрямик через эту веселую долину, ибо, клянусь пресвятой девой, глоток свежего божьего воздуха очень приятен после такого зрелища. Мы надеялись поймать сокола, а в наши силки попала черная ворона! Ma foi! Однако существуют люди, чье сердце жестче, чем шкура кабана. Что до меня, то я играю в военную игру с тех пор, как у меня на подбородке выросли волосы, и я видел, как за один день десять тысяч храбрецов полегли на поле брани, но, клянусь моим создателем, я никогда не выполнял работы мясника.

— А все-таки, милорд, — сказал Эдриксон, — как приходилось слышать от людей, такой дьявольской работы было и во Франции многовато.

— Слишком много, слишком, — отозвался сэр Найджел. — Однако я всегда замечал, что на поле боя впереди идут обычно те, кто считает недостойным обидеть пленного, клянусь апостолом, а не те, кто, пробивая брешь в крепостной стене, жаждет прежде всего разграбить город, и не лодыри, не мошенники, которые валят толпой по уже расчищенной для них дороге. Но что это там между деревьями?

— Это часовня пресвятой Девы, — ответил Терлейк, — и слепой нищий, живущий подаяниями тех, кто приходит ей поклониться.

— Часовня! — воскликнул рыцарь. — Тогда давайте помолимся. — Сняв берет и сложив руки, он запел пронзительным голосом: — Benedictus dominus Deus meus, qui docet manus meas ad proelium, et digitos meos ad bellum.[66]

Странной фигурой казался своим оруженосцам этот маленький человечек на высоком коне: его взор был возведен к небу, а лысина поблескивала в лучах зимнего солнца.

— Это возвышенная молитва, — сказал он, снова надевая берет, — меня научил ей сам благородный Чандос. А как живешь ты, отец? Мне кажется, я должен пожалеть тебя, ведь я сам подобен человеку, глядящему сквозь окно с роговой пластиной, тогда как соседи смотрят сквозь чистый кристалл. И все-таки, клянусь апостолом, существует еще огромное расстояние между тем, кто смотрит через такое окно, и совершенно незрячим.

— Увы, достойный сэр! — воскликнул слепой старик. — Я не вижу благословенной небесной лазури вот уже два десятка лет, с тех пор, как вспышка молнии лишила меня зрения.

— Ты слеп ко многому, что хорошо и справедливо, — заметил сэр Лоринг, — но также избавлен от созерцания многих горестей и низостей. Только что наши глаза были оскорблены зрелищем, которое тебя бы не затронуло. Но, клянусь апостолом, нам пора, не то наш отряд подумает, что он уже потерял своего командира в каком-нибудь поединке. Брось старику мой кошелек, Эдриксон, и поехали.

Аллейн, задержавшись позади остальных, вспомнил совет леди Лоринг и ограничился одним пенни, а нищий, бормоча благословения, опустил монету в свою котомку. Затем, пришпорив коня, молодой оруженосец изо всех сил помчался вслед своим товарищам и нагнал их в том месте, где лес переходит в вересковые заросли и по обе стороны извилистой дороги с глубокими колеями разбросаны хижины деревни Хордл. Отряд уже выходил из нее; но когда рыцарь и оруженосцы нагнали своих, они услышали пронзительные крики и взрывы басовитого хохота в рядах лучников. Еще мгновение — и они поравнялись с последним рядом; там каждый шел, отворотившись от соседа, и ухмылялся. Сбоку от колонны шагал огромный рыжий лучник, вытянув руку, и, видимо, убеждал и уговаривал бежавшую за ним по пятам морщинистую старушонку, которая низвергала потоки брани, сопровождая их ударами палкой; она лупила рыжего детину изо всех сил, хотя могла с таким же успехом лупить дерево в лесу: результат был бы тот же.

— Я надеюсь, Эйлвард, — сказал, подъезжая, сэр Найджел, — что вы никакой силы к этой женщине не применяли? Если бы это случилось, виновника вздернули бы на первом же дереве, будь он хоть самым отменным лучником на свете.

— Нет, достойный лорд, — ответил Эйлвард с ухмылкой, — тут к мужчине применяется сила. Он из Хордла, а это его мать, которая вышла приветствовать его.

— Ах ты, распутный лодырь, — выла та, едва переводя дух после каждого удара, — бессовестный, никудышный оболтус! Я тебе покажу! Я тебя проучу! Клянусь богом!

— Тише, матушка, — сказал Джон, обернувшись и косясь на нее, — я лучник, я отправляюсь во Францию, чтобы наносить удары и получать их.

— Во Францию, говоришь? — завизжала старуха. — Останься здесь со мной, и я обещаю тебе побольше ударов, чем в твоей Франции. Если тебе нужны удары, так незачем идти дальше Хордла.

— Клянусь эфесом, старуха говорит правду, — заметил Эйлвард. — Тут ты их получишь достаточно.

— А ты чего лезешь? Ишь, бритый каторжник, нищий! — заорала разъяренная женщина, накидываясь на лучника. — Что, я права не имею побеседовать с собственным сыном, ты непременно тоже должен языком трепать? Солдат, а ни волоска на морде. Я видела солдат и получше, а тебе еще нужна кашка да пеленка.

— Ну, держись, Эйлвард! — закричали лучники среди нового взрыва хохота.

— Не перечь ей, друг, — попросил Большой Джон. — В ее годы такой нрав — дело обычное, она не выносит, если ей перечат. А у меня на сердце становится по-домашнему тепло, когда я слышу ее голос, и чувствую, что она идет позади меня. И все-таки я должен вас оставить, матушка, дорога слишком кочковатая для ваших ног. Но я привезу вам шелковое платье, коли такое найдется во Франции или в Испании, а Джинни — серебрянный пенни; поэтому до свидания, и господь да сохранит вас.

Обхватив старушку, он бережно поднял ее, слегка коснулся ее лица губами, а потом, снова заняв свое место среди лучников, зашагал дальше с хохочущими товарищами.

— Вот он всегда так, — жалобно обратилась старуха к сэру Найджелу, который, подъехав к ней, слушал ее с величайшей учтивостью. — И всегда все делает по-своему, как я ни старайся повлиять на него. Сначала ему понадобилось стать заправским монахом, — одна баба, видишь, была настолько умна, что отвернулась от него. А теперь вступил в какой-то отряд мошенников, и ему необходимо идти воевать, а у меня нет никого, даже чтобы развести огонь в очаге, когда я уйду, или присмотреть в поле за коровой, когда я дома. А разве я была ему плохой матерью? Ведь за день, бывало, три охапки ореховых прутьев обломаю об его спину, а ему все нипочем, вот так же, как вы видели сегодня.

— Уверен, что он вернется к вам цел и невредим и с деньгами в кармане, достойная госпожа, — сказал сэр Найджел. — И меня очень огорчает, что, так как я уже отдал свой кошелек одному нищему на большой дороге, я…

— Нет, милорд, — вмешался Аллейн, — у меня еще остались ваши деньги.

— Тогда прошу тебя отдать их этой весьма достойной женщине.

С этими словами он отъехал, а Аллейн, вручив матери Джона два пенса, простился с ней возле ее хижины на самом конце деревни, и вслед ему донесся ее пронзительный голос, выкрикивавший уже не брань, а благословения.

На пути к Лимингтон-Форду оказались два перекрестка, и на каждом сэр Найджел поднимал лошадь на дыбы, она принималась делать всякие прыжки и курбеты, а он вертел головой туда и сюда, ожидая, не пошлет ли ему судьба какое-нибудь приключение. Перекрестки, как он объяснял своим оруженосцам, удивительно подходящее место для рыцарских поединков, и в дни его юности рыцари нередко проводили в таких местах целые недели и вступали в благородные состязания ради собственных успехов и во славу своих дам. Однако времена уже стали не те, и лесные дороги, извивавшиеся и уходившие вдаль, были безлюдны и тихи, на них не раздавалось ни топота копыт, ни звона оружия, которые могли возвещать приближение противника, поэтому сэр Найджел продолжал путь, разочарованный. Реку под Лимингтоном они, осыпаемые брызгами, перешли вброд, потом расположились на луговинах противоположного берега и поели хлеба и солонины; припасы везли на вьючных лошадях. А затем, хотя солнце уже склонялось к горизонту, снова собрались и весело двинулись дальше, проходя по двести футов с такой быстротой, словно это были только два фута.

Есть еще один перекресток, там, где дорога из Болдера спускается вниз, к старой рыбачьей деревне Питтс-Дип. Когда всадники достигли его, они увидели двух идущих по склону мужчин, один шел на шаг или два позади другого. Рыцарь и его оруженосцы вынуждены были остановить лошадей, ибо, кажется, никогда еще столь странная пара не путешествовала по дорогам Англии. Первый, уродливый широкоплечий мужчина с жестокими и хитрыми глазами и копной рыжих волос, нес в руках маленькое некрашеное распятие, которое он высоко держал над головой, чтобы все могли его видеть. Казалось, он испытывает высшую степень страха, лицо его было глинистого цвета, и он трясся всем телом, словно в приступе лихорадки. А сзади, все время наступая ему на пятки, шел другой — угрюмый и чернобородый, с жестким взглядом и твердым ртом. Он нес на плече тяжелую узловатую дубинку с тремя зазубренными гвоздями на конце. Время от времени чернобородый крутил ее в воздухе дрожащей рукой, словно едва удерживался, чтобы не размозжить голову своему спутнику. Так шагали они в молчании под густыми ветвями деревьев по заросшей травой тропинке, ведшей в Болдер.

— Клянусь апостолом, — заявил рыцарь, — вот необычайно странное зрелище, и тут может возникнуть почетная стычка. Прошу тебя, Эдриксон, подъезжай к ним и расспроси, что это значит.

Однако Аллейн не успел исполнить данный ему приказ, ибо странная пара быстро приближалась к ним и была уже на расстоянии меча, когда человек с крестом сел на поросшую травою кочку возле дороги, а второй остановился рядом с ним, все еще держа над его головой свирепую дубинку. Он был так поглощен своим спутником, что даже не взглянул ни на рыцаря, ни на его оруженосцев и не спускал яростных глаз с сидевшего на кочке.

— Прошу вас, приятель, — начал сэр Найджел, — скажите нам чистую правду, кто вы и почему преследуете этого человека с такой жестокой враждебностью?

— Пока я под защитой королевского закона, — ответил незнакомец, — я не вижу, почему должен отвечать любому встречному на большой дороге.

— Рассуждаете вы не слишком умно, — отозвался рыцарь, — ибо если вы действуете по закону, угрожая этому человеку дубиной, то я также буду действовать по закону, угрожая вам мечом.

Путник с крестом тут же упал на колени, стиснул руки над головой, и лицо его озарилось надеждой.

— Умоляю вас, достойный лорд, именем господа нашего Иисуса Христа, — воскликнул он срывающимся голосом, — у меня на поясе мешок, в нем сотня нобилей, и я добровольно все уступлю вам, если только вы пронзите этого человека вашим мечом!

— Что ты говоришь, низкий мошенник, — надменно ответил сэр Найджел, — или ты воображаешь, будто удар рыцаря можно купить, как товар разносчика? Клянусь апостолом! По всей видимости, этот человек имеет все основания питать к тебе ненависть.

— Истинно вы говорите, достойный сэр, — вмешался человек с дубинкой, в то время как другой снова уселся на кочку. — Человек этот — Питер Питерсон, весьма известный разбойник, взломщик и убийца, он в течение многих лет творил злые дела в окрестностях Винчестера. И вот совсем недавно, в праздник святых Симона и Иуды, он убил моего младшего брата, Уильяма, в Бир-Форесте, и за это, клянусь черным шипом из Гластонбери, я выжму у него кровь из сердца капля по капле, пусть даже мне пришлось бы следовать за ним на край света!

— Но если все это действительно правда, зачем было ходить с ним так далеко?

— Потому что я честный англичанин и не возьму больше того, что разрешено законом. Ибо, совершив свое злодеяние, этот гнусный негодяй бежал в обитель Святого креста, а я, как вы, конечно, понимаете, помчался за ним что было сил. Однако приор отдал приказ: пока убийца держит этот крест, ни один человек не смеет коснуться его под страхом отлучения от церкви, от чего бог да убережет меня и моих близких. Однако если он, например, положит крест на что-нибудь, или не явится в Питтс-Дип, где ему приказано сесть на корабль, отплывающий в заморские страны, или если не сядет на первое же из таких судов, или, пока корабль готовят к отправке, не будет каждый день заходить в море по самые чресла, тогда он окажется вне закона и я сейчас же размозжу ему голову.

Тут сидевший на земле человек зарычал на него, а стоящий скрипнул зубами и помахал дубинкой, глядя на преступника, и в глазах у него была жажда убийства. Рыцарь и оруженосцы, пораженные, смотрели то на убийцу, то на мстителя, но так как больше не могли задерживаться, они в конце концов поехали своей дорогой. Обернувшись, Аллейн увидел, что убийца извлек из своей сумы сыр и хлеб и молча стал жевать, продолжая прижимать к груди защитный крест, а другой, темный и угрюмый, все так же стоял на залитой солнцем дороге, отбрасывая на врага свою мрачную тень.

 

Глава XV