Движение же к ней и составляет суть Бессмертия.

 

Здесь – заповеданность

Истины всей.

 

А что же это за механизм, который управляет вечным движением к заповеданной истине? Что заставляет нас стремиться к тому, что нам никогда не дано познать?

 

Вечная женственность

Манит нас к ней.

 

И здесь перед нами один из самых глубоких образов, созданных на нашей планете.

Вечная женственность – это Мировая Душа. Вечно создающая, вечно рождающая, вечно самовоспроизводящаяся.

 

Да‑да! Не удивляйтесь!

Земная женщина – это часть той вечной женственности, универсального, космического, непрерывного рождения.

Ведь женщина рождает женщину, та в свою очередь рождает женщину и т. д. Так же и Космос – это цепь непрерывных рождений.

И смертей – хочется вам сказать.

 

А вот и нет!

Даже вспышка сверхновой – гигантский акт рождения. И если теория Большого взрыва верна, то вся наша земная цивилизация – только небольшой момент из колоссального взрыва.

 

Значит, и взрыв рождает жизнь!!! Жизни!!!

 

Итак, к вечному стремлению расшифровать символ, сравнить его со значением нас манит Мировая Душа, или Вечная женственность.

Если считать, что смерть – это остановка навсегда, то Гёте нам не нужен, как Пастернак или Бетховен.

Да и шекспировские сонеты выказывают не меньшие признаки глупости. Да и все искусство, все творчество оказываются пустяковой забавой. На эту тему можно писать бесконечно.

Но я предлагаю вам самим слушать музыку, читать стихи, смотреть картины с точки зрения бессмертия. Вы сами почувствуете, НАСКОЛЬКО ЭТО ВАЖНО – УМЕТЬ ВОСПРИНИМАТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ НЕ ТОЛЬКО СИЮМИНУТНО, НО И КАК УДИВИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ ВЕЧНОСТИ.

КАК «СИМВОЛ», «СРАВНЕНЬЕ».

И все же самое главное доказательство я приберег для вас, как всегда, по мере приближения к музыке.

И доказательство это мы найдем в творчестве

ВОЛЬФГАНГА АМАДЕУСА МОЦАРТА.

Моцарт в истории культуры совершенно уникален.

Во‑первых, потому, что он начал сочинять музыку в возрасте четырех‑пяти лет.

Во‑вторых, потому, что его музыка воспринимается как высшее воплощение Гармонии.

В‑третьих, потому, что наше знание о его ранней смерти рождает особое чувство печали.

В‑четвертых, потому, что вся музыка Моцарта – это музыка детства, с его (детства) и ее (музыки) незащищенностью, хрупкостью.

В‑пятых, потому, что музыка Моцарта раскрывает одну из величайших человеческих тайн – тайну детской гениальности. Когда мы по‑настоящему слушаем музыку Моцарта, то мы слушаем самих себя в детстве со всеми нашими детскими радостями и страхами.

В‑шестых – есть одна особенность в нашем отношении к его музыке.

Ведь вот что часто получается! Слушаем Моцарта, любим Моцарта. Говорим о моцартовской гениальности, совершенстве. Иногда указываем даже на то, что у Моцарта встречается и музыка подлинного драматизма.

Но ГЛУБОКОЙ мы называем его музыку во много раз реже, чем музыку Баха, Генделя, Брамса, Чайковского или Вагнера.

Для характеристики музыки Моцарта мы часто употребляем такие понятия как

СВЕТ, ЛЕГКОСТЬ, СОВЕРШЕНСТВО, ГАРМОНИЧНОСТЬ, ИЗЯЩЕСТВО, МЕЛОДИЗМ, ОСТРОУМИЕ, ГРАЦИЯ.

А сейчас я осмелюсь написать одну очень странную, даже для любителей и знатоков его музыки, вещь.

 

Все эти определения – не главные в музыке Моцарта. Ибо они рисуют достаточно банальный образ композитора.

 

Давайте проведем мысленный эксперимент.

 

Послушаем

СВЕТЛЫЙ, ЛЕГКИЙ, СОВЕРШЕННЫЙ, ГАРМОНИЧНЫЙ, ИЗЯЩНЫЙ, МЕЛОДИЧНЫЙ, ОСТРОУМНЫЙ, ГРАЦИОЗНЫЙ ВАЛЬС ИОГАННА ШТРАУСА.

Например, «На прекрасном голубом Дунае».

 

Слушая, наслаждаясь его СВЕТОМ, ЛЕГКОСТЬЮ, СОВЕРШЕНСТВОМ, ГАРМОНИЕЙ, ИЗЯЩЕСТВОМ… и т. д., мы вынуждены признать: все вышеперечисленные определения, которые мы даем музыке Моцарта, ПОЛНОСТЬЮ ПОДХОДЯТ к характеристике музыки Штрауса!

Вот мы и попались в сети нашей бедной, убогой вербальности!

Посмотрите на СВЕТЛЫЕ, ЛЕГКИЕ, ИЗЯЩНЫЕ, ГРАЦИОЗНЫЕ… и т. д. картины французских художников Антуана Ватто и Франсуа Буше. Клянусь, что каждое слово из нашего комплекта подходит к характеристике этих СВЕТЛЫХ, ИЗЯЩНЫХ… и т. д. картин. Более того, я могу составить огромный‑преогромный список произведений искусства, для характеристики которых идеально подойдут все эти определения. Что же делать?

Посмеяться над нашей неспособностью словесно отличить музыку Моцарта от вальсов и полек Штрауса (а уж польки‑то какие СВЕТЛЫЕ, ИЗЯЩНЫЕ… и т. д.!)?

А затем теми же словами охарактеризовать картины художников?

Именно попытками убежать от этого ужаса является вся моя книга.

И в этой словесной беде виновата не только убогость нашей речи, но чаще всего еще и неспособность мысли проникать за грани словесной шелухи и открывать образы иного уровня.

Которые действительно помогут нам найти хоть сколько‑нибудь глубинные характеристики именно Моцарта (а не Штрауса).

У нас есть примеры подобного творчества.

Например, в стихотворении «И.С. Бах» О. Мандельштам пишет про главный музыкальный инструмент Баха, орган, так: «ОРГАНА МНОГОСЛОЖНЫЙ КРИК».

И для того чтобы объяснить, как много всего скрывается за понятием «многосложный крик», мне нужно, во‑первых, написать хотя бы краткую историю органа.

Затем о принципах образования звука у органа.

Затем о том, что именно Бах сотворил с органом в своей музыке.

А можно и не делать всего этого.

Но и тогда, не имея всех тех знаний об органе, вы почувствуете особенность органной музыки Баха.

Ибо «многосложный крик» – это что‑то, что УЖЕ говорит об исключительности именно баховской органной музыки.

 

О Бетховене говорят: ТИТАН, ГИГАНТ, МОГУЧИЕ ТВОРЕНИЯ.

 

Но ведь то же самое можно сказать о творчестве гениального художника и скульптора Микеланджело. Он тоже ГИГАНТ и ТИТАН.

 

А Бах?

Не ТИТАН? Не ГИГАНТ?

Еще какой!!!

 

А поэт Борис Пастернак в одном из своих стихов вдруг написал о Бетховене:

 

Так движет иногда полы

Сосед, донесшись из‑под бревен,

И вдруг: сонаты кандалы

Повлек по площади Бетховен.

 

Что? Непонятно?

А прочитав дальнейшие рассуждения, будете смеяться, насколько это простой образ.

Что там за сосед, который «доносится из‑под бревен»?

Да ведь это – пьяница, судьба которого – пьянствовать, спать где придется. Такая у него, у пьяницы, жизнь. И победить свою страсть он не в состоянии.

Ему холодно, вот он и «движет полы», пытаясь согреться. Ибо стих в первой же строке говорит об утре. («Какой речистою зарей / В проталинах пылает камень».)

А Бетховен, скованный кандалами глухоты, побеждает свою судьбу‑глухоту в каждом своем произведении!

«Я схвачу судьбу за глотку!» – известнейшая мысль из письма Бетховена. И у Пастернака родился образ Бетховена – беглого каторжника, который тащит по площади «кандалы своей сонаты».

То есть каждое музыкальное произведение, созданное Бетховеном, – это побег с каторги.

Это побег от неумолимой судьбы.

Итак, свободный пьяница‑сосед – раб.