Девятый год царствования Хеопса

 

Стояла уже глубокая ночь, когда Мецке крался темными переулками Города Белой Стены.[71] Было слышно, как легкий восточный ветер колышет снасти лодок у причала. Юноша добрался до царского дворца и притаился за последним строением перед главными воротами. У входа кочевник заметил двоих, которых видел накануне у дома Хопера. Мецке следил за ними с того самого дня, как ему удалось пройти через пустыню и передать Миру отцу. Везир[72] нанял этих людей для каких-то неясных целей. Может, парочка участвовала в нападении возле Гераклеополиса, когда порубили его друзей-кочевников. Их решительные манеры и ловкие, точные движения выдавали военную выучку.

Люди Хопера постучали в ворота. Рядом с наемниками виднелись три тоненькие фигурки — скорее всего, дети. Створки приоткрылись, и все вошли внутрь. Мецке немного подождал и зашагал по направлению к порту.

Кочевник повернул к небольшому строению у самой пристани, где жил Два-Из-Трех. Это был невысокий рыбацкий дом с террасой вместо крыши. Когда юноша вошел, хозяин зажигал лампу над столом.

— Там были они, и жрец, любитель ножей, их поджидал, — произнес кочевник, откинув капюшон.

— Ты уверен, Мецке?

— Конечно, — ответил шасу. — С ними были ребятишки. Безгрешные дети. И что, мы ничего не можем сделать?

Два-Из-Трех покачал головой:

— Не можем.

Мецке резко повернулся к рыбаку и рассерженно сказал:

— Скажи лучше, что не хотите ничего делать. Вы наняли меня помогать вам. Но все имеет границы. Что, сосуды важнее, чем дети?

Человек песков побагровел, на шее вздулись вены. Для кочевника нет ничего ценнее детей. Ничто не могло убедить его, что существуют так называемые высокие цели, ради которых в жертву приносят невинных. Из темноты вышел старик с длинной, до самой груди, редкой бородой и с палкой в руках.

— Успокойся, Мецке. Сосуды, конечно, не стоят жизни ни одного ребенка. Но если амфоры выкрасть, то они смогут положить конец всем бесчинствам. Надо подождать. И довериться Хнуму.

— Ну да, вашему богу, который, непонятно почему, не захотел оставить в живых моих товарищей. Зато твою дочь спас.

— Если Хнум и тебя спас заодно с Мирой, значит, у него есть точный план. Он сам знает, как поступить с сосудами и с их недостойным хранителем.

Старый жрец присел к столу.

— Мецке, то, что случилось в пустыне, было тяжким испытанием. Я тебя понимаю. Зато теперь мы знаем, что Хопер и его люди далеко продвинулись в исследованиях «дыхания». Его действие они проверяют на верующих и на детях, которых ученый покупает у родителей, доведенных до отчаяния нищетой. Чтобы выжила семья, они продают этому безумцу ребенка. Если уж везир до такого дошел, то он со дня на день переправит амфоры в лабораторию Элегнема. У него сосуды будут недосягаемы для фараона и его соглядатаев. Самые грязные дела вершатся именно там. Настало время перекинуться парой слов с Акмином и разъяснить ему, что к чему…

Глаза кочевника расширились.

— Гамир, ты хочешь сказать, что ожидание кончилось? И мы сможем вырвать сосуды из рук безумца раз и навсегда?

— Попробуем.

Старик взглянул в окно: за бедными кварталами виднелся неприступный дворец фараона.

 

Наступил рассвет, и теплые лучи солнца начали падать на крышу царского дворца. Элегнем вошел в дверь на первом этаже и свернул в коридор. Когда он появился в зале, в руках у него были длинные ножи. Ученый потер их друг о друга и, прихрамывая, заковылял к центру лаборатории. Длинные курчавые волосы, смазанные жиром, спадали на шею и взлетали при каждом шаге, оставляя отблески на белой одежде.

Из боковой двери вышел ассистент, таща за собой дрожащего мальчика. Хирург подошел, приподнял ребенку подбородок и заявил:

— Кажется, здоров.

Помощник ухмыльнулся, обнажив обломки гнилых зубов под синеватыми губами. Ребенок покорно позволил уложить себя на операционный стол.

За дверями лаборатории широкими шагами ходил взад-вперед великий везир Хопер. Чуть поодаль у стены застыли два темнокожих стражника в черных плащах, с кривыми мечами на поясах. Дверь открылась, и на пороге появился Элегнем. На животе его белой туники красовалось красное пятно. В воздухе запахло свежей кровью.

— Великий Хопер, какая честь видеть тебя здесь.

Верховный жрец подошел к нему с презрительной миной:

— Ты, искатель юной плоти, неуравновешенный человек. Если б я в тебе не нуждался, давно привязал бы к этому столу и вспорол бы брюхо.

Элегнем опустил голову, сделав вид, что эти слова его не касаются.

— О жрец, я не раз объяснял тебе, что операции на детях для нас очень важны. Они помогают исследовать «дыхание Сета».

Хопер схватил его за горло:

— Не забывай, старик, что у меня есть право казнить и миловать, и распространяется оно на всех без исключения подданных обоих царств. Лучше тебе быть нужным всегда.

Везир ослабил хватку, и Элегнем упал на четвереньки. Тем временем дверь в лабораторию отворилась и оттуда, пошатываясь, вышел измученный мальчик. Его лоб от уха до уха пересекал длинный разрез, на краях которого запеклась кровь. Хопер поддержал его под руку:

— Пойдем, я провожу тебя в комнату для сна. Отдохнешь немного и завтра почувствуешь себя лучше.

Верховный жрец со стражниками удалился в другой конец коридора. Прислонившись к косяку двери, ему вслед смотрел помощник Элегнема.

— Завтра мальчишка уже ничего не будет чувствовать. — И он взвесил на ладони два маленьких кусочка хряща.

 

Когда Мецке подошел к дому Гамира, солнце едва взошло. У калитки его поджидал высокий, худой человек. Завидев шасу, мужчина быстро зашагал ему навстречу.

— Мецке, вождь кочевников, я Акмин, верный слуга белого жреца.

Юноша не ответил на приветствие и прошел мимо мужчины.

— Ничей я не вождь. Мое предложение просто поддерживают остальные, если со мной согласны.

— Да, но так случается не всегда. — Натянутая улыбка не сходила с лица Акмина.

Мецке остановился, посмотрел тому в глаза и спросил:

— А ты откуда знаешь? — Слуга засопел, но взгляда не отвел. — Тебе рассказал Гамир?

— Я ни в чем не хотел тебя упрекнуть. Ты вернул ему дочь, и этого достаточно.

— Достаточно для чего? — нахмурился шасу.

— Чтобы завоевать доверие. Гамир вызвал тебя сегодня, так как думает, что раз ты спас Миру, то и сосуды сможешь забрать. По его мнению, ты избранный.

— Знаю, знаю. Жрец считает, что я выжил по воле Хнума. Слушай, хоть у меня и нет бараньей головы и мне не посвящен ни один храм, я открою тебе большой секрет. Можешь не падать ниц и не приносить жертвы. Я и дочь Гамира остались в живых только потому, что этого хотел кто-то из нападавших. Воины изрубили всех длинными и острыми мечами, а нас просто ударили по голове. Понимаешь? Кто-то хотел, чтобы мы уцелели.

Акмин покачал головой:

— Я ожидал чего-то подобного. Неверный не может стать избранным.

— Не тревожься, я не собираюсь вмешиваться в ваши дела. Мне просто нужно остановить великого везира с его старым мясником. У меня только один вопрос: скажи, каким образом вы собираетесь проникнуть в лабораторию, которую день и ночь охраняет вооруженная стража?

— Успокойся. Не мы проникнем в их логово, а сосуды вывезут оттуда.

 

Гамир обитал в недорогом и нехитром по планировке доме: три смежные комнаты и дворик с амбаром и маленьким алтарем. Скромное жилище простого, преданного своей вере человека. Единственной роскошью была арфа, на которой старик по вечерам любил играть вместе с дочерью. Мецке не раз видел, как она танцует и поет. Благодаря такому таланту ее взяли служанкой в гинекей[73] дворца фараона. Тогда жрец предпочитал обеспечить жизнь Мире. Однако события последних дней — ужасная церемония Хопера, бегство, воины в черном — все изменили.

Кочевник был уверен, что жрец Черной Земли думает о том, что произошло в пустыне, так же, как он. Однако долг Гамира — иметь толкование любому событию. И лучше, если будет считаться, что объяснение получено от Овна. «Их спас бог, ибо одна — дочь жреца, а другой — избранный». Вот что услышали от него у алтаря раньше, чем прозвучал гимн Эсны,[74] молитва Хнуму, которую тот каждое утро произносил перед верующими. Никто не усомнился в этих словах. Но с Мецке старику придется говорить искренне. Войдя, кочевник направился прямо к Гамиру, ожидавшему его посередине комнаты.

— Твой человек обрисовал план. Это безумие, — разгневанно заявил шасу, ничуть не робея перед высоким статусом старика. — Захватить судно, похитить хирурга… Нам это не удастся.

— Успокойся, Мецке.

Голос жреца привел юношу в себя.

— Я не прошу от тебя ничего невозможного. Ты уже и так потерял много людей, спасая мою дочь от церемонии. Похитить сосуды означает восстановить закон и порядок на нашей земле. Хопер думает, что ему удастся расшатать трон фараона, может быть, даже сесть на его место.

— Тогда почему вы не обратитесь к Солнцеликому и все ему не объясните?

— Потому что великий Хеопс прислушивается к мнению везира. И потом, нашими землями правит Хопер. У него есть право казнить всех, включая меня. Если же мы отнимем главное оружие, то верховный жрец не сможет захватить власть.

— Ты говоришь не как священнослужитель. Ты ни разу не упомянул своего божественного Овна.

— Говорить о нем с тобой — только время терять. Но это не означает, что Хнум сейчас не смотрит и не хранит нас. Овен с нами все время, он указывает путь. Если не желаешь преклониться перед ним, поверь мне. Мы сумеем отобрать сосуды, и заберешь их ты.

Шасу нахмурился, и Гамир вздохнул:

— Мне известно, что ты все это делаешь не из корысти. Но я готов утроить обещанную сумму.

— Жрец, ты меня обижаешь. Я бы еще и детей постарался спасти. Среди них есть не только нубийцы,[75] но и дети песков. Все, что получу сверх договора, раздам их семьям.

Старик молча вгляделся в каждую черточку лица юноши и кивнул:

— Твои слова звучат как у истинного верующего. Ты не так уж и отличаешься от нас.

Акмин, сидевший в глубине комнаты, вскочил на ноги, не веря своим ушам. Слуга искоса взглянул на шасу и повернулся к Гамиру:

— Господин, у этого человека нет веры. Мы не можем на него положиться.

Гамир поднял посох, и Акмин замолчал.

— Он верит мне, а я преданный слуга Хнума. И этого достаточно.

Увидев, как обмер подручный жреца, кочевник еле удержался, чтобы не расхохотаться.

— Но, мой господин, он… — попытался снова возразить Акмин.

— Хватит! — Старик стукнул по ноге слугу посохом. — Я надеюсь на вас, и вы будете действовать вместе. Мы не должны быть похожими на нашего противника. Он плетет интриги, чтобы добиться власти, и не доверяет никому, даже самому себе.

Гамир всегда говорил, что главный враг неверующих — темнота. Сумрак всегда предвещает нечто дурное, а ночная тьма захватывает дух.

 

Фараон после захода солнца чувствовал себя неуверенно и старался лечь спать как можно раньше. В ту ночь Хеопс, корчась на постели, проснулся от собственного крика. Приставленные к владыке служанки проворно зажгли свет в царских покоях.

Хеопс трясся под льняными покрывалами и растерянно озирался кругом. Он никак не мог сосредоточить взгляд хоть на чем-нибудь. Постель, настенные украшения, шитые золотом ковры — все плыло в колеблющемся свете масляных ламп.

— Гор[76] поведал своему сыну истинные размеры Жилища Сна,[77] — произнес наконец фараон. — Оно гораздо больше, чем мне казалось раньше. До сих пор я все видел не так. Позовите везира, у нас много дел. — Пот градом стекал со лба и впалых щек. — Шевелитесь быстрее, пока видение не исчезло.

Стояла свежая, ясная ночь. Лунный свет разливался повсюду, достигая даже самых дальних царских покоев. Среди колонн звучал бесстрастный голос:

— Я нанес все точки на папирус. Великий алмаз — Жилище Сна фараона засияет здесь. Другие два диаманта Амона — Жилища Сна сыновей царя будут расположены тут. Вместе все три точки составят треугольник. Для ускорения работ я предлагаю расположить новые печи и мастерские за Вороньей Стеной. Уже рассчитано, сколько надо рабочих, и мне осталось лишь отдать писцам распоряжение об их вербовке.

Фараон слушал архитектора, облокотившись на большую деревянную воронку, широким концом обращенную к отверстию в центре потолка. Чуть подавшись вперед, Хеопс устало заговорил:

— Строительство Жилища Сна надо возобновить. Архитектор свободен. — Фараон раздраженно махнул рукой. — А ты, Хопер, со своими люди останься.

Когда зодчий и его советники вышли, фараон уселся рядом с верховным жрецом и приказал страже закрыть двери изнутри.

— Итак, мой везир, как продвигаются эксперименты? Новые рабочие действительно так сильны и неутомимы?

— Мы продвинулись вперед, царь Египта, и опробовали силу, заключенную в сосудах.

Свита Хопера, стоявшая на коленях у него за спиной, дружно закивала головами.

— Сосудов всего три. Приготовить состав, не исчерпав запасов сырья, невозможно, поэтому надо найти способ их приумножить. Мы пытаемся получить вещество, смешивая различные компоненты. Еще немного — и у нас получится.

Хеопс осмотрел каждого из присутствующих, ища подтверждения словам везира, потом перевел глаза на Хопера и гневно заявил:

— Я услышал голос великого Гора, который поведал, что, пытаясь изготовить состав, вы экспериментируете на детях.

Застигнутый врасплох великий везир замер и тут же упал в ноги фараону, понимая, что только так смягчит его гнев.

— Мой повелитель, Гор, с высоты своего величия, разумеется, сообщил тебе о том, что дети тяжело больны и обречены на смерть.

Хеопс нацелил в жреца хекет:

— То, о чем я беседую с богами, не касается ни тебя, ни остальных.

— Я только хотел сказать…

Фараон прижал крюкообразный скипетр к губам везира.

— Я знаю, что ты хотел сказать. Отныне исследования на детях проводить как можно реже. Это все.

Хеопс резко поднялся, знаком приказал открыть дверь и удалился. Стража последовала за ним. Верховный жрец и его слуги остались одни в огромном зале.

— Великий везир, а ты уверен в том, что делаешь? — негромко спросил Элегнем, словно боялся, будто царь его услышит.

— Запомни, старый безумец, что если ты сможешь получать вещество, то мне должно быть известно первому. И заруби себе на носу: как только я заполучу «дыхание Сета», никто не сможет меня остановить. Даже великий Хеопс. — Хопер сопроводил имя фараона глумливым жестом.

— О жрец, я только хотел сказать, что наш повелитель не покидает дворца, это верно. Однако у него повсюду есть глаза и уши, ведь информаторам хорошо платят.

— Если ты говоришь о Берене Черном или Куфте Стеклодуве, то тут мы можем быть спокойны.

Врач поднял брови, залился смехом и закашлялся.

— Мой везир, твои возможности воистину безграничны. Однако кто проболтался великому Хеопсу о наших исследованиях?

— Ты хотел сказать: о твоих исследованиях! Запомни, старый безумец, что ответственность за судьбу этих детей лежит на тебе.

Хопер нервничал: фараон обращался с ним непочтительно.

— Я прекрасно знаю: когда Хеопс говорит о беседах с Гором, то это означает, что он беседовал с кем-то из осведомителей. А кто, кроме нас, знает об экспериментах?

Врач провел рукой по смазанным жиром волосам и потеребил локон за ухом, обдумывая слова везира.

— Значит, у нубийцев длинные языки…

Хопер потрогал рукой тощую бородку и произнес:

— Они превосходно защищали секретность экспериментов и убивали всех, кого следовало. Мне было бы очень выгодно, чтобы предателем оказался ты. Тебя, жалкого мясника, я охотно убрал бы.

Везир вытащил из-за пояса кинжал и резанул им по воздуху перед носом врача. Тот неуклюже отпрыгнул назад и стал озираться в поисках пути к отступлению. Хопер пристально посмотрел ему в глаза, опустил оружие и презрительно фыркнул. Хирург отшатнулся к стене.

— Что с тобой, Элегнем? — усмехнулся верховный жрец. — Думаешь, на меня уже нельзя положиться? Разве тебе неизвестно, что главное в нашем молодом и богатом царстве — это доверие?

 

Мецке и Акмин добрались до стройки к рассвету. Молодой каменщик вместе с рабочими, созванными Хеопсом со всего царства, уже давно трудился над возведением гробницы.

— Это тот самый начальник стражи, которого ты собираешься еще раз обыграть? — Шасу указал на толстого, неуклюжего военного, ростом намного ниже подчиненных.

— Тот самый, — ответил Акмин, потирая рукой висящий на шее медальон в форме бараньей головы. — И священный дар жреца поможет мне победить. Гляди!

Он снял украшение и вытащил из мешочка палочки с металлическими концами. Когда слуга Гамира поднес к ним медальон, то те все как одна задвигались и повернулись в его сторону.

— Хочешь сказать, что это еще одно проявление силы твоего бога? — Человек песков грустно покачал головой.

— Как знать, как знать. По крайней мере, благодаря этой штуке толстяк немало мне задолжал. А сегодня я нанесу решающий удар.

Акмин попрощался с кочевником и смешался с толпой рабочих, идущих на стройку. Спустя некоторое время он сидел, нога на ногу, на скамье и благодушно разглядывал сидящего напротив толстяка.

— Ход за белыми, — произнес слуга Гамира.

Прямоугольный столик из темного дерева, стоящий между игроками, был разделен на три линии по десять клеток каждая, в которых расположились шашки разнообразной формы. За спинами игроков полукругом стояли зрители. Акмин подначил противника:

— Что, плохо дело, Бубастис?

Тот нервно глядел на горку палочек на краю столика. Партнер сделал удачный ход. В который уже раз десять очков! Стражник двинул свою шашку в одну клетку, потом в другую, не решаясь выбрать ход. Слуга Гамира пару раз провел рукой около медальона, потом над фишкой толстяка и двинул свой кружок в сторону черных.

— Вот так. Теперь тебе ничего не остается, кроме как двинуться на «пристань».[78] Я опять выиграл.

Болельщики — рабочие и стражники — расхохотались. Бубастис, метнув в них гневный взгляд, попытался встать и столкнул столик своим огромным животом. Шашки и палочки полетели во все стороны. Толстяк как ни в чем не бывало обернулся к зрителям и бросил:

— Перерыв окончен, всем вернуться к работе.

Спокойно собрав шашки с земли, Акмин подошел к противнику:

— Бубастис, может, наконец заплатишь? Ты проиграл пятый раз подряд, и за тобой солидный должок.

— Ладно, ладно. Ты требуешь от меня странную вещь, но я попробую. Давай договоримся, что спишешь с меня долг.

— Об этом можно потолковать. — Акмин склонил голову набок и сощурился. — Но сначала я хочу получить то, что мне причитается. Остальное обсудим потом.

Бубастис помотал головой:

— Получишь сегодня же. Не могу только понять, зачем я день за днем ввязывался в эту дурацкую игру.

 

В ту же ночь Акмин с набитым мешком за плечами явился к Двум-Из-Трех. Шасу и два его соплеменника — Эклисси и Тутуола — поджидали слугу Гамира в доме.

— Вот! — Парень вытряхнул содержимое на стол.

Мецке подошел поближе и поднял двумя пальцами завитой парик.

— Гляди-ка, чем расплачиваются военные. Если царские знаки различия на одежде подлинные, то ни одна душа на всем протяжении Нила ничего не заметит. А почему ты решил, что толстяк сполна заплатил долг? Только не заводи опять песню про Хнума, который все замечает и все предвидит.

— Ты плохо кончишь, Мецке! Духовная нищета рано или поздно станет для тебя роковой, — злобно огрызнулся Акмин.

Кочевник не стал ввязываться в перепалку и начал раздеваться.

— Рано или поздно… — пробормотал он. — А сейчас надо примерить туники, и быстрее. Один из соглядатаев Гамира видел у причала готовое к отплытию судно с символами фараона. Скоро мы узнаем, не Элегнем ли снарядил корабль.

Все пятеро принялись рыться в куче вещей и вскоре оделись в форму царских стражников.

Высокий, как башня, и сильный, как бык, Эклисси старался растянуть льняную тунику, трещавшую по швам. В этой одежде ему было тесно, как в рыбачьей сети после хорошего улова. Отец не случайно дал ему такое имя.[79] Кочевник любил всем рассказывать, как мать трудилась два дня, рожая его. Ее подруга за такое же время произвела на свет троих близнецов. Великан озадаченно смотрел на рукава, едва доходящие до локтей.

— Надо обратиться к портному Марабосу, чтобы он из двух туник сшил для тебя одну, — заметил Мецке.

— Хватит зубоскалить! — призвал их к порядку Два-Из-Трех. — Помогите мне лучше вытащить «Сладкую пену Нила».

В сарае хранилась большая лодка. Хозяин дома вместе с Эклисси отодвинул два толстых бревна, закрывавших доступ к реке, и судно спустили на воду. Вскоре «Сладкая пена Нила» с пятью членами экипажа оказалась в акватории порта. Два-Из-Трех сидел у руля, остальные — на веслах.

Когда они подплыли к последнему причалу, отделявшему канал от реки, Мецке скомандовал грести медленнее. Увидев сидящего на причальном камне темнокожего человека, шасу встал с лавки. Мужчина встретился глазами с кочевником и слегка кивнул. Сын песков улыбнулся в ответ. Корабль Элегнема готовится к отплытию, и нужно было поторопиться.

— Как, говоришь, называется лодка? «Сладкая льняная пена»? — Акмин говорил с трудом, стараясь попасть в такт с мощными гребками остальных.

— «Сладкая пена Нила», Нила, а не льна,[80] — ответил рыбак.

— Великая Изида![81] Может, это какое-то незнакомое божество? Как это я о нем раньше не знал? Меня постигнет кара…

— Уймись, Акмин! Это всего лишь имя, которым мы, рыбаки, часто называем великую реку.

— Не сердись! — Слуга Гамира бросил весло и поднял руки в знак примирения. — Просто мне немного не по себе. Сыны песков привыкли сражаться. А я кто? Всего лишь простой последователь Хнума. Я и кинжалом-то пользоваться не умею, разве что разрезать рыбу во время церемоний.

Два-Из-Трех дружески хлопнул приятеля по спине:

— Скорее всего, шасу справятся сами и нам не придется браться за оружие. Твоя задача — уговорить Бубастиса помочь. Если трусливый толстяк согласится, то у нас все пройдет гладко, как скользит по воде «Сладкая пена Нила». Погляди, какое чудо я построил. Не то что дурацкий корабль мясника Элегнема. — Рыбак вскочил, прошел до носа судна и стал вглядываться в даль. — Старый безумец, мы сейчас придем!

Заговорщики плыли всю ночь, поднимаясь вверх по реке. Достигнув зарослей тростника, они свернули в небольшую заводь. Лодка замедлила ход и остановилась посреди высокого папируса. Два-Из-Трех поискал, за что бы привязать чалку. На берегу среди кустарника рыбак обнаружил низкое, но крепкое дерево и бросил конец с узлом. Веревка описала дугу и зацепилась за самую большую ветку.

Ждать долго не пришлось: вскоре появился корабль с Элегнемом на борту. Мецке сидел на носу, подперев голову руками. Заметив проплывающее на юг судно, он прошипел:

— Подходят, подходят!

Экипаж кинулся к веслам, Два-Из-Трех сдернул веревку. И «Сладкая пена Нила» ринулась в погоню. Стоявший на корме охранник Элегнема удивился, когда заметил, что за ними по пятам следует лодка со стражниками на борту. Однако разобраться, в чем дело, он не успел: в грудь вонзился кинжал.

— Отличный удар, Тутуола. — Мецке сидел на носу. — Будьте наготове, а толстяка оставьте мне.

Молодой кочевник бесшумно, как кошка, прыгнул на палубу корабля. Остальные, зажав кинжалы в зубах, последовали его примеру. Эклисси ловко скрутил шею часовому перед шатром Элегнема, и безжизненное тело тихо оттащили в глубь корабля. На место убитого стражника встал Акмин. Люди в намете ничего не услышали. Еще двое охранников сидели на носу корабля и тихо болтали. К ним попробовали подкрасться Мецке с другим шасу, но юноша опрокинул ведро, и стражники разом обернулись. Тутуола тут же схватил одного из них за шею и быстро перерезал горло. Юноша тем временем вонзил клинок в сонную артерию второго часового, который, падая, громко захрипел. Подоспевший товарищ вытащил кинжал из горла умирающего.

Из шатра вышел Бубастис с мечом в руке, встревоженный шумом. Едва узнав Акмина в парике стражника, он сразу понял, что его провели. Партии в сенет, проигранная одежда, вопросы о службе. Теперь все встало на свои места. Лицо толстяка покрылось потом, меч выпал из рук.

— Вот и молодец! — бросил ему Мецке. — И ни слова!

— Будь спокоен, — отозвался Акмин. — Мужество не относится к числу его добродетелей. С этой обезьяной у нас хлопот не будет. Верно?

Начальник охраны не ответил, только слегка склонил голову. Пот с него лился уже струями. Элегнем внутри шатра, по обыкновению, углубился в папирусы, и до внешнего мира ему дела не было. Но шум все-таки привлек его внимание, да и Бубастис почему-то не возвращался, поэтому он оторвал глаза от рукописей. И в этот момент появился толстяк. Сзади него стоял Мецке.

— Ничего страшного, мой господин… — пояснил охранник. — Рыбаки попросили о помощи. Я ответил, что у служителя фараона есть более важные заботы.

Элегнем снова опустил глаза на папирус, не придав никакого значения его словам.

— Отплываем немедленно! — объявил Бубастис перед тем, как покинуть намет.

За ним, словно тень, двигался сын песков.

 

 

Часть третья