Шанхай, Порт-Артур, Петербург.

 

— Ну всё! Кажется, прорвались. Курс — норд, скорость — одиннадцать, — произнёс командир «Манчжура» Кроун. В неосвещённой рубке вслед за всеобщим вздохом облегчения раздался грохот — лекарь Банщиков в буквальном смысле упал в объятия Морфея.

Что ж удивительного? Двое суток перед переносом — на кофеине, зазубривая тексты и факты; перенос и очередная бессонная ночь — в попытке освоиться в новом теле и на новом месте; нелицеприятное объясение с Петровичем, блин, этот Кроун с таким уважением косился на его синяки, знал бы он, кто и за что их наставил; ночная писанина, когда опыт и воспоминания всех трех иновременян надо было дозированно разложить по папкам — что надо выдать Алекссеву, чтобы отпустил в Питер и выделил срочный поезд, что Макарову, чтоб не потоп на «Петропавловске», а что самому Николаю Второму, чтобы проникся значимостью неизвестного доктора и ел у него с руки; двадцать восемь бессонных часов на катере в окружении бредящих раненых, за которыми надо было ухаживать, а это далеко не привычная практика в чистой больнице, только опыт реального Банщикова и выручил; двенадцать часов в Шанхае — устройство пациентов в госпиталя и мучительное ожидание "откликнется ли венценосец?", потом организация побега «Манчжура». В итоге, если верить телу, ему досталось пять часов сна за четверо суток, а если мерить по сознанию — те же пять часов за неделю.

Так что пробуждение "героя с «Варяга» на закате первых суток прорыва никого не удивило — здоровый богатырский сон. Больше всех удивился сам Вадик — Кроун уступил ему свою командирскую каюту.

Пообедав-поужинав и узнав последние новости, состоящие в отсутствии новостей, Вадик взялся за перо — за одну ночь на «Варяге» многие мысли успели набросать только тезисно, и готов был только пакет для Алексеева. Макаровский и Николаевские еще надо было оформлять и переписывать начисто. Но потом плюнул — до Питера по любому почти три недели в комфортном купе, а не в каюте, где палуба уходит из под ног. А непривычные к перу руки то и дело ставят кляксы. Поразмыслив, Вадик взялся за отчёт "по профилю": о характере ранений на «Варяге» и мерах по их уменьшению в русском флоте — уж он-то про «дырявые» рубки не забудет. Да и красота письма тут не так важна, как срочность принятия мер — в первом же бою, а когда он теперь состоится, сказать было сложно, можно потерять половину командиров кораблей.

Остаток похода в Артур прошёл для младшего врача «Варяга» под скрип пера — ноутбука на «Манчжуре» не было и все редакторские правки приходилось доверять бумаге. А переписывать пришлось много: «медицинский» отчёт разросся до двадцати рукописных страниц, новая телеграмма самодержцу — до трех, а ещё пяток «шпаргалок» на все случаи жизни в Артуре.

Первые испытания новоявленного графа Калиостро поджидали сразу по прибытию в Порт-Артур. Благополучно избежав русских минных заграждений, уже стоивших первой эскадре двух кораблей, «Манчжур» был встречен лично наместником Алексеевым. Он умудрился одновременно отругать Кроуна за самоуправство и похвалить его за находчивость и храбрость при прорыве в Порт-Артур. Далее обласканный Вадик был препровожден в личные аппартаменты наместника, где огорошил последнего новостью.

— Что значит «Варяг» не утонул"? А чего же вы тогда панику на весь мир подняли? Зачем разбазарили почти полтысячи рублей на поиски выживших членов экипажа неутонувшего крейсера? И где, черт побери, носит Руднева, если крейсер и правда на плаву? И как он посмел подать с вами ложный рапорт об утоплении крейсера??! Куда там его ранило, в ногу или все же в голову? Разжалую в матросы!

— Подождите, не горячитесь. У Руднева есть план, который может в корне поменять расклад сил на море, но для его выполнения нужны две вещи, первая — строжайшая секретность. Никто, кроме меня, вас, и императора не должен знать о том, что «Варяг» в море, а не на его дне. А вторая — содействие государя-императора, ибо пока «Варяг» не прийдет во Владивосток с призами, нужно сделать много вещей, которые может приказатьт сделать только он.

— И что же, интересно, такого не могу приказать сделать я, наместник императора на Дальнем Востоке? И о каких таких призах вы тут говорите? — Будучи наместником, Евгений Иванович очень ревностно относился к любым попыткам что-то сделать "через его голову".

— Его высокоблагородие Руднев перед тем, как отправить меня с «Варяга», передал лично вам этот конверт. Еще один у меня для государя, с пометкой "Лично в руки". Там написано, что за призы и как он планирует захватить. Но зная о перегоне из Италии двух броненосных крейсеров гарибальдийской серии, человек вашего ума и сам бы догадался, будь он на месте Руднева (привыкший к лести Алексеев благосклонно проглотил наживку и сбавил обороты). Кроме того, там приводятся некоторые сведения, которые Руднев разузнал по своим дипломатическим и шпионским каналам, например, о способе минных постановок с миноносцев и характеристиках японских снарядов. Ну и еще некоторые мысли самого Михаила Федоровича о том, куда надо направить отряд Вирениуса, и том, как должны выглядеть военные корабли нового поколения. Извольте ознакомиться, я помогал командиру составлять этот документ, так что постараюсь ответить на все ваши вопросы.

Отчет Рудева о действии снарядов противника и мерах противодействия путем навешивания на борта коечных экранов и противоосколочной защиты Алексеевым был просто прочитан с интересом и полным вниманием. Наброски же линкоров и крейсеров нового поколения и проект только что заказанных броненосцев "Император Павел I" и "Андрей Первозванный" вызвали противоречивую реакцию.

— Интересно. Вообще-то странно, от Всеволода Федоровича такого точно не ожидал. Нет, командир он справный, хотя и мягковат, на мой взгляд, а как дипломат просто превосходен, но… Ну никогда не был он замечен в проектировании кораблей. Тем более таком — это же совершенно новая концепция, только крупнокалиберные орудия и противоминная артиллерия. Я даже не знаю — это гениально или просто глупо. А как пристреливаться? А то, что двенадцатидюймовое орудие стреляет один раз в минуту, а за это время дистанция до цели изменится, его не волнует? Но с другой стороны, какие красавцы получаюстся…

— Евгений Иванович, а вы на обороте посмотрите, там, кажется, и методы пристрелки полузалпами, тогда каждые тридцать секунд мы отправляем в сторону противника четыре двенадцатидюймовых снаряда.

— Именно что "в сторону противника"! Без пристрелки средним калибром точную дистанцию не нащупать! А на малых дистанциях ваш броненосец нахватется шестидюймовых снарядов еще до того, как накроет противника!

— Насчет дистанции — это было справедливо для старых дальномеров. Горизонтально-базисные системы Барра и Струда, напротив — позволяют. И потом, дистация боя для крупного калибра до ста кабельтовых. А средний — не далее шестидесяти. Ну и еще — противоминный калибр на этих кораблях тоже не семьдесят пять миллиметров, а как минимум сто двадцать. Миноносцы тоже, знаете ли, выросли, так что на дистанции до сорока-пятидесяти кабельтовых они же работают как средний калибр. Но знаете — «Варяг» при прорыве получил три дюжины шестидюймовых снарядов, и что? Ничего. Кроме выхода из строя артилерии, не прикрытой броней, и дырок в небронированных бортах. А получи мы один-два двенадцатидюймовых подарка, были бы на дне. А уж для современого броненосца противника это и подавно справедливо — у него-то и борта бронированы, и орудия, а пробить даже верхний пояс из среднего калибра нереально. Броню башен и казематов тоже. Так зачем его заваливать десятками снарядов среднего калибра, если один-два крупных нанесут больше вреда? Ну и по скорострельности двенадцатидюймовок с новыми затворами — это уже выстрел в сорок пять секунд. А не раз в минуту. Так что залпировать будем почти каждые двадцать секунд, вот и возможность пристрелки.

— Что-то вы для лекаря слишком хорошо в нашей кухне разбираетесь, — недовольно проворчал Алексеев. Однако его интерес к записям Руднева просматривался невооруженным взлядом.

— У нашего Всеволода Федоровича хочешь-не хочешь, а будешь разбираться. Обратите еще внимание, — продолжил мягко, но безостановочно давить Банщиков, — что у Руднева силуэты всех кораблей от линкора до крейсера второго ранга идентичны? Две линейно-возвышенные башни с парой орудий на носу, две в корме, по две трубы…

— Какие-какие башни?

— Это Всеволод Федорович придумал новый термин. Линейные — значит по оси корабля, в диаметральной плоскости, чтобы любое орудие могло стрелять на любой борт, чтоб балласт нестреляющий не возить. А возвышенные потому, что вторая башня установлена выше первой, что позволяет в оконечностях вести огонь из обоих башен как в нос, так и в корму.

— Вы с Рудневым всерьез собираетесь вести огонь главным калибром прямо поверх первой башни? А как насчет пороховых газов у дульного среза при выстреле? Ими же снесет все с крыши первой башни. Не дай бог кому оказаться в комендорском колпаке этого вашего творения, минимум контузия ему гарантирована.

— Американцы уже проводили испытания и сейчас строят пару броненосцев, типа «Мичиган», именно по этой схеме.

Уже через сутки по прибытии в Артур Вадик грузился в персональный вагон курьерского маршрута в Петербург. К тому же был повод гордиться — опоздавший к началу войны отряд Вирениуса личным приказом императора был разделён на две части — «Ослябя» с «Авророй» в сопровождении быстроходного транспорта «Смоленск» в роли угольщика идут в Сигапур, где должны получить телеграфом приказ о месте дальнейшего назначения. Вторая, медленная часть отряда — старый крейсер "Дмитрий Донской", миноносцы и пара медленных транспортов по способности, не связывая более быстроходные корабли, следует тем же маршрутом. В Сингапуре «Донской» отделяется в самостоятельное крейсерство, с примерным маршрутом вокруг Японии и главной задачей проверить как можно больше транспортов. Когда Алексеев спросил, зачем это нужно, то Вадик пространно рассказал ему о том, какая будет реакция на британской бирже при известии о русском крейсере, досматривающем британские же торговые корабли. Сам не любитель Великобритании, Алексев так загорелся идеей, что теперь за эту часть плана Вадик мог быть спокоен.

А в ночь перед отъездом "лекаря с «Варяга» Кроун затащил на вечеринку офицеров кораблей первой эскадры. К сожалению, Вадик с Петровичем на такой расклад событий не закладывались и готовых советов для командиров кораблей на тему, что они могут сделать сами, у Вадика не было. Пришлось импровизировать.

В результате обычная попойка старшего офицерского состава как-то незаметно перетекла в собрание младших флагманов на предмет — "что мы можем сделать сами, не дожидаясь, когда наверху проснутся". После описания действия японских снарядов и обстятельств ранения Руднева общими силами пришли к выводу о необходимости противоосколочной защиты амбразур рубок и орудий. Красочное описание пожаров, с которыми с трудом справлялись два пожарных дивизиона вместо одного, должно было повлиять на серьезность борьбы с лишним деревом и запасание пожарных рукавов. Практика подготовки запасных расчетов артилерии среднего калибра из артиллеристов противоминного калибра тоже упала на правильную почву…

Чтобы не скучать в долгой поездке, "проникнуться духом эпохи" и освоить "ять да ижицу", Вадик прихватил у своих артурских знакомых (из «прежней» жизни) четыре тома романов поувесистей. В пути, периодически устраивая себе перерывы в составлении бесконечных трактатов государю-императору и адмиралу Макарову, пускал чтиво в дело. Где-то под Иркутском, перечитывая, казалось бы, с детства знакомого Жюль Верна, он наткнулся на описание журналиста, заблокировавшего доступ конкурентов к телеграфу тем, что передавал в редакцию текст Библии. "Пусть я и ламер в компьютерах, по сравнению с Петровичем", — пронеслось в мозгу доктора Банщикова, — "но ведь это же первое описание спам-атаки на траффик". После чего все последующие пересменки паровозов вплоть до самой столицы коротал не в сонных привокзальных буфетах, а у станционных телеграфистов. По дороге Вадик несколько раз ловил себя на мысли, что не узнает самого себя в теле Банщикова. Он бы никогда не риснул прорываться на «Манчжуре» мимо более сильного крейсера, он точно не смог бы так изящно сыграть с Алексеевым, да он вообще ничего сам не мог! Но вот, оказавшись в теле человека с более авантюрным складом характера и богатым жизненным опытом, как-то повзрослел и сам.

 

* * *

 

Хоть вагон и был из высшего разряда, но к прибытию в столицу доктор Банщиков чувствовал себя немногим лучше, чем после суточного похода на катере — слишком уж изматывающее-долгим было это «тудух-тудух». Планировал снять номер в каком-нибудь отеле с видом на Неву и отоспаться, но прямо на перроне его встречал офицер свиты Его Императорского Величества. «Сработали» телеграммы, посланные из Москвы и Бологого, хотя фонтан мистицизма и цитат из дневников раз за разом всё более истощался — нельзя же всё время тянуть одну и ту же песню.

Делать нечего — вместа сна — с места в карьер, вместо прихваченного в Артуре и порядком помявшегося за дорогу цивильного костюма вновь влез в «варяжскую» форму — при первом знакомстве лучше выглядеть честным служакой, чем заурядным обывателем. От Московского вокзала до Зимнего долетели за минуты, пусть и на конной тяге.

И… ждать. Когда-нибудь венценосец выкроит время между семейными обедами, фамильными сплетнями, прогулками и докладами министров.

"Когда-нибудь" случилось при свете закатных лучей короткого зимнего дня. После рапорта о бое и выражения готовности отдать жизнь за Россию и царя еще не один раз (от такого прямо скажем смелого заявления глаза Николая несколько округлились, но зато он наконец стал вникать в то, что именно ему говорит этот доктор с героического крейсера). Для затравки пришлось повторить значительную часть "мистического эпоса", содержавшегося в телеграммах. Потом Вадик вытащил первый конверт, затовленный еще на "Варяге".

— Ваше величество, вы, наверное, помните, в тех телеграммах, что я вам отсылал из Шанхая, были указаны даты гибели «Енисея» и "Боярина"?

— Да что-то там было про это, и еще что-то непонятное про охоту на зайцев…

— Гм… А можно сейчас найти те телеграммы?

— Боюсь, что нет, а зачем?

— Вы случайно не обратиил внимания, что о гибели «Боярина» я вам написал как бы не ДО того, как он погиб? И уж точно ДО того, как информация о его гибели дошла до Шанхая?

— Нет, не обратил… Да и не уверен что я в тот же день ваши телеграммы прочитал, — рассеяно пробормотал самодержец всея Руси, — Но как такое вообще возможно?

— Теперь про зайцев… Вот в этом конверте содержится некий текст, который был написан еще на «Варяге». Конверт запечатан корабельной печатью, а сверху еще и консулом в Шанхае. Так что очевидно, что он не открывался с 28 января… Вечером, будьте любезны, Ваше Величество, найдите время и сравните то, что там написано, с вашими личными дневниками за тот же день и за первое января. Если вам это покажется интересным, то я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы. Я планирую остановится в "Национале".

Вторая встреча состоялась на следующий день, и судя по тому, что посыльный из Зимнего прибыл уже в десять утра, а в приемной на этот раз ждать не пришлось не минуты, царь наживку заглотил по самые гланды. Можно было подсекать. Встреча началась с того, что пришлось попросить государя удалить из кабинета всех. И когда последнее было выполненно заинтригованным монархом, упав на колено выдал заранее заготовленую фразу:

— Разрешите первым поздравить Ваше Величество с долгожданным наследником!

Опешивший Николай потянулся было рукой к звонку, но на пол пути замер как пораженный током.

— А с чего вы взяли, что…

— Ваше величество, то недомогание, что мучило Государыню императрицу в поледние несколько недель, вызвано началом беремености. Она вам еще не сообщила?

— Нет… Но позвольте, если даже я об этом не знаю, то откуда вы, на Дальнем Востоке? И с дневниками, ведь слово в слово! Но это решительно невозможно!

— Видите ли, Николай Александрович… Я не только колежский советник Банщиков, доктор с «Варяга». Я еще и Вадим Перекошин, 1988 года рождения, студент пятого курса Московского медицинского института. Поэтму я знаю некоторые вещи, которые пока еще не произошли, и знаю, что у вас не только будет наследник, у нас его назвали Алексеем, но и когда он родится, чем будет болеть и как долго проживет. А так же — что именно надо сделать, чтобы он прожил подольше, чем ему было отпущено Богом в моем мире. И дневники ваши я читал потому, что они были изданы в конце 90-х годов этого века.

— Но как вы можете быть и собой, и кем то еще? Вы сами часом не больны, Михаил Лаврентьевич?

— Нет, ваше величество, часом не болен, — усмехнулся старой шутке Вадик, пытаясь хоть немного унять нервную дрожь, — а как получилось… Мой отец, весьма крупный ученный, ставил эксперимент по переносу сознания в пространстве и времени. В результате на борту «Варяга» оказался я и еще пара человек из совсем другого времени. Из мира, который, наверное, тут уже не возникнет. Ибо в том мире «Варягу» прорваться не удалось, так он Чемульпо и остался… Но давайте для начала о главном — о наследнике… В моем мире его назвали Алекссем…

После чего, дав небольшую передышку обрадованному (все же наследника он ожидал более десяти лет), но и слегка напуганому царю Банщиков мягко перешёл к родовой болезни британских монархов — гемофилии. Изрядно ошеломлённый комбинацией потоков мистики, предсказаний из будущего и просветительской информации Николай Александрович безропотно согласился устроить консилиум. Для дальнейшей беседы решили привлечь всех светил тогдашней медицины — Боткина, Сеченова, лейб-медика Гирша и Бехтерева, которые должны были подтвердить или опровергнуть слова Банщикова. Последний — психиатор с мировым именем, должен был, как с усмешкой сказал Банщиков, освидетельствовать меня самого, и подтвердить, что "часом я все же не болен". Единственным возражением Николая, выслушивающего рассказы о гемофилии и ее лечении во время ожидания медицинских светил, было, что все его дочери абсолютно здоровы! За что его величество нарвался на краткое изложение курса генетики для чайников и о наследовании разного вида хромосом с разными видами генетических болезней. Ход оказался весьма удачным — наука высокого градуса крепости подействовала на самодержца не хуже мистики Распутинского разлива — и там и там ни фига не понятно, но звучит умно. Впоследствии Вадик не раз пользовался этим приемом.

Оставшиеся пару часов, пока рыскавшие по Питеру курьеры собирали медиков, Вадик использовал, чтобы посвятить государя в планы Руднева. Николай заинтересовался идеей увести из под носа у вероломно напавших на Россию врагов два броненосца. Но долго концентрироваться на этой идее он не мог. Резко встав из-за стола, он извинился, попросил Банщикова чувствовать себя как дома и вышел в неизвестном направлении. Вернувшись через пол часа, Николай был в приподнятом настроении.

— Знаете, доктор, я не знаю, кто вы, откуда вы, и чего вы добиваетесь на самом деле. Но Аликс только что подтвердила мне, что она на самом деле непраздна. Она не хотела мне говорить, пока сама не была на сто проентов уверена и из-за древнего суеверия — мол, в первые три месяца лучше никому не говорить. Но, пожалуй, я начинаю вам верить. Так что там по поводу «Варяга», не утонул, значит, но никому об этом пока знать нельзя?

В присутствии спешно собраных по столице коллег Вадик резко сменил тон: никакой фантастики, мистики, главное — убедить известнейших профессионалов. С царем заранее договорились, что об истинной природе доктора никто, кроме самого императора, узнать не должен.

— В своём морском путешествии на Дальний Восток я заинтересовался исследованием привыкания русских матросов к тропическому климату. В числе прочего брал у каждого в разных широтах по две-три капельки крови для исследования, в надежде обнаружить изменения, вызываемые климатом. Сравнивал их между собой и с пробами крови аборигенов тропиков, — Вадик приступил к научной части.

— Увы, изменений состава крови в зависимости от климата мне выявить пока не удалось. Зато обнаружилась совершено поразительная вещь — все пробы можно разделить на четыре группы. И внутри каждой группы уже невозможно отличить, кровь ли это русского, татарина, малайца или корейца. В конце декабря я решился на эксперимент. Выбрал двух матросов из заведомо разных губерний, но одной и той же группы крови. Взял у каждого по четверть фунта крови и сделал их "кровными братьями", перелив кровь одного другому и наоборот, — признаные мэтры медицины кто тихо, а кто и не очень офигевали от дерзости научной практики и наглости экспериментов над живыми людьми.

— Уже спустя час после подобной процедуры оба они себя чувствовали так, словно ничего и не происходило. Это значит, что в случае хирургической операции или при заболевании крови, — Вадик постарался выделить интонацией, — можно существенно облегчить процесс возвращения пациента к нормальной жизни за счёт вливания ему крови здоровых людей. Когда же я однажды по ошибке перелил кровь не той группы раненому корейцу, тот весьма быстро скончался.

Видя, что коллеги целиком прониклись перспективами, а император несколько заскучал, обдумывая дальнейшую судьбу наследника, Вадик вытащил из рукава последний козырь: — В древнем Риме придворные медики научились облегчать роды жён Цезарей с помощью кесарева сечения. У нас же есть шанс дополнить медицинскую практику спасения жизни процедурой переливания крови — так чтобы во всех учебниках на века значилось царское донорство. И чтобы его ассоциировали не с британской или германской фамилиями, а с Россией и домом Романовых.

Вадик набрал в лёгкие воздуха побольше и чуть не поперхнулся — ему пришло на ум старое, еще большевитское прозвище Николая Второго — Николай Кровавый… Вот уж востину — накаркали боьшевички. Но отбросив посторонние мысли, Вадик сосредоточился на запудривании мозгов коллегам и самодервжцу.

— Но если мы промедлим, то переливание крови введут в массовую медицинскую практику и без нас. Да ещё и назовут именем какого-нибудь президента, короля или папы римского. Чтобы не потерять приоритет, и научиться спасать больных с врожденными заболеваниями крови (Николай Второй болезненно дернулся) нужно следующее, — и перешёл к изложению подробностей предстоящей работы.

Его слушателя заворожено хлопали ресницами. Вдохновленный и одновременно напуганный самодержец пообещал всемерное содействие, после чего доктора удалились, оживлённо обсуждая детали предстоящей работы. Как-то само собой получилось, что охрипший и оголодавший Вадик остался на ужин у Боткина, а потом и вовсе заночевал в одной из гостевых спален — ведь собственным углом в Петербурге он так и не успел обзавестись.

Утром за завтраком доктор Банщиков ошарашил своего коллегу просьбой организовать ему встречу одновременно с министром финансов и тремя-четырьмя представителями крупнейших русских банков. После чего спросил несколько адресов и отправился строить себе цивильное платье, подыскивать квартиру и заниматься прочими скучными, но необходимыми повседневными делами.

 

* * *

 

Слово государя, конечно, закон. Но между словом и делом подчас бывают перерывы. Несколько дней Николай Александрович раздумывал над тем, кого из родни стеснить в пользовании каким-нибудь из дворцов поплоше для размещения "Института крови"; какой из полков гвардии отрядить для экспериментов по донорству; какую статью расходов двора ужать, чтобы донорство стало царским не только по названию…

Одним словом, уже к концу недели весь двор знал, что герой с «Варяга» лекарь Банщиков является новым властителем дум самодержца. Хотя в подробности официально никто не был посвящён, но кто-то уже трясся за «свои» дворцы, кто-то наоборот, жил надеждой на будущие дивиденды от монаршьих благоволения. Безразличных практически не было.

Поэтому особых усилий Боткину прикладывать не пришлось — каждый из участников созванного Вадиком совещания с готовностью принял приглашение — кто выслушать героя, кто посмотреть на новую дворцовую диковинку, кто оценить перспективность для роли фаворита. Главным намерением собравшихся было попытаться "что-то с этого поиметь", и разочарованными они не остались. Скорее наоборот.

 

* * *

 

— Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, — начал Вадик у развешенной на стене карте мира, — России объявлена война.

— Знаю, что вы в курсе, — перекрыл он недоумённый шёпот, — но вы совершенно не имеете представления о характере ведущейся войны и её возможных результатах. Это не война пехотного батальона против взбунтовавшихся хунхузов и даже не поход пехотной дивизии на завоевание Бухары и Хивы. Присутствующий здесь господин Коковцев, подтвердит, что по объёму затраченных обеими сторонами средств с учётом достраивающихся на Балтике кораблей и перебрасываемых на Восток дивизий война с Японией уже сейчас превосходит предыдущую войну России с Турцией.

В планах Японии затяжная война и разгром русских сил по частям: они уже начали громить артурскую эскадру, затем возьмутся за владивостокские крейсера. В худшем случае — когда новейшая эскадра с Балтики придёт на Дальний Восток — она без поддержки уже имеющимися там сейчас силами тоже не сможет победить японцев. В результате они по частям разгромят на море вдвое превосходящий их русский флот.

Картина боевых действий на суше может быть аналогичной — полков и дивизий у нас, конечно, больше, но перебрасывать по транссибирской магистрали мы можем их лишь небольшими группами. При выдвижении в район боя нашей пехотной дивизии по грунтовой дороге для преодоления двадцати вёрст требуются сутки. Их пехотная дивизия морем это же расстояние преодолеет всего за час. В результате у японцев, как и на море, есть возможность бить нас по частям, выставляя против одной нашей дивизии пять-десять своих.

Может, вам подобное изложение событий и внове, но с точки зрения нейтральных штабистов где-нибудь в Лондоне или Вашингтоне всё к этому и идёт. Они сами уверены и своих банкиров убедили, что в начавшейся войне победит Япония.

Главный шанс для России в этой войне — это не допускать затяжной войны, победить быстро и малой кровью. Иначе, как и в затянувшуюся в семьдесят седьмом году турецкую войну, вся кровь русских воинов осядет прибылью в германских и французских кошельках. Но чтобы победить быстро, нужны деньги. Нет, нет, нет! На ваши личные кошельки я не покушаюсь, хотя в вашем патриотизме и готовности пожертвовать деньги для победы я уверен. ("Пусть попробуют теперь отказаться"). Речь совсем о других деньгах. Всё дело в том, что ни Россия, ни Япония в этой войне не в состоянии нанести друг другу безусловных поражений — все наши экономически значимые территории слишком далеки от Японии, все их территории для наших войск также пока недоступны из-за островного положения Японии. В результате война будет вестись до тех пор, пока у противников есть деньги. И кто первый скажет, что денег нет, тот и проиграет.

Как я уже говорил, банкиры Лондона и Нью-Йорка уверены в победе японцев. И даже если Россия оберёт всех своих подданных, включая вас, до нитки, она не сравнится по объёму военных расходов с кредитными возможностями половины мира. Собственно, почему я вас и позвал — русские солдаты и матросы могут проиграть или выиграть отдельное сражение, но выиграть войну — а для России это значит не разромить японцев, а не допустить её затягивания — можете только вы. Для этого нужно не только найти деньги для снабжения армии и флота всем необходимым, нужно ещё подорвать доверие банкиров к японским долговым обязательствам: без иностранных кредитов у Японии не будет шансов для продолжения войны. Это как борьба с пожаром — можно пытаться залить его водой, можно пытаться вытащить из дома все, что может гореть, а можно просто перекрыть к огню доступ кислорода. А деньги и есть кислород войны.

На идею меня натолкнул один из романов Жюля Верна. Возьмите книжки — я отметил закладкой — может, на досуге перечитаете. Суть в том, что дальневосточный театр военных действий крайне беден телеграфными линиями. И если наши войска в Артуре и Владивостоке имеют прямой телеграфный провод в Петербург, а отсюда — и во весь мир, то японским сообщениям о боевых действиях для попадания на их телеграф нужно от нескольких часов до нескольких дней. Имея преимущество в получении информации хотя бы на десять часов, ваши агенты и подставные фирмы на всех биржах мира смогут покупать русские и японские облигации накануне их подорожания и продавать накануне их удешевления. ("У нас это зовётся инсайдерской торговлей и карается либо личным пляжем на Карибах, либо персональной пулей в подворотне — до личных нар в Мордовии доходит редко. Эх, мне бы такую фору в пару часов в поступлении информации, когда я поигрывал на Форексе, не пришлось бы отцу лезть к этому полубандитскому олигарху…").

— Вы согласны помочь России разорить Японию? — банкиры дружно закивали в ответ, похоже, что поиметь с этого юнца можно было много.

— Вы согласны помочь присутствующим здесь патриотам России краткосрочными казначейскими займами на срок три-пять дней в моменты активизации рынка военных облигаций? — министр финансов Коковцев выждал паузу, но тоже, заранее предупрежденный императором, согласился.

— Главное в намеченном деле — это полное доверие между нами и полная секретность для всех остальных. По моей информации, скоро с востока придут крайне положительные сведения о боевых действиях. Так что можете через ваших агентов потихоньку покупать русские облигации уже прямо сейчас. Но уж когда я скажу "Пора покупать", пускайте на облигации все свободные средства.

 

* * *

 

Телеграмма о прибытии во Владивосток «Варяга» ушла в мир с двенадцатичасовой задержкой. На этой новости русские облигации поднялись на 0,5 %, японские подешевели на 0,25 %.

Двенадцать часов спустя рынки подробно обсуждали новую телеграмму — с «японским» опровержением, мол, не может такого быть. Рынок качнулся к исходному состоянию, но спрос на русские бумаги «почему-то» не упал.

Ещё спустя двенадцать часов увидели свет подробности эпопеи «Варяга», включая историю «Ниссина» и «Кассуги». Рынок взорвался. Довершили дело вышедшие в Лондоне и Нью-Йорке статьи обитающих во Владивостоке иностранных журналистов. Доверять японским бумагам не хотел никто. Ну, или почти никто — лишь «какие-то» торговцы начали потихоньку обменивать подорожавшие на 3 % русские облигации на деньги и подешевевшие на 5 % японские бонды.

 

* * *

 

Сообщение об атаке японской эскадрой Владивостока даже задерживать не пришлось. Оно «просто» было дополнено абсолютно правдивыми сведениями о том, что «Варяг» в доке и надолго, а трофейные крейсера не в состоянии дать ход. Плюс к этому две полностью подавленные батареи береговой обороны, пытавшиеся дать отпор нападающим, многочисленые пожары в городе… Те, кто доверился японским бумагам, «вдруг» обогатились на 4 %. Правда, некоторые из них «почему-то» сразу же стали покупать русские бумаги.

Сутки спустя пришли подробности: что четыре сотни снарядов Камимуры привели к гибели всего лишь двух десятков гражданских жителей Владивостока; что «Варяг» в доке исключительно из-за повреждений при Чемульпо; итальянские крейсера неподвижно стоят в порту только из-за нехватки экипажей, которые "в скором времени выедут из Севастополя". Особую пикантность корреспонденциям придавал тот факт, что «Варяг» вел по врагу огонь прямо из дока, а свежезахваченные корабли, хоть и не могли дать ход, тоже выпустили по противнику порядка полусотни снарядов. Вишенкой на торте послужил попавший в газеты рапорт об "Оборудовании ложных позиций для отвлечения огня противника" лейтенанта Балка. В довольно язвительной форме в сводной таблице приводились затраты русской стороны на оборудование двух ложных огневых позиций (порядка полусотни рублей) и стоимость снарядов, потраченных японцами на их «подавление» — около десяти тысяч фунтов. Маятник цен на облигации качнулся в противоположную сторону.

Спустя месяц (фотографии тогда приходилось физически ВОЗИТЬ в редакции, а Владивосток был той еще окраиной) в газетах мира появился фотоотчет о бомбардировке Владивостока. Особо красноречиво получилась фотография бортового залпа уцелевших пушек «Варяга», посылающих снаряды из дока. Подпись под ней — "Непобежденная кость в горле императорского японского флота" — похоже, одна привела к очередному колебанию маятника биржевых котировок. А может, тут виновата фотография с дальномерного поста, на которой была изображена маневрирующая японская эскадра в окружении многочисленных всплесков русских снарядов? Или снимки участков расстреляного леса с подсчетом, во что обошлась японской казне ломка русских сосновых дров с напоминанием о цене одного 12 ' снаряда в шестьдесят фунтов? Да еще правдивый отчет о неудачном минном заграждении, на котором час «гуляла» японская эскадра, проиллюстрированный еще одной фотографией восьми исполинских взрывов на фоне дымного горизонта? Уж охоту еще раз наведываться к Владивостоку последняя новость у Камимуры отбила наверняка. А успех фотоотчета заставил Вадика задуматься, и к весне во Владивостоке появилась пара кинооператоров.

 

* * *

 

В дополнение к наградам за бой при Чемульпо лекарь Банщиков был награждён орденом Святого Владимира с формулировкой "За спасение раненых с 'Варяга' ". В газеты не попала мелкая деталь — ходатайствовал о награде министр финансов.

От "патриотичных банкиров" Вадику перепал роман Жюля Верна в золотом переплёте и скромный вклад на сто тысяч рублей.

Специальное совместное заседание министерства финансов и главного морского штаба постановило для соблюдения всех юридических формальностей выкупить в казну за шесть миллионов рублей приведённые Рудневым во Владивосток призы «Ниссин» и «Кассуга» и зачислить их в русский флот под именами «Кореец» и «Сунгари». Конечно, шесть миллионов — это только треть от заводской цены и четверть "цены военного времени", однако без биржевых спекуляций Минфин и эти средства изыскивал бы годами — "Зачем платить, если корабли и так наши". Но даже и после этой выплаты государственный долг России сократился "на пару броненосцев" — тридцать миллионов рублей.

Деньги разделили "по честному" — между всеми участниками боя при Чемульпо, живыми и погибшими, офицерами и матросами. Рудневу досталось полтора миллиона, офицерам по тридцать-семьдесят тысяч, матросам чуть больше трёх тысяч каждому. Поскольку по меркам довоенной жизни для каждого это были абсолютно невообразимые суммы, по распоряжению Руднева и с согласия "патриотичных банкиров" доступ к именным счетам был заблокирован до конца войны, кроме его собственного. Причем на долю семей погибших была выделена тройная доля здорового члена команды, занимавшего ту же должность в штатном раписании. Раненые, за исключением самого Руднева, получили по двойной доле.

 

* * *

 

Подробности о суммах призовых выплат были секретом для Владивостока всего лишь несколько часов. А через несколько дней о них из газет узнали по всей России. Утром следующего дня стол Руднева был завален заявлениями добровольцев для комплектации экипажей броненосных и вспомогательных крейсеров. Некоторые купцы, увидев "норму прибыли", изъявили желание "помочь России в трудный час" и выкупить пару-тройку лайнеров в Германии и Франции для переоборудования во вспомогательные крейсера. При условии, конечно, ч<