Бухарест, осень – зима 1985 года

 

Куполообразный свод аэропорта Отопени заполонен птицами. Расправив крылья, они с веселым щебетом описывают петли в воздухе, опускаясь так низко, что чуть не задевают головы людей, а затем снова взмывают вверх, будто выставляя напоказ свою свободу от правил, ограничивающих путешественников под ними. Группа осанистых мужчин в военной форме с обилием золотых позументов и знаков различия слоняются без дела, провожая, а возможно, встречая какое‑нибудь высокопоставленное лицо.

Йон возвратился в Бухарест на день раньше, чем планировал. Обычный бюрократизм и взаимное непонимание привели к тому, что несколько встреч, организованных, как он полагал, для него в Болгарии, не состоялось.

Проходя мимо зоны, где продаются напитки и закуски, он задерживается и наблюдает за официанткой, которая перевернула тяжелый поднос с полудюжиной стаканов, наполненных липкой румынской сливовицей, на пару иностранных туристов. Нисколько не изменившись в лице и даже не подумав попросить прощения, та удаляется по направлению к бару за уборочным инвентарем.

 

Что‑то изменилось, пока его не было. Михай с машиной встречает его за зоной получения багажа и по пути в посольство сообщает, что София сегодня в дипломатическом клубе.

– С госпожой Мур и Фрейей? – предполагает Йон, аккуратно раскладывая пиджак на сиденье рядом с собой в надежде, что тот не слишком помнется.

Чтобы заехать на территорию клуба, водитель должен предъявить дипломатический пропуск, и София обычно берет их с собой в качестве гостей.

– Нет, господин. Она одна.

– Хм.

Наверное, у них были другие планы. Он немного размышляет над этим. Когда они выходят из автомобиля у здания посольства, Йон поздравляет Михая с тем, что Министерство образования Дании предоставило тому стипендию на трехмесячное обучение в университете Копенгагена. Стипендия позволяла задержаться и на более длительный срок, но три месяца отсутствия в стране – это дозволенный румынским правительством максимум. Они вкратце обсуждают оставшиеся формальности, которые необходимо уладить на румынской стороне, – например, получить паспорт, – но поскольку Министерство образования уже утвердило стипендию, то, конечно, проблем быть не должно.

У Йона возникает порыв зайти домой и убедиться, что в его кабинете все в порядке. По ночам в болгарском гостиничном номере он несколько раз просыпался от приступа паники, вызванной кошмаром, который преследовал его вот уже несколько месяцев, – вообще‑то с тех пор, как они вернулись из отпуска в горах. Во сне, действие которого каждый раз разворачивается совершенно одинаково, он, как в немом кино, без единого звука, не слыша даже собственных шагов, идет вверх по лестнице, включает свет в своем кабинете и видит, что кто‑то исполосовал все его картины. Внутри каждой рамы висят изодранные в бахрому куски мутного цвета, словно широкие занавески из серовато‑коричневых и серебристых клочьев.

 

София до конца не объясняет, что за размолвка произошла у них с Маргарет, но, похоже, Муры еще не скоро появятся в их доме. Йон чувствует странную признательность к жене за это. Сам он не нашел бы в себе сил прекратить общение с Мурами, но в связи с событиями в Синае ему намного легче оттого, что не придется находиться рядом с Маргарет, и Йон даже не знает, какой ответ был бы сейчас уместен. Он старается говорить так, будто все это не имеет для него особенного значения.

Примерно в это же время картины начинают выглядеть по‑другому. Несмотря на то что его дед всегда говорил об их успокаивающем и даже целебном воздействии, Йона теперь пугают жуткие раздвоенные тени, отсутствующая дверная ручка, пустота, которая абсолютна до непостижимости, свет, кажущийся глазу одновременно резким и тусклым, непроницаемость окон. Когда он говорит об этом Софии, та реагирует панически, неправильно его поняв. Жена думает, Йон имеет в виду, что они другие в буквальном смысле, – ее воображение рисует, как кто‑то пробрался в их дом и злонамеренно заменил оригинальные картины подделками. Пожив в Румынии какое‑то время, можно поверить, что такое возможно. Параноидальное восприятие Софии, безусловно, обострено в связи с ее усилившейся бессонницей – то, чего он никогда не испытывал на собственной шкуре, хотя и читал об этом, а также наблюдал воочию разрушительные последствия длительного лишения сна. Но у него даже в ту ночь в Синае, проведенную под открытым небом, несмотря на волнение и физическую боль, сон был крепким.

Во всяком случае, пока его не было, София спала еще хуже, чем обычно, поэтому она приняла решение провести этот месяц на знаменитом румынском курорте на Черном море, специализацией которого является восстановительное лечение, снимающее стресс и обращающее вспять процессы старения. Йон дает согласие встретить Софию на Северном вокзале по ее возвращении. И в тот же вечер они отправятся в ресторан, чтобы отметить его день рождения – только вдвоем. Жена намерена заказать прекрасный торт, украшенный засахаренными фиалками и стружками горького шоколада. София тактично намекает, что, возможно, постоянное присутствие Муров в их жизни мешало им проводить время наедине. Теперь их брак может вступить в новую стадию.

 

Направляясь в американское посольство, где у него назначена встреча, он видит Логана Мура, выходящего из здания с сумкой для покупок в руках. До возвращения Софии осталось три дня. Солнце ярко светит прямо над их головами в этот холодный день. Они немного опасливо приветствуют друг друга. Йону приходит в голову, что, вероятно, каждый из них задается вопросом, известно ли другому больше, чем ему, о трещине в дружбе их жен. Или, быть может, это самого Логана София не захотела больше видеть. До нее в конце концов могла дойти пара историй о нем.

Обменявшись ни к чему не обязывающими замечаниями, они уже расходятся, каждый своей дорогой, как вдруг Логан добавляет в спину Йону:

– Маргарет, кстати, передает привет.

Йон останавливается и медленно поворачивается.

– Я не разговаривал с ней с конца лета, – говорит он.

– Так не должно быть.

Со своей снисходительной улыбкой на лице Логан изучает его. Йон решается пойти дальше и спросить.

– Как далеко вы готовы зайти?.. – произносит он и жестом указывает на сумку Логана, из которой торчат несколько блоков «Кента». – За вознаграждение.

– Так далеко, как вы захотите, дружище.

Хотя Логан произносит эти слова почти машинально, его улыбка как будто слегка дергается; мгновение он выглядит ошеломленным, хотя, может быть, это только так кажется из‑за яркого света, отраженного от лобового стекла автомобиля, который проезжал мимо них в тот момент. Колебался Логан в действительности или нет, но он быстро оправляется, пододвигается к Йону ближе и говорит вполголоса:

– «Незабываемая ночь». Разве не так называется один из тех старых фильмов?[66]

Затем он вертит головой, бегло глядя по сторонам. Поблизости никого нет.

В дезориентирующем пространстве бесконечного тротуара и безликих зданий у Йона перехватывает дыхание, он чувствует давящую боль в груди – снова это чувство головокружения. Голос Логана становится медленным и задумчивым, как будто он разговаривает сам с собой:

– Приближается Рождество, уже совсем скоро. Думаю, как хорошо было бы взять откуда‑нибудь видеомагнитофон.

Когда еще одна машина проезжает мимо, отраженный луч света прорезает воздух между ними, словно выкидное лезвие ножа.

– Вы ее не заслуживаете, – отрезает Йон.

Уходя прочь, он чувствует, как чистый, холодный воздух наполняет его легкие до отказа.

 

Он видел их один раз в конце октября, на площади Амзей, на рынке с бетонными прилавками и гофрированными крышами. Они выбирали яблоки и морковь размером с палец. Теперь, в декабре, Йон видит их снова, на катке в центре города. У него по‑прежнему не хватает смелости подойти. Волосы Фрейи, неумело скользящей по льду, торчат из‑под капюшона дубленки. Спустя год после того, как Алстеды подарили Фрейе эту дубленку, ее запястья уже выглядывают из рукавов, когда она, балансируя, вытягивает руки. Маргарет, с раскрасневшимся от холодного воздуха лицом, стоит у края катка и греет руки о чашку с дымящимся лимонным чаем.

 

Британский журналист передает сообщение: «Два румынских высокопоставленных лица, ответственные за энергетическую политику, были уволены за „значительные недостачи“, и военные взяли под свой контроль все электростанции. Промышленное производство ослабло по сравнению с прошлым годом, отчасти из‑за дефицита гидроэнергии, и страна не будет импортировать зерно, несмотря на то что внутренние урожаи недостаточны, чтобы прокормить людей. В каждой квартире разрешено по одной сорокаваттной лампочке на комнату; комнатная температура ограничена десятью градусами по Цельсию. Продовольственные пайки урезаны на том основании, что некоторые непатриотичные лица откровенно переедают и президент Чаушеску заботиться о здоровом питании своих сограждан. Похоже, президент также недоволен тем, как освещают его руководство на радио „Свободная Европа“. Он хочет построить высокотехнологичную станцию глушения радиопередач».

Когда Йон входит на главный железнодорожный вокзал города, огромное пространство с одиноким источником света над информационным киоском, ему в голову приходит запоздалая мысль о том, что, если Михаю действительно удастся выехать из страны, даже по временной визе, он вряд ли когда‑нибудь вернется. Этот факт, надо полагать, объясняет, почему шофер стал выглядеть более подавленным и менее восторженным, когда они подошли к заключительному этапу получения разрешения на его выезд.

Вокзал почти пуст. Он видит, как София, облаченная в свое светлое шерстяное пальто, пробирается к нему. Она движется с большей энергией, чем до отъезда, выглядит поздоровевшей. Возможно, на морском воздухе сон крепче. Неподалеку от него человек у телефона‑автомата собирает вокруг себя толпу. Мужчина с котомками, прямо с поезда, демонстрирует клочок бумаги, на котором, должно быть, написан телефонный номер его городских родственников. Прохожие остановились, чтобы ему помочь. Один изучает клочок бумаги и набирает номер, в то время как другие показывают вновь прибывшему, как держать трубку и говорить в нее.

 

В этом году Алстеды не планируют ехать на родину в рождественские праздники. В любом случае – хотя им об этом еще неизвестно – очень скоро они навсегда покинут Румынию. Но пока причина, по которой они остаются, заключается в том, что Хенрик Экерс попросил разрешения съездить домой на две недели навестить родителей, дедушек с бабушками и других многочисленных родственников на острове Борнхольм.[67]

Йон признает, что ему не хватает ясности и точности ежедневных отчетов своего помощника. Даже Юльета, кажется, не знает, куда ей теперь направлять свои обычные обвинения и жалобы; как правило, она адресовала их Экерсу, с тем чтобы и глава миссии услышал. По взаимному согласию Йон с Юльетой несколько раз в день делают перерыв, пьют кофе. И вообще поддаются искушению глазеть в окно на вечный сумрак заснеженных улиц охотнее, чем занимаются бумагами, разбросанными на их столах. Не говоря об этом ни слова, оба осознают, что именно Экерс, при всей своей скромности, был тем, чьи знания и инициативность придавали осмысленность их службе.

 

Ближе к концу декабря он сопровождает Михая в паспортное управление Министерства внутренних дел на улице Николае Йорги. Ранее Михай уже ходил туда сам, но его заявку отклонили. Легкий снег падает на дороги и тротуары. В центре пустынной улицы мужчина в меховой шапке, закутанный в толстый шарф, тащит санки, к которым привязана елка.

Когда они приближаются к зданию, вооруженный часовой делает шаг им навстречу, но Йон движется мимо него, напористо заявляя о своем дипломатическом статусе и сообщая, что он пришел к коменданту. Часовой направляет их в мрачную боковую комнату, похожую на складское помещение. Люди в темных одеждах сидят в ряд на деревянных скамейках. Вместо того чтобы присоединиться к ним, приняв одну из таких же униженных поз, Йон, с крепко зажатым в руке официальным письмом, прохаживается вдоль стен, рассматривая развешанные на них плакаты. Те содержат размашисто начертанные предостережения против пересечения границы и уведомления о расплате за попытку сделать это без действительного паспорта. Фотографии тех, кто признан виновным в совершении этого преступления, прилагаются, каждая снабжена надписью с приговором к долгосрочному тюремному заключению. Михай занимает свое место на скамейке, держась подальше от плакатов, и в конце концов Йон усаживается рядом с ним. Михай очень тихий. Йону кажется, что с лета он похудел. Человек в военной форме выходит из кабинета коменданта и резким голосом отсылает всех других кандидатов на получение паспорта прочь. После этого он поворачивается к Йону и бесцеремонно требует сообщить о своем деле.

– Я принес коменданту письмо из посольства Дании в поддержку заявления этого человека о выдаче паспорта.

Произнеся слова, которые репетировал во время ожидания, он протягивает служащему письмо. Тот быстро смотрит на Михая, затем переводит взгляд обратно на Йона. Служебные обязанности не позволяют ему взять письмо. Подобное не вписывается в рамки официальной процедуры подачи заявлений.

– Если комендант не получит данное письмо, мне поручено обсудить этот вопрос с моими людьми в Министерстве иностранных дел, – говорит посол.

Скорее в ответ на тон Йона, чем на произнесенные им слова, мужчина меняет тактику. Письмо отправляется в таинственный кабинет коменданта, куда, насколько они могут судить, не ступала нога ни одного заявителя на получение паспорта. Сидя на скамейке, Йон по привычке сует руку в карман. И испытывает неожиданное чувство легкости, почти свободы, когда обнаруживает, что монеты в пять эре больше там нет. Он ловит на себе внимательный взгляд Михая.

Спустя некоторое время служащий выходит из кабинета, на этот раз держа в руке не письмо, а расписку в его получении, которую и вручает Йону.

– С этим документом вы должны вернуться сегодня в восемь вечера, – говорит он.

Йон вспоминает, что София устраивает прием по случаю завтрашнего сочельника, но религиозный праздник официально не признан, а дело нужно продолжать, поэтому он с бесстрастным лицом кивает и поворачивается, чтобы уйти. Михай, со своей стороны, ничего не говорит. Кажется, он не видит ничего примечательного в тех сложных процедурах, которые их вынуждают проходить.

 

Автомобиль останавливается у резиденции Алстедов, и Йон идет сообщить Софии, что задержится сегодня допоздна и прибудет позже гостей. Внимание жены поглощено девятифутовой елкой, которую недавно установили в нише в дальнем конце гостиной за двойными дверями. Волосы Софии небрежно собраны в пучок, а засученные рукава хлопчатобумажного свитера необычного жемчужно‑зеленоватого оттенка, контрастирующего с ветками, обнажают белые локти. Кажется, она удивлена его приходу. Обе ее руки заняты миниатюрными оловянными подсвечниками, которые крепятся к веткам, и она отодвигает прядь волос с лица запястьем. У ее ног разбросаны коробки с другими украшениями: корзинками с конфетами, снежинками из выдувного стекла ручной работы, завернутыми в фольгу шоколадками с петлями из золотой нити, расписными деревянными птицами.

– Конечно, я все понимаю, – говорит она, уделяя ему лишь частичку своего внимания, – но если ты придешь поздно, то пропустишь тот момент, когда двери откроются и Фрейя увидит елку.

– Придут Муры?

Йон не знал этого и теперь старается не подать вида, что для него это имеет значение.

– Значит, они загладили свою вину?

– Вина была моя, – миролюбиво заявляет София. – Но все улажено. Я разговаривала с Маргарет, и она сказала, чтобы мы их ждали. По крайней мере, ее и Фрейю. У нас будут семь или восемь американских детей со своими семьями, которые раньше никогда не бывали на датском празднике, с настоящей рождественской елкой.

– А ты нашла скандинавские мифы?

Считая, что Фрейя уже переросла «Историю Бабара», Алстеды решили подыскать для нее книгу с более длинными рассказами, но с такими же красочными, живыми иллюстрациями, которые бы удерживали ее внимание во все продолжение чтения. Они пришли к заключению, что скандинавские мифы подойдут идеально.

– Да, она уже завернута; вон там.

– Может быть, мне удастся вернуться вовремя. Во сколько ты планируешь показывать елку?

– Некоторых малышей укладывают рано. Я думаю, в половине восьмого, самое позднее – в восемь.

– К сожалению, у меня встреча в центре города как раз в восемь.

– Ну что ж поделать.

Очевидно, что для Софии его присутствие не самое главное в этом мероприятии. И все же отвечает она не равнодушно и действительно выглядит обеспокоенной, но только на его счет. Голос жены звучит успокаивающе, похоже, она не слишком разочарована и в основном хочет утешить его.

 

Всего несколько чрезвычайных обстоятельств могли помешать Йону явиться в тот решающий момент в паспортное управление, чтобы помочь Михаю. Однако тем вечером, когда он уже собрался уходить из посольства, произошло одно из них. Йон получил срочный звонок из Министерства иностранных дел в Копенгагене. Удерживаемый у телефона своим начальством, он не мог прервать этот важный звонок, который велся по линии засекреченной связи, и не имел возможности отложить или отменить свою встречу в паспортном столе Министерства внутренних дел Румынии.

Когда телефонный звонок был завершен, Йон, хотя истек уже час после назначенного времени, все‑таки отправился в паспортное управление, но нашел лишь запертую дверь и темные окна. Зажав под мышкой бутылку, мимо него по тротуару прошел какой‑то мужчина; еще один тянул нагруженные двумя картонными коробками санки по скользкой замерзшей слякоти неосвещенной улицы. Признаков Михая не было видно. Постепенно Йона охватывало чувство, что все это ловушка. В некоторой степени он даже на это надеялся, ведь тогда не будет его вины в том, что он оставил человека в беде. Если Михай действительно диссидент, то сейчас он в опасности. Если же этот «водитель» – агент разведки, который умышленно спровоцировал события, приведшие к сегодняшнему звонку из Копенгагена, его могут вознаградить или продвинуть по службе. Но в этом случае Михай только притворялся, будто его интересует искусство. И это для Йона самое большое разочарование. Предательство.

Посол медленно и тихо открывает парадную дверь, как будто его приход может остаться незамеченным для собравшихся внутри людей. В доме не так шумно, как он ожидал. Гости с самыми маленькими детьми, должно быть, рано ушли укладывать своих чад в постель. Прежде чем он может рассказать о случившемся Софии – которая, безусловно, не преминет напомнить о том, что она никогда не доверяла Михаю, – ему приходится беззаботно обмениваться любезностями с двумя семьями, которые приближаются к двери, собираясь покинуть вечеринку, как раз в тот момент, когда он входит. Йон приветствует их, просит прощения за то, что не смог прийти раньше, выражает восхищение игрушками и конфетами, которые сжимают в руках дети. Он помогает отыскать их пальто и шляпы, желает спокойной ночи, добрым и решительным тоном, призванным создать впечатление абсолютного благополучия.

Проводив гостей, они с Софией стоят на крыльце в ледяном мраке. Улица перед ними и небо над их головами в равной степени темны и тихи.

– Мне позвонили из Копенгагена, – тихо и осторожно произносит он, и жена резко поворачивается к нему. – Были жалобы. Меня обвиняют в связях с диссидентами и врагами государства. Румыны угрожали высылкой, но Копенгаген решил упредить этот шаг немедленным отзывом нас в Данию. Меня заверили, что руководство убеждено в правомерности тех действий, которые я совершал, выполняя свои обязанности, и мы не должны опасаться, что моя карьера пострадает в результате этого явно политического шага со стороны румын.

– Мы едем домой? Когда?

София протягивает к нему свои тонкие холодные руки. В ее голосе звучит нетерпение и облегчение. Он понимает, что жена давно мечтала сбежать из этого города, но, следуя своим принципам, позволяла себе разве только самое завуалированное выражение своего желания.

Йон привлекает Софию к себе, наслаждаясь энтузиазмом, прозвучавшим в ее голосе по поводу их скорого освобождения от Бухареста. Обнимая жену, он также ищет избавления от поселившейся в нем тревоги из‑за непонимания, действительно ли он сделал что‑то не так. Но главным образом Йон чувствует, что этим вечером они с женой стали ближе друг другу, чем были долгое время.

– Будем строить планы утром, – говорит он, легким жестом руки напоминая ей о том, что оставшиеся гости по‑прежнему ждут их. – Завтра.

Холод зимней улицы гонит их обратно, в тепло и свет. Они возвращаются в дом, где прожили около двух лет. Его прочные стены и окна уже начинают таять в сознании Йона, становясь прошлым.

 

В гостиной тихо и неестественно ярко, повсюду бокалы с глинтвейном, скомканные подарочные упаковки, обрывки лент и ореховая скорлупа.

Йон слышит, как София читает вслух. Должно быть, они с Фрейей расположились на диванчике у окна за елкой, которая сверкает в темноте из своей маленькой ниши.

– «…и они пообещали ей, что если она согласится провести ночь с каждым из них по очереди, то спустя четыре ночи получит в награду это великолепное ожерелье из золота и янтаря, наделенное волшебной силой. К тому времени, как вы знаете, у нее уже был плащ из соколиных перьев, с помощью которого она могла по желанию превращаться в птицу и…»

Из неосвещенного коридора, который ведет от парадной лестницы к кухне, до него доносится шорох. Йон устремляется на этот звук, предполагая, что кто‑то забрался в дом, и приготовившись обороняться. Гости уже разошлись, слуг давно отпустили.

Но, увидев на ступеньках сгорбленную фигуру Маргарет, он останавливается. Держа туфлю в руке, она уверенным движением большого пальца растирает ступню. Платье ее задрано выше колен и складками ниспадает по округлым бедрам.

В следующее мгновение Йон уже сидит на корточках перед ней, для равновесия положив руку на ступеньку выше той, на которой расположилась она. Оставаясь верным своей привычке избегать даже самого случайного прикосновения к Маргарет, он тем не менее придвигается поближе, чтобы заговорить с ней.

– Меня отсылают, – поспешно произносит Йон и слышит в своем голосе боль, которую раньше никогда не показывал Маргарет, хотя всегда испытывал ее, находясь рядом с ней. – Мы уезжаем. Возможно, уже через несколько дней. Так что вы должны понять, это очень тяжело…

Как же ему хочется сжать сгорбленные плечи этой женщины, заключить ее в объятия, и как же он этого боится!

– Мы с Софией будем очень скучать по нашим здешним друзьям, – формальной фразой заключает он свои слова.

Несколько обескураженный молчанием Маргарет, отсутствием хоть какой‑то реакции с ее стороны, он делает глубокий вдох и прилагает усилие, чтобы подняться на ноги.

Но она хватает его за запястье и крепко держит, так что Йону, который уже успел выпрямить колени, приходится стоять, неудобно согнув спину над ступеньками. Он чувствует подступающую панику, но ничего не делает, чтобы освободиться из захвата Маргарет.

– Вы больше не можете так себя вести, – говорит она. – Особенно если уезжаете. Вы должны относиться ко мне как к реальному человеку.

Йон поражен такой несправедливостью. Неужели Маргарет не понимает, что он ощущает ее «реальность» слишком хорошо. Его безупречная вежливость со дня их первой встречи… неужели она называет это плохим отношением? Первый порыв Йона – протестовать, объяснять. Если он казался сдержанным или строгим, то это была всего лишь ширма, скрывающая его страстное желание раствориться в вездесущей реальности этой женщины, которая теперь отпускает его руку и, по мере того как он выпрямляется, поднимается вместе с ним. Йон знает: бесполезно пробовать выразить все, что у него на душе, и все‑таки пытается подобрать слова, которые помогли бы ему указать на ее ошибку, защитить себя от ее нелепого обвинения, но так, чтобы это не прозвучало грубо. Но Маргарет уже полна решимости отправиться домой и унести с собой свою непознанную реальность.

Она берет его ладони в свои, крепко их сжимает, и ему кажется, что его беспомощные мужские руки попали в подводное течение, омывающее ее тело. Сначала Маргарет кладет руки Йона себе на талию, а после, когда он не выказывает сопротивления, передвигает их выше, туда, где его широкие ладони могут сложиться в виде чашечек на ее грудях. И удерживает их там.

Всякий раз, когда Йон позволял себе мечты о Маргарет, воображение рисовало ему некое текучее тепло, некую обволакивающую темноту. Каково же было изумление Йона, когда в действительности ее тело оказывается твердым и не расплывается под его руками.

– Вы не можете уехать, думая, что я какой‑то фантом. Другие могут так думать, если им так хочется, но не вы.

В жизнерадостном голосе Маргарет слышатся нотки грусти, но, похоже, она не сомневается в том, что ее демонстрация приведет к желаемому результату.

– Я хочу, чтобы вы запомнили именно это. Что я реальная.

Он и вправду будет помнить Маргарет именно такой: свободной, уверенной в себе, так и неоскверненной. Когда к Йону приходит понимание этого, он испытывает такое чувство – реальное, как все связанное с Маргарет, – будто его физические желания возвращаются к нему, словно позаимствованная на время вещь или человек, вернувшийся домой из путешествия. И, принимая свои желания обратно, он заключает ее в объятия, на этот раз по собственной воле, удивленный чувством благодарности, которое при этом испытывает. Йон сжимает ее в объятиях, а затем отпускает.

– София пыталась… – начинает Маргарет.

Жестом руки он останавливает ее. Без всяких причин Йон боится услышать то, что она собирается сказать ему о его жене.

– Я позабочусь о моей Софии, – говорит он совершенно несвойственным ему тоном, который означает: «Не указывайте мне, что делать».

Никогда раньше Йон не чувствовал раздражения по отношению к Маргарет.

– Это как раз то, что нужно.

Уголки ее глаз сощурены, и теперь Йон еще больше убежден в том, что она намерена раскрыть ему какой‑то секрет о Софии, который он знать не хочет.

– Чтобы вы позаботились о ней, да, – продолжает Маргарет, – этого должно хватить.

Как это часто бывает, Йон чувствует – на этот раз с облегчением, – что Маргарет потеряла нить мыслей. Кажется, она с ним согласна, однако смысл ее слов остается для него неясным. Йон наслаждается этой своей новообретенной способностью подвергать критике ту, которой он столь долгое время поклонялся. Эта перемена вызывает в нем странное чувство миролюбивой нежности. Не зная точно, что ему вменялось в вину, он слышит из ее уст: «Ну, хватит», – и почему‑то чувствует себя прощенным.

Они стоят под аркой, которая в эту ночь напоминает вход в беседку, украшенную зелеными ветвями и ярко‑красными лентами. Пустая комната открывается перед ними как огромный и неизведанный мир, а чтение за увешанной сокровищами елкой на мгновение прерывается. Из невидимой ниши до них доносится голос Софии:

– Понимаешь, если мы не перевернем страницу, то не сможем пойти дальше.

– Но это моя любимая; прочитай ее еще раз!

– Ну что ж, хорошо.

И чтение возобновляется:

– «Она искала своего пропавшего возлюбленного, объезжая небеса в колеснице, запряженной двумя огромными кошками. Сколько она себя помнила, гиганты никогда не прекращали своих угроз изгнать ее из мира богов. Но в конце концов богиня Фрейя их перехитрила. Ведь она лучше всех владела особенным видом магии. Тем, который позволял ей по желанию выходить из собственного тела и путешествовать по миру».

 

 

[1] Вермеер Делфтский Ян (1632–1675) – голландский живописец, крупнейший мастер нидерландской жанровой и пейзажной живописи. (Здесь и далее примечания переводчика.)

 

[2] Караваджо (наст. фам. Меризи) Микеланджело да (1573–1610) – итальянский художник, реформатор европейской живописи XVII века, один из крупнейших мастеров барокко.

 

[3] Ковент‑Гарден – район в центре Лондона.

 

[4] Скандинавский аукцион – вид аукциона, при котором товар или услуга выставляется на продажу по минимальной стоимости.

 

[5] Башкирцева Мария Константиновна (1858–1884) – французская художница украинского происхождения. Ее творческое наследие включает более 150 живописных полотен, рисунков, акварелей, скульптур, а также «Дневник» на французском языке. Он отразил умонастроения и эстетические веяния последней четверти XIX в.

 

[6] «Скынтея» (рум. Skīnteia) – «Искра».

 

[7] Команечи Надя Елена (р. 1961) – знаменитая румынская гимнастка, пятикратная олимпийская чемпионка.

 

[8] Эре – разменная монета в Дании, Норвегии и Швеции, равная одной сотой кроны.

 

[9] Провенанс – история владения художественным произведением, его происхождение.

 

[10] «Правь, Британия, морями!» – патриотическая песня Великобритании, написанная в 1740 году по поэме Джеймса Томсона на музыку Томаса Арна.

 

[11] «Шеврон корпорейшн» – интегрированная энергетическая компания США со штаб‑квартирой в городе Сан‑Рамоне, Калифорния.

 

[12] Абердин – главный морской и рыболовецкий порт, третий по величине город в северо‑восточной части Шотландии, административный и культурный центр области Абердин.

 

[13] Марков Георгий Иванов (1929–1978) – болгарский диссидент, писатель и журналист. Был убит в Лондоне, как считается, агентом болгарского Комитета государственной безопасности, использовавшим для своей цели зонтик с ядом.

 

[14] Шарлоттенборг – дворец в Копенгагене, в котором Датская королевская академия изящных искусств устраивает самые престижные выставки.

 

[15] Чаушеску Николае (1918–1989) – румынский государственный и политический деятель, генеральный секретарь ЦК Румынской коммунистической партии с 1965 года. Президент Социалистической Республики Румыния в 1974–1989 годах.

 

[16] АЙРЕКС – Американский совет по международным исследованиям и обменам.

 

[17] Имеется в виду румынская пасторальная баллада «Миорица», считающаяся одной из вершин румынского фольклора.

 

[18] Перевод В. Гацака.

 

[19] Программа Фулбрайта – программа образовательных грантов, основанная сенатором Джеймсом Уильямом Фулбрайтом и финансируемая госдепартаментом США.

 

[20] R. S. V. P. (фр. Répondez s'il vous plait) – ждем вашего любезного ответа.

 

[21] Державы «Оси» – военный союз Германии, Италии, Японии и других государств, противостоявший во время Второй мировой войны странам антигитлеровской коалиции.

 

[22] Секуритате (с рум. – «безопасность») – официальное название Департамента государственной безопасности, органа исполнительной власти в Социалистической Республике Румыния, сочетавшего функции спецслужбы и политической полиции.

 

[23] Слоненок Бабар – герой книжек‑картинок, созданных семейством Брюнофф во Франции в 1931–1991 гг.

 

[24] Аргайл, Брент, Фортис – морские нефтяные месторождения.

 

[25] Орден Слона – высшая национальная награда Дании.

 

[26] Исак Динесен – один из псевдонимов датской писательницы Карен Бликсен (1885–1962).

 

[27] В Париже я не вела дневник (фр.).

 

[28] Оруэлл Джордж (1903–1950) – английский писатель и публицист; речь идет о его романе‑антиутопии «1984».

 

[29] Стилтон – английский сыр.

 

[30] Витализм (от лат. vitalis – «жизненный») – идеалистическое философское направление, утверждающее наличие в организмах сверхъестественной нематериальной силы, управляющей жизненными явлениями.

 

[31] Елка (дат.).

 

[32] Праздники, празднества (дат.).

 

[33] Вид орхидей.

 

[34] Кьеркегор Сёрен (1813–1855) – датский философ, протестантский теолог и писатель.

 

[35] «Омаджиу» (рум. omagiu) – «Посвящение».

 

[36] Знак ордена Слона представляет собой миниатюрную объемную скульптурку: слон, покрытый белой эмалью и украшенный бриллиантами, несет на спине боевую башенку, которая, в свою очередь, является основанием кольца. Перед башенкой сидит чернокожий погонщик.

 

[37] Тиволи – знаменитый парк развлечений и увеселительный сад в Копенгагене.

 

[38] «Корпус Шальбурга» – подразделение СС, созданное в Дании в 1943 году из членов фашистских партий и охотившееся за лидерами Сопротивления.

 

[39] «Глассален» – стеклянный зал, расположенный в центре парка Тиволи, где выступали звезды мировой величины.

 

[40] V – начальная буква слова «victoria» (лат.) – победа.

 

[41] Делакруа Фердинан Виктор Эжен (1798–1863) – французский живописец и график, предводитель романтического направления в европейской живописи.

 

[42] «Монтебелло» – аттракцион с воздушным шаром в парке Тиволи.

 

[43] «Кукольный дом» (1879) – пьеса Генрика Ибсена (1828–1906), центральной темой которой является положение женщины в обществе.

 

[44] Лей – национальная валюта Румынии.

 

[45] Сады Кью, или Королевские ботанические сады в Кью, – комплекс ботанических садов и оранжерей в юго‑западной части Лондона между Ричмондом и Кью; всемирно признанный ботанический исследовательский и учебный центр.

 

[46] Эрстед Андерс Сандо (1816–1872) – датский ботаник, миколог и зоолог.

 

[47] Нет (рум.).

 

[48] «Коджак» – американский телесериал о полицейском детективе.

 

[49] Мунк Эдвард (1863–1944) – норвежский живописец, график, театральный художник, один из основоположников экспрессионизма.

 

[50] Конец эпохи (фр.).

 

[51] Больной (фр.).

 

[52] Понимать (рум.).

 

[53] Вализа – почтовый мешок (сумка, пакет, конверт) дипломатического курьера, пользующийся неприкосновенностью.

 

[54] Глаза бога, традиционные мандалы индейцев Мексики и Южной Америки (исп.).

 

[55] Амагер – остров, на котором расположена часть Копенгагена.

 

[56] Ордрупгаард – Музей искусств в пригороде Копенгагена Шарлоттенлунде, где хранится обширное собрание французской и датской живописи рубежа XIX–XX веков.

 

[57] Ню – художественный жанр в скульптуре, живописи, фотографии и кинематографе, изображающий красоту обнаженного человеческого тела.

 

[58] «Маршалл Филдз» – универмаг в Чикаго.

 

[59] Синая – город и горнолыжный курорт, расположенный в долине реки Прахова в 105 км от аэропорта Бухареста.

 

[60] Мэннинг Оливия (р. 1949) – английская писательница. В цикле исторических романов «Балканская трилогия» – «Огромное достояние» (1960), «Разграбленный город» (1962), «Друзья и герои» (1965) – воспроизведены первые годы Второй мировой войны и послевоенное время.

 

[61] Очевидно, имеется в виду одна из книг, написанных королевой Румынии Марией Эдинбургской (1875–1938).

 

[62] Гризайль (фр. grisaille от gris – серый) – вид однотонной (монохромной) живописи, выполняемой в разных оттенках одного цвета, чаще всего сепии.

 

[63] Христиания (Свободный город Христиания, Вольный город Христиания) – частично самоуправляемое, неофициальное «государство внутри государства», расположившееся в районе Христиансхавн Копенгагена, имеет особый полулегальный статус в Дании и частичную независимость.

 

[64] «Черный алмаз» – новое здание Королевской библиотеки Дании.

 

[65] Имеется в виду цитата из пьесы У. Фолкнера «Реквие<