Дом Фалькона, улица Байлен, пятница, 15 сентября 2006 года, 3 часа утра

 

Телефон завибрировал, насыщая теплом ночной холодок.

– Diga,^[1] – отозвался Фалькон. Сидя в постели, он читал папку – одну из вороха папок у него на коленях; все они касались взрыва 6 июня в Севилье.

– Не спишь, Хавьер? – спросил начальник, комиссар Эльвира.

– Да вот пытаюсь поразмышлять с утра пораньше, – ответил Фалькон.

– Я считал, в нашем возрасте размышляют в основном о смерти или долгах.

– Долгов у меня нет. Я имею в виду денежных.

– А меня только что разбудили, чтобы поговорить о смерти, то есть о случае смерти.

– А почему же позвонили вам, а не мне?

– Незадолго до одиннадцати тридцати пяти, когда мне это сообщили, на тридцать восьмом километре автострады Херес‑Севилья, северном ее направлении, произошла катастрофа. Собственно катастрофа затронула не одну полосу дороги, но жертвы оказались на северной стороне. Мне доложили, что катастрофа страшная, и я хочу, чтобы ты выехал на место.

– А что, Гражданская гвардия без меня справиться не может? – сказал Фалькон, поглядывая на часы. – Спят они, что ли?

– Дело не такое простое. Первоначально они подумали, что авария случилась только с грузовиком, врезавшимся в разделительный барьер, отчего весь груз из кузова вывалился на дорогу. Но потом была найдена еще одна машина за соснами, на другой стороне автострады.

– И все равно не вижу причины привлекать к этому убойный отдел.

– За рулем машины, ехавшей на север, как было установлено, находился Василий Лукьянов, русский по национальности. Когда гвардейцы наконец‑то влезли в багажник его машины, они нашли там распоротый ударом чемодан с большим количеством денег. Сумма по‑настоящему крупная. Речь, как я понимаю, идет о миллионах евро. Поэтому, Хавьер, мне и требуется тщательная экспертиза, и хотя это совершенно очевидный несчастный случай, я поручаю расследование тебе. Это может оказаться в одной связке с другими расследованиями, производимыми сейчас в стране.

– То есть вы полагаете, что за рулем был русский мафиози?

– Да, мы полагаем именно так. Я уже переговорил с Центром расследований по делам организованной преступности. Они это подтвердили. Потерпевший принадлежал к банде, орудовавшей в Коста‑дель‑Соль. Они сутенерствовали среди местных проституток. Я связался со старшим инспектором Касадо – помнишь его? Парня из Отряда по борьбе с организованной преступностью в Коста‑дель‑Соль?

– Того, кто еще в июле появлялся здесь, чтобы заняться делами этой мафии в Севилье? Только пока результатов что‑то не видно.

– Да, ни шатко ни валко.

– Ну а почему так?

– Не спешат. У него в Марбелье чуть ли не двадцать дел, – сказал Эльвира. – Так что в Севилье он, считай, еще и не приступал.

– И тем не менее распоряжаться будет он, а все факты по деятельности Лукьянова в Коста‑дель‑Соль будут поступать к нему.

– Именно. И поэтому он вышлет к нам своего человека, Висенте Кортеса. А с ним будет еще кто‑то из Национального разведцентра.

– Ну, я все равно не сплю, так что могу и подъехать, – сказал Фалькон и дал отбой.

Бритье было ежеутренней неприятной процедурой, во время которой ему невольно приходилось вглядываться в свою кочковатую физиономию. Надо прямо сказать – он не молодеет, вот и еще морщин прибавилось. Раздумья оставили свой след, выражение лица неуверенное и озабоченное. Хотя и убеждают его все, что вовсе не ждут от него раскрытия этой истории с бомбами. Да и сам он это знал. Пускай покрутятся другие в этом жестоком мире убийств. Посмотрим, как они сложат лапки. Не его, Фалькона, это дело, на этот раз не его. Фалькон пригладил ежик волос. Судьбоносные события последнего пятилетия превратили его проседь в прямую седину, но краситься он не желал. В отличие от иных‑прочих. На все еще по‑летнему ярком свету карие глаза Фалькона отливали янтарным блеском. Проводя бритвой борозды в пене на лице, Фалькон морщился.

Надев темно‑синюю рубашку поло и хлопчатые брюки, он вышел из спальни и, облокотившись о балконные перила, свесил голову наружу. Звезд не было. Внизу раскинулось центральное патио массивного старинного здания XVIII века, которое он унаследовал от отца, злополучного художника Франсиско Фалькона. Пилоны и арки, резко очерченные зеленоватым светом одинокого фонаря, освещающего бронзовую фигуру фонтана – мальчика, переходящего ручей, – а за пилонами – темнота галереи и высохшее до хруста растение в углу. Как ни посмотришь, каждый раз думаешь: выбросить его пора, и просил служанку об этом, еще несколько месяцев назад просил, но у Энкарнасьон странные привязанности – шествия со статуей Пресвятой Девы, поставления крестов и это вот несчастное растение…

Гренок на оливковом масле. Чашечка крепкого кофе. В машину он влез взбодренный кофеином, обострившим все его чувства. Он ехал по душному, тяжко дышащему городу, казалось так и не опомнившемуся от дневной спешки и сутолоки. Чуть ли не каждая улица была огорожена, всюду столбики и знаки ремонтных работ, искрошенный асфальт, вывороченные камни, обнажившиеся коммуникации, механизмы, словно изготовившиеся нанести удар. В воздухе пыль от потревоженных и извлеченных на свет божий древних руин. Ну как можно спокойно существовать в этом зуде реконструкции и восстановления? Но к произошедшему несколько месяцев назад взрыву все это отношения не имеет, дело тут в другом: в начале 2007 года ожидаются выборы мэра, и населению надлежит в полной мере почувствовать благодетельную заботу о себе чиновных лиц.

Выбраться из города в столь ранний час, еще затемно, когда до рассвета оставалось четыре часа, было делом легким и быстрым. Не прошло и четверти часа, как он перемахнул на тот берег реки и дальше, по кольцевой дороге, выехал на автостраду, что шла на Херес‑де‑ла‑Фронтеру. Вскоре он увидел огни ярких, как в операционной, галогенных прожекторов – тошнотворный синий свет, тревожный красный, медленно обводящий окрестность болезненный желтый. Он подрулил к убитой полоске земли на обочине и встал позади гигантской машины технической помощи. В воздухе плавали люминесцентные жилеты – тел за ними видно не было. Как не было и движения на автостраде. Он пересек ее и окунулся в гул движка, дававшего ток прожекторам, что освещали жестко и ярко место аварии. Обозначились три зелено‑белых «ниссан‑патрола» Гражданской гвардии, два мотоцикла, красная пожарная машина, зеленая с лампами дневного света карета скорой помощи, еще одна машина техпомощи, поменьше, галогенные прожектора на штативах. Повсюду протянулись провода, и до самой обочины – бриллиантовая россыпь от разбитого ветрового стекла грузовика. Пожарные держали наготове свои инструменты, но ждали появления ответственных лиц. Одновременно с Фальконом у противоположной стороны дороги припарковались дежурный судебный инспектор, эксперты Хорхе и Фелипе и медицинский эксперт с командой и оборудованием. Гвардейцы ввели Хорхе и Фелипе в курс дела.

«Рейнджровер» шел из Хереса в Севилью по скоростной полосе с примерной скоростью 140 километров в час. В момент, когда у грузовика лопнула передняя левая шина, он следовал из Севильи в Херес по крайней правой полосе. Грузовик швырнуло на скоростную и на скорости около 110 километров в час ударило об ограждение разделительной полосы в центре. Силой инерции водитель был выброшен через ветровое стекло, ею же из кузова сдвинуло груз – стальные прутья, доски, вагонку и трубы; все это, перелетев через крышу кабины, начало падать на встречную скоростную полосу. Сам же водитель грузовика, перелетевший через разделительную и скоростную полосы, оказался возле заградительного барьера обочины. «Рейнджровер» ударило двумя из упавших прутьев в тридцати метрах от места аварии. Первый прут, прошив ветровое стекло автомобиля, пронзил грудную клетку водителя, а затем – переднее и заднее сиденья и прошел через днище всего в нескольких миллиметрах от бака. Второй прут угодил в заднее окошко, а оттуда в багажник, где, по‑видимому, вспорол чемодан с деньгами. Водитель «рейнджровера» умер на месте, оставшаяся без управления машина, продолжая движение и выбив тем самым остальной груз из кузова грузовика, перелетела через заградительные барьеры и сосны на обочине, скатилась вниз с насыпи и дальше – в поле.

– Если его шарахнуло такой железякой на совокупной скорости в двести пятьдесят километров в час, – сказал медэксперт, – я был бы удивлен, если б от него осталось хоть что‑то.

– То, что осталось, – картина неприглядная, – отозвался гвардеец.

– Дайте‑ка сначала взглянуть, – сказал эксперт, – а потом можете извлекать.

Хорхе и Фелипе завершили первоначальный осмотр места катастрофы, провели съемку и присоединились к Фалькону и медэксперту, в то время как медэксперт еще продолжал работу.

– Какого черта мы здесь делаем? – спросил Фелипе, по‑собачьи зевая во весь рот. – Это ж не убийство!

– Он русский мафиози, и при нем куча денег, – сказал Фалькон. – Все свидетельства, которые мы обнаружим, могут пригодиться в будущем обвинителям – «пальчики» на деньгах и чемодане, мобильник, записная книжка с адресами, может быть, и ноутбук отыщется…

– На заднем сиденье – кейс. Прутья его не задели, – сказал гвардеец, – а в багажнике сумка‑холодильник. Ни то ни другое мы не открывали.

– В таком случае пусть действует севильская группа из Центра расследований по делам организованной преступности, – сказал Хорхе.

– Пока что этим занимаемся мы. Но к нам направляют кого‑то там из коста‑дель‑сольского ОБОП и сыщика из ЦРОП, – сказал Фалькон. – А сейчас взглянем‑ка на деньги. По дороге я получил звонок от Эльвиры – фургон от «Prosegur»^[2] на место выслан.

Гвардеец открыл багажник. Откуда ни возьмись собралась толпа.

– Joder,^[3] – сказал один из полицейских мотоциклистов.

Деньги, оказавшиеся на виду, были в старых, перевязанных пачками купюрах по 100 и 50 евро. Некоторые из пачек от удара стальным прутом рассыпались, но наружу бумажки не вылетели.

– Давайте‑ка расступимся немного, – сказал Фалькон. – Нам пространство требуется. И убираем руки. Денег касаемся только я и эксперты. Ты, Хорхе, тащи сюда контейнеры для денег, для разных купюр – разные.

Под жадными взглядами зевак они пересчитали пачки. На дне чемодана в несколько слоев лежали купюры по 200 евро, а под ними в два слоя купюры по 500 евро. Хорхе пошел за новыми контейнерами. Фалькон подсчитал общую сумму:

– Не считая рассыпанных, здесь семь миллионов шестьсот пятьдесят тысяч евро.

– Наверно, доходы от наркоторговли, – предположил гвардеец.

– Скорее от торговли людьми, а также сутенерства, – сказал Фалькон, набирая номер комиссара Эльвиры.

Пока он докладывал обстановку, прибыл и встал, загородив крайний «ниссан‑патрол», бронированный фургон «Prosegur». Два парня в касках вытащили из задка металлический ящик. Фалькон закончил разговор. Фелипе перевязал лентой пачки, уложив их в тугие черные кубы, и пометил контейнеры белыми стикерами с наименованиями купюр. Четыре куба денег были уложены в металлический ящик и заперты на замок с двумя ключами, один из которых под расписку был отдан Фалькону.

Деньги отбыли. Напряжение ослабло.

Фалькон вытащил из багажника сумку‑холодильник, открыл. Шампанское «Крюг» и бутылки «Столичной» в подтаявших кубиках льда.

– Думаю, восемь миллионов евро стоили того, чтобы их отметить, – сказал гвардеец. – Такие деньги заграбастать, так всем отделением в отставку уходить можно.

Пока одна бригада пожарных вытаскивала из машины стальные прутья, другая через окно извлекла подушку безопасности и сварочной горелкой принялась выжигать дверные рамы. Тело Василия Лукьянова по частям вынули из машины и уложили на носилки поверх раскрытого полиэтиленового мешка. Его плечи, верхняя часть рук и голова сохранились, как сохранились и ноги с бедрами и нижней частью тела. Прочее же – словно испарилось. Лицо избороздили кровавые полосы – царапины от разбитого ветрового стекла. Левый глаз вытек, часть черепа отсутствовала, правое ухо было изуродовано и висело клочьями. Рот казался оскаленным, так как губы частично тоже отсутствовали, а некоторые зубы были вырваны из челюстей; гримаса эта вызывала ужас. Ниже пояса все было залито кровью, ботинки же были как новые, подошвы даже не поцарапались.

Молодого пожарного рвало в кустики олеандров на обочине. Санитары сунули Лукьянова в мешок и подняли молнию.

– Вот не повезло, – сказал Фелипе, кидая в мешок для вещдоков чемодан. – Восемь миллионов в багажнике – и быть проткнутым какой‑то металлической штуковиной!

– Да, везение – шибче некуда, – сказал Хорхе. Оглядев сложный замок кейса, он попытался его открыть, но не сумел и запаковал кейс в мешок для вещдоков. – Это все равно как в лотерею выиграть. Купил выигрышный билет, так уж сиди дома.

– Пожалуйста, прошу! – сказал Фелипе, только что открывший бардачок. – Девятимиллиметровый «глок» и запасная обойма. Что за миляга наш русский друг!

Он рылся в документах на машину и страховках, в то время как Хорхе проглядывал чеки дорожных автоматов.

– Есть и кое‑что, чтобы скрасить денек, – сказал Хорхе, тряхнув в воздухе пластиковым пакетиком с белым порошком. Пакетик лежал среди чеков.

– А также кое‑что, чтобы кому‑то этот денек здорово испортить, – подхватил Фелипе, вытаскивая из‑под кресла дубинку. – На ней налипли кровь и волоски.

– У него в машине GPS.

– Ключи есть? – бросил через плечо Фелипе.

Гвардеец протянул ему ключи, и Фелипе занялся навигатором.

– Ехал он от Эстепоны к улице Гарлопа, что в севильском Эсте.

– Остается прошерстить лишь тысячу‑другую квартир! – съязвил Фалькон.

– Ну, по крайней мере, здесь не указан адрес муниципалитета: Севилья, Новая площадь, – сказал Хорхе.

Все засмеялись и тут же примолкли, словно оценивая и противоположную возможность.

Дальнейший осмотр занял у них не больше часа, по прошествии которого они прошли к фургону на другой стороне дороги и, погрузив в него мешки с вещдоками, отбыли. Фалькон остался, наблюдая, как грузят на эвакуатор останки «рейнджровера».

Край неба уже начал светлеть, когда Фалькон подошел к ограждению в том месте, где в него врезался грузовик. Оцинкованные перила там покорежились и вздулись. Грузовик уже отвели на обочину, взгромоздив его перед на тягач. Фалькон позвонил Эльвире, доложить, что фургон с деньгами отбыл, и предупредить, чтобы на месте был кто‑то, кто может их принять. Экспертам они еще понадобятся – осмотреть купюры перед отправкой в банк.

– Что еще нашли? – спросил Эльвира.

– Запертый кейс, пистолет, дубинку со следами крови, шампанское «Крюг», водку и несколько граммов кокаина, – отвечал Фалькон. – Видать, жуткий любитель повеселиться был этот Василий Лукьянов.

– Вот «жуткий» – это в данном случае слово правильное, – сказал Эльвира. – В июне он был задержан по подозрению в изнасиловании шестнадцатилетней девочки из Малаги.

– И избежал ареста?

– Обвинение было выдвинуто против него и еще одного хулигана по имени Никита Соколов, и если принять во внимание фотографии девушки, удивляться не приходится, – сказал Эльвира. – Но я созвонился с Малагой, и выяснилось, что семья девушки переехала в новенький дом с четырьмя спальнями в перспективном районе возле Нерхи, а ее отец открыл в городе ресторанчик, где девушка теперь и работает. Этот новый мир вокруг заставляет чувствовать себя каким‑то пережитком.

– Люди жадны, – заметил Фалькон. – Кажется, уж наелись, а им все мало! Видели бы вы, как они глаз отвести не могли от денег в багажнике этого русского!

– Но ты всю сумму забрал, не так ли?

– Кто может поручиться, что несколько пачек не свистнули до моего приезда?

– Я звякну тебе, когда прибудет Висенте Кортес. Я соберу вас тогда на совещание. А пока, может, лучше тебе отправиться домой поспать немного.

 

К Алексею пришли еще затемно, но добудиться его не смогли. Один из пришедших вынужден был прокрасться вдоль боковой стены и перелезть через низкую ограду в сад. Сломав запор на задвижном окне, он влез в дом и открыл входную дверь своему приятелю, державшему «стечкин», хранимый им еще с начала 90‑х, когда он уволился из КГБ.

Поднявшись наверх, они застали Алексея в спальне – он спал на полу, завернувшись в простыню, рядом с ним валялась порожняя бутылка виски. Он был мертвецки пьян и не реагировал. Кое‑как они растолкали его пинками. Он отозвался стоном.

Они оттащили его в ванную и поставили под холодный душ. Алексей бурчал что‑то нечленораздельное, протестующее, словно они все еще пинали его. Под татуировками подрагивали мышцы. Подержав под холодными струями минуту‑другую, они его отпустили. Побрившись перед зеркалом, в котором маячили лица двух мужчин, он принял аспирин, запив его водой из‑под крана. Мужчины последовали за ним в спальню, где наблюдали, как он наряжается в выходной костюм. Бывший кагэбэшник сидел на кровати, зажав «стечкин» в коленях.

Они спустились вниз и вышли на душную улицу. Солнце только что взошло, море было синим и словно застыло в неподвижности. Кругом тишина, нарушаемая лишь птичьим щебетом. Они сели в машину и поехали.

Десять минут спустя они уже были в клубе, в кабинете Василия Лукьянова, где за столом теперь сидел, куря «упманн коронас джуниор», Леонид Ревник – седоватый ежик волос с залысинами на лбу, широкие плечи и грудь, облаченные в дорогую, купленную на Джермин‑стрит белую рубашку.

– Ты говорил с ним вечером? – спросил Ревник.

– С Василием? Да, дозвонился.

– Где ты его застал?

– На пути в Севилью. Где именно – не знаю.

– Ну и чем он оправдался? – спросил Ревник.

– Тем, что Юрий Донцов сделал ему предложение, которого от тебя он и через миллион лет не дождался бы.

– Это уж точно, – сказал Ревник. – Ну а еще?

Алексей пожал плечами. Ревник поднял взгляд, и тяжелый кулак саданул пленника в висок. Алексей упал вместе со стулом.

– Так что он еще сказал? – повторил Ревник.

Алексея подняли и поставили вертикально, как и стул. На голове его уже вздулась шишка.

– Сказал «что это, черт…». Он в аварию попал.

Ревника услышанное заинтересовало.

– Ну‑ка расскажи!

– Мы говорили с ним, и вдруг он сказал: «Что это, черт…» И тут же – бух! Скрежет шин, грохот и – тишина!

Ревник ударил кулаком по столу:

– Какого же черта ты молчал всю ночь!

– Напился. До беспамятства.

– Понимаете, что это значит? – вскричал Ревник, обращаясь неизвестно к кому, но тыча пальцем в противоположную стену. – Это значит, что все, что там было, попало в руки полиции!

Все поглядели на пустой сейф.

– Уберите его, – приказал Ревник.

Алексея опять потащили к машине и повезли в горы. Согреваясь после ночной прохлады, сосны источали сильный запах. Они провели его в заросли, где бывший кагэбэшник наконец‑то воспользовался «стечкиным».

 

2