Глава 12. Он имел возможность, и у него был мотив.

 

В марте 1945 года госдепартамент США опубликовал заявление: «Полученные союзными правительствами достоверные сведения ясно показывают, что нацистское правительство Германии тщательно разработало планы на послевоенный период, имеющие целью увековечить доктрины нацистов и их господство. Некоторые из этих планов уже проводятся в жизнь, а другие подготовлены для осуществления в широком масштабе по окончании военных действий в Европе… Американское правительство располагает фотокопиями нескольких томов (!) таких планов» («New York Herald Tribune» 31 марта 1945).

Руководство Третьего рейха осознало неизбежность поражения еще в 1943 году. На совещании в «Волчьем логове» (Восточная Пруссия) 1 февраля 1943 года Гитлер заявил: «Я еще должен подумать. Но могу сказать: у нас уже не будет возможности закончить войну на Востоке наступательным образом. Это должно быть всем ясно» [34].

Высшим штабным инстанциям уже давно была ясна неизбежность ведения войны «отступательным образом» вплоть до полного поражения. Начальник штаба оперативного руководства (при верховном главнокомандующем Гитлере) генералполковник Альфред Йодль высказывался по этому поводу еще в 1942 году [35]. Начальник генштаба сухопутных войск Франц Гальдер пишет в своих мемуарах: «В 1943 году война была проиграна… Самое позднее в конце 1943 года было совершенно ясно, что в военном отношении война проиграна…» [36].

Один из ближайших сотрудников Геббельса фон Овен в своей дневниковой записи 27 августа 1943 года упоминает о беседе с шефом, в которой тот заявил, что в результате развития событий будет вынужден покончить с собой.

На заседаниях Нюрнбергского трибунала генерал Йодль и фельдмаршал Кейтель (начштаба верхмата) заявили, что неизбежность поражения стала им ясна лишь в 1944 году, но это было попыткой смягчить свою ответственность за бессмысленную гибель миллионов людей в период после 1943 года.

В Германии меры по спасению всего, что можно было спасти, начали предпринимать именно в 1943 году. Как раз тогда началось сооружение бункера под рейхсканцелярией и строительство так называемой «Альпийской крепости» (речь о которой пойдет ниже). Из телефильма «Семнадцать мгновений весны» всем хорошо известно о сепаратных переговорах Вольф — Даллес в Берне в 1945 году. Однако переговоры о заключении сепаратного мира между фашистской Германией и западными союзниками начались на два года раньше. Они проходили в Берне, Стокгольме и Мадриде на уровне дипломатических представителей (речь идет о полуофициальных переговорах, неофициальные контакты на уровне представителей разведок и промышленно‑финансовых структур не прерывались с начала войны) [37]. Начиная с 1943 года активы Рейхсбанка, капиталы частных банков и фирм, а также личные капиталы гитлеровской элиты переводились в Швейцарию, Аргентину, другие нейтральные страны на секретные счета. Крупнейшие германские концерны, такие как «Крупп», «Мессершмит», «ИГ Фарбениндустри» и другие, во время войны поддерживали финансовые, торговые, научнотехнические связи с западными партнерами — теперь их предстояло расширить в соответствии с решениями совещания в Страсбурге летом 1944 г., которые провели министерства вооружений и промышленности. Часть мощностей перебазировали в Испанию.

Особое внимание было уделено сохранению («консервации») кадров, в первую очередь руководящих. Согласно разработанным планам офицеры СС и вермахта были обязаны законспирироваться и вести жизнь добропорядочных бюргеров в ожидании приказа, причем место жительства каждому из них было определено в соответствии с припиской к военному округу [38].

Из документов, обнаруженных в архиве Бормана, следует, что нацистская партия также активно готовилась к переходу в подполье.

Для высших чинов СС на рубеже 1944 года был создан маршрут тайной эвакуации — так называемая «крысиная тропа». Он представлял собой цепочку конспиративных явок. «Крысиная тропа» вела через Австрию в Рим, где один из высших иерархов католической церкви принял на себя заботу о беглецах, включая обеспечение их фальшивыми документами. Отсюда штандартенфюреры, группенфюреры и бригаденфюреры отправлялись в Испанию, Португалию, Аргентину, Эквадор… В одной только Испании численность немецкой колонии весной 45‑го увеличилась с 10 до 15 тысяч человек.

В труднодоступной гористой местности южнее Мюнхена тайно возводили «Альпийскую крепость» — резервную резиденцию правительства, окруженную укреплениями. Здесь можно было долго продержаться.

«По личной инициативе фюрера» в Дессау был начат выпуск гигантских шестимоторных самолетов «Юнкерс‑390» [39] с дальностью полета 8000 км. Ранее люфтваффе не располагали авиацией дальнего действия. Один из «Ю‑390» совершил пробный полет через Северный полюс в Японию. Два дежурных «Ю‑390» находились на аэродроме «Гатов» неподалеку от столицы. Для самолетов среднего радиуса действия в самом Берлине оборудовали взлетные полосы в Тиргартене и на Шарлоттенбургштрассе.

Когда все эти аэродромы разбомбили, на дежурство у Бранденбургских ворот (неподалеку от рейхсканцелярии) поставили несколько учебно‑тренировочных «Арадо», способных взлетать с уличной магистрали. Личные летчики Гитлера находились при нем до самого конца.

Немецкие подводные лодки еще в 1942 году проложили маршрут к берегам Латинской Америки и в Японию (см. гл. 5). Начиная со второй половины марта 1945 года десяти капитанам подводных лодок, базировавшихся в Гамбурге, было приказано поддерживать постоянную готовность к эвакуации членов правительства рейха [40].

Немыслимо допустить, чтобы столь широко и тщательно разработанный план не предусматривал в первую очередь спасение драгоценной жизни фюрера германской нации, — не только потому, что в этом случае все остальное теряло бы смысл, но и потому, что тогда составители и исполнители этого плана предстали бы перед «народным трибуналом» по обвинению в государственной измене. Многие тысячи немцев поплатились за «пораженческие настроения». Только за период с 13 апреля (когда были учреждены «чрезвычайные полевые суды») по май было казнено 7000 человек [41]. Таким образом, возможность скрыться у Гитлера, несомненно, была.

Был ли он психологически готов к этому? Верил ли он, что, сохранив жизнь, он сможет еще когда‑либо вернуться к роли «вождя нации», вне которой он себя не мыслил?

Ганна Рейч [42], известная летчица‑спортсменка и личный пилот генерал‑полковника (затем фельдмаршала) фон Грейма, имела возможность наблюдать фюрера в последние дни перед самоубийством — с 26 по 29 апреля. Она свидетельствует: «У него не было цели, чтобы жить. И он это хорошо знал, может быть, лучше, чем другие…»

Итак, полная духовная капитуляция? Или временный приступ отчаяния? Или актерская игра? Гитлер ни минуты не сомневался в конечном торжестве своих идей в глобальном масштабе — об этом сказано в его «политическом завещании». Более того, до середины апреля его не покидала уверенность, что он в качестве лидера нации будет востребован в ближайшем будущем.

Сохранились записи высказываний, сделанные Борманом в тот период. В одной из них говорится: «Наступит момент, когда другие (Англия и США. — Л. А.), просто из чувства самосохранения, выступят против этого, ставшего непомерным, пролетарско‑большевистского колосса и молоха… Пока я удерживаю столицу, у англичан и американцев растет надежда, что… все же будет возможно совместно с нацистской Германией противостоять этой угрозе. И единственный подходящий человек для этого — я!»

Вообще Гитлер считал собственную персону важнейшим политическим фактором, способным изменить ход истории. Еще в 1939 году на совещании 22 августа, где присутствовал высший генералитет, Гитлер аргументировал преимущества Германии перед будущими противниками во Второй мировой войне, которую планировали начать через 8 суток нападением на Польшу. Он говорил о сплоченности и единстве нации, об экономической и технической мощи Третьего рейха, о превосходстве в вооружении, о высокой боеспособности войск… В числе наиболее значимых факторов он назвал то обстоятельство, что во главе германской нации стоит он, Адольф Гитлер. «У будущих противников такого лидера нет!» — подчеркнул он… (Как свидетельствуют записи одного из участников совещания, после его окончания «Геринг вскакивает на стол и исполняет танец диких».)

Адольф Гитлер безмерно восхищался Адольфом Гитлером: «Я себя превосходно чувствую в обществе великих исторических героев, к которым сам принадлежу. На том Олимпе, на который я восхожу, восседают блистательные умы всех времен…»

«По сравнению с дамами‑интеллектуалками, моя мать, конечно, проигрывала, но она подарила Германии великого сына» [43].

Один из свидетелей встречи Гитлера с канцлером Австрии фон Шушнигом вспоминает, что фюрер в ходе переговоров заявил: «Вы осознаете, что находитесь в обществе величайшего немца всех времен? Мне не требуется вашего подтверждения моей убежденности в моем историческом величии» [44].

 

 

И столь высоко оценивающая себя личность признала, что все потеряно, что она загнана, как крыса, в затхлое подземелье[45] и что остается лишь подохнуть? Разумеется, можно привести ряд высказываний фюрера, относящихся к апрелю 1945 года, о том, что все его предали и ему остается лишь застрелиться.

Во‑первых, эти слова могли быть «дымовой завесой», под прикрытием которой осуществлялся план эвакуации Гитлера из Берлина.

Во‑вторых, в прошлом он неоднократно грозил покончить с собой в случае, если его требования не будут выполнены, — и своим сторонникам, и противникам, и близким людям. С 1923 года известно пять таких случаев. Гитлер был «профессиональным самоубийцей». В одних случаях это был шантаж, в других — типичная психопатическая реакция (по мнению многих видных психопатологов).

Фельдмаршал Кессельринг, который встречался с Гитлером 15 апреля, вспоминает: «Оглядываясь назад, я хочу сказать, что он был прямо‑таки одержим идеей спасения, что он цеплялся за нее, как утопающий за соломинку…» [46].

В «тассовке» от 21 июня 1945 г. приводится мнение на этот счет доктора Морреля, который состоял лейб‑медиком Гитлера с 1935 по 1945 год и пользовался неограниченным доверием своего пациента: «Корреспондент агентства Рейтер сообщает из Берхтехсгадена: доктор Моррель заявил ему, что он не верит, будто Гитлер покончил с собой, ибо, по его мнению, Гитлеру не были присущи черты, свойственные самоубийце» [47].

Среди обнаруженных в фюрербункере документов — копия телеграммы в Оберзальцберг, адресованная секретарю Бормана Хюммелю:

«Секретно. 22.4.45. С предложенной передислокацией за океан на юг согласен. Рейхслейтер Борман».

Слово «передислокация» может означать изменение места расположения штаба, ставки, командного пункта. Нельзя «передислоцировать» одного человека. Очевидно, в телеграмме речь шла об эвакуации группы лиц, составляющих верхушку нацистской иерархии, в Латинскую Америку, но никак не об эвакуации одного Бормана. В противном случае эта телеграмма — незашифрованная, переданная в обычном порядке через узел правительственной связи в фюрербункере, — могла дорого обойтись Борману: шурин Гитлера генерал Фегеляйн был расстрелян за попытку дезертировать…

Следует отметить, что в мини‑правительстве, резиденцией которого стал фюрербункер, за Борманом были закреплены функции «министра внутренних дел», включая административно‑хозяйственное руководство. Поэтому об эвакуации следовало заботиться именно ему.

 

Глава 13. Но ведь их всех поймали…

 

У Читателя возникает законное сомнение: если план эвакуации высших должностных лиц рейха был столь тщательно разработан и столь последовательно выполнялся, то почему правительство фашистской Германии в полном составе (за исключением трех самоубийц — Гитлера, Геббельса и Гиммлера) оказалось на скамье подсудимых в Нюрнберге?

К числу наиболее опасных военных преступников относятся не все рейхсминистры, а лишь некоторые из них. Два члена кабинета избежали смертной казни, а один был оправдан Нюрнбергским трибуналом.

Среди тех, кто возглавлял список военных преступников, — бригаденфюрер СС и шеф гестапо Генрих Мюллер. Рядом с ним какой‑нибудь министр финансов выглядит невинной овечкой. Но место «Гестапо‑Мюллера» на скамье подсудимых осталось пустым — он исчез.

Руководитель программы «окончательного решения еврейского вопроса» Эйхман предстал перед судом лишь через много лет. Этот перечень можно было бы продолжить.

Вообще большинство тех, кто скрылся заблаговременно, уцелели. Перед трибуналом предстали те, кто «заигрался». И все же, почему почти все министры и высшие сановники рейха очутились весной сорок пятого года за решеткой? Почему они не скрылись? Да потому, что даже не пытались скрыться. Их не потребовалось разыскивать. Они сами предоставили себя в распоряжение англо‑американских властей.

Герман Геринг с 27 апреля находился под домашним арестом в Баварии; он был лишен всех чинов и званий за попытку взять на себя верховную власть (в соответствии с «указом о престолонаследии», подписанным Гитлером еще в 1941 году, в случае «чрезвычайных обстоятельств» Геринг был обязан принять руководство рейхом на себя, а обстоятельства в конце апреля были — чрезвычайнее некуда).

Герингу удалось освободиться, и он немедленно предпринял шаги для осуществления программы, которую изложил своим сотрудникам: «Мы заключаем перемирие с западными державами, поворачиваем весь Западный фронт и выкидываем русских… Я не преувеличу, если скажу, что являюсь единственным человеком, с которым союзники будут вести переговоры».

Геринг направляет американцам предложение встретиться с Эйзенхауэром, а пока что просит выслать конвой, чтобы охранять его по пути в американский плен (охранять требовалось от эсэсовцев, получивших приказ его расстрелять). Не дождавшись ответа, он вместе с семьей и свитой направляется в расположение американских войск. В плен его, вместе с адъютантами, взял лейтенант армии США по фамилии Шапиро…

 

 

Большинство подсудимых на Нюрнбергском процессе 1946 года были арестованы британской военной полицией во Фленсбурге 23 мая 45‑го. Они входили в состав правительства Дёница. Правительство Дёница функционировало 23 дня вполне легально. Оно было арестовано по настоятельному требованию советских представителей в Контрольной Комиссии по Германии вопреки сопротивлению англичан, которые считали вполне возможным сотрудничать с ним в дальнейшем. За решеткой оказались, помимо Дёница, Зейсс‑Инкварта, Функа и прочих «исполнителей ролей второго плана», также и лидер генералитета Йодль, начальник штаба вермахта Кейтель, Шпеер — бывший министр вооружений, любимец фюрера и представитель интересов монополий; шеф VI Управления СД — политической разведки — Шелленберг (которого Дёниц назначил чиновником министерства иностранных дел в ранге посланника) и многие другие. Экс‑министр иностранных дел (назначенный Дёницем на скромную должность консультанта) фон Риббентроп попал за решетку 14 июля в Гамбурге, причем британские военные полицейские вытащили его из постели в пансионе с весьма сомнительной репутацией. Один из идеологов фашизма и министр по делам восточных территорий в правительстве Гитлера Розенберг был арестован 18 мая во фленсбургской больнице. Видный гитлеровский дипломат и первый (по счету) протектор Чехословакии фон Нейрат был задержан 7 мая в собственном особняке в маленьком городке во французской зоне оккупации. В тот же день в итальянском курортном городке Альба был взят под стражу отставной министр финансов Шахт. Он жил там под своим именем, не скрываясь. (Он был уволен с поста министра финансов еще до войны и занимал скромную должность министра без портфеля, а в 1944 г. попал в концлагерь за связь с заговорщиками, и трибунал его оправдал.) Что касается Гесса, то он находился в английском плену с мая 1941 года (см. гл. 6).

Всего во Фленсбурге арестовали свыше 300 человек. Таким образом, из 21 подсудимого на Нюрнбергском процессе главных военных преступников всерьез бегством пытался спастись лишь шеф СД Кальтенбруннер, у которого были особые основания опасаться контактов с оккупационными властями.

А остальные — на что они рассчитывали? Арест, суд, приговор были для них неожиданностью.

Во‑первых, по состоянию на май 1945 года, штатские члены правительства рейха были юридически неуязвимы — международного законодательства об ответственности за военные преступления и преступления против человечности тогда еще не существовало. Его еще предстояло разработать в рамках Устава Трибунала. Поскольку в мировой юридической практике на протяжении веков не было принято судить виновных в преступлениях по закону, принятому после того, как эти преступления совершены, то Зейсс‑Инкварт, Нейрат, Функ, Шпеер и прочие ничего не опасались (членов правительства Франции, Австрии, Чехословакии, Бельгии нацисты заключали в концлагеря без суда и следствия — это называлось «интернированием»).

Во‑вторых, нацистские вельможи всерьез считали себя специалистами в области администрации, финансов, организации производства, государственного строительства, снабжения и не сомневались, что в этом качестве будут востребованы оккупационными властями. Министр иностранных дел, а затем канцлер фленсбургского правительства фон Крозиг заявил тогда, что без его и Дёница посредничества союзникам не разрешить задачи управления Германией («Правда», 18 мая).

Особый спрос ожидался на имеющих боевой опыт генералов, специалистов в области поддержания общественного порядка, государственной безопасности, разведки. Проблема военной угрозы со стороны СССР и угроза «большевизации Европы» (выражение Геббельса), как им казалось, создавала для этого благоприятные условия.

Легитимное германское правительство могло потребоваться победителям и для организации гражданской власти на местах, и для подписания акта о капитуляции. Акты о безоговорочной капитуляции, подписанные в Реймсе и Берлине 6 и 9 мая соответственно, содержали лишь согласие немецкой армии, авиации и флота сложить оружие, а не признание Германией как государством своего поражения и сдачу «на милость победителей». Подготовка условий такой капитуляции заняла бы определенное время. Победители просто пренебрегли этой формальностью и с точки зрения международного права находились в состоянии войны с Германией вплоть до 7 июня 1945 года, когда державы‑победительницы в одностороннем порядке подписали акт о победе над Германией. Кстати, Международный День Победы над фашизмом следовало бы праздновать именно 7 июня. Традиция отмечать праздник Победы 6 мая на Западе и 9 мая у нас — дань стремлению подчеркнуть роль каждой стороны в победе над Германией и принизить роль союзника.

Многие нацистские вельможи могли рассчитывать на особую благосклонность западных держав. Геринг даже пострадал за свою «миротворческую деятельность». Шелленберг раньше всех, причем на свой страх и риск, вступил в переговоры с американцами в Берне. Йодль и Кейтель в конце апреля — начале мая вели переговоры о капитуляции с Эйзенхауэром и Монтгомери. Переговоры завершились подписанием акта о капитуляции в Реймсе, где была расположена ставка Эйзенхауэра, 6 мая, но еще в период со 2 по 5 мая Кейтель и Йодль (располагая директивой Дёница) организовали «частичную» капитуляцию группы армий «Висла», в результате чего англичане без хлопот овладели Норвегией, Данией, Голландией, Северной Германией. На юге немецкие войска открыли фронт американцам, которые в считанные дни оккупировали Баварию, юго‑западные области Австрии и Чехословакии. Их потери составили (за период после форсирования Рейна и до «встречи на Эльбе») 8351 человек [48]. А Красная Армия с 25 апреля по 2 мая при штурме Берлина потеряла сто тысяч человек… По данным [49] (со ссылкой на советские источники) — свыше 300 тыс. чел. Наверняка Йодль, Кейтель, Дёниц, Шелленберг надеялись, что это им зачтется.

Возможно, все произошло бы именно так, как мечталось фашистским лидерам, если б не два обстоятельства. Весной и летом 45‑го американцы были остро заинтересованы во вступлении СССР в войну против Японии. В противостоянии Сталина и Черчилля они либо поддерживали Сталина, либо занимали нейтральную позицию. Влияние России на европейскую политику было как никогда мощным. Это и решило во многом судьбу бывших правителей Третьего рейха.

Кроме того, в ходе наступления в 1945 году американцы и англичане освободили ряд концлагерей — Заксенхаузен, Дахау, Бухенвальд и прочие. Факты о нечеловеческих условиях содержания заключенных, пытках и массовых казнях повергли в шок общественное мнение Европы и США. Поднялась волна яростного возмущения преступлениями нацистов. 27 апреля в Лондоне была опубликована «Белая Книга» о концлагере Бухенвальд; 7 мая в советской прессе было опубликовано «Сообщение Чрезвычайной Государственной Комиссии „О чудовищных преступлениях германского правительства в Освенциме“. На экранах кинотеатров по всей Европе и Америке демонстрировались документальные фильмы, снятые в Дахау, Равенсбрюке, Бухенвальде… Правящие круги США и Англии не могли игнорировать общественное мнение. У тех, кто принадлежал к верхушке фашистской иерархии, не осталось шансов на спасение. (Любопытно, что еще в 1944 году стали достоянием гласности факты массового истребления людей в Освенциме, Собиборе, других концлагерях на территории Польши, Литвы, Латвии. Однако общественное мнение на Западе реагировало сдержанно — информация была настолько чудовищной, что ее сочли преувеличением со стороны советской пропаганды.)

Поразительны слепота и самообольщение нацистских лидеров, которые в этих условиях на что‑то надеялись! Притом, вопреки распространенному мнению, они не страдали интеллектуальной ограниченностью: проведенное двумя американскими психологами обследование (тест Векслера — Белльвью) показало, что средний по группе уровень подсудимых на Нюрнбергском процессе выше обычного, а у некоторых — Геринга, Дёница, Шахта, Зейсс‑Инкварта — исключительно высок [50].

Воистину — кого захочет Господь погубить, того прежде лишит разума! Жажда власти превозмогла инстинкт самосохранения.