Начало возрождения монашества. Преподобный Паисий Величковский

Возрождению монашеского подвига и умного делания положили начало преподобный Паисий Величковский (1722-1794) имитрополитПетербургский Гавриил (Петров; †1799). Преподобный Паисий в Молдавии возобновил учение о внутреннем делании, а митрополит Гавриил создал обители, откуда это учение могло распространяться по России[716].

Преподобный Паисий был родом из Полтавы. В юности он оставил учебу в Киевской Академии по причине несоответствия ее своим духовным устремлениям. «Он твердо отказывается и перестает учиться, ибо не хочет учиться той языческой мудрости, какой только и учили в Академии: «слыша бо в нем часто вспоминаемых богов и богинь еллинских и басни пиетическия, возненавидех от души таковое учение»[717]. По преданию, Паисий упрекал ректора за то, что в Академии мало читают святых отцов. «Из латинской школы Паисий уходит в греческий монастырь. Это не был уход или отказ от знания. Это был возврат к живым источникам отеческого богословия и богомыслия»[718]. 17-ти лет Паисий вступил в Любечский монастырь, после него жил еще в двух скитах, затем переселился на Афон, где основал особую монашескую общину — скит св. Илии и был рукоположен в священный сан. В 1763 г. Паисий с братией переселился в Молдавию, в Валахию. Сначала он был настоятелем монастыря Драгомирны, а когда ее территория отошла к католической Австрии, — переселился с братией в монастырь Секул (1774), затем – в Нямецкий монастырь (1779). В Нямецком монастыре были иноки более чем 10 национальностей, к 1790 г. их было до 10 тыс. человек, это была самая многолюдная обитель Восточной Православной Церкви. В 1790 г. преподобный Паисий был возведен в сан архимандрита, продолжал окормлять Секул и другие окрестные монастыри и скиты.

Как уже говорилось выше, преподобным Паисием была восстановлена практика старческого окормления иноков. Преподобный Паисий и сам нес это служение, и оставил учение о нем в своих сочинениях. Старческий подвиг преподобного Паисия начался еще на Афоне, где он, не найдя наставника, стал руководствоваться отеческими писаниями, советами преуспевших братий, что и надлежит делать при невозможности найти бесстрастного и благодатного старца. Уже в эти годы преподобного Паисия за духовную мудрость самого называли юным старцем[719], он был известным на Святой горе духовником: «И бысть многим тамо великим отцам духовник, якоже и самому... Святейшему Патриарху Серафиму»[720].

Преподобный Паисий в устроенных им монастырях восстановил лучшие традиции византийского монашества: общежитие, изучение аскетической литературы, практику умной молитвы, ежедневное исповедание помыслов. «Это было возвратное движение русского духа к Византийским отцам»[721], а из русских традиций — к школе прп. Сергия Радонежского и прп. Нила Сорского.

В Драгомирне преподобный Паисий составил общежительный устав обители, взяв за основу древние общежительные уставы святителя Василия Великого и преподобных Феодосия Великого и Феодора Студита. Важнейшими требованиями этого устава были нестяжание, послушание, смирение, молитва и страх Божий. По образцу Драгомирны преподобный Паисий устроил жизнь братии в Секуле и Нямецком монастыре.

Восстановление монашеского делания преподобным Паисием было целиком основано на святоотеческом учении, распространению идеалов которого он посвятил свою жизнь. Славянские переводы аскетических памятников прп. Паисий начал собирать на Афоне. Тексты были несовершенными из-за некачественных переводов и ошибок при переписывании. В уединенном скиту св. Василия преподобный нашел греческие рукописи древних аскетических творений. Паисию объяснили, что эти книги сейчас почти никто прочитать не может, «яко книги сия самым чистым еллино-греческим языком суть написаны, егоже ныне кроме ученых лиц, едва кто от греков, мало что разумеетъ, множайши же отнюдь не разумеют, того ради и книги таковыя мало не в всесовершенное приидоша забвение»[722].

С переселением в Молдавию переводческая работа старца Паисия становится планомерной, особенно в Нямецком монастыре. Паисий собирает большую группу писцов и переводчиков, посылает своих учеников учиться греческому языку в Бухарест. И сам с большим усердием занимается переводами: «Како же писаше удивлятися подобаетъ: немощенъ бо теломъ отнюдъ бяше, и во всемъ правомъ боку бяху ему раны: на одре убо, идеже почиваше, окрестъ облагаше себе книгами: ту положени бяху словари разноязычнии, Библия Греческая и Словенская, Грамматика Греческая и Словенская, книга изъ нея же преводъ творяше, посреди же свещи: самъ же аки малое отроча, седя согнувшеся всю нощь писаше, забывая и немощь тела и тяжкия болезни и трудъ»^[723].

При старце Паисии Нямецкий монастырь становится крупным центром богословского просвещения. Список рукописных книг библиотеки Нямецкого монастыря, переписанных преподобным Паисием и его ближайшими учениками, состоит из 276 пунктов^[724]. В этом списке представлены практически все известные древние авторы аскетических творений Восточной Православной Церкви.

Из переводов святоотеческих творений старца Паисия наиболее ценным является славянский перевод греческой «Филокалии» – «Добротолюбия» (сборник аскетических творений 24 отцов), который был напечатан в 1793 году попечением митрополита Санкт-Петербургского Гавриила. Прот. Г. Флоровский так оценивает это событие: «Издание словено-русского Добротолюбия было событием не только в истории русского монашества, но и в истории русской культуры вообще... Интересно сравнить: Феофан Прокопович был весь в ожиданиях и в новизне, в будущем, в прогрессе, а старец Паисий, – он весь в прошлом... в предании. Но именно он был пророком и предтечей... Возврат к истокам был открытием новых путей, был обретением новых кругозоров»^[725].

Помимо «Добротолюбия», преподобный Пасисий перевел на славянский язык сочинения преподобного Исаака Сирина, преподобного Феодора Студита, преподобного Варсонофия, святителя Григория Паламы, преподобного Максима Исповедника, «Восторгнутые класы» — сборник из творений святителя Иоанна Златоуста и многое другое.

Переводы преподобного Паисия, составившие первое издание «Добротолюбия», «главным образом имеют своим содержанием – «умное делание» и его приемы, – т. е. наставления об очищении души от страстей, средствах и способах к этому и в особенности о молитве Иисусовой». Другие переводы старца «охватывают и весь строй иноческой жизни в монастыре, говорят о старческом окормлении, добродетелях общежития вообще, а особенно о смирении»[726].

Таким образом, преподобный Паисий «дал ясные определения основной цели монашеской жизни, указал средства к достижению этой цели и подготовил лиц, способных осуществлять эту цель при помощи указанных им средств. Своим примером, деятельностью и переводами старец Паисий вызвал огромное духовное движение в православном монашестве, особенно заметное в России, где оно охватило не только иноков, но и светское общество всех классов»[727].

Многие ученики преподобного Паисия вернулись в Россию. Они принесли с собой опытное знание об умном делании, рукописи переведенных преподобным Паисием аскетических творений святых отцов и его собственных сочинений[728]. Переводы святоотеческих творений преподобного Паисия долгое время были единственными в российской литературе.

Протоиерей Сергий Четвериков отмечает, что влияние старца Паисия распространилось посредством более 200 его учеников и их преемников более чем на 100 обителей, находящихся в 35 епархиях Русской Церкви[729]. Это способствовало возрождению иноческой жизни в России. Восстановленная преподобным Паисием школа старчества на протяжении всего XIX века и позднее приносила свои благодатные плоды в Глинской и Оптиной пустынях и других монастырях Русской Церкви.

 

Преподобные XIX века

Возрождение монашеского подвига в XIX веке, по отзыву И.М. Концевича, «имело всю полноту и цельность духовной жизни времен преп. Сергия и Кирилла Белозерского, а также сочетание отшельнического подвига внутреннего делания и служения миру, то сочетание, которое уже было значительно ослаблено в эпоху споров о нестяжательности Нила Сорского и Иосифа Волоцкого»^[730].

Одним из самых ярких представителей возрождающейся школы умного делания был преподобный Серафим Саровский (1754-1833). Эта школа в то время была в забвении, но окончательно не иссякла, и знания о духовном делании все же кое-где сохранялось. Благословение на иноческий подвиг и заповедь о непрестанном творении молитвы Иисусовой преподобный Серафим Саровский получил от киевской затворницы, девицы дворянского рода Дарьи Тяпкиной подвизавшейся под именем старца Досифея. 16 лет преподобный Серафим подвизался в общежительной Саровской пустыни, в возрасте 40 лет по благословению настоятеля начал подвиг пустынножительства. Одновременно с ним в Саровском лесу доживал свои последние годы старец Назарий, один из опытных делателей молитвы Иисусовой, восстановивший монашескую жизнь на Валааме[731]. Назария можно отнести к тем немногим инокам, «понимавшим и практиковавшим внутреннее делание, которое сохранилось в глубине монашества с древних времен»[732]. С этим старцем советовался митр. Гавриил по поводу неясных мест «Добротолюбия» при подготовке его к печати. К старцу Назарию приходили исповедовать помыслы многие отшельники, в том числе и преподобный Серафим[733]. По всей вероятности, благодаря старцу Назарию Серафим узнал о «Добротолюбии» и всецело проникся его духом (об этом свидетельствуют многие наставления и советы преподобного Серафима)[734].

Всем известно о необычайных аскетических подвигах Серафима Саровского — 1000 дней и ночей столпничества (стояние на камне), трехлетнее питание одной травой снитью, три года молчальничества, пятилетний затвор… Но для возрождающейся монашеской традиции такие подвиги не цель, а средство. Сами по себе они не полезны и, принимаемые как цель, могут даже повредить подвижнику. Для преподобного Серафима внешние подвиги были средством борьбы с духами злобы. «Выйдя победителем из этой страшной брани, преподобный Серафим вознесся на высоту древних величайших подвижников»[735]. В его образе, по словам прот. Г. Флоровского, «дивно смыкаются подвиги и радость, тягота молитвенной брани и райская уже светлость, преображение нездешнего света»[736]. Преподобный Серафим «напоминает древних тайновидцев», более всего – преподобного Симеона Нового Богослова «с его дерзновенным призывом искать даров Духа»[737]. В опыте Серафима Саровского «обновляется исконная традиция взыскания Духа»[738], всем известны слова этого великого подвижника о том, что истинная цель нашей христианской жизни состоит в стяжании «Духа Святаго Божия»[739], а все другое должно быть только средством. Под елеем, которого не доставало у юродивых дев из Евангельской притчи прп. Серафим подразумевает не добрые дела, но именно благодать Св. Духа: «творя добродетели, девы эти, по духовному своему неразумию полагали, что в этом-то и дело лишь христианское… а до того получена ли была ими благодать Духа Божия, достойны ли они ее, им и дела не было»[740]. Так со властью преподобный противопоставляет духовность морализму. «Дух подается, но и взыскуется. Требуется подвиг стяжания. И подаваемая благодать открывается в некоем неизреченном свете. Беседа с Мотовиловым прп. Серафима внутренне принадлежит византийской традиции и в ней она становится вполне живой»[741].

Духовный опыт преподобного Серафима является свидетельством непрерывности и преемственности православной мистики: «Путь православной мистики и цель ее — стяжание Святого Духа, а не подражание страдающему Христу и не жертвенное самоистязание... Эта традиция нашей мистики идет от древнейших духовидцев Востока, эта линия тянется от псевдо-Дионисия через Максима Исповедника, Симеона Нового Богослова, Григория Паламу к подвижникам и мистикам наших дней, когда еще раз расцветает в лице преподобного Серафима Саровскаго и опытно раскрывает в его беседе с Мотовиловым то, что было драгоценным сокровищем в мистической ризнице Востока: видение обоженной полноты человеческого существа»[742].

Так хранящийся в глубине монашества и почти уже иссякший опыт внутреннего делания соединяется в преподобном Серафиме с возрожденным Паисием Величковским учением святых отцов об умной молитве и дает в лице Саровского подвижника такой плод, «который поражает и до наших дней величием и державностью весь духовный мир»[743].

С особенною полнотою дух возрожденного Паисием Величковским монашеского делания проявился в Оптиной пустыни. «Как на вершине горы сходятся все пути, ведущие туда, так и в Оптиной – этой духовной вершине, сошлись и высший духовный подвиг внутреннего делания, венчаемый изобилием благодатных даров, стяжанием Духа Святаго, и служение миру во всей полноте, как его духовных, так и житейских нужд»^[744]. В XVIII в. она была в полном запустении и расстройстве. Расцвет Оптиной пустыни начинается с введением в ней старчества. Рассмотрим кратко подвиг трех первых старцев, называемых великими Оптинскими старцами: Льва, Макария и Амвросия.

У истоков оптинского старчества стояли настоятельи обители преподобный Моисей (†1862) и преподобный Леонид (в схиме Лев) (†1841), первый Оптинский старец. Оба они были последователями Паисия Величковского. Архимандрит Моисей в начале своего иноческого подвига принимал духовные наставления от преподобного Серафима Саровского, потом подвизался в Рославльских лесах (под Смоленском) среди пустынников — последователей Паисия Величковского. Во время Отечественной войны 1812 года в Белобережской пустыни он встретился с учениками преподобного Паисия Феодором и Клеопой, делателями непрестанной молитвы, и их последователем о. Леонидом, будущим старцем Львом. Когда Моисей после основания им Оптинского скита (1825) стал настоятелем всей обители (1826), он пригласил в нее о. Леонида (1829). Так было положено начало старчеству в Оптиной пустыни. «Благодаря тому, что о. Моисей прошел тот же духовный путь, что и о. Леонид, между обоими строгими подвижниками было глубокое взаимопонимание, полное единодушие… Отец Моисей, бывший сам на одинаковом духовном уровне со старцем Львом, понимал великое значение старчества, и между старцем и настоятелем никогда не было ни малейшего трения. Таким образом, старчество, процветавшее в Оптиной, обязано всецело своим существованием отцу Моисею»[745].

Итак, старец Лев, «сильный и властный… царственно открывает собою ряд великих старцев»[746]. Его старчеству в Оптиной предшествовал длительный (от 15 до 20 лет) подвиг духовного делания в Белобережской, Валаамской обителях и др. местах под руководством старца Феодора, наученного умной молитве в Нямецком монастыре преподобным Паисием и его учениками.

Жизнеописатель выделяет три характерные черты духовного образа преподобного Льва[747]. Первая — это всецелая преданность воле и Промыслу Божиим. «Мы, при помощи премилосердаго Господа Бога, потерпим, да и посмотрим» – писал старец. «Таков был общий характер духовного окормления старцем Леонидом своих духовных чад, – усердная о них молитва, рассмотрительность и долготерпение»^[748].

Вторая особенность – это любовь к Богу и ближним, без человекоугодия и пристрастия к кому бы то ни было, соединенная с простотой, смирением и кротостью, и в то же в время — твердостью и мужеством души. «Имея всегда в виду лишь славу Божию и пользу ближних и вверяя спасение всех Отцу Небесному, старец о. Леонид был чужд всяческих человеческих опасений. Все мелкие предосторожности он оставил, полагаясь на Господа своего Иисуса Христа и св. ангела, хранителя человека». «Просто, прямо, открыто и искренно возвещал слово истины, не заботясь наперед об изысканной учтивости, смягчении выражений и о том – кому что сказать; а говорил и действовал без приготовления, по духовному чувству, или внушению Божиему, и почти со всеми обращался на ты». Старец «прикрывал мудрость свою простотою обращения и, соединенною с шутливостию, крайнею простотою слова»^[749].

Третье – преподобный Лев стяжал дар различения духов, «и во всякой вещи он в точности постигал и другим указывал – что угодно и неугодно Богу, и верно мог судить о душевном устроении других». На вопрос, как он достиг таких духовных дарований, старец однажды ответил: «Живи попроще, – Бог и тебя не оставит... Леонид всегда был последним в обителях; никогда ни от какого поручения настоятеля не отказывался»^[750].

«Введение старчества и прием мирян для духовного наставления стоили ему тяжелой борьбы и многих неприятностей и от других иноков монастыря, и от епархиальной власти, подозрительно смотревших на эти еще не знакомые им новшества»[751]. Старца Льва поддерживали игумен Моисей, Филарет (Амфитеатров), бывший тогда епископом Калужским, и митрополит Московский Филарет (Дроздов). Твердость и смирение преподобного Льва во время гонений за старчество способствовало утверждению этой традиции в Оптиной Пустыни и во всей Русской Церкви.

Главным старцем Оптиной пустыни после кончины старца Льва и его преемником по руководству иноков и мирян, во множестве начавших приходить в обитель, был иеросхимонах Макарий (Иванов) (†1860). Он был учеником схимонаха Афанасия (Захарова), ученика преподобного Паисия Величковского, и старца Льва, с которым он жил в Площанской пустыни. «Мягкий, кроткий и сердечный» старец Макарий «привлекал к себе еще более благоговейных посетителей, чем его учитель – правдивый и нередко строгий Леонид»[752].

О личности преподобного Макария Оптинского и его учении[753] можно судить по его письмам, которые собраны в 5 томах. В письмах преподобного Макария сохранились подробные наставления о старческом окормлении и откровении помыслов, о высоком внутреннем делании христианина: о мысленной брани, об искоренении страстей, о стяжании духовных даров смирения, любви и мира, достигаемых терпением скорбей и откровением помыслов. Особенно много внимания старец уделял добродетели смирения. Собрание писем преподобного Макария «поистине можно назвать учением о терпении, самоукорении, смирении и любви»[754].

Особенностью учения старца Макария является осторожное отношение к умно-сердечной молитве Иисусовой. Преподобный Макарий не имел возможности научиться от старца Афанасия этому роду молитвы, потому что сам Афанасий имел запрещение от преподобного Паисия касаться умной Иисусовой молитвы, и проходил только устную молитву. В молодости преподобный Макарий на своем личном опыте испытал отрицательные последствия преждевременного прохождения умно-сердечного делания без опытного наставника и позднее встречался с подобными явлениями в своей пастырской деятельности^[755]. «Можно с достоверностию полагать, что прохождение умной молитвы, по степени тогдашнего духовного возраста его, было преждевременным и едва не повредило ему. Стяжав впоследствии матерь дарований – смирение и оградив им высокое делание умной молитвы, старец предостерегал всех относившихся к нему от занятия сим высоким деланием прежде очищения от страстей»^[756].

Итак, преподобный Макарий полагал, что приступать к умно-сердечной молитве следует только после очищения сердца от страстей. Поэтому в его письмах содержится много наставлений об устной молитве Иисусовой, но практически отсутствуют наставления об умно-сердечной молитве. По всей вероятности, монашествующие в России в середине XIX века были слабее подготовлены к умному деланию, чем иноки Афона и Молдавии во второй половине XVIII века. (Об этом свидетельствует высота аскетических наставлений преподобного Паисия, содержащихся в сборнике «Крины сельные, или цветы прекрасные»)[757]. Тем не менее, известен случай, когда благочестивый мирянин, орловский купец Иван Михайлович Немытов «под руководством Оптинских старцев, иеросхимонахов Льва и Макария, проходил высокую умную молитву»[758].

Важнейшей заслугой старца Макария являются его литературные труды, которыми было положено начало издательской деятельности Оптиной Пустыни. Старец возглавил группу ученых и литераторов из монахов и мирян, которые готовили к печати[759] сделанные Паисием Величковским переводы величайших аскетов древности — Исаака Сирина, Макария Великого, Иоанна Лествичника.

Значение этого трудно переоценить, поскольку аскетической литературы в России крайне не хватало. Святитель Игнатий писал: «Все русское монашество обязано особенною благодарностью Оптиной пустыни за издание многих творений святых отцов», собранных и переведенных старцем Паисием[760].

Первым изданием было «Житие и писания Молдавскаго Старца Паисия Величковскаго. С присовокуплением предисловий на книги св. Григория Синаита, Филофея Синайскаго, Исихия Пресвитера и Нила Сорскаго, сочиненных другом его и спостником, Старцем Василием Поляномерульским, о умном трезвении и молитве»[761] (1847, 1200+1200 экз.).

По свидетельству И.В. Киреевского, старец Макарий желал, «чтобы изданы были рукописи, переведенные ст. Паисием, как человеком, который, будучи глубоко знаком с духовною литературою, выбирал из всех книг самые полезные»[762].

Попечением преподобного Макария были напечатаны не вошедшие в «Добротолюбие» святоотеческие переводы преподобного Паисия. Так, была издана книга преподобных Варсануфия и Иоанна (1852), которая является подробным дневником старческого окормления, необходимым как для старцев, так и для учеников. В книгу «Восторгнутые класы в пищу души» (1849, 1500 экз.) были включены переводы старца Паисия, содержащие святоотеческие наставления об умной молитве. Третье и, может быть, важнейшее издание — «Святаго отца нашего Исаака Сирина... слова духовно-подвижнические» (1854, 2400 экз.)[763].

Частью старческого служения преподобных Льва и Макария было окормление женских обителей. Образцовым монастырем как в духовном, так и в материальном отношении, являлась Белевская женская обитель в то время, когда она управлялась ученицами старцев Леонида и Макария[764].

В завершение краткого рассказа о преподобном Макарии Оптинском приведем отзыв о нем его современника, святителя Игнатия Брянчанинова: «Этот человек был неоцененное сокровище для христиан, живущих среди мира... Простота и свобода в обращении, любовь и смирение... образование себя чтением Отеческих книг, повиновением искусным старцам дали ему возможность... сделаться духовником и наставником, а долговременный опыт усовершил его в этом служении. Совет его... был существенно полезным»[765].

Третьим из великих Оптинских старцев был преподобный Амвросий (†1891). Он главным старцем Оптиной пустыни после прп. Макария. При прп. Амвросии Оптина пустынь достигает своего расцвета.

Для Амвросия образцом истинного монашества и старчества служили преподобные Леонид и Макарий. Преподобный Амвросий наследовал их благодатный опыт и дарования, простоту в обращении старца Леонида и смирение старца Макария. Отличительная черта старчества преподобного Амвросия – это полнота духовных дарований. В одном из писем старец писал, что «истинные христиане могут подражать Богу исполнением особенно следующих трех евангельских заповедей»: о милосердии, т. е. деятельной любви, о целомудрии и чистоте телесной и душевной, и о смирении[766]. Преподобный Амвросий явил своей жизнью пример исполнения этих заповедей, являющих совершенство любви к Богу и к ближнему[767].

Высоты духовных дарований старец Амвросий достиг под руководством опытных старцев Льва и Макария. Волею Божией с самого начала своего иноческого подвига он находился при великих старцах. На следующий год после своего поступления в Оптину он стал келейником старца Льва (1840). «Старец Лев особенно любил молодого послушника…но из воспитательных побуждений испытывал при людях его смирение…С этой целью дал ему прозвище «Химера» (пустоцвет. — Е.Н.) … Но за глаза про него говорил: «Великий будет человек». В конце жизни о. Лев сказал о. Макарию об Амвросии: «Вот человек больно ютится к нам, старцам. Я теперь уже очень слаб. Так вот я и передаю тебе его из полы в полу, владей им, как знаешь»[768].

С 1841 по 1846 год о. Амвросий был келейником старца Макария. В 1846 году, будучи около 34 лет, преподобный Амвросий получил благословение помогать старцу Макарию в духовничестве. Сразу же настолько обострились его тяжкие болезни, что он, будучи неспособен ни к каким монастырским послушаниям, вынужден был подать прошение об оставлении в обители за штатом. Когда здоровье преподобного Амвросия немного улучшилось, он стал помогать старцу Макарию в его переписке и в подготовке к изданию творений святых отцов, а с 1848 года и в духовном окормлении братии и посетителей обители. Преподобному Амвросию было поручено также окормление монахинь Борисовской пустыни и ведение душеполезных бесед с мирянами в хибарке старца Макария и в монастырской гостинице. В 1852 году старец Макарий, по случаю своего отъезда, поручал старцу Амвросию духовное окормление всей скитской братии[769].

В эти годы преподобный Амвросий был пострижен в схиму и «проходил подвиг высокой умной молитвы» – «непрестанной умной Иисусовой молитвы» и «перечитал все известные в то время творения отцов подвижников»^[770]. Старец Макарий, как говорилось выше, в свое время не имел опытного наставника в умном делании. «Отец же Амвросий, имея в своем старце Макарии, уже восшедшем на высоту жизни духовной, опытнейшего духовного наставника, мог обучаться умной молитве… без бед… и без скорбей»[771]. Так старец Макарий подготовил себе преемника и в духовничестве, и в литературных трудах, и в обширной духовной переписке.

И.М. Концевич пишет о преподобном Амвросии в период его самостоятельного старческого служения: «Слава о старце гремит по всей России. К нему устремляются со всех концов ее. Необычайно сострадательный и благодатно одаренный, он умеет скрыть свою прозорливость и благодатную помощь под покровом шутки…»[772] Исцеляя других душевно и телесно, старец сам всю жизнь страдал от тяжелой болезни.

Хотя вся жизнь старца Амвросия проходила на людях, «дух смирения позволил преподобному Амвросию совершенно скрыть тайну своей внутренней жизни»[773]. О высоте этой жизни можно судить по ее плодам — смирению и любви к ближнему, которым были проникнуты и сам великий старец, и, благодаря ему, все его окружение. По свидетельству митрополита Трифона (Туркестанова), начинавшего иноческий путь послушником Оптиной пустыни при преподобном Амвросии, «дух оптинский... выражался в какой-то особенной мягкости, простоте и смирении братства, в особенно сердечном и любовном отношении ко всякому, как бы к родному близкому человеку»[774].

«Благодаря таким старцам пустынь сделалась образцом для других монастырей, лучшей школой иноческой жизни, развила обширное влияние на многие другие монастыри и выпустила из своих стен множество деятелей на пользу как иночества, так и всей Церкви и народа»[775]. «Следующие старцы: о. Анатолий (Зерцалов), ученик старца Амвросия — Иосиф, старец Варсонофий — в миру полковник генерального штаба, по благодатной одаренности подобны своим учителям. Последние старцы: Феодосий-мудрец, Анатолий Утешитель (Потапов) и дивный старец Нектарий продолжили ту же традицию. Последний из них — старец Нектарий — во дни огненного испытания Родины утоляет духовную жажду верующих, сам находясь в изгнании»[776].

 

Преподобные ХХ века

Несмотря на тяжелейшие гонения ХХ века, и в советское время в нашем отечестве не прекращался подвиг преподобных. И, как и в прежние века, в этом подвиге было соединено высокое монашеское делание и служение миру словом и молитвою в духе евангельской любви.

Серафимом Саровским ХХ века называют преподобного Кукшу Одесского, Почаевского и Киевского чудотворца(1875-1964). «Отец Кукша жил и действовал в духе и силе Оптинских старцев, будучи с ними благословен от Бога дарованиями прозорливости, врачевания, исцеления душевных и телесных недугов и высочайшего призвания в деле домостроительства спасения мира — старческого окормления душ человеческих»[777].

Свой иноческий путь преподобный Кукша начал на Афоне. Это было время прп. Силуана Афонского, время расцвета монашеского подвига на Святой Горе, когда там в молитве и трезвении подвизались тысячи наших соотечественников. Преподобный Кукша под руководством опытных наставников приобщился к святоотеческой мысли, прошел школу монашеской жизни. В советское время он служил священником в Киеве до 63 лет, потом 8 лет провел в лагерях и ссылках. С 1947 года преподобный жил в Киево-Печерской, потом в Почаевской Лавре. Последние годы он провел в Одесском Свято-Успенском монастыре.

«Молитвою, терпением и состраданием, добрым словом и духовным советом старец отвращал от безбожия и греха… ободряя малодушных и ропщущих… умиротворяя и утешая отчаявшихся, пробуждая спящих в греховном сне»[778].

Преподобный Севастиан Карагандинский (1884-1966) был келейником последних Оптинских старцев Иосифа и Нектария. «Под руководством двух старцев преподобный Севастиан воспитал в себе кротость, рассудительность, высокий молитвенный настрой, милосердие, сострадание и другие духовные качества». В 1933 году он был отправлен в карагандинский лагерь, в Казахстан. В Караганде, в районе города, называемом Михайловка, он и остался жить, служил в местном храме. В 1957 году был возведен в сан архимандрита, в 1966 — принял схиму. При нем половина Михайловки была как бы негласным монастырем в миру, до самой кончины преподобный Севастиан окормлял многочисленных чад в благодатных традициях и духе Оптиной пустыни[779].

Преподобный Лаврентий Черниговский (1868-1950) известен своим даром прозорливости. Монашеский постриг он принял в 1912 году, в возрасте 45 лет, нес послушание регента в Черниговском Троицком монастыре до самого закрытия обители в 20-х гг., потом около 20 лет служил в Ильинском храме Чернигова. Во время оккупации было разрешено открыть Троицкую обитель, преподобный вновь стал руководить там хором. Нравственная чистота, духовная высота, неистощимая любовь к людям вызывали необыкновенное расположение к нему в каждом, кто хоть раз в жизни удостоился видеть его. Ему писали из Москвы, Грузии, Киева, Одессы, многих других мест. «Всегда благостный и радостный… лишенный часто даже кратковременного отдыха, старец незаметно передавал другим состояние духовной бодрости и подъема»[780].

Преподобный Феодосий Кавказский Чудотворец (1841-1948) трехлетним ребенком оказался на Афоне, 60 лет помогал священникам при Иерусалимском храме Воскресения Христова, потом на Святой Горе. Приняв великую схиму, в 1906 году вернулся в Россию, в советское время пережил гонения, лагерь, ссылку. С 1932 года, после освобождения, Феодосий жил в Минводах до своей кончины в возрасте 107 лет, неся подвиг юродства. Во время Великой Отечественной войны старец Феодосий был одним из ревностных молитвенников о победе, Бог открывал ему имена защитников отечества, живых и погибших. Неся свой подвиг юродства, преподобный Феодосий дерзновенно проповедовал, совершая необыкновенной силы чудеса[781].

Преподобный Серафим Вырицкий (1866-1949), бывший богатый купец и отец семейства, уже до революции был духовником Александро-Невской Лавры. С 1930 года, тяжело больной, он живет в поселке Вырицы под Петербургом. Жизнь его была повторением подвигов великих святых. Старец принимал сотни людей, ночами молился и вычитывал бесчисленное количество записок о здравии и упокоении.

Во время Великой Отечественной войны Серафим Вырицкий повторил подвиг прп. Серафима Саровского. На огромном камне в саду он молился перед иконой Саровского чудотворца о спасении России. Этот подвиг не прекращался ни в жару, ни в непогоду. Старец тогда уже практически не мог ходить, к камню его подводили, он молился, сколько позволяли силы, – час, несколько часов. Это продолжалось все военные годы.

Преподобный Серафим Вырицкий оставил исполненное духовной силы стихотворение в прозе «От Меня это было», первоначально адресованное арестованному епископу, но ставшее духовным завещанием преподобного всем верующим.

Безусловно, этим списком не ограничивается число святых иноков нашего времени, это только несколько наиболее известных имен. Оценка подвигов других и их канонизация — дело будущего.

 

Патерики

Патерики, в славянской книжности отеческие книги или отечники представляют собой сборники изречений святых отцов подвижников или рассказов о них. Литература патериков развивается в IV-V вв., когда появляются три сборника, вошедших в основной фонд христианской литературы. Первая — это так называемый Азбучный патерик, в котором в азбучном порядке (по именам святых от св. Антония до св. Ора) собраны изречения старцев (в греческой традиции книга называется Изречения святых старцев). Вторая — Египетский патерик, или История монахов в Египте, содержащий краткие рассказы о египетских анахоретах, их притчи и афоризмы. Третья — это Лавсаик, повествование о египетских монахах Палладия, епископа Еленопольского, написанное им по просьбе византийского сановника Лавса. О значимости последней книги свидетельствует тот факт, что рассказы из нее читаются за православным богослужением на утренях во все время Великого поста. Перечисленные сочинения создают основу жанра, чрезвычайно популярного в византийской литературе и в христианской книжности в целом. Известны переводы патериков на латинский, сирийский, коптский, грузинский, армянский и др. языки. Один из существенных этапов в этом развитии отмечен появлением "Луга духовного" Иоанна Мосха (†634 г.), известного в славянской книжности под названием Синайского патерика или Лимонаря. Это своего рода путевые записки автора, совершившего в сопровождении некоего Софрония Софиста путешествие по скитам и монастырям Ближнего Востока. Следует упомянуть также Римский патерик, представляющий собой беседы папы св. Григория Двоеслова (†604 г.) с архидиаконом Петром, в которых рассказывается о жизни итальянских подвижников.

В славянской письменности патерики появляются с самых ранних этапов ее развития, во всяком случае до конца XI в. Весьма вероятно, что три патерика (Скитский поглавный — переработка Азбучного патерика, Синайский и Римский) были переведены в Моравии или Болгарии еще до середины Х в. Эти памятники пользовались исключительной популярностью в славянском мире и дошли до нас в большом числе рукописей (первые из них относятся еще к XI в.), вошли в извлечениях в славянский Пролог. По образцу переводных патериков создавались и оригинальные произведения этого жанра. К наиболее известным из них относится Киево-Печерский патерик с рассказами из жизни монахов Киево-Печерского монастыря (XIII в.), и Волоколамский патерик (XVI в.) с житиями монахов Иосифова Волоколамского, Пафнутиева Боровского и других монастырей. Создание патериков продолжалось и в позднейшее время, вплоть до XX в. (Соловецкий патерик неизвестного автора, Троицкий патерик М. В. Толстого, Архангельский патерик иеромонаха Никодима и т.д.)[782].