Есть ли у радуги цвета и сколько нужно кирпичей,

Чтобы построить дом?

(Исторический факт)

Пока имя фараона не написано, он не существует. Такова сила слова.

«В общественном мнении существует прочно

укоренившееся убеждение в том,

что история состоит из фактов

и что их надо знать».

(А. Про)

«Пойти купить в бакалее банку консервов –

это не исторический факт. Для того,

чтобы стать историческим, факт должен

обладать способностью вызывать какое-то изменение»

(Н. Садун-Лотье)

 

Как-то уже привычным стало убеждение, что обязательную, необходимую основу истории составляют факты, без которых любая историческая концепция будет сомнительным, малоценным, абстрактным и недоказуемым теоретизированием. «История, – писал Фихте, – есть чистая эмпирия, и все ее доказательства могут быть построены только фактически»[188]. Если, например, в философии ведущую роль играют логический анализ и научные абстракции, то исторический анализ носит конкретный характер и должен основываться на фактах. «История выше поэзии и философии, ибо она основана на буквальной истине», – утверждал Лоренцо Валла. Историки заботятся о фактах, ибо забота о фактах – забота о доказательности. Общее правило всех историков: каждое утверждение сопровождается ссылками на источники или цитатами. Как говорил М. Блок, «утверждение не имеет права появляться в тексте, если его нельзя проверить»[189].

Некоторые историки склонны абсолютизировать значение исторического факта. Позитивисты во главе с Лунглуа и Сеньобосом считали, что работа историков проводится в два этапа: сначала установление фактов (при чем раз и навсегда!), затем их объяснение. Как считали позитивисты, задача ученого именно в установлении фактов, интерпретация же и объяснение отдавалось на откуп преподавателям. Ш. Ланглуа и Ш. Сеньобос в своем «Введении в изучение истории» четко указывают: «история пишется по источникам <…> история – не что иное, как обработка документов». Источники при таком подходе заменяют историка: исторический труд превращается в простой монтаж исторических текстов. Французский историк середины ХХ века Луи Альфан в своем «Введении в историю» также утверждал, что «цель истории – спасти от забвения факты прошлого», при этом под «фактом» понимались сообщения источника, а под главной задачей историка – установить подлинность документа: «Историк полностью зависит от исторических свидетельств и только от них. Там, где молчат источники, нема и история; где они упрощают, упрощает и она; где они искажают, искажает и историческая наука <...> Достаточно отдаться, так сказать, в распоряжение источников, читая их один за другим в том виде, как они дошли до нас, для того, чтобы цепь событий восстановилась почти автоматически»[190]. Такие историки считают, что работа над источником должна быть сведена к выявлению «исторически проверенных», достоверных фактов, а интерпретация, истолкование, объяснение автором источника фактов могут быть проигнорированы. Иногда таких историков называли «историками-эрудитами»[191], подчеркивая их преклонение перед мельчайшим фактом и пренебрежение теорией. «Фактоманы» доказывают, что любая деталь в описательном портрете того или иного исторического персонажа имеет неоценимое историческое значение.

Подобный подход (идеографический подход) давно уже вызывает возражения у историков. Уже со времен Данте западные ученые ломали головы над проблемой: зачем человеку нужно «знать все больше и больше о все меньшем и меньшем». Еще Н.И.Кареев иронизировал: «то обстоятельство, что Наполеон был маленького роста, а Петр I большого и любил в «адмиральский час» выпить рюмку анисовой, едва ли дает ключ к пониманию исторической деятельности»[192]. Наверное, решение проблемы надо искать, с одной стороны, в чувстве меры, с другой – в масштабности постановки исследовательской проблемы. Нисколько не принижая значение исторического факта для истории как науки, отметим, что увлечение розысками малоизвестных фактов приобретает иногда чрезмерные формы.

Но еще более принципиален вопрос – заучивать «факты» (под которыми чаще всего подразумеваются даты), означает ли это учить историю? Следует признать, что факты при всей их значимости не являются для историка самоцелью. «Всеведение», как это обнаружил еще Фауст, не может быть достигнуто через последовательное прибавление знания к знанию, науки к науке и так до бесконечности. Всеведению приговор вынесла сама История[193]. Факты для историка – лишь основа исследования. Без научного осмысления они останутся немы. «Ученый должен систематизировать; наука строиться из фактов, как дом из кирпичей; но простое собрание фактов столь же мало является наукой, как куча камней – домом»[194]. Факты лишь фундамент, первая ступень исторического познания. От эмпирии (опыта) историк восходит к теоретическому обобщению. «Историк должен вдохновляться стремлением не просто узнавать факты, но постигать их смысл»[195]. Между фактами и обобщениями – неразрывное единство, это две стороны исторического знания. В этом смысле «исторический факт – это отправной, достоверный, обобщающий материал, база для исторического познания, для построения теории или гипотезы, выявления закономерностей исторического процесса»[196]. «Фактическими» знания являются в том случае, если они достоверны, служат исходным моментом в постановке и решении научной проблемы, являются элементом логической структуры научного знания.

Сколько нужно кирпичей, чтобы построить дом? Сколько нужно фактов, что написать с научной точки зрения добросовестное и корректное (при всей условности и относительности подобных определений) исследование? Историк должен не иллюстрировать примерами свои утверждения, а делать выводы на основе всей совокупности фактов. Но можно ли не в теории, а на практике учесть все факты? Всеми фактами не оперирует даже естествознание. Эта проблема стоит и перед представителями «точных» наук: «Мы не можем знать в с е х фактов, ибо число их действительно безгранично. Необходимо, следовательно, сделать между ними выбор»[197]. Историку легче научиться отделять «важное от второстепенного, определяющее процесс от иллюстрирующего какой-либо сюжет»[198]? Тщательный отбор фактов – черновая, но необходимая для историка работа. Любой ученый – и историк, и физик – вынужден делать свой выбор фактов. Существует определенная иерархия фактов и между ними можно сделать, следовательно, разумный выбор. Проблема как раз заключается в том, как сделать этот выбор? Каким образом исследователь его производит, следуя инстинкту, капризу или какой-либо осознанной установке? Как же выбрать «нужные» факты?[199] Существует ли логический критерий отбора фактов?[200] И, наконец, что мы вообще должны считать «историческим фактом»?

Вопросы эти оказались не такими уж простыми, до сих пор не утихают споры: что такое научный «исторический факт» и, каковы условия его установления.

Научное положение, которому придается значение «истины» иногда именуется «фактом». Причем, чтобы стать «фактом», научное положение должно быть не просто сформулировано тем или иным ученым, а признано «истинным» его коллегами, т.е. оно должно получить социальное признание[201].

Позитивисты старались установить примат «объективного факта». Позитивисты полагали, что прошлое непосредственно доступно для исследования: оно дано ученым в виде «остатков» – исторических источников. Задача историка сводилась к выявлению в источниках «фактов». При этом под «историческим фактом» совершено справедливо понималось не только какое-то конкретное событие, но и более общее явление, явление цивилизационного масштаба. Как писал Ф. Гизо: «Бывают события частные, имеющие собственное имя; бывают события общие, безымянные, точную дату которых установить нельзя, которые нельзя заключить в строго намеченные пределы, но тем не менее это тоже факты, и факты исторические, которые нельзя изгнать из истории, не искалечив ее»[202]. Итак, позитивисты определяли «факт» как нечто «объективно» существующее, которое наблюдатель должен обнаружить и зафиксировать. Но в современной науке понимание «факта» усложнилось.

В исторических работах термин «исторический факт» употребляется в двух значениях:

1) Как реальное событие, т.е. как факт исторической действительности; «исторический факт» – фрагмент действительности, объективное событие или процесс, имевший место в исторической реальности (факт-событие). Сторонники этой точки зрения понятие «исторический факт» отождествляют с понятием «объективно историческое событие». Их лозунг: «Нравится или нет, но факты все равно будут существовать». С этой точки зрения исторический факт сам по себе существует независимо от сознания, существует объективно, носитель исторического факта – исторический источник и неверное истолкование или извращение факта не может повлиять на его объективность. Сторонники этой точки зрения указывают на такую особенность исторического факта как объективность; исторический факт они воспринимают как нечто, заключающее в себе объективную истину о прошлом и совмещающее в себе историческую действительность независимо от масштабности, значимости, степени воздействия его на исторический процесс[203].

2) Под «историческим фактом» понимается отражение исторической действительности в сознании историка. «Исторический факт» в таком понимании – особое знание о соответствующем событии, достояние науки или массового сознания, т.е. отражение в сознании факта, имевшего место в реальной жизни (факт-знание)[204].

Сторонники этой точки зрения полагают, что исторический факт совершенно не обязательно адекватен действительному положению вещей, но он и не является плодом чистой фантазии[205]. Историк имеет дело не с самими событиями прошлого, факт не является предметом непосредственного наблюдения, а познается, как правило, через источник в результате определенной исследовательской процедуры, историк[206], работая с фактом, перерабатывает ту информацию, которая заложена в источнике-факте, а не извлекает ее из источника в готовом виде. Таким образом, историк сам со своим мировосприятием участвует в создании исторического факта.

Современную трактовку факта предложил Л. Февр, заявив, что исторические факты создаются, а не обнаруживаются: «установить факт – значит выработать его. Иными словами – отыскать определенный ответ на определенный вопрос»[207].

Исторический факт не существовал в прошлом, его нет и в настоящем. Он существует только в сознании историка. Это явление коллективного или индивидуального сознания, некое психическое событие. Это результат мышления, личностное воспроизведение прошлых событий, продукт конструктивной деятельности исследователя. Или как выразился историк Э. Сестан: «Факт является фактом лишь постольку, поскольку о нем помнит и его осмыслил человек»[208]. Факт становится фактом только, когда исследователь извлекает его из источника, до этого он – «мертвый факт» или «гипотетический факт».

Какая же из двух вышеприведенных точек зрения сегодня считается более корректной? В настоящее время наиболее распространено примерно следующее значение понятия «исторический факт»: «...то, что ученые обычно называют фактом представляет собой не элемент объективного мира, а определенный вид нашего знания о нем»[209]. Научный факт – это уже не само событие, а отражение данных, содержащихся в источнике, в такой специфической форме, «где знание доказано» и является обобщающим историческим знанием. Подобная позиция характерна и для естествоиспытателей, и для ученых гуманитарного профиля. «Объекты» исследования зависят от нашего восприятия мира. Нет радуги как вещи «в себе» с точки зрения физики (спектроскопический анализ дает гладкое распределение частот), радугой мы обязаны только природе нашего перцептивного аппарата[210].

Таким образом, под «фактом» понимается особая абстракция, фиксирующая определенные черты эмпирического (основанного на опыте) объекта. Факт – это научно-познавательный образ. Всякий образ – некая копия, вызывающая сходные чувственные впечатления, – в этом отличие исторического факта от эмпирических фактов естественных наук, а историческое познание в этом схоже с художественной литературой. Другое отличие исторического факта от эмпирических фактов естественных наук состоит в том, что нет фактов «исторических» по своей природе (как в химии или астрономии). Как говорил Сеньобос, «различие между прошлым и настоящим фактом не связано с внутренней природой самого факта; это всего лишь различие в его положении относительно данного наблюдателя <…> Историческими факты бывают только по своему положению <…> История – это не наука, это всего лишь познавательный прием <…> Таким образом, метод истории радикально отличается от методов других наук. Вместо того, чтобы наблюдать факты непосредственно, историк наблюдает их опосредованно, через умозаключения о документах»[211].

Как то или иное события трансформируется в исторический факт? «Именно интерпретация исторического события придает ему значимость исторического факта»[212].

Помимо исторического факта выделяют еще «историографический факт». «Исторический факт» – более широкое понятие, «историографический факт» – более узкое, часть этого общего понятия. Историографический факт является продуктом творчества субъекта, это информация о развитии науки, ее деятелях, учреждениях и организационных формах. «Историографическим фактом является факт исторической науки, несущий информацию об исторических знаниях, используемых для выявления закономерностей развития истории исторической науки»[213]. Что именно выделяется в качестве онтологического (исторического) и гносеологического (историографического) факта, зависит от целей исследования.

Факты бывают разные, существует несколько систем их классификации. Но следует заметить, что в живом, непосредственном историческом исследовании такое разграничение, такая классификация фактов необходима далеко не всегда, а лишь в особых конфликтных познавательных ситуациях[214].

В заключение приведем примеры возможных типологий исторических фактов:

I. Эпистемологическая (теоретико-познавательная) типология исторических фактов (выявляет тип отражаемых ситуаций, событий или процессов)

а) Экзистенциальные («экзистенция» – «существование») факты: существовало ли то или иное событие. Например: «Куликовская битва все-таки была».

б) Квалификационные факты: что именно существовало и какими свойствами обладало, в чем сущность явления. Например: «Куликовская битва явилась поворотным пунктом в истории борьбы русского народа против татаро-монгольских завоевателей», или: «Испано-американская война явилась первой войной за передел мира».

в) Квантитативные (количественные) факты: отвечают на вопрос сколько. Например: «По разным данным в войске Мамая было от 100 до 250 тыс. человек», или: «Каждый день войны с США обходился Испании в 50 000».

г) Темпоральные (временные): отвечают на вопрос когда, в какой промежуток времени, раньше или позже происходило событие. Например: «Куликовская битва была позже Ледового побоища, а именно в 1380 году».

д) Локографические: уточняют, где происходило событие. Например: «Куликовская битва состоялась возле впадения в Дон реки Непрядвы».

е) Актомотивационные факты: устанавливают соотношения мотивов (обстоятельств) и действий. (Здесь необходимо провести грань между причинным анализом как формой теоретического знания и актомотивационным фактом как формой эмпирического знания: умозаключение должно строиться на факте, а все элементы актомотивационного факта должны основываться на источнике).

II. Методологическая (в узком смысле слова) типология установления исторических фактов (разграничивает факты на типы по способу их построения, получения):

а) Типизация как способ построения исторического факта. Возведение единичного свидетельства в ранг исторического факта через процедуру критики источников и абстрагированной (от предшествующей или позднейшей истории) оценки значимости зафиксированного в свидетельстве события или процесса.

б) Аналитические факты. Через анализ взаимоисключающих, альтернативных свидетельств и мнений к построению факта. Факт предстает в форме исторического описания (аналитические по своему построению факты являются чаще всего актомотивационными по своей эпистемологической сущности).

в) Конфигуративный факт. Через анализ соотношения внутренних свидетельств (свидетельств, сделанных участниками процесса, события) и внешних свидетельств (свидетельств сторонних наблюдателей) восстанавливается объективное содержание исследуемых исторических явлений. (По своей эпистемологической сущности эти факты также являются актомотивационными).

г) Статистический факт. Факт, полученный в результате применения к определенному количеству единичных свидетельств математических (статистических) методов анализа.

Как сегодня историки относятся к историческим фактам?

Михаэль Штолляйс[215] утверждал «ненужность факта», ибо, по его мнению, «историк – не кто иной, как ученая и опирающаяся на более старые тексты разновидность поэтов или писателей». Исторические факты для Штолляйса – лишь «языковые послания», и потому им едва ли стоит верить[216]. Его оппонент Паравичини, напротив, громит «постмодернистский произвол» и взывает: «факт будет спасен, потому что он должен быть спасен». Тем самым повторяется мысль Ранке, высказанная им еще в 1831 г.: «Моя основная мысль состоит в том, чтобы… познать факты такими, каковы они есть… Истинная наука состоит в познании Фактов». Таким образом, в к. ХХ в., возрождается (по крайней мере, в немецкой методологии) старый спор между ранкеанцами и ницшеанцами, спор, суть которого можно выразить формулой: «факты или фикции». Современный британский историк Р. Эванс пишет: «Исторические факты – это дела, происходившие в истории, и соответственно они могут быть перепроверены с помощью оставленных ими следов. Предпринимали ли историки прежде подобные акты проверки или нет – для фактографии как таковой не существенно: факты существуют совершенно независимо от историка». Таким образом, по его мнению, объективное историческое знание вполне достижимо. Историк – это ремесленник, который изготавливает вещи. Это современный пример понимания исторического познания как чисто эмпирического познания фактов. Но есть третья позиция, лежащая за пределами этого противопоставления – позиция Вебера и Зиммеля.

Документы:

«Современному историку, окажись он в спальне больного Людовика ХV, многое бы показалось очевидным, что, разумеется, отнюдь не очевидно для придворных короля. Напомним хорошо известное: «Любой предмет является неисчерпаемым объектом для познания, и глаз видит в предмете ровно столько, сколько смотрящий понимает в нем». Как, например, по-разному видят Вселенную Ньютон и его собака Дайэмонд! А между тем картинка на сетчатке глаза у них, весьма возможно, была одинаковой. Постарайтесь же, дорогой читатель, взглянуть на умирающего Людовика глазами разума». (Карлейль Т. Французская революция. История. М., 1991. С. 11).

 

«Вот это-то непостижимое нечто, что не есть мы, чем мы пользуемся как рабочим инструментом, посреди чего мы живем и, что самое потрясающее, модели чего мы создаем своим каким-то чудом работающим сознанием, именно это мы и называем миром. И если уж горы и реки, как учит нас метафизика, всего лишь наши ощущения, то что тогда говорить о явлениях нашей духовной жизни, о том, что мы называем достойным, авторитетным, греховным, священным!» (Карлейль Т. Французская революция. История. М., 1991. С. 12).

Насколько «суров» закон?

(Детерминированность исторического процесса).

«История восходит от следствия к причине,

а наука движется от причины к следствию»

(П. Лакомб)

«Не в природе имеются две отчетливо различимые

вещи – необходимое и случайное, но в нас самих

присутствует некое градуированное впечатление;

мы противопоставляем необходимое и случайное,

как говорим: холодное и горячее».

(П. Лакомб)

Довольно давно историки пришли к представлению, что в мире ничего не происходит без причины. Появляется так называемая детерминистическая[217] концепция истории. Работа историка представлялась «двухтактной»: «после сбора фактов – поиск причин», – говорил И. Тэн[218]. Еще в ХIХ в. и позитивисты, и марксисты с воодушевлением занимались построением цепочек причинно-следственных связей. При этом первые настаивали, что история должна ограничиться систематизацией фактов, отрицали познавательную ценность философского исследования истории и, признавая причинно-следственные связи, не признавали существование неких общеисторических законов[219]. Марксисты же, напротив, настаивали на существовании не только причинно-следственных связей, но и объективных общеисторических законов. Таким образом, следует видеть разницу между признанием существования в истории причинно-следственных связей и признанием существования в истории законов.

Причины.

Историк естественно должен обращать особое внимание на причинно-следственные связи. Можно предположить, что в истории какое-либо событие или явление происходит вследствие целого ряда, даже множества различных причин. Каждое историческое событие – результат сложнейшего переплетения разнообразных причин. Причины эти разнозначимые, воздействие их разновеликое, и вклад каждой из них различить можно лишь приблизительно, с той или иной долей погрешности[220]. В этой связи историки высказали целый ряд сомнений по поводу познавательных возможностей исследователя. М. Вебер полагал, что даже самому гениальному историку распутать клубок причин до конца едва ли под силу. «Даже описание самого маленького фрагмента реальности никогда не может быть осмыслено исчерпывающим образом. Число и природа причин, предопределивших какое-нибудь единичное событие, всегда бесконечны»[221]. Эту идею бесконечности причин можно выразить по-другому. Если все в мире взаимосвязано, то любое явление будет следствием бесчисленного множества причин: любое явление – следствие состояние Вселенной в предшествующий момент. Что делать в этой бесконечности историку?

Историк при рассмотрении каких-то масштабных явлений или процессов, пытается вычленить «непосредственные предпосылки», историк пытается построить некую иерархию причин. Подобная практика так же вызывает сомнения. Б. Кроче выступает против детерминистской концепции вообще: при выстраивании причинно-следственной цепочки начинается бесконечный поиск причин причин и уже просто не доискаться до «первопричины». Выделение же «непосредственных» или «ближайших» причин – «фиговый листок» исторической науки, так как такое определение крайне субъективно: для «истинных» причин не важно ближние они или дальние во времени или пространстве[222].

С точки зрения формальной логики, иерархии причин вообще быть не может: причина либо есть, либо ее нет, нельзя быть причиной в большей или меньшей степени. Но историки, говоря о причинах, выделяют конечные причины (мотивы и намерения, объективная рациональность и субъективная целерациональность), материальные причины (объективные условия: неурожай, стихийное бедствие и т.д.), случайные причины (результат стечения обстоятельств, «спусковой механизм» первых двух групп причин). Сеньобос, Симиан и М. Блок приводят в качестве иллюстрации этой иерархии один и тот же пример – взрыв мины. Искра – причина случайная, заряд пороха – причина материальная, мотивы взрывающего – причина конечная.

Наконец, помимо того, что лишь приблизительно можно различить индивидуальный вклад той или иной причины, подчас бывает непросто найти, где же собственно причина, а где следствие. (Формирование американской нации – причина или следствие войны английских колоний в Северной Америке за независимость?)

«Причинно-следственный подход присутствовал в исторических сочинениях с момента их появления и всегда выступал в качестве существенного компонента исторического знания. Удельный вес этого компонента сильно варьировался в разные эпохи и от одного исторического сочинения к другому. Своего апогея он достигает во второй половине ХIХ – первой половине ХХ века, после чего его роль начинает уменьшаться, но даже теперь его присутствие в историографии остается вполне ощутимым. При этом, разумеется, причинно-следственный подход к истории может использоваться в качестве основания как презентистского, так и антипрезентистского взглядов»[223].

Законы.

Что такое «закон»? К определению же закона обычно подходят двояко. Под «законом» понимают либо сами объективные связи: «закон - необходимое, существенное, устойчивое, повторяющееся отношение между явлениями»,[224] либо закон только выражает связь между предметами: «закон - положение, выражающее всеобщий ход вещей в какой-либо области, высказывание относительно того, каким образом что-либо является необходимым или происходит с необходимостью».[225] Нам представляется более правильным понимание закона как научного утверждения об объективно существующих связях между явлениями. При этом историческими закономерностями можно назвать те закономерности, которые развертываются на протяжении какого-то времени. Любой закон является обобщением, т.е. в известном смысле упрощением, закон не возможен без сглаживания индивидуальных различий.

Одни историки подчеркивают, что без законов история (как и любая другая наука) превратилась бы в простую констатацию бесчисленного количества наблюдений. Дело в том, что одних наблюдений недостаточно; ими надо пользоваться, а для этого необходимо их обобщать. Без знания же законов, без обобщений, опирающихся на аналогии не возможно и научное предвидение. Историческими законами можно оперировать, когда важно подчеркнуть преходящий характер какого-то явления, показать, как меняется то или иное явление, как протекает процесс.

Другие историки ставят существование объективных законов исторического развития под сомнение. «С нашей точки зрения не может быть законов истории. Обобщение принадлежит совершенно иному кругу интересов, который должен быть отделен от интереса к отдельным событиям и их причинному объяснению, составляющему дело истории», - уверяет Карл Поппер (о том же, по сути, говорят и Р. Чаркс, Р. Арон, Г. Маркузе, Р. Гароди и др.) «История и закономерность - суть понятия, взаимно исключающие друг друга», - писал Г. Риккерт. Р. Арон метафорически сравнивает историю с игрой в кости: с одинаковой вероятностью выпадает одна из шести граней кубика. Современный французский историк А. Про прямо говорит о том, что в истории нет законов, и мы вообще должны отказаться от иллюзии найти эти законы когда-нибудь[226]. Но это не значит, что в истории нет причин. История «не является ни всецело детерминированной, ни всецело зависящей от случая»[227].

Подобная точка зрения не нова. «Можно предсказать, – писал еще в середине ХIХ века Штейн, – что произойдет, но лишь с оговоркой, что мы не станем заниматься предсказанием каждой вещи в деталях»[228]. Т.е. точный прогноз на основе истории невозможен, но в общих чертах мы все же можем предсказывать развитие событий. О том же писал еще в конце ХIХ века и П. Лакомб. С его точки зрения можно говорить «причина», а можно «условие». Условие же «настоятельно обусловливает, но не предопределяет»[229].

В принципе речь должна идти о том, что законы истории реализуются как вероятности, и мы должны говорить не об «одинаковой вероятности» (Р.Арон), а о «предпочтительности шансов». («Темные, извилистые пути выбирает подчас история, но неизбежно исполняются ее разумные цели, неизменно историческая необходимость вступает в свои права», - писал С. Цвейг). Никакой закон в каждом отдельном случае не проявляется в чистом виде, поскольку любой закон - проявление синтеза общего, а любой случай - неповторимая комбинация общего и частного. Законы действуют, влияя друг на друга: уравновешивая, усиливая, ослабляя. История переполнена событиями и явлениями, которые не вписываются в известные нам законы, которые мы называем случайностями. Каждый конкретный случай проявления закона – неповторимое сочетание данного закона и случайных по отношению к нему вещей. Даже физики с математиками убеждены, что сформулированные ими законы приблизительны: «надо быть постоянно готовым к тому, что более точные изменения заставят нас добавить к нашим формулам новые члены»[230]. Поэтому мы и говорим, что закон каждый раз реализуется как вероятность, что законы не проявляют часто себя наглядно, носят «скрытый» характер. Строго говоря исторический закон должен формулироваться примерно в следующих выражениях: «если однажды условия А, произвело следствие В, то, мало отличающееся от А, условие А-1 произведет следствие В-1, мало отличающееся от В». Таким образом, историю можно образно представить как «сотканное» из законов и случайностей «полотно» времени.

Каким бы убедительным не казался нам тот или иной закон, все же у нас никогда не будет абсолютной уверенности в том, что с его помощью можно точно прогнозировать будущее, что он не будет опровергнут опытом. Другое дело, что вероятность бывает достаточно велика или, наоборот, мала. Ученый напоминает игрока, рассчитывающего свои шансы[231]. Но лучше все же предвидеть без абсолютной уверенности, чем не предвидеть вовсе. Задача же историка и состоит в том, чтобы повысить производительность научного познания, максимально повысить градус вероятности.